Глава одиннадцатая СПРУТ
Глава одиннадцатая
СПРУТ
Еще со времен «Спрута» в народе прочно укоренилось верование , будто итальянское слово «мафия» переводится на русский как «семья».
Я и сам, грешным делом, долгое время считал так же, и лишь забравшись недавно в словари, с удивлением обнаружил обратное.
Оказывается, «мафия» переводится дословно совсем иначе: «произвол», «насилие», «самоуправство»; о «семье» – в словарях нет ни слова.
Мне думается, в этом массовом заблуждении кроется глубокий, чисто фрейдистский подтекст.
В современной России термин «семья» давно уже потерял свое первородное, лексическое значение. «Семья» образца 90-х – это миллионные счета, заграничные виллы, друзья-подельники, расставленные по ключевым должностям; неограниченная, бесконтрольная власть, наконец.
Кажется, у американцев есть такая поговорка: хвост виляет собакой.
Так вот ельцинская «семья» – супруга, младшая дочь, приемный сын, приближенные ко двору олигархи – в совершенстве наловчились вилять президентом. Именно они управляли в действительности Россией в то время, пока больной и дряхлый глава государства, лишенный последних друзей и собутыльников, мирно дремал в кресле-качалке; царствовал, лежа на боку просыпаясь исключительно для того, чтобы озвучить очередную волю «семейного» совета.
Ельцин сам, наверное, уже и не помнил, а окружению напоминать было это совсем не с руки, что пришел он когда-то к власти именно под лозунгами борьбы с такой вот царственной синекурой ; на волне народного гнева против брежневско-черненковской геронтократии; вздорного владычества Раисы Максимовны, которая каждый вечер водила своего муженька кругами по даче, выслушивая его отчет о проделанной за день работе.
Кто же мог представить тогда, что пройдет какой-то пяток лет и все вернется на круги своя: только еще в худшем, гипертрофированном, карикатурном почти виде.
Каким бы маразматичным ни казался нам Брежнев, но его дочка – светлой памяти Галина Леонидовна – даже при всех своих выкрутасах и не помышляла о том, чтоб управлять страной. И у Раисы Максимовны заграничных счетов и дворцов тоже отродясь не водилось…
Увы, все познается в сравнении…
До середины 90-х годов президентская родня предпочитала держаться в тени.
Ельцин слишком хорошо запомнил, какую ненависть вызывало в народе постоянное мелькание Раисы Максимовны – всякий раз непременно в новом наряде – и чужих ошибок повторять не хотел.
«Долгие годы в семье я о политике вообще не говорил, – пишет он в мемуарах. – Ни слова! Все новости жена и дочери узнавали только по телевизору. Я выслушивал их мнения, восклицания, реплики – и молчал. Со стороны это выглядело, наверное, довольно странно. “Боря, ну сколько же можно не платить пенсии людям! Когда правительство с этим наконец разберется?” Я молчу, как в рот воды набрал. Или отвечаю вроде бы невпопад: “Слушайте, а какая погода сегодня отличная!”»
Если внимательно проанализировать его самую первую книгу – «Исповедь на заданную тему» – в ней практически ничего не говорится о семье: так, исключительно общие фразы – женитьба, рождение дочерей.
Еще со свердловских времен в доме Ельцина был заведен негласный и строгий порядок; этакий партийно-строительный домострой: хозяин всегда прав. И супруга, и дочери лишний раз старались не беспокоить его, не отвлекать; не теребить понапрасну. Все в семье было подчинено исключительно интересам главы .
Воспитанием дочерей Ельцин фактически не занимался. Они появились на свет, когда был он сравнительно еще молод: старшая, Елена, – в двадцать шесть, младшая, Татьяна, – в тридцать.
Целыми днями Ельцин пропадал тогда на стройке, демонстрируя чудеса работоспособности и самопожертвования. А потом началась партийная карьера; он пахал от зари до зари, тут уж времени на дочек попросту не оставалось, и как бывает со многими трудоголиками, в один прекрасный день, оглянувшись, Ельцин с удивлением обнаружил вдруг, что стал, сам того не заметив, отцом двух юных девушек – невест на выданье.
Личная жизнь дочерей не складывалась с самого начала. Старшая, Елена, выскочила замуж сразу после школы: за своего одноклассника Алексея Фефелова, от которого вскорости и родила Ельцину первую внучку Катю.
Такая скороспелость Ельциным очень не нравилась, но дочка сумела убедить родителей в глубине своих чувств; они даже поселили молодых у себя, в пятикомнатной обкомовской квартире. Однако брак, тем паче под постоянным тещиным присмотром, оказался поразительно недолговечным. По странному стечению обстоятельств сразу после развода первый секретарь обкома Ельцин снял с работы бывшего свояка – начальника областной автобазы.
Печальный опыт сестры послужил для Татьяны хорошим уроком. Уже оканчивая школу, она твердо решила покинуть Свердловск; подальше от родительской опеки и постоянного шепота за спиной; туда, где фамилию Ельцина никто еще не знает.
Родители – особенно Наина Иосифовна – долго отговаривали дочь от необдуманного поступка (ей было заготовлено место в Уральском политехе), но уже тогда отличалась она упрямством и своенравием: вся в отца. В 1977 году Татьяна уехала в Москву поступать в МГУ на факультет вычислительной математики и кибернетики. Там же, в университете, познакомилась со своим первым мужем, золотым медалистом из Уфы Виленом Хайруллиным. В 1980 году они расписались. Через год – родился сын, названный в честь деда Борисом.
Вопреки заведенным традициям, записали ребенка на фамилию матери: это была воля сановного деда; якобы он очень хотел продлить на земле свой род .
Так, по крайней мере, уверяла сама Татьяна, не объясняя, однако, почему ее племяннице Кате, родившейся годом раньше, да и всем другим ельцинским внукам фамилия была дадена совсем другая. Хотя, по-моему, причина кроется в ином: негоже было секретарю обкома и члену ЦК иметь дочь и внука с труднопроизносимой басурманской фамилией.
