Не было ли ликование по поводу Гитлера преувеличенным?

Не было ли ликование по поводу Гитлера преувеличенным?

Фашистские сказки Гоффманна.

Одна картинка солжет лучше,

чем тысяча слов — мир пропаганды

портретов Гитлера

«Я сделал тысячи фотографий фюрера и думаю, что миллионы немцев благодарны мне за то, что я показал им Гитлера», — хвастался «главный фотограф фашистского рейха» Генрих Гоффманн, чьи фоторепортажи изощреннейшим образом создавали миф об Адольфе Гитлере 1. НСДАП считала его гордость вполне обоснованной. В восторженной статье печатного органа фашистов «Фелькише беобахтер» утверждалось: «С пропагандистской точки зрения творчество Генриха Гоффманна, представленное на сегодняшний день, бесценно для нашего движения».

Гоффманн вошел в историю 2 не только как создатель «визуального культа Гитлера», но в первую очередь как создатель фотохроники Третьего рейха. И действительно, «главный фотограф», который располагал миллионной империей прессы и обладал неприкосновенной монополией на нее благодаря тесным взаимоотношениям с Гитлером, не создал ни одной из своих впечатляющих фотографий, не думая о пропаганде Гитлера, государства и партии.

Третий рейх уже не существует, но и сегодня, через много лет после смерти создателя, фотографии Гоффманна загадочным образом сохраняют свое влияние 3. Ни одна биография Гитлера не выходит без произведений «главного репортера рейха», что обусловлено нехваткой других материалов. Сейчас работы Гоффманна декларируются как исторически объективные документы. Не существует ни одного документального фильма, в котором не использовался бы архив Гоффманна, содержавший изначально более двух с половиной миллионов фотографий, передающих былую силу визуальных чар фашистского режима. Некритичное использование фотографий национал-социалистических массовых ритуалов продолжает демонстрировать нацистское государство как «полную гармонию» личности Гитлера и общества ликующих энтузиастов фашизма 4. Инструменты пропаганды Третьего рейха беспрепятственно продолжают работать и в XXI веке.

Кем же был этот человек, чьи убеждения, определявшиеся политическими мотивами и запечатленные на фотографиях, формируют наш взгляд на фашистский режим спустя десятилетия после окончания Второй мировой войны?

Генрих Гоффманн родился 12 сентября 1885 года в Фурте (Бавария)5. Он был единственным сыном именитого фотографа. По настоянию отца он получил традиционное образование в Регенсбурге — его желание изучать живопись и историю искусства не исполнилось. В 1901 году он отправился в многолетние странствия, которые привели его к наиболее выдающимся фотографам Германии 6. В 1906 году Гоффманн осел в Мюнхене. Пребывание в Лондоне у знаменитого мастера художественной и общественной фотографии Э. О. Хоппе, а также сотрудничество при создании альбома «Выдающиеся личности XX века»7 определили его дальнейшую судьбу. В 1909 году Гоффманн открыл в Швабинге (Мюнхен) на улице Шеллингштрассе, 33 собственную фотостудию, которая занималась портретами и фотографиями для прессы. Его высокохудожественные портреты, напоминавшие гравюры и отливавшие коричневым, в первую очередь ценились в авангардистских кругах. Среди клиентов Гоффманна была семья баварских князей, русский царь и многие знаменитые деятели искусства. Одна из его клиенток, молодая актриса театра и кабаре Тереза «Нелли» Бауман, стала его женой. У них было двое детей — дочь Генриетта, Гении (род. в 1913), и сын Генрих (род. в 1916). В 1912 году внимание на талант Гоффманна обратил журнал «Искусство фотографии», который заказал в его ателье много портретов с таким замечанием: «У него много способностей, которые заставляют нас ждать от него еще больших свершений. Много радости нам может принести работа этого нового молодого таланта». Работы этого молодого художника увидел весь мир. Одна из них — кадр Гоффманна, который он незаметно сделал в замке Донау-Эшинген, где запечатлена ссора кайзера Вильгельма II и канцлера Бетманна Холльвега по поводу Цабернского дела 8. В 1913 году добившийся успеха фоторепортер создает агентство «Фоторепортаж Гоффманна» (позже было переименовано в «Дом фото Гоффманна»), которое вскоре стало сотрудничать с агентствами в Берлине и за рубежом наравне с агентством «Мюнхенер иллюстрирте цайтунг». Благодаря деловой жилке своего владельца большой финансовый успех организации принесло производство открыток, которое велось на современном уровне.

