КРАСНЫЕ ГЛАДИОЛУСЫ

КРАСНЫЕ ГЛАДИОЛУСЫ

Они всё ещё стоят и не увядают, а раскрывают всё новые и новые тёмно-красные бархатные цветы… Дважды двадцать – это совсем не страшно, говорю я себе. Теперь ты это видишь?

* * *

Ксюнчик спит под берёзами… Только здесь она и спит. Правда, не сама по себе, а после продолжительного-таки укачивания, после которого руки гудят, как после хорошей тренировки.

Ксюнчику семь месяцев. Ксюнчик – самый эмоциональный, самый пылкий на свете ребёнок! Самый жадный до новых впечатлений. Самый ненасытный. От недостатка новизны она… заболевает. Ей всё время нужна пища для созерцания, для медитации, для щупанья, для шуршания, для грызения, для лизания… И чем больше – тем лучше! Она не устаёт от обилия, она устаёт от недостатка!

Она любит ехать, ехать, ехать… Смотреть, смотреть, смотреть… Щупать, щупать, щупать… Деревья, небо, облака, птички, собаки, дети, – всё это Ксюша уже ЗНАЕТ, всё отыскивает взглядом, если спросить: “Ксюша, а где небо? А где берёзы?”

А если не ехать никуда, если быть дома, то – в обществе! Ксюша не выносит, НЕ ВЫНОСИТ!!! одиночества.

* * *

Какое, оказывается, блаженство – купить дочке Первое Платьице!

* * *

“Первое платье – цвета яркого апельсина. Надела. Крошечное платье оказалось Ксюне до пят. Антон – скептически:

– По-моему, она в этом платье как в мешке.

– А по-моему, она очаровательна!

– Она и в пелёнках очаровательна.

Сказал. Понял – что комплимент. Засмущался. Вообще, Антон к сестре относится с большой нежностью, но всё ещё робеет. Ещё ни разу не погладил её по головке! “Стесняюсь… Всё-таки женщина… И вообще – такая маленькая… Страшно как-то…”

Но сегодня! Сегодня…"

(запись была прервана пробуждением Ксюши)

* * *

…Он держал её на коленях, и вид у него был смущённый и торжественный – как когда я открыла двери и увидела его с гигантским букетом дивных тёмно-красных гладиолусов…

– Наверное, она мокренькая? – сказала я, заглянув в комнату и застав эту чудную картину: брат держит на коленях сестру!

– Конечно, была мокренькая. Но я её уже переодел.

А ведь совсем ещё недавно: “Ой, мамася, не могу, стесняюсь… всё-таки женщина…”

* * *

“21августа 1990 года.

Милый, дорогой Володя!

Только что говорили с тобой по телефону… Спасибо, что дозвонился до нас, молчаливых.

Всегда, когда у меня опускаются от усталости и безнадёжности руки, – я вспоминаю тебя. И мне становится стыдно за свою минутную слабость. Спасибо, друг мой хороший, я постоянно ощущаю твою поддержку. Мало с кем мне так легко и надёжно, как с тобой. Круг близких друзей всё уже… Не теряю надежды познакомить тебя с этим кругом.

Впрочем, одного из них ты знаешь по моей повести. Это – Доктор из “Звезды с Японского моря”. Мы дружим уже восемь лет. Это такой космический сгусток доброты!

Другой человек – наш Феликс, писатель, мой институтский друг. А теперь и Ксюшин крёстный отец. Человек, который родился, чтобы любить ВСЕХ.

И третий человек – это вообще чудо-человек. Александр Яковлевич Шнеер. Ему… 98 лет!!! Ясный, ироничный ум, юношеская горячность, невероятная память, невероятная работоспособность – и вообще весь он невероятный. Театровед, цирковед, автор “Цирковой энциклопедии”, “Театральной” и ещё многого, многого, что с трудом умещается в голове (моей), но его голова – это артезианский источник. Он знает ВСЁ! Помнит ВСЁ.

Вот такие у нас друзья, Володечка. Хочу, чтобы они стали и твоими.

А как твои международные контакты? Я имею в виду твоих американцев.

У нас на Преображенье тоже был международный контакт – на грани фантастики! В Россию приезжала группа эзотеристов: людей, занимающихся объединением всех религий и подготовлением человеческого общества для жизни в новом тысячелетии. Во главе этой группы (в ней – французы, швейцарцы и т.д.) – индусский святой. Да, да, живой Преподобный! И они ездят по всему миру и соединяют людей в “цепочку любви и дружбы”.

И мы – удостоились! Мы были посвящены в религию будущего века. Мы присутствовали на этом невероятном богослужении – под открытым небом, под кронами старых тополей… О, как мне близко было всё, о чем говорил Преподобный!