Но перечить воле тестя Хайруллин тоже не мог: в конце концов, жила студенческая семья в квартире, пробитой Ельциным, и не где-нибудь – в самом центре Москвы, на Кутузовском проспекте. В то время о борьбе с привилегиями будущий президент еще и не помышлял.
Однако, несмотря на неустанные заботы, этот союз тоже, на удивление, быстро распался. Как рассказывал сам Хайруллин, молодая жена отказалась ехать за ним в Башкирию и предпочла остаться в Москве. Роль покорной домохозяйки совсем ее не прельщала, во всем и всегда она претендовала на главную роль.
«Я хотел оставаться прежде всего Виленом Хайруллиным, а не мужем Тани Ельциной, – скажет потом несостоявшийся президентский зять. – В нашей семье это оказалось невозможно. Жена буквально давила на меня».
В 1982 году Татьяна забрала сына. Их размолвка переросла в окончательный разрыв.
После развода видеться с сыном Хайруллину было запрещено. Бывший тесть настоятельно уговорил его отказаться от мальчика – к тому времени Татьяна собралась замуж во второй раз. Ребенка записали на фамилию нового супруга и дали его отчество – Леонидович.
О том, что у него существует другой отец, Борис-младший узнал, лишь учась уже в старших классах; после того как журналисты раскопали семейную тайну президентского клана. Он, может, и не прочь был познакомиться с единоутробным родителем, но на пути непреодолимой преградой высилась кремлевская стена.
«Я неоднократно пытался выйти на сына, но все мои попытки терпели неудачу, – скажет Хайруллин. – Таня категорически запретила мне общаться с Борей… Мне кажется, она меня ненавидит».
Ничего не скажешь: высокие отношения!
МЕДИЦИНСКИЙ ДИАГНОЗ
Истерическая симптоматика включает обратимые по своей природе нарушения и проявляется обычно в конфликтных ситуациях. Больной обнаруживает крайние меры безжалостности, бессердечия, бесчеловечности и озлобления по отношению к окружающим, причем избирательно. По отношению к конкретным людям он может быть мстительным, мелочным, жестким и получать от этого моральное удовлетворение.
Так уж повелось, что из двух дочерей Ельцин неизменно выделял младшую. Если Елена была маминой дочкой, то Татьяна – уж точно папиной.
Вообще-то, он всегда мечтал о сыне. Когда Наина Иосифовна понесла во второй раз, Ельцин был уверен, что вот теперь-то, наконец, родится мальчик. Но появилась Татьяна, и Борис Николаевич, погоревав недолго, утешился мыслью, что закаленный характер и воля к победе – в конце концов, вопрос не пола – воспитания.
Татьяна и росла по образу его и подобию. Она категорически не признавала юбок и платьев, а во всех драках с сестрой непременно одерживала верх – даром, что была на три года младше.
Даже по характеру сестры разительно отличались друг от друга: Елена – мягкая, спокойная, женственная. Татьяна – властная, стервозная. Татьяна привыкла всеми вокруг командовать, Елена – подчиняться. Татьяна училась плохо, Елена же закончила школу с серебряной медалью и от частого чтения рано стала носить очки.
После первых неудачных браков личная жизнь сестер тоже сложилась по-разному. Вскоре после развода Елена вновь вышла замуж: за штурмана гражданской авиации из Свердловского авиаотряда. Муж, Валерий Окулов, как нельзя лучше подходил ей по духу: он был спокойным и доброжелательным; и жизнь, кстати, тоже повидал – от первого брака у него имелся сын.
Ельцин замужество одобрил. (Бытует версия, что жениха для дочери присмотрел он сам.) Сразу после регистрации новой семье выделили двухкомнатную квартиру, молодой муж резко пошел в гору: стал летать на международных авиалиниях. (Это опять-таки к вопросу о треклятых привилегиях.)
В общем, за старшую можно было особо не беспокоиться. То ли дело – Татьяна. Она жила вдалеке от родительских глаз, в чужой, негостеприимной Москве: такая непрактичная, доверчивая, беззащитная; одно слово – мать-одиночка. У отца с матерью просто сердце кровью обливалось от тревоги за судьбу любимицы.
И когда в 1985 году Ельцина перевели в Москву, первое, что сделал он, – мгновенно забрал дочь к себе.
В то время Татьяна служила программистом в отделе баллистики оборонного института: КБ «Салют». В том же КБ трудился и ее избранник – конструктор Леонид Дьяченко.
Это был типичный служебный роман: о какой-то бурной и яркой любви говорить здесь явно не приходится. Татьяну не смущало то, что будущий муж был моложе ее на три года; а Леонида – наличие ребенка от первого брака.
Муж Дьяченко оказался очень удачным приобретением. Он охотно смирился с тем, что Татьяна стала главной в семье. Не возражал он и против того, что жить им пришлось вместе с тестем и тещей – думаю, женатые мужчины понимают, о чем это говорит…
В эпоху Ельцина одним из секретарей московского горкома работала некая Низовцева. Иногда вместе с мужем ей приходилось выходить в свет, и супруг ее при знакомстве представлялся исключительно следующим образом: муж товарища Низовцевой.
Так вот, Леонид Дьяченко был мужем Татьяны Борисовны, и этим все было сказано…
В одном из немногих своих интервью, еще в период совместной жизни с Дьяченко, Татьяна самокритично признавалась: «Все считают, что в семье должна быть нормальная жена, которая заботится о муже, о детях, готовит обеды, все убирает. Домашняя любящая женщина, которая всегда ждет. У нас… не то что наоборот, но близко такого не было».
Уход Ельцина в оппозицию родные переживали нелегко. Тяжелее всего им было расставаться с многочисленными номенклатурными благами, с которыми свыклись они за долгие годы; а Борис Николаевич так еще и заставлял их теперь демонстрировать аскетичную скромность юродивых : ходить в обычные магазины, посещать районную поликлинику.