После Первой мировой войны, во время которой Гоффманну пришлось некоторое время прослужить на французском фронте, первостепенной темой его фотографий стали революционные волнения в Мюнхене. Благодаря многочисленным фотографиям Советской республики он стал одним из важнейших фотохронистов тех беспокойных дней: незадолго до ввода правительственных войск он успел выпустить на рынок фотооткрытки с изображением Красной армии.

Под влиянием политических событий фотограф отказался от своей роли нейтрального наблюдателя и перешел к решительной поддержке контрреволюции. На своих открытках, как впоследствии и на своих работах, посвященных национал-социалистам, он писал пылкие запоминающиеся слоганы. В конце 1919 года, в год ноябрьского восстания, вышла собственная правоконсервативная националистическая и антисемитская брошюра фотографий «Год баварской революции в фотографиях», которая уже не оставляла сомнений в политических убеждениях автора. Книга имела огромный финансовый успех, и переход к публикации работ оказался очень удачным. Гоффманн навсегда отказался от статуса простого поставщика фотографий, не имевшего влияния на использование и трактовку своих фотографий. Теперь он сам определял судьбу своих произведений и издавал работы. С 1919 года в свободное время фотограф занимался деятельностью в национально-народно ориентированной гражданской обороне. Он также вращался в кругах журналиста и писателя Дитриха Экарта, бывшего учителя Гитлера и автора антисемитского воззвания «Добро по-немецки».

В начале 1920 года Гоффманн повстречался с Адольфом Гитлером. «С тех пор как его друг Дитрих Экарт познакомил его с фюрером, Гоффманн уже от него не отходил», — описывает события один из свидетелей. Несколько позже Гоффманн имел беседу со своим новым знакомым о царившем ликовании в Баварии при начале войны 2 августа 1914 года. Он сам тогда фотографировал ликующие народные массы. Гитлер, который тогда также находился на площади, перебил его вопросом, сохранился ли негатив снимка. Потом они вдвоем исследовали фотографию с увеличительным стеклом, и, к большой радости Гитлера, обнаружили его в центре толпы. После прихода к власти национал-социалистов пропаганда взяла этот эпизод на вооружение и трактовала действия «фотографа фюрера» как перст судьбы.

6 апреля 1920 года Гоффманн вошел в ДАП/НСДАП, от которой ожидал восстановления националистической Германии, устранения экономического кризиса, но в первую очередь — заданий для своего предприятия. Вскоре низенький, толстенький, жизнерадостный фотограф стал среди членов партии желанным гостем. Он поставил свою профессиональную деятельность на службу НСДАП и уже в 1920 году документировал все события в партии и фотографировал будущих лидеров нацистского движения. НСДАП была единственной партией Германии, у которой был собственный фотограф в лице Гоффманна. Вот только портрет Гитлера, который не хотел сниматься в студии, Гоффманну долго не удавалось сделать. Новоявленный политик со всей силой стремился к публичности, но избегал фотографий в прессе из боязни, что фотографию могут использовать для его розыска: в северной Германии НСДАП была запрещена, а Гитлер состоял в розыске. Таким образом Гитлер выдавал себя за «mystery man»9, надеясь еще больше увеличить интерес к своей персоне. «Сиплициссимус», самая знаменитая сатирическая газета Германии, задала вопрос: «Как же все-таки выглядит Гитлер?» Журналист и очевидец Конрад Гайден вспоминает: «На собраниях, благодаря изощренным световым трюкам, Гитлеру удавалось оставаться невидимым. Благодаря тусклому, затуманенному свету видно было только его худую фигуру и торопливые движения»9. Напрасно Гоффманн предлагал главе НСДАП все возможности современной фотопублицистики. Тот отмахивался, но всегда ценил значительный талант своего товарища по партии, с которым его, кроме всего прочего, связывал интерес к живописи и скоростным автомобилям. Гоффманн пригласил его к своему «двору». Богемная атмосфера и дух деятелей искусства в доме Гоффманна очень нравились Гитлеру, который, как он сам часто подчеркивал, вынужденно занимался политикой — исключительно для спасения Германии, а в душе всегда чувствовал себя художником. К тому же он ценил фотографа, любившего выпить и вкусно поесть, за то, что у него Гитлер нашел свой второй дом. Гитлер называл Гоффманна «моим дорогим шутником». «Гитлер приходил к нам каждый вечер, — пишет Генриетта фон Ширах, урожденная Гоффманн, дочь фотографа. — Отец спал, ему надо было вставать очень рано… Гитлер позвонил в дверь, и я его впустила. Он сел за наш огромный письменный стол и стал листать журнал… Я тем временем играла на пианино. Потом он взял табурет, сыграл мне польку и рассказал легенду о Нибелунгах»10.