Нас было 22 человека. Кроме приехавших иностранцев – присутствовала только наша семья (увы, не в полном составе): Антон, Ксюша, Гавр, я, наш Феликс и наша Клер – Ксюшина крёстная. (Она-то нас и позвала во всём в этом участвовать). В конце Преподобный благословил нас всех. Ксюшу – персонально. И даже поцеловал её!

…И потом все говорили, что присутствие младенца – нашей Ксении – наполнило Действо особым теплом и светом…

Ах, как мне хотелось бы: как эти люди – носить белые одежды, ездить повсюду и всех любить!…

Три самых-самых чудесных события этого лета:

Первое – Ксюшино крещение, 28 июня. Крестил её молоденький монах Константин у нас дома. И окунали её в ту же самую купель, что когда-то Антона…

Второе – посещение (наше с Антоном) Ваганькова, 25 июля. Наш красный георгин, плывущий, как свеча, над головами толпы – к Володе Высоцкому… И – трепет свечей у Лёни Енгибарова… Они там – рядом. И дата ухода у них одна. Только разделена восьмью годами.

Третье событие – День Преображения, о котором только что тебе рассказала.

Ну, и, конечно, – Антошино преображение: благодаря каратэ, его силе воли и желанию сделать себя.

Гавр в страшном угаре с журналом. Аж дымится…

Анюта собирается в Вильнюс (пока не закрыли границы!).

Сашка, вернувшись с геологической практики, тут же уехал в колхоз на картошку. Мы его так и не увидели.

У Ксюши проклюнулся первый зуб! Ещё она научилась делать ручкой “до свидания” и очень счастлива этим. И вообще, наша дочка очень радостное существо. Певунья. Хохотушка. И, конечно, плакса. Как все поэтические натуры…

У Антона был стиховой запой; написал целый цикл пародий на классиков. Нет, он категорически возражает против “пародий”. Это, скорее, перекличка, своеобразный диалог. Вот – один из шедевров, самый коротенький:

Пишу я стих на смерть поэта.

Погиб поэт. С чего бы это?

Я всех люблю. – Это основное наполнение моей жизни. Стараюсь ещё кое-что успевать, но трудный быт съедает очень много времени.

Володя, звони, пиши! Обнимаю.

P.S. Ксюнечка уснула, и я могу написать ещё пару строк. Перечитала написанное и сама удивилась: создаётся впечатление, что жизнь наша состоит из одних чудес. И общения с друзьями.

В плане духовном – это, конечно, так. И слава Богу, что есть это измерение – из которого проливается на нас благодать…

И ужасно досадно порой, что жизнь состоит не из одной только благодати любви. Что есть ещё план физический (а он мучителен – из-за катастрофического отсутствия здоровья). План бытовой (он тоже ой как нелёгок! – из-за каждодневного: чем накормить семейство? как приготовить нечто из ничего?) План психологический: три пишущих человека плюс младенец в однокомнатной квартире – неплохой тест на совместимость, не правда ли? Посреди комнаты – Ксюшин манеж, а по углам – груды, башни бумаг, коробки с архивами и т.д. Приедешь – сам увидишь! (Когда ты приедешь?)

А ведь есть ещё и план социальный! – вот где безнадёга… Когда то, что ты делаешь (навыкладку!) – отторгается обществом. То есть не обществом, до общества оно даже не доходит. Отторгается системой. А ведь мои книги могли бы работать! На самом деле я ведь знаю, что они нужны.

Я была бы согласна издать это всё “за бугром” (хотя бы!) Но у меня нет никаких выходов за этот самый “бугор”. И всё из-за моей неуместной в этой жизни деликатности. Наверное, я нелепа и смешна со своими доисторическими принципами. Шнеер, которому 98 лет, говорит: “Вы бы и в 19 веке выглядели старомодно”.

Опоздала родиться… Я это очень остро чувствую – то, что я не в своей тарелке: не в своём веке. Вот, занесло в чужую эпоху и теперь маюсь… И у детей моих, боюсь, такая же судьба… Что-то мне очень грустно, очень часто грустно в последнее время. Только на любви к своим любимым и держусь…

Пиши! Жду твоих писем."

* * *

Мы сидели у зашторенного окна, сквозь щель в шторах пробивалось августовское жёлтое солнце, в солнечном потоке плавали сверкающие пылинки… И Ксюша увидела их! И стала ловить их ладошкой…

* * *

Антон, вернувшись из пешеходной прогулки по ближнему Подмосковью:

“Красота дивная! Овраги, рощицы, деревушки совсем такие деревенские, курица на улице Кирова, улица Горького с такими покосившимися домишками, вагон, написано: дрова, оттуда – голова человеческая выглядывает… Потом солнце село, шёл через лес, в болоте каком-то увяз, и такая красотища кругом, не могу тебе передать!” – Напиши.- “Да ну, зачем? Не получится…”