Отговаривать его они, естественно, не пытались: это было абсолютно бессмысленно. Напротив, семья всеми силами старалась помочь своему главе, поддержать в нелегкую минуту. Татьяна даже пробовала участвовать в его выборах, тайком приходила на встречи с населением, но тогда это лишь вызывало у отца раздражение.
«Нечего ей здесь делать. Тоже мне политик великий», – бурчал Ельцин всякий раз, завидев дочку в толпе избирателей.
Он был свято убежден, что место женщин – не в политике, а дома, у плиты и стиральной машины. В его общественной жизни жена и дочки требовались исключительно для того, чтобы оттенять его суровый лик своей трогательной милотой, являя перед телекамерами крепкую, образцовую ячейку общества. О том, что в действительности происходит за стенами их квартиры на 2-й Тверской-Ямской, посторонним знать было не положено…
И Татьяна с Еленой, и Наина Иосифовна образ этот старательно поддерживали.
От того, что Ельцины стали столичными жителями, они нисколько не прекратили быть провинциалами. Больше, чем Горбачева и КГБ, вместе взятых, Наина Иосифовна боялась людских пересудов и кривотолков.
В этой семье покой и благость всегда были выставлены напоказ: как чешский хрусталь и сервиз «Мадонна».
Даже от ближайших знакомых строжайше скрывались неудачные браки дочерей; сам факт того, что первенцы остались им от первых мужей, казался Наине Иосифовне намного более постыдным, чем неприкрытая грубость супруга, порой демонстративно кричащего на нее и топающего ногами.
Наталья Константинова, бывший пресс-секретарь Наины Ельциной, вспоминала:
«Иногда мне казалось, что он не замечает эту маленькую, приветливую, разумную женщину, которая ходит за ним столько лет и в прямом, и в переносном смысле этого слова, которая в перерывах между этапами его стремительной политической карьеры рожает ему детей, воспитывает внуков, плачет, болеет, страдает, скучает, но никогда не теряет самообладания…
Я нашла определение их отношениям. Наина Ельцина НЕСЕТ своего мужа, как хрустальную вазу. Он же лишь позволяет ей делать это».
МЕДИЦИНСКИЙ ДИАГНОЗ
Деспотия встречается не только как форма государственного устройства, но и как форма семейных отношений. В этом случае глава семьи (правитель), подчиняясь своим капризам и слабостям, преследует свои личные выгоды и, как ему кажется, интересы семьи, властвуя исключительно по произволу.
Итак, запомним: есть тихая, незлобивая «маленькая женщина», плачущая по ночам в подушку и довольствующая незавидной долей бессловесной спутницы великого мужа. Есть любимая, своенравная дочь, признающая в мире исключительно один авторитет. И есть, наконец, этот самый авторитет; крутой на расправу, лихой громовержец; семейный тиран и деспот.
Позвольте, но если все это так, как же могло случиться, что семья в итоге принялась управлять означенным деспотом?
Шестьдесят пять лет – возраст слишком поздний, чтоб начинать меняться; домострой есть домострой.
Я долго бился над этой загадкой, но ответ, как всегда, пришел совершенно случайно, когда услышал я рассказ известного журналиста Сергея Пархоменко о поездке с Ельциным за океан.
Внимание:
«Однажды я был в группе журналистов, которая сопровождала Ельцина в Соединенных Штатах, и была устроена такая замечательная там история, Ельцин посещал простую американскую семью. Был написан сценарий, они должны были там (и это все было проделано) печь яблочный пирог.
И действительно, нашли семью какую-то, крайне не шикарную, с детьми. Все очень красиво, и Ельцин вошел, после чего немедленно сошел с этой дорожки, перешел газон и сел на качели, которые в саду были, к дереву просто были привешены. Все кинулись это все фотографировать.
Потом он встал, схватил – надо сказать, довольно брутально – Наину Иосифовну, посадил ее рядом с собой на эти качели, при этом как-то неловко повернулся, она ему села на руку, и он на нее закричал: “Корова!”. После чего они упали с этих качелей оба, потому что они на двух взрослых были не рассчитаны».
Вы ничего не замечаете?
Как-то все фальшиво, наигранно это выглядит. Чтобы прям вот так, под прицелом журналистов, обзывать первую леди «коровой», брутально хватать ее, силком сажать на качели… Даже для неотесанного Ельцина – это, по-моему, чересчур.
Но мне думается, загвоздка здесь совсем в ином…
Иллюзионисты и престижитаторы, к коим, без сомнения, относится и наш герой, частенько пользуются сундуками с двойным дном.
Так вот, у Ельцина сундук этот – не с двойным даже, а с тройным дном.
Первое дно – идиллическая, пасхальная картинка: дружная советская семья.
Второе дно – античная трагикомедия: домашний тиран и святая жертвенность родни.
А вот – третье…
Никто почему-то никогда не обращал внимания, что еще с конца 80-х годов Наина Иосифовна практически во всех поездках сопровождала мужа: и по стране, и за рубежом; просто, не в пример Раисе Максимовне, она старалась лишний раз не мозолить журналистам глаза.
Коржаков рассказывал мне, что даже на дачу к нему, в деревню Молоково, Ельцин неизменно приезжал вместе с супругой, хотя присутствие ее – уж точно никому не требовалось: понятно, чем могли заниматься на природе два здоровых, рослых мужика. Лишь однажды, когда Наина Иосифовна на пару дней укатила в Свердловск, счастливый Ельцин завалился к нему на все выходные и по этому поводу был устроен двухдневный затяжной мальчишник: пустые бутылки выносили потом полдня.
«Она его от себя никуда не отпускала, – свидетельствует Коржаков. – Куда Ельцин, туда и Наина».
Вот вам и деспот…
У супруги президента было одно исключительное качество: она умела влиять на своего мужа не накачками и истериками, как большинство других женщин, а незаметно, исподволь, всячески демонстрируя покорность и почитание. При этом сам Ельцин оставался пребывать в святой убежденности, будто главный в доме – он один.
От многих тогдашних сановников мне доводилось слышать, как «маленькая, приветливая» первая леди, вопреки образу своему, самым активным образом вмешивалась в государственные дела. Вице-премьеру Полторанину она, например, безапелляционно указывала, кого и куда следует назначать, и запрещала транслировать по центральному телевидению репортажи о расстреле Белого дома.
Большинство мужей , приходивших на доклад к президенту, проходили сперва сквозь сито Наины Иосифовны с дочкой.
(«Меня сразу же повели к Борису Николаевичу, – записал в своем дневнике генпрокурор Скуратов впечатления об одном из таких визитов . – У дверей я увидел Татьяну и Наину Иосифовну. “Борис Николаевич чувствует себя не самым лучшим образом, – сказала Наина Иосифовна. – Он сегодня очень плохо спал. Постарайтесь его не перегружать”.)
Это домострой, да?
Уклад президентской семьи чем-то напоминает ельцинскую Россию: этикетка на ней разительно отличается от содержимого; этакий матриархат, выдаваемый за патриархат…
Если принять означенный тезис за основу, тогда все становится на свои места. И нарочито-грубые демонстрации ельцинской тирании. И смиренность Наины Иосифовны. И внезапное вознесение Татьяны Борисовны.
А коли так – феномен под названием «семья» запрограммирован был с самого начала…
МЕДИЦИНСКИЙ ДИАГНОЗ
Иногда сложившийся тип внутрисемейных отношений не в полной мере демонстрирует окружающим истинный расклад сил. Иногда члены семьи, которым отведена второстепенная роль, недемонстративно могут влиять на принятие важных корпоративных решений. При этом ввиду завуалированности их намерений главенствующая роль внешне не будет обнаруживаться.
А ведь по первости, только придя к власти, Ельцин был исполнен самых радужных и идиллических надежд.
В ноябре 1991 года, на первом же заседании правительства мечты , Гайдар предложил всем министрам дать торжественную клятву; прямо как в рассказе его дедушки «Горячий камень»: не воровать, не участвовать в приватизации, жить исключительно чаяниями народа.
Ельцин был очень доволен: он всегда любил эффектные жесты. Но вдруг со стула приподнялся Козырев, глава МИДа.
«Борис Николаевич… а можно… в порядке исключения… мы с мамой квартиру на Арбате разменяем… две маленькие – на одну большую…»
От недовольства Ельцин аж зажмурился: «Можно… Меняйте», но торжественность момента была уже безнадежно нарушена; клятва застыла в горле, как рыбья кость…
Сам Ельцин никогда не был склонен к алчности и стяжательству. Тщеславие и властолюбие затмевало в нем все остальные пороки. Если бы стояла перед ним дилемма: миллиард долларов или вертушка с золоченым гербом, – не колеблясь, выбрал бы вертушку .
Но те, кто окружал его, устроены были совсем по-другому. Эти люди готовы были гибнуть в лубянских застенках и гордо молчать на допросах, но при виде пачки хрустящих банкнот полностью теряли самообладание.
Практически все призывники первого ельцинского набора – волшебным образом из завлабов и второсортных клерков превратились вдруг в богачей и миллионщиков; министр внешней экономики Авен и вовсе стал миллиардером.
Знаменитый борец с тоталитаризмом демократ Станкевич – новоиспеченный советник президента – самым пошлым образом попался на взятке в десять тысяч долларов. Герой обороны Белого дома генерал Кобец без зазрения совести поселился в роскошном замке, подаренном ему благодарными коммерсантами. Дьяков, первый министр топлива и энергетики, устроил зятя директором подведомственной себе компании-экспортера и купил за народные денежки самолет с переплатой в 3 миллиона долларов. Председатель комитета по драгоценным металлам Бычков за гроши отдал американской фирме золота и алмазов почти на сто миллионов «баксов».
В гайдаровском правительстве нашелся только один растяпа , свято исполнивший клятву : Михаил Полторанин; да и того убрали раньше прочих клятвопреступников .
Кем угодно был Ельцин, только не дураком. Я давно уже не верю в наивные сказки про доброго царя и злых бояр: дескать, окружение – сплошь ворует, а прекраснодушный президент – только хлопает ушами.
Все прекрасно видел Борис Николаевич, и цену своим министрам отлично знал. В подтверждение этого есть смысл привести один показательный эпизод, поведанный его первым пресс-секретарем Павлом Вощановым:
«Однажды был день рождения у коменданта московского Кремля. Собрался узкий круг людей – президент и ближайшие его помощники. И Бурбулис произносит тост: “Мы все должны забыть о личном, думать только о государстве и о нашем командире, потому что когда мы с вами вернемся по ту сторону Стены, мы…” И тут его Ельцин прерывает: “Вы будете голожопниками!” И возникла тягостная пауза. Борис Николаевич и говорит: “А смотрите: за Стеной – во-о такие карманы! Во-о такие кошельки! Я не вечен!”»…
То, что он не вечен, семья понимала как никто другой. Жизнь проносилась мимо – позвякивая бриллиантами, урча сверкающими авто, а они – продолжали жить на казенной даче, ездить на служебных машинах.
Первую свою дачу Ельцины купили еще в 1989 году, точнее не дачу даже, а жалкий клочок земли – 15 соток, по соседству с Коржаковым, в деревне Молоково, 52-й километр Егорьевского шоссе.[42]
Ельцины жили тогда в неказистом казенном домишке в совминовском поселке Успенское. После размаха дач Политбюро – Вешек, «Москва-реки-5» – Успенское казалось им Гарлемом.
Борису Николаевичу очень хотелось заполучить наконец свою, личную дачу, где не будет вездесущих соседей и любопытствующих глаз. Он даже вручил Коржакову 1200 целковых и велел найти на эти деньги стройматериалов, однако дефицитные комплекты бревенчатых домов, раздобытых по блату в Шарьинском ДСК, так и не пригодились. У Ельцина быстро сменились вкусы. Став президентом, он мгновенно занял бывшую дачу Горбачева «Барвиха-4» с участком в 66 гектаров, а вслед за ней еще и особняк «Горки-9» (более 80 гектаров).
Но мечта о собственном, кровном уголке царственную семью по-прежнему не оставляла. И в 1992 году Ельцин приобретает бывшую дачу Максима Горького в Горках-10 с довольно скромным для пролетарского писателя наделом в 4 гектара. По тогдашним законам, правда, максимальный размер земли, который мог выкупаться в личную собственность, не должен был превышать 15 соток. Исключение делалось только для военных пенсионеров: им дополнительно нарезалось еще по 10 соток.
По счастью, еще в Свердловске будущий президент был произведен в полковники запаса, а посему администрация Одинцовского района с легким сердцем передала ему означенный участок «по нормативной цене для индивидуального дачного строительства»: 25 соток – в собственность, остальную землю – в аренду с правом выкупа. (Он выкупит ее в 1995 году, на основании своего же собственного указа «О регулировании земельных отношений».) Конечно, было это не совсем юридически чисто – речь-то шла об армейских отставниках, а вовсе не об офицерах запаса, коими являются все без исключения выпускники гражданских вузов: но кому охота была крючкотворствовать из-за каких-то десяти соток…
В те былинные уже времена Ельцин и его домочадцы вполне довольствовались немногим. Когда семья засобиралась однажды на отдых в Грецию, и президент узнал, что поездка обойдется примерно в двадцать тысяч долларов, реакция его превзошла все ожидания. Он кричал, топал ногами. Естественно, ни в какую Грецию никто не поехал.
Но чем больше времени проходило с момента его избрания, тем все сильнее засасывала семью жажда роскоши. Ни о какой борьбе с привилегиями они уже не помышляли. От былой скромности и показного аскетизма не осталось и следа.
Наина Иосифовна увозила теперь на дачу – как хомяк в норку – даже официальные подарки, вручаемые главе государства: при старом режиме они всегда оставались на государственном хранении. От Горбачева и Брежнева в Кремле сохранился целый музей даров. У Ельциных подношения складывались в специальной 60-метровой комнате в Барвихе, со стеллажами до самого потолка…
Только сейчас Ельцин начал понимать, что даже заседая в Политбюро, он, оказывается, не представлял себе и тысячной доли тех реальных возможностей, которые открывает перед человеком власть.
«Невозможно объяснить, что такое аромат дыни, человеку, всю жизнь жевавшему сапожные шнурки», – говорил когда-то Виктор Борисович Шкловский.
Положа руку на сердце: что они вместе с семьей видели тогда? Пятикомнатную квартиру в кирпичном многоподъездном доме? Казенную дачу с желтой казенной же мебелью? Сотую секцию в ГУМе с финскими сорочками и костюмами «Большевичка», сшитыми по французским лекалам?
В сравнении с новой, открывшейся их взорам жизнью, все это выглядело теперь наивной провинциальной чепухой.
Власть и деньги – это такой же точно наркотик, как героин: стоит попробовать хотя бы один раз – и ты навсегда уже оказываешься заложником своих страстей…
Перечитайте его выступления, интервью, предвыборные обещания рубежа 90-х годов. Сегодня они звучат как издевка.
«Пока мы живем так бедно и убого, я не могу есть осетрину и заедать ее черной икрой…»
«Если чего-то не хватает у нас, то нехватку должен ощущать в равной степени каждый без исключения».
«Отменить все привилегии, включая использование государственного транспорта. Передать все государственные дачи, особняки и другие социальные объекты спецназначения для детей и наименее социально защищенным слоям населения».
МЕДИЦИНСКИЙ ДИАГНОЗ
Диссоциативные расстройства иногда проявляются как процесс психологической защиты, в ходе которого из сознания больного вытесняются психотравмирующие сведения или эмоции, о которых ему не хочется вспоминать. Это своего рода социальная амнезия: разум больного пытается отделить негативную информацию от своего сознания, чтобы она его больше не травмировала.
А вот цитата совсем из раннего ельцинского интервью:
«Дети не жалеют, что лишены Петрова-Дальнего и Барвихи?» – спрашивает интервьюер.
«Думаю, нет. Они воспитаны скромно».
Стоп. На этом интервью нам придется задержаться поподробнее, ибо в судьбе Ельцина и его семьи ему суждено было сыграть совершенно особую роль.
Эта беседа увидела свет в майском номере журнала «Театральная жизнь» за 1989 год. Ничего самого по себе примечательного в интервью этом нет: дежурный набор типичный ельцинских штампов . Интересно здесь другое.
Автором его был известный ныне журналист Андрей Караулов. Это было едва ли не второе в жизни развернутое интервью опального трибуна, и Ельцину очень понравился карауловский стиль изложения.
Через много лет Караулов за обедом рассказывал:
«После выхода интервью Суханов стал просить меня написать за Ельцина книгу. Даже принес какие-то наброски. Но в тот момент я уже делал воспоминания Чурбанову, и это казалось мне намного интереснее. В общем, наброски пылились у меня в редакционном столе: я работал тогда в “Огоньке”.
И тут совершенно случайно ко мне зашел Валя Юмашев: он сидел в кабинете напротив, прямо у женского туалета. И я без всякого умысла рассказал Юмашеву о книге. Валентин аж подпрыгнул: “Слушай, а ты не можешь познакомить меня с Ельциным?” Да ради Бога. Привел его в дом, на Тверскую-Ямскую. Свел с Борисом Николаевичем. И сам того не заметил, как Юмашев превратился постепенно в его приемного сына…»
Все-таки сколь много в нашей жизни значат случайности. Не появись тогда в ельцинском доме скромный, малоизвестный журналист Юмашев, кто знает, как бы сложилась вся их дальнейшая судьба.
Именно Валентин Юмашев – невзрачный, улыбчивый юноша в вечно растянутом свитере и потертых джинсах – и оказался для ельцинской семьи тем змием-искусителем, который кардинально изменил их жизнь.
Поначалу, правда, никто этого еще не понимал. В ельцинской семье Юмашев занял место наряду с личным врачом, парикмахером и массажистом. Он стал личным литобработчиком – литрабом , сиречь литературным рабом.
Первой книгой, написанной Юмашевым за Ельцина, была та самая «Исповедь на заданную тему» – название он позаимствовал из своей же заметки десятилетней давности о школьных проблемах, с которой дебютировал когда-то в «Комсомолке».
Книгу все хвалили, и Борис Николаевич как-то очень быстро запамятовал, что к написанию ее он имеет самое отстраненное отношение – этакий синдром «Малой земли».Осознавать себя крупным писателем было чертовски приятно, а, как потом выяснилось, еще и крайне прибыльно.
Если гонорары с первой книги Ельцин направлял исключительно на благотворительность – тоннами закупал для больниц одноразовые шприцы, – то после «Записок президента», увидевших свет в 1994 году, доходами он уже ни с кем не делился.
С этого времени в его налоговых декларациях неизменно красовалась гордая запись: авторские гонорары за книгу. В 1994 году они составили ни много ни мало 280 тысяч долларов – это только официально.
Неудивительно, что Ельцин, а вслед за ним и кремлевские царедворцы все больше и больше проникались к Юмашеву симпатией. Литературный негр часто бывал у президента в гостях – это называлось «сбором материала». В президентском доме на Осенней ему – царской милостью – выделили четырехкомнатную квартиру.
При этом Юмашев обладал одним очень важным для Кремля свойством: он нигде не кичился своей близостью к телу, предпочитая всегда оставаться в тени. На фоне горластых ельцинских соратников, курлычащих, как тетерева на току, – это было особенно заметно.
В этот-то момент и произошло историческое знакомство персонального президентского журналиста с мало кому еще известным автоторговцем Березовским.
По версии руководителя ЧОПа «Атолл» Сергея Соколова, некогда довереннейшего лица Березовского, тропинку к юмашевскому сердцу Борис Абрамович проторил самым банальным образом: он начал бесплатно ремонтировать журналистский джип.
Остальное было уже, как говорится, делом техники. Юмашев сумел убедить Коржакова, что Березовский – лучшая кандидатура для финансирования «Записок президента» (о том, чтобы просто заключить договор с издательством, в Кремле почему-то не помышляли). Борис Абрамович тихой сапой пролез к президенту и, самое главное, сумел обаять его младшую дочь.
О том, как происходила эта классическая вербовка, я подробно поведал уже в предыдущих главах, так что повторяться не стану. Добавлю лишь, что, по свидетельству Коржакова, действовал Березовский в неизменной своей манере и перво-наперво подарил Дьяченко экспортный вариант «Нивы», а потом – «Шевроле-Блэйзер»…
Тогда еще Татьяне Борисовне для счастья было нужно совсем немного: хоть и ушла она в из оборонки в коммерцию – в 1994 году устроилась в московский филиал банка с поэтическим названием «Заря Урала»,– но ни финансового, ни внутреннего удовлетворения работа эта ей не приносила. А тут как раз подоспели президентские выборы.
Никогда прежде политикой Дьяченко не занималась: ей это запрещал папа. Однако новые друзья доходчиво объяснили впечатлительной барышне, что только она способна спасти президента от злых чар и вранья вороватого окружения, ибо обладает самым главным для этого качеством: искренней, бескорыстной любовью к отцу. Особенно на Дьяченко подействовал наглядный пример ее сверстницы – дочери французского президента Ширака – Клод Ширак, которая, не в пример ей, активно занималась избирательной кампанией своего папб и немало в этом преуспела.
Именно во время президентских выборов 1996 года и зажглась наконец звезда Татьяны Дьяченко. «Просто дочка» превратилась во влиятельнейшую политическую фигуру.
Между прочим, идея ввести ее в избирательный штаб принадлежала… ну, правильно – Юмашеву. В своей книге «Президентский марафон», вышедшей под псевдонимом Б. Ельцин, он откровенно пишет:
«Как-то раз ко мне в Барвиху приехал Валентин Юмашев. Я не выдержал и поделился с ним своими мыслями: чувствую, что процесс не контролирую, вижу по потухшим глазам помощников, в частности Виктора Илюшина, что ситуация в штабе день ото дня ухудшается и мы медленно, но верно погружаемся в болото…
“Нужен свой человек в штабе”, – сказал я. Валентин послушал, покивал, задумался…
“А если Таня?” – вдруг спросил он.
Я вначале даже не понял, о ком он говорит. При чем тут Таня? Это было настолько непривычно, что меня сразу же одолели сомнения: как это будет воспринято в обществе? Что скажут журналисты, политики? Как она будет встречена в Кремле?
… С другой стороны, Таня – единственный человек, который сможет донести до меня всю информацию. Ей скажут то, чего не говорят мне в глаза. А она человек честный, без чиновничьих комплексов, скрывать ничего не будет. Она молодая, умная, она моя дочь, с моим характером. С моим отношением к жизни».
Ельцина обуревал комплекс поздней любви к своей дочери: это понятно. (Какими только восторженными эпитетами не награждает он ее: «и потрясающее женское обаяние, и мягкость, и ум, и тонкость».) «Тонкую» Дьяченко одолевали нереализованные амбиции и врожденное честолюбие.
Ослепленные эмоциями, оба они упорно отказывались понимать, что становятся жертвой холодного, иезуитского расчета Юмашева с Березовским и примкнувших к ним граждан : Гусинского, Малашенко, Чубайса.
В одном из немногочисленных своих интервью Дьяченко скажет потом:
«В предвыборной кампании я была связующим звеном между мозговым штабом, аналитической группой и папой, без чего, наверное, все было бы намного сложнее. Тогда счет шел на минуты».
Неискушенная в интригах и политики Дьяченко являлась идеальным инструментом влияния на престарелого отца. Беря на себя функции связующего звена между президентом и олигархами, она заведомо попадала под их чары: с тем же успехом Татьяна Борисовна могла усесться играть в катран с профессиональным каталой .
Дьяченко была достойной дочерью своего отца, вскормленной его грудью. (Натурально грудью: этот исторический факт подробно описан в первой ельцинской книжке. Когда вместе с грудной Татьяной ехал он куда-то на поезде и младенец принялся кричать, Ельцин не нашел ничего умнее, как поднести дочку к своей груди и таким причудливым макаром убаюкивать ее.)
Все комплексы его – тщеславие, амбиции, самолюбование – целиком перешли ей по наследству. Плюс еще один, самый, может быть, важный – страсть к красивой жизни, но это уже вопрос к генетикам. Ради реализации своих многолетних мечтаний Дьяченко готова была на любые жертвы.
Она даже без зазрения совести бросила грудного сына Глеба, которому к началу кампании не исполнилось и полугода, а сама принялась вслед за папой мотаться по стране.
Известен такой показательный случай. Когда Татьяна вернулась из очередной предвыборной поездки, старшая сестра передала ей привет от Глеба. Реакция была по меньшей мере странной: «А кто это?» – удивленно спросила Дьяченко. На что не менее удивленная Окулова ответила: «Твой младший сын».
А ведь этому ребенку – как никакому другому – требовалась материнская забота и ласка: он появился на свет с тяжелейшим врожденным заболеванием.
Если вы внимательно просмотрите все официальные семейные фотографии Ельциных – там, где президент запечатлен со своим многочисленным кланом, – то без труда заметите, что ни на одном из снимков лица Глеба Дьяченко углядеть невозможно. Либо в момент съемки он отвернулся от объектива, либо – уткнулся в материнское или бабушкино плечо.
В отдельных газетах мне доводилось читать утверждения, будто младший сын Татьяны Борисовны страдает аутизмом, но это не совсем так. Недаром учится он в специальной закрытой школе под чужой фамилией, а до этого ходил в не менее закрытый детский сад. Как говорят осведомленные люди, Дьяченко в его воспитании принимает самое пассивное участие, и основное время ребенок проводит с няньками.
Что, согласитесь, характеризует ее довольно ярко…
МЕДИЦИНСКИЙ ДИАГНОЗ
Основной причиной расстройства множественной личности (РМЛ) у детей является недостаток родительской ласки и любви в детстве. Некоторые пациенты не испытывали плохого к себе отношения, но пережили в раннем возрасте или тяжелое заболевание или другую чрезвычайно травмирующую ситуацию. Для нормального развития ребенка и для полноценного овладения сложной и разнообразной информацией и навыками обязательно наличие рядом любящих родителей.
Когда в результате придуманной Березовским и блестяще проведенной Дьяченко комбинации Коржаков с Барсуковым были отлучены от монаршего тела, никаких преград у олигархов боле не оставалось: путь к президентскому сердцу был расчищен.
Ельцин – косвенно – и сам признается в этом. В «Марафоне» он пишет:
«…В момент жесточайшего политического кризиса, когда от меня отвернулись почти все бывшие союзники, семья неожиданно пришла мне на помощь. Пришла в лице дочери».
Даже внешне новые фавориты Кремля разительно отличались от своих предшественников. Старые были как на подбор – рослыми, крупными мужиками, высшим наслаждением в жизни почитающими стакан водки после обжигающей бани.
Теперешние являли собой совершенно иную картину. Это была генерация субтильных офис-менеджеров – бесчувственных, как динамо-машина, технократов – ни выпить с ними, ни покуролесить.
С болезнью Ельцина все бразды правления окончательно перешли в руки Дьяченко: а точнее, к ее нынешним друзьям – Березовскому, Юмашеву, Абрамовичу, Чубайсу. Ей очень нравилась эта новая роль – вершителя человеческих судеб, заполняющего нужными фамилиями штатное расписание, точно клеточки в кроссворде.
В своей книге «Эпоха Ельцина» девять бывших помощников и спичрайтеров президента довольно откровенно указывают:
«После 1996 года изменилась структура новых кадров бюрократии. Если раньше про того или иного высшего чиновника гадали, какой он политический ориентации, то теперь вопрос задавался иначе: кто его “прикармливает”, к какой олигархической группировке принадлежит?»
В июне 1997 года политическая карьера Дьяченко достигла своего апогея: она была официально назначена советником президента, то есть своего же собственного отца. С точки зрения Трудового кодекса, запрещающего разводить на работе семейственность, – нарушение вопиющее, но кто же в Кремле мог осмелиться указать на это гаранту .
В своих выступлениях, интервью, да и в последней книге мемуаров Ельцин неоднократно пытался опровергнуть массовое убеждение, будто Татьяна с компанией имеет на него неограниченное влияние; по сути является коллективным Распутиным.
Приводить эти цитаты – смысла, полагаю, особого нет. Факты говорят сами за себя.
Начиная с конца 1996 года практически все ключевые должности в Кремле и Белом доме стали занимать ставленники олигархов. Без одобрения Дьяченко не происходило ни одно серьезное кадровое решение.
Бывший глава кремлевской администрации Сергей Филатов – человек, прямо скажем, знающий – так описывал владычество Дьяченко:
«Пользуясь плохим состоянием здоровья главы государства, в околопрезидентскую власть была введена личность, через которую начали пробиваться все силы, желающие влиять на решения Президента… В Кремле образовалась, таким образом, некая группа, которая была в очень доверительных отношениях между собой и проводила президентские решения сугубо в своих интересах или тех, кто с нею был связан».
Один из тогдашних министров откровенно рассказывал мне за чашкой чая, как накануне назначения его пригласили к себе Дьяченко и Абрамович. «И о чем же был разговор?» – поинтересовался я. «Сказали: будете делать то, что мы вам укажем».
В марте 1997 года Валентин Юмашев стал руководителем президентской администрации: в этой должности он проведет полтора года, поганой метлой выметя со Старой площади все осколки проклятого прошлого.
А незадолго до того заместителем секретаря Совета безопасности был назначен Березовский (секретарь – бывший спикер Думы Иван Петрович Рыбкин, человек патологически трусливый и нерешительный – он даже к собственной дочке отказался идти на свадьбу: вдруг там будет кто-то нежелательный – полностью находился у своего зама под каблуком).
Кремль не остановило даже наличие у Березовского двойного гражданства. Что, впрочем, совсем не удивительно. Наличием оного могли похвастаться и люди более высокого уровня: скажем, вице-премьер Максим Бойко – как утверждал бывший полковник президентской службы безопасности Стрелецкий, у него имелась «Грин-кард» – вид на жительство в США.
Ни в одной стране мира гражданин иностранного государства не может занимать ключевого поста, тем более в сфере национальной безопасности. Но у ельцинской России была особенная стать. Мало того, что президентскую семью это нисколько не смущало; она еще и советы давала: как лучше выйти сухим из воды.
В предыдущих главах я приводил уже стенограммы телефонных разговоров Дьяченко с Березовским; их записывал сам же Борис Абрамович – на всякий случай.
Вот – еще один: он был зафиксирован ЧОПом «Атолл» – домашним разведбюро Березовского – вскоре после президентской операции на сердце осенью 1996 года.
Б. Березовский – Т. Дьяченко
Б. Березовский: Але, Танюша. Привет, Танечка!
Т. Дьяченко: Спасибо большое за поддержку, я сообщение на пейджер получила. Но такая была суета, что я просто…
Б. Березовский: Тань, о чем ты говоришь! Что значит спасибо за поддержку. Все, в общем-то, переживали. И я действительно надеюсь, что все дальше будет нормально проходить. Тем более все уже все поняли.
Т. Дьяченко: Что-что-что?
Б. Березовский: Я думаю, что все уже поняли, что происходит все нормально, и все встали в такую стойку, ожидают, когда опустится дубина на голову.
Т. Дьяченко: Классно!
Б. Березовский: Танюш, ну как у тебя настроение? Я так понимаю, получше немножко?
Т. Дьяченко: Ну, естественно.
Б. Березовский: Ну дай Бог. Единственное, я не знаю только, все-таки больничное учреждение. Торопить ни в коем случае нельзя.
Т. Дьяченко: Да нет, конечно. Хоть Валя и говорит, что надо скорей по телевизору показывать.
Б. Березовский: Ну это уже другой вопрос. Я считаю, сейчас торопиться как раз не нужно, надо максимум сделать того, чтобы все шло правильно.
Т. Дьяченко: Там просто инфекции еще всякие. Вот это опасно… Но с этими средствами массовой информации надо что-то делать, Борис Абрамович.
Б. Березовский: А что скажешь? Что там?
Т. Дьяченко: Ну, не знаю. Во-первых, Доренко, конечно.
Б. Березовский: Ты видела Доренко?
Т. Дьяченко: Сегодня? Видела, да…
Б. Березовский: Во-первых, уже не щурится.
Т. Дьяченко: Косо улыбается по-прежнему.
Б. Березовский: Но подожди-подожди. Знаешь, я все выяснил. Он четыре года не был в прямом эфире. Это сейчас вторая передача, когда он в прямом эфире.
Т. Дьяченко: Ну у него крыша, значит, поехала… Но то, что он про вас делал, это был кошмар. Боже мой!
Б. Березовский: Тань, о чем ты говоришь! Меня не было. Но не он только виноват. Виновата и Ксения еще, она же контролировала.
Т. Дьяченко: Если он хотел вам сделать что-то приятное…
Б. Березовский: Да нет. Тань, он, конечно, рассуждал не так. Он мне все объяснил. Я тебе потом все объясню, это не телефонный разговор. Но в любом случае, он виноват, конечно, но виновата и Ксения (К. Пономарева, будущий гендиректор ОРТ. –Авт. ), нужно тоже не забывать. Она же редактирует программы.
Т. Дьяченко: БА, ну надо что-то делать. Вы с Валей, конечно, посоветуйтесь еще, потому что это тоже такая тема. Я с Малашенко разговаривала. Тоже говорит, общее беспокойство какое-то. Надо как-то выступать, что-то сказать про гражданство.
Б. Березовский: Нет, Тань. Это просто я с Валей как раз обсуждаю. Потому что я имею документ по этому поводу, который говорит, что этого нет. Официальная бумага.
Т. Дьяченко: Может, интервью «Известиям» там, что-то еще… (Скандал вокруг израильского гражданства начался как раз с публикации «Известий». –Авт.)
Б. Березовский: Мы с Валей как раз обсуждаем. И он говорит тоже про «Известия». Тань, в общем, найдем решения, мы найдем за завтрашний-послезавтрашний день. То есть за два дня мы этот вопрос снимем.
Т. Дьяченко: Чтобы как-то так. Все это еще в вину ставится почему-то Чубайсу. Ну, ничего…
Б. Березовский: Нет, это серьезный вопрос… Я сейчас думаю, может, в «Итогах» что-то сказать. Это мы сейчас с Валей обсуждаем.
Т. Дьяченко: Может быть, чтобы не так много было. Тем более ваше появление у людей вызывает, честно говоря, вот такое раздражение жуткое.
Б. Березовский: Сейчас нужно просто от этой темы отъехать, и все…
Т. Дьяченко: Хорошо, Борис Абрамович. Спасибо большое. Лене привет передавайте.
Лучшие друзья, да и только…
Кстати, после Совбеза израильский гражданин Березовский успел еще поруководить исполкомом СНГ, очень успешно совмещая госслужбу со своими бизнес-проектами. А когда новый шеф президентской администрации Николай Бордюжа – человек, на удивление, приличный – подготовил указ о его отстранении, Бордюжу самого сняли с работы. Сменил его некто Александр Волошин, который прежде служил у… Березовского.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.