В двадцатые годы, «время борьбы движения», когда сам Гитлер снимал крошечную комнату, он любил каждый вечер ходить в гости, посещая узкий круг избранных товарищей по партии. В доме хранившей ему верность семьи Гоффманнов Гитлер играл главную роль… Долгие годы он определял течение их семейной жизни, диктовал свои привычки, вмешивался в воспитание детей. Его вежливые просьбы всегда нужно было исполнять: в присутствии Гитлера заядлый курильщик Гоффманн не имел права закурить сигарету, и это в своем собственном доме. Несмотря на сложившиеся между ними доверительные отношения, он так и остался «господином Гитлером», а позже — фюрером.

Когда фотограф — как он сам писал — в октябре 1922 года получил из Нью-Йорка заказ на портрет Гитлера, он снова стал уговаривать своего кумира принять участие в фотосессии. Но как и раньше, фюрер утешал его перспективами будущего: «Зато вы будете единственным человеком, который всегда сможет меня фотографировать». Гоффманн покорился диктатору. «Как часто ему приходилось бороться с мыслью о том, как прекрасно было бы сделать хоть один снимок», — в романтизированной манере описывала эту ситуацию нацистская газета 11. «Когда он [весной] 1923 года однажды поехал на несколько дней с фюрером в баварские горы, он от греха подальше решил оставить фотоаппарат дома».

Игра в прятки кончилась довольно плохо, когда репортер Георг Паль случайно увидел Гитлера на праздновании Дня Германии в Нюрнберге (2 сентября 1923 года). Паль писал: «Я уже сделал несколько фотографий, и тут (я подумал, что мне показалось) я увидел в толпе зрителей Адольфа Гитлера. Фотоаппарат у меня был наготове и позиция была выставлена. Нас разделяло всего пять метров, Гитлер ошеломленно взглянул в объектив, попытался отвернуться, но я уже сделал снимок. Гитлер подскочил ко мне, попытался разбить фотоаппарат палкой, которую всегда носил с собой. Я спрятал камеру за спину, пытаясь защитить ее от ударов. Зрители стали обращать на нас внимание, и Гитлер отступился»12. Уже на следующий день «беспортретный» культ фюрера подошел к концу. Гитлер пришел к Гоффманну и сказал: «Сделайте мой портрет». Настало время отплатить фотографу за его преданность. Гоффманн оправдал надежды. Несмотря на все искушения, он так и не стал предателем. Как говорили его товарищи по партии, он с полным правом занял пост портретиста фюрера. Как бы то ни было, Гоффманн с удовольствием исполнял поручения фюрера, создавая оттиски, плакаты, открытки и газетные фотографии. С этого момента Гоффманн широко стал использовать свою приближенность к фюреру. За время долгих заседаний при дневном или искусственном свете, утром, днем или вечером проводились фотосессии. Гитлер терпеливо часами позировал: в темном костюме, в плаще со шляпой и тростью или в коричневой рубашке с погонами в сапогах и галифе. По желанию Гоффманна он надевал Железный крест или партийный значок, галстук или повязку со свастикой, кроме того, он позировал перед объективом в рубашке, кожаных шортах и гольфах. По требованию портретиста, он играл сцены из своих речей, делал каменное лицо или широко использовал мимику, замирал, принимал воинственный вид или жестикулировал. Гоффманн фотографировал его перед книжными полками и портретом Бисмарка, на полянах, со своей овчаркой. Только иногда модель начинала ворчать: Гитлер не понимал приема фотографа снимать его в разных ракурсах: «Гоффманн, вы слишком много щелкаете тут вокруг меня — лучше меньше, да лучше»13. Многие из этих не всегда удачных фотографий впоследствии не были использованы, тем не менее их не уничтожили, а каталогизировали, внесли в архив Гоффманна и тщательно хранили. Поэтому даже снимки, которые Гитлер и его фотограф не хотели представлять общественности, были опубликованы после 1945 года.

Работы Гоффманна, так же как и созданные им бюсты Гитлера, с самого начала деятельности НСДАП украшали дома членов партии. Политические противники, наоборот, подвергали приукрашенные, заретушированные фотографии Гоффманна резкой критике. Один журналист писал: «После того как Гитлеру удалось мужественно победить страх перед фотоаппаратом и он понял, что и фотографии-то делаются людьми, он вызвал мюнхенского фотографа Генриха Гоффманна, чтобы тот фотографировал его в разнообразнейших жизненных ситуациях — веселым и мрачным, задорным и задумчивым, гордым и смущенным, любящим детей, уставшим, грозным… омываемым волнами моря любви, с собакой и без…»14

После неудавшейся попытки путча НСДАП в ноябре 1923 года, международная пресса устроила форменную борьбу за фотографии Гоффманна — ведь он был единственным, кому удалось сделать групповое фото всех обвиняемых по делу Гитлера.

Вера фотографа в фюрера и партию не пошатнулась и после запрета НСДАП, и он занимался финансовыми делами временной организации «Великонемецкая народность». В то же время брошюра Гоффманна «Пробуждение Германии в словах и образах», которая вышла весной 1924 года, в преддверии процесса против Гитлера, положила начало фашистской пропаганде. Пока Гитлер сидел в тюрьме, Гоффманн предоставлял сторонникам фюрера трогательные фотографии мученика-фашиста за решеткой — «Адольф Гитлер в Ландсбергской тюрьме». Его услуги также потребовались, когда пятилетнее заточение Гитлера закончилось, — уже через несколько месяцев, в декабре 1924 года. Проблему запрета правительства фотографировать бывшего заключенного при выходе из тюрьмы Гоффманн, как он позже описывал, решил по-своему. «Мне нужно обязательно сделать ваш снимок в Ландсберге, — сказал он Гитлеру. — Если уже не перед тюрьмой, то где-нибудь в другом месте. Как насчет старых Ландсбергских городских ворот?» Он подписал фотографию «Адольф Гитлер выходит из Ландсбергской тюрьмы» и очень радовался, что его проделка осталась незамеченной. В результате многие газеты писали: «Тюремные ворота открылись» и «Вот Гитлер задумчиво стоит перед тюрьмой»15.

После восстановления НСДАП в феврале 1925 года Гоффманн 24 марта 1925 года вошел в партию под номером 59, который впоследствии считался очень престижным. В этом же году Гоффманн переместил фотолаборатории своей процветающей фирмы на улицу Шеллингштрассе, 50. Пространство там было ограничено, но уступчивый партайгеноссе предоставил часть площади руководству НСДАП, благодаря чему они смогли устроить «парадный зал». Постепенный подъем партии Гоффманн пережил на собственном опыте — во внутреннем дворе дома он фотографировал членов СА с их штандартами, в «парадном зале» — гаулейтеров, позировавших для групповых фотографий. В 1926 году он принял участие в создании газеты партии «Дер иллюстрирте беобахтер», за которую он взял на себя юридическую ответственность согласно «закону о прессе».

После перехода газеты в партийное издательство «Ээр»10 Гоффманн оставался важнейшим ее сотрудником. Он руководил фотоотделом и часто из номера в номер неделями помещал фюрера на первую страницу. По сравнению с экспрессивным культом Гитлера мерк даже культ товарища Иосифа Сталина, создаваемый советской прессой, в первую очередь — газетой «Правда». Фактически к этому времени борец за национал-социализм поставил свой фотоаппарат исключительно на службу НСДАП, используя весь свой невероятный талант. Чтобы увеличить «непостижимое количество» сторонников Гитлера — в 1927 году НСДАП на выборах в рейхстаг набрала только 2,7 % голосов — Гоффманн стал экспериментировать с различными формами презентации в газете «Дер иллюстрирте беобахтер». Он часто размещал прямоугольные фотографии наискосок на развороте, ставил их горизонтально, на стыке страниц, помещал несколько фотографий одна поверх другой — простые трюки, значительно усиливавшие содержательную и формальную концентрацию. Поначалу фотографии с различных партийных собраний помещали на странице в традиционной манере, подписывая их «Марш национал-социализма». Но вскоре газета стала сосредотачиваться на отдельных мероприятиях. При помощи панорамных снимков мастеру фотографии удавалось ухватить особо импозантные картины человеческих масс, благодаря умело выбранному направлению съемки помещения представлялись увеличенными до огромных размеров, а потолок казался невероятно высоким. Если изображенного на фотографии не хватало, Гоффманн проводил умелые манипуляции, в чем ему помогали подписи к фотографиям: «Конец запрета на выступления: Адольф Гитлер снова говорит в Баварии. Широкомасштабная акция в цирке «Крона» 9 марта 1927 года». В опровержение социал-демократическая газета «Мюнхенер Пост» писала: «Его выступление не вызвало никакого «штурма мест». Цирк наполнялся медленно, он был почти полон, но никак не переполнен»16.

Упреки в манипуляциях, которые возникли с самого начала, Гоффманн все время отбрасывал с возмущением: «Да кто тут лжет? Фотографии или жидовские газетки?» Фашистская пресса в 1927 году его поддержала: «Фотографии, которые мы публикуем, — не пустые выдумки… это правдивое, неопровержимое, действительно объективное отражение событий»17. Для непартийного наблюдателя инсценировка на фотографиях Гоффманна очевидна. Так, штурмовики СА, благодаря искаженной съемке, казались монументальными, сверхчеловеческими, профили эсэсовцев выбирались, исходя из расовых предпосылок, — потом они использовались еще раз для серии «Лицо арийской расы». Убитые и раненые — результат жестокой политической борьбы партий в Веймарской республике — существовали для Гоффманна только если они были из рядов НСДАП. В этом случае он делал множество снимков в рамках пропаганды «красной смерти» — изображения раненых во главе марша штурмовиков, на больничной койке, а также на похоронах, как свидетельство «непоколебимой веры в фюрера». Фотографии Гоффманна оплакивали погибших штурмовиков — «мучеников движения», ярчайший пример готовности национал-социалистов к самопожертвованию. Однажды Гоффманн даже отправился в Лондон, чтобы отыскать мотивы фотографий к иллюстрации антисемитской провокативной фашистской статьи в еврейском квартале «Whitechapel».

В 1928 году умерла Тереза Гоффманн. На похоронах все внимание гостей было приковано не к ее супругу, а к Гитлеру. Впоследствии фюрер определял воспитание дочери Гоффманна Генриетты и сам выбрал интернат — католический — для его сына Генриха. Когда фотограф женился во второй раз, всем показалось естественным, что на свадьбе чествовали не так жениха и невесту, как фюрера.

В конце 20-х годов верность Гоффманна, напоминавшая преданность феодалу, стала приносить плоды. Тень Гитлера — Гоффманн, осознававший себя инструментом пропаганды фюрера, получил награду в форме привилегий, которые давал уникальный пост «фотографа фюрера». «Личная дружба с Гитлером давала ему возможность делать снимки, позволявшие немецкому народу заглянуть в душу его великолепного фюрера», — писал председатель Союза фотографов рейха, когда ему с горечью пришлось осознать монополию фирмы Гоффманна 18. Связанный со своей моделью до гроба, Гоффманн целиком посвятил себя созданию харизматичного культа Гитлера, которому он и сам покорился. На фотографиях фотограф запечатлел образ идейного возвышения и просветления главы партии в роли «национального спасителя», к которому так стремились нацисты. Гоффманн не был интеллектуалом, как доктор Геббельс, руководитель отдела пропаганды, а впоследствии министр фашистского правительства, но он был опытным, прирожденным фотохудожником и финансистом. Он знал, чего от него ждут товарищи по партии, понимал желания покупателей фотографий, открыток и книг, посвященных Гитлеру.

В 1927 году Гоффманн открыл новый путь. Вдохновленный общественным интересом к личности Гитлера, он загорелся идеей презентовать фюрера «человеком, как ты и я». Товарищи по партии восприняли эту идею в штыки.

Сегодня знания о частной жизни политиков и знаменитостей кажутся неотъемлемой частью журналистской рутины. Но в начале 20-х годов прошлого века идея Гоффманна была не просто сенсационной, она вызвала шок. Его посчитали нетактичным вуайеристом, а его идею просто аморальной. Серьезные политики не должны были вести себя как звезды кинематографа. Но, несмотря на всеобщие ожидания, Гитлер согласился, и фотограф выпустил на рынок фотографии личной жизни фюрера, сконструированной специально с этой целью.

Благодаря таланту Гоффманна создавалось впечатление, что в истории Германии не было политика или государственного деятеля, настолько близкого народу. Фюрер был не против выставить свою личную жизнь на суд общественности и был готов позировать перед фотоаппаратом, якобы потому что ему, в отличие от всех остальных, было абсолютно нечего скрывать. Дезавуируя политиков других партий в роли «бонз и скрытных жидов», Гоффманн представлял «Адольфа Гитлера как человека», «Гитлера как лучшего друга детей», «Гитлера как защитника молодежи». Долгие годы трогательные фотографии создавали образ бесценного характера Гитлера, отражали его натуру, достойную любви. Они оказывали идеологическое воздействие. Еще в 1927 году возник лозунг «Даже малыши могут познакомиться с фюрером», который последовательно использовался в президентской предвыборной кампании в 1932 году. Также возникли лозунги «Ему принадлежит молодежь — ему принадлежит будущее», а также «Гитлера любит весь народ».

Фоторепортерская деятельность Гоффманна усилила позиции фашистской прессы, которая вела ожесточенную борьбу с общепринятым мещанским и прогрессивным левым лагерем. До осени 1932 года существовало 200 ежемесячных, еженедельных и ежедневных газет политических противников НСДАП. В партийных кругах с неудовольствием отмечали, что многие сторонники НСДАП по традиции оставались верны своим старым читательским предпочтениям. «Если бы мы могли увеличить тираж [наших нацистских газет] до одного миллиона, все равно 11–12 миллионов избирателей нашей партии читали бы другие газеты», — жаловался начальник отдела прессы Отто Дитрих 19.

В отличие от многих других предприятий, «Дом фото Гоффманна» процветал даже во время Великой депрессии — кризиса мировой экономики. Об этом вспоминает школьный учитель труда в Швабии Фридрих Браун, который в те трудные времена искал место практикантки для своей дочери Евы. Он посоветовал ей попробовать устроиться на работу у Гоффманна, так как у него всегда было много заказов от нацистов. Выбор места работы изменил всю жизнь этой девушки, потому что в октябре 1927 года Ева Браун — как она потом рассказывала сестре — встретила у Гоффманна любовь всей своей жизни — Адольфа Гитлера: «По окончании рабочего дня я осталась в конторе, чтобы привести в порядок кое-какие бумаги, и как раз забралась на стремянку, так как ящики с документами стояли на шкафу. И тут вошел шеф, а с ним мужчина средних лет, со странноватой бородкой, в светлом английском пальто и большой фетровой шляпой в руках»20. Генрих Гоффманн с самого начала и до конца был свидетелем взаимоотношений этой столь неравной пары — даже после прихода Гитлера к власти его возлюбленная так и осталась продавщицей в «Доме фото Гоффманна». По его описаниям, он не очень-то ценил любовницу фюрера: «Конечно, со своими голубыми глазками она была хорошенькой, такой кукольной красотой. Обычная красотка, как на ходовых рекламных фотографиях»21. От других он свое отношение скрывал. Как отмечает боксер Макс Шмеллинг, на пикнике с участием ближайшего окружения Гитлера произошло следующее: «Я заметил молодую девушку, миловидную, но простенькую, с обворожительным, но часто беспричинным смехом, которая старалась не привлекать к себе внимания и, несмотря на всю скромность, с Гитлером говорила открыто, доверительно и совсем не смущаясь. Когда я за столом спросил у Гоффманна, кто эта девушка, он поспешно отмахнулся. Только потом, когда мы были в саду одни, под яблонями, он мне объяснил: «Это Ева Браун, она у меня работает», — с гордостью сказал он. Когда я удивленно на него взглянул и спросил, почему это такая тайна, Гоффманн многозначительно улыбнулся»22. Свои фотографии Гитлера и Браун Гоффманн использовал очень тактично. Из многочисленных снимков влюбленных во времена Третьего рейха опубликован был только один, и тот по ошибке. В целом, Ева Браун, по указаниям Гитлера, становилась жертвой цензуры. Так произошло с фотоальбомом «Неизвестный Гитлер», который создатель предыдущего альбома «Человечность Гитлера» выпустил в 1932 году в качестве логического продолжения серии сентиментальных фотографий фюрера. Книга вызвала сильный резонанс, утвердила репутацию Гоффманна в партийных кругах, стала бестселлером с тиражом более миллиона. Материалы из нее послужили основой для международных статей (фотографии использовались даже в леворадикалистском французском журнале «VU»). Удачно выбранный момент выхода книги — непосредственно перед выборами в рейхстаг 1932 года — привел в восторг сторонников Гитлера: «Этот альбом позволяет исполнить желание многих миллионов людей: бросить взгляд на личную жизнь фюрера»23. Только одна фотография удивила большинство «верующих» товарищей по партии: после религиозных преследований и отказа от церкви Гитлер — под золотым крестом. Гоффманн пишет: «Гитлер любил ходить в церкви. Однажды он зашел в церковь святой Марии в Вильгельмсхавене. Когда мы вышли оттуда и Гитлер шел вниз по лестнице, я его сфотографировал. Золотой крест на воротах церкви в этот момент находился как раз над его головой. С художественной точки зрения фотография была очень оригинальной. Но противники церкви в партии были другого мнения. Когда эта фотография была напечатана в моем фотоальбоме «Неизвестный Гитлер», Гесс потребовал, чтобы ее оттуда удалили! Я положил перед Гитлером фотографию, по поводу которой возникли возражения, и предоставил ему право принимать решение: «То, что я был в этой церкви — правда, а что я при этом думал, вы сфотографировать не могли… Спокойно оставляйте фотографию в книге! Если народ будет думать, что я набожный человек, то это не повредит!»24

В 1932 году не было ни унифицированных газет, ни цензуры прессы, и журналист Курт Рейнхольд, резкий противник Гитлера, посвятил произведениям Гоффманна оскорбительную статью, за которую он поплатился в последующие годы: «Это, как уже догадались наши дорогие читатели, не кто иной, как наш Адольф Гитлер… Альбом из сотни фотографий должен наконец-то показать подданным человека, за которого они голосуют, «неизвестного Гитлера». Несмотря на преувеличения и то, что по крайней мере его противники уже давно могли сложить о нем неприкрашенное мнение, здесь мы видим фюрера в лугах вдали от шума и суеты городов… При этом он читает газеты своих соперников и радуется сказочкам, которые о нем пишут: попойки, любовницы-еврейки, роскошная вилла»25.

В газете социал-демократов «Форвертс» также вышла статья под названием: «Фотогеничность. Адольф на все случаи жизни», в которой писалось: «Послушайте, миллионы! Ваша мечта сбылась. