Сверкащий камень Лариса Рубальская, поэт-песенник, прозаик, переводчик с японского

Сверкащий камень

Лариса Рубальская, поэт-песенник, прозаик, переводчик с японского

Я всегда любила слушать рассказы людей. А потом пересказывать их своими словами, попутно добавляя то, что, как мне казалось, сделает сюжеты более интересными. Так появлялись рассказы и стихи. Теперь это стало главным в моей жизни.

* * *

Помню, как в послевоенном дворе мы, дети, искали «сверкащий камень». Да-да, именно сверкащий – так мы говорили. Это были небольшие кусочки то ли мрамора, то ли булыжника, мы находили их на улице, чиркали друг об друга и высекались искорки. Они сверкали в наших ладошках, не обжигая, и казалось, озаряли нас каким-то сказочным огнем. И вот так же я потихоньку-понемногу всю жизнь чиркаю мысленно прекрасные камешки, и искорки превращаются в стихи и рассказы. И ничего волшебнее для меня на свете нет.

– Митрофанова, покажи-ка грацию – в маленьком клубе, разместившемся в полуподвальном помещении дома с осыпающейся штукатуркой, где занимался наш танцевальный кружок, – командовал «балетмейстер». Он сам себя так обозначил. Он выделял эту Митрофанову за какую-то там плавность движений. И Митрофанова плыла лебедью под музыку, несущуюся с пластинки. Под эту музыку лучше бы было плясать Барыню или Цыганочку, какой там лебедь! Но Танька эта, дылда тощая, на цыпочки вставала, чтобы балетмейстеру угодить. Он был вообще-то хороший дядька, фронтовик. А до войны мечтал танцевать в Большом театре, а мечтать перестал, когда его ранило в ногу. И нога не сгибалась – какие уж тут танцы. Какие-какие? А вот такие – в клубе девчонок обучать. Он и слова балетные знал – батман, плие… После Митрофановой хвалил за гибкость рук Жаворонкову, за музыкальность Белову и так всех по очереди. А до меня эта очередь никак не доходила. Получалось, что я хуже всех. Я расстраивалась и, чуть не плача, просила: «А мне-то что продемонстрировать?» Балетмейстер ойкал, и, чтоб меня не обижать говорил – а ты, Лариса, покажи-ка нам настроение! И тут я пускалась в пляс – руки вместе, руки врозь, чечеточку путаную ногами, веревочку тоже – ножка за ножку. А лицом делала разные радостные гримасы, и все наши лебедушки моим настроением заражались, и учитель танцев радовался тоже.

Теперь я понимаю, что еще тогда, в далекие годы, я никаких надежд не подавала. Первая от хвоста. Но если нужно было настроение создать, то тут я пригождалась. И стало это для меня такой наукой: «Делай только то, за что тебя хвалят».

Бабушка с дедушкой мной гордились почему-то и объясняли всем, что я вундеркинд. У нас во дворе это слово замысловатое никто особенно не понимал. Но бабушка-то моя, Марьвасильна, в гимназии когда-то училась и знала много такого, чего никто, кроме нее, во всем дворе и слыхом не слыхивал. Вундеркинд, то есть я, как все дети, вставал при гостях на табуретку, складывал ручки на груди, глазки закатывал и декламировал «Однажды в студеную зимнюю пору». Причем при словах «был сильный мороз» так жмурился, что у всех, кто его, то есть меня, слушал, мороз этот просто шел по коже. Да, кстати, вундеркинду в ту пору было около трех лет.

А других талантов у меня не было совсем. И достигший школьного возраста вундеркинд оказался туповатым ребенком. И чем старше я становилась, тем непосильнее происходил процесс моего обучения. Ни одна наука мной не усваивалась. Я приводила в бешенство учителей, потому что им приходилось тратить на меня время, объясняя то, что все остальные уже давным-давно усвоили. Получать хотя бы тройки мне помогала наша сердобольная отличница Ритка, сидящая за первой партой. Она подсказывала мне громким шепотом правильные ответы и давала списывать контрольные. Учителя смотрели на это сквозь пальцы, потому что второгодники им были не нужны – РОНО требовал хорошую статистику. «На осень» я оставалась три раза – то по физике, то по химии, то по алгебре. Но все-таки я не была последним человеком в школе, потому что учеба учебой, но ведь бывали и утренники, а потом и вечера с танцами. И вот тут я – главная. «Рубала, покажи настроение» – и я показывала. Все свои умения – и стихи с выражением, и танцы – ножки веревочкой. Одним словом, целый концерт могла одна устроить. Даже учителям нравилось. «Если бы она так же училась… – сокрушались они вслух и сочувственно смотрели на мою маму: – «Куда ж дочка-то ваша после школы пойдет? Ах, в институт? Да туда таких не принимают. А-а-а, машинисткой устроится? – вот это правильно. Это ее потолок».

На выпускном Ритка танцевала со Славиком. А я ей завидовала. Потому что в моей тетрадке, в которой я составляла мужской идеал моей мечты, такие тетрадки были у всех девочек нашего класса, был изображен именно этот Славик – и рост в сантиметрах, и вес в килограммах, и цвет волос и глаз. Даже идеал этот у меня букву Л не выговаривал, говоря вместо нее В – шоковад, вампочка, шкова. Ну, сами понимаете, с кого был идеал полностью списан.

Славик, кстати, до золотой медали чуть-чуть не дотянул, а серебряную, конечно, получил. Так что они пара – отличники, умники оба. Идеал мой к ней щекой прижался, она вся красная стала. А я дура дурой, танцевать никто не приглашает, кому я нужна – опять на осень – в одиннадцатом-то классе.

Подружка моя, Наташка, сразу после выпускного с Витькой из параллельного класса расписалась и через полгода Катьку родила. Осенью почти все наши студентами в институты свои потопали, а я по призванию и по способностям – машинисткой.

Дальше, как говорится, шли годы, шли годы. Я, как муха, так и висела на своем «потолке». Правда, он чуть-чуть менялся. Но все равно оставался на одной высоте – машинистка, корректор, библиотекарша. Со своими школьными ребятами я почти не встречалась. Один только раз Наташку видела – мы в магазине, в очереди в кассу стояли, расплачиваться. У нее Катька на руках была, кошелек доставать неудобно. Ну вот я и заплатила за нее. Поговорить-то не получилось – Катька орала как резаная.

Я жизнь свою сравниваю с винтовой лестницей. Сто раз повернуть надо, пока наверх поднимешься. Если, конечно, сил и дыханья хватит. А еще она похожа на детскую игру – помните, такую – бросаешь кубик, сколько на нем точечек выпадет – от шести до одной. И по игровому полю – то вперед и вверх, то назад откатишься – смотря на какую картинку попадешь. Но, представляете, хоть мой кубик никогда не выпадал на шесть, а в основном на один или изредка на два, но назад я ни разу не откатилась. Потихоньку – вперед, вперед, вверх.

Сидели мы как-то с девчонками в машбюро после работы и про жизнь разговаривали. Каждая историю свою рассказывала. Безрадостные и безнадежные истории таких же «мух на потолке», как я. Что ни жизнь – то авария. Да и у меня тоже история была такая, что лет пятьдесят назад я ее решила забыть, и эту тайну мою так до сих пор никто и не знает. А когда до меня очередь исповедоваться дошла, я устроила, как теперь говорят, такое шоу – с песнями, стихами, танцами, что девчонки все про свои аварии забыли и слушали, что встречаюсь я с настоящим принцем, правда, африканским. И что мы с ним скоро поженимся, и в свадебное путешествие поедем на слоне.

И будет у меня дворец под пальмами, и тысяча слуг. Вот буквально доработаю до зарплаты, и с принцем своим прямо к нему на родину, с родителями знакомиться. А хотите знать, что я тогда пела и танцевала? Да песню и танец африканского племени. В общем, по домам расходились все в очень хорошем настроении. Даже те, кто мне не особенно и поверил.

Учеба в заочном педагогическом институте трудной не была. А практика в школе мне как раз очень понравилась – я десятиклассникам Маяковского преподавала. И не разбирала, как тогда было принято, по образам и художественной ценности, а выучила все его поэмы наизусть и ребятам читала. «ЦаРРям двоРРРец постРРРоил РРРастРРРелли»… – раскатывала я, и ребятам было, судя по всему, интересно. Потому что потом, когда я их спрашивала, они мне отвечали, читая строки наизусть. А потом мы после уроков сидели еще долго, и я читала им свои любимые стихи. И никто не ушел, даже мальчишки. Настроение у всех было классное.

«Муха», похоже, начала расправлять крылышки, устремив полет в далекую загадочную страну, где три дня всего цветет весной сакура, но успевает за этот короткий срок свести с ума туристов со всего земного шара и местных обитателей тоже веками не оставляет равнодушными.

Случайное объявление в газете, набор на курсы японского языка, и вот вам – пожалуйста – «Коре ва нан дес ка? Коре ва хон дес» Неужели не понятно? Перевожу: «Что это? Это книга». Запоминала я все быстро, говорила еще быстрей. А когда справочку об окончании курсов получила, сразу в переводчики. Группу японцев в аэропорту встретила, а говорить боюсь. В голове только та самая первая фраза: «Коре ва нан дес ка?» Терплю, не произношу, а то подумают, что им чокнутую прислали. В общем, при помощи пантомимы отвела их в автобус. А до гостиницы больше часа. Глава делегации мне что-то говорит, улыбается. Ну тут я микрофон у водителя взяла, и как запою «Калинка-малинка-малинка моя…» Смотрю, японцы повеселели и давай мне хлопками помогать. Песня закончилась, а до гостиницы еще ехать и ехать. Тогда я микрофон главе делегации всучила, он понял и запел какую-то японскую народную песню, а потом микрофон поплыл по рукам, и всю дорогу мы пели. А в конце пути они все, хором, затянули по-японски «Подмосковные вечера». И я услышала, как все говорили «Иии кимоти дес, нэ?» Посмотрела в словаре перевод: «Чудесное настроение, не правда ли?»

А я уже бабочка-шоколадница. Но сознание все равно остается мухино. Ну и что, что японский был как родной? Что где только не была, что только не переводила? Ну и что, что все мои песни поют, а меня по телевизору показывают? И даже небольшая мечта осуществилась. Знаете какая? Когда песенки стали понемногу появляться, мечтала я о несбыточном – вот, к примеру, иду я по Парку культуры, а из радиоприемников на весь парк моя какая-нибудь песня звучит!!! Это какая же была наглость такую мечту придумать? Но ведь я говорила, что никогда назад не откатывалась, хоть небольшими шажками, но вперед. И вот однажды пошла в Парк Горького, побродить по местам юности моей незадачливой. Иду, вспоминаю, как по субботам с подружками на каток ходила. И всегда перед этим карамельки в красивых фантиках покупала. Да нет, не есть и не угощать кого-то. Просто фантики были нужны. Конфетку разверну, на красный фантик поплюю, щеки потру – ну просто красавица из меня получается с румяными щечками. Между прочим, если, к примеру, я куда-нибудь поеду, а косметичку дома забуду, мой верный старый способ навести марафет меня не подведет.

И вот иду я по парку и слышу что-то знакомое. Ой, это же моя песня звучит! Ура! Мечты сбываются! По крайней мере эта.

Перед Новым годом работы особенно много. Везде концерты, корпоративы. Ну и я бегаю, стихи про любовь озвучиваю. На фабрике молочной продукции как раз мой народ – женщины лет 30–40. Им про любовь – то, что надо. Особенно про несчастную. Но я и про несчастную так стараюсь придумать, чтоб в конце несчастных не было. Когда выступление закончилось, смотрю – женщина какая-то объемная коробку тащит. Вручает ее мне со словами – вот тебе наша продукция. Угостишь своих. Я – спасибо, конечно, но что это она сразу на ты. А женщина смотрит на меня: «Что, зазналась? По телевизору тебя показывают? Где бы ты была, если бы не я?!» Я не успела ничего сообразить, а она меня давай обнимать: «Помнишь, как ты Уральские горы в Америке искала на географии?» Боже мой, только теперь я узнала – это же Ритка, отличница из нашего класса! Ритка! Кто ты? Изменилась! Что тут делаешь?

И рассказала мне Ритка, что она – мастер в цеху готовой продукции, уже сорок лет здесь работает. Так сложилась жизнь – после танца на выпускном она от Славика залетела. По любви, конечно. А ему мать на ней жениться не дала, хоть и отличница Ритка. Мать не то чтобы злодейка, просто хотела, чтоб сынок сначала человеком стал, научился деньги зарабатывать, а уж потом о женитьбе думать. Ну и послала его за деньгами на Север – там больше платят. Он уехал и через два месяца женился уже там, и мать не смогла на расстоянии ему это запретить. А потом там случились какие-то неприятности, Славик пропал. Ритка долго о нем ничего не слышала. А узнала, что у него там мальчик родился, когда случайно мать его встретила. Ритка как раз со своим сыном гуляла, а мать навстречу шла. И сразу поняла, что в коляске ее внучок лежит, как две капли на Славика похож. Санечка зовут. А там, на Севере, тоже Шурик подрастает. И так выходит, что почти близнецы ее внучата, и имена у них одинаковые – Александры Вячеславовичи. Ну потом разное было. Ритка своего Санечку одна растила, Славик из памяти куда-то растворился – ведь истории-то не было. Так, танец на выпускном. Ни боли, ни обиды. Правда, знания школьные не пригодились – устроилась Ритка на молокозавод, пацана ведь кормить надо было. А там и зарплата неплохая, и молочка с кефирчиком бери сколько хочешь. Сыну уже лет восемнадцать было, когда они ехали в электричке за город. А по вагону мужик обросший шел, какой-то мелочовкой торговал. Оказалось, это Славик. Не друг и не враг, как в песне известной. Ритку с Санечкой мужик не узнал, да и Ритка окликать его не стала – как сложилось, так сложилось. Тем более что Саня ее мужа, Григория Васильевича, отцом называет. Короче, все хорошо. Жизнь удалась. Вся их семья теперь на молокозаводе работает, и живут они, ни в чем себе не отказывая. У всех троих по машине. И дача кирпичная. А ты, Ларис, как?

Спасибо, Ритка. И я нормально – не рассказывать же, сколько несчастий и горя за последние два года на меня обрушилось, сколько потерь. И ни с кем я стараюсь об этом не говорить. Кому нужна чужая боль? Да и мне так легче. – Правда, если бы не ты, сидела бы я в каждом классе по два года. А так вот видишь – артисткой заделалась. Выступаю. Настроение людям поднимаю.

* * *

На юге Франции просто так не отдыхают. Там парад. Все демонстрируют кто что может. Меня подруга пригласила погостить. Вечером идем к какой-то крутой Галке. Надо нарядиться. Наряжаюсь, цветочек из бисера на кофточку приколола, волосы лаком побрызгала, тени изумрудные на веки. Шик! Ну совсем другая, чем в поездах по России гоняю, концерты, встречи – деньги зарабатываю. А тут – ну чисто вельможа какая-то. Потом посмотрю в Википедии, что слово «вельможа» означает. Я вообще-то знаю, но хочу уточнить. Может, оно ко мне и не подходит совсем. Но звучит красиво. Этой вельможей я выплываю на суд подруги, она чуть в обморок не упала.

–?Лариса, сними это говно – на мой цветочек бисерный указывает, – ты с ума сошла. Галка будет вся в Шанели. Ты меня не позорь.

Я человек послушный, зачем мне подругу позорить? Сняла цветочек. Тени на глазах стерла – тоже, оказывается, не комильфо зеленые тени. Остальное сойдет. Крутая Галка встретила нас очень приветливо и пригласила в гостиную. Там уже переливались драгоценными камушками ее подруги – местный истеблишмент. Так она их представила.

Разговор тек плавно и однообразно. Обсуждали диеты, бренды, погоду. Потом посудачили о какой-то Нельке. Что Нелька эта делает вид, что не знает, где и с кем бывает ее муж. Короче, обычный женский разговор. Ведь и те, которые не истеблишмент, а попроще, тоже, собравшись, болтают об этом же, только этажом пониже.

Горничная принесла десерт, низкокалорийный торт с диковинными фруктами. Все уже было переговорено, дамы готовились заскучать. И вдруг подруга говорит – а Лариска сейчас нам стихи почитает. Да, Ларис?

Ну конечно почитаю. Только у меня там про разведенок и брошенок, вам, наверно, неинтересно будет? Подружка сделала строгое лицо – давай, не выпендривайся, читай. Ну я и начала. Думала, парочку прочитаю, и баста. А дамочки просят – еще, еще почитай. Смотрю, одна краешек салфетки к глазам поднесла, потом другая.

Расходиться не хотелось. Девочки наперебой рассказывали о себе, про жизнь свою совсем непростую. Ведь на юге Франции, как я уже заметила, просто так не поселишься. И увидела я этих нормальных, хороших теток. И истории, которые они рассказывали, уже мысленно складывались в будущие строчки стихов.

Когда я уходила, Галка крутая колечко с пальца сняла: «Это тебе». – «Да мне не надо, не надо. Да есть у меня кольца, носите сами». А Галка: «Не обижайся, и не обижай меня. Это тебе за подаренное настроение».

А живу я одна. И настроение бывает разное. Но это касается только меня. А если надо – всегда смогу и чечеточку, и веревочку ножка за ножку. Потому что с самого детства я только и могла «показывать настроение», а других талантов у меня не было и нет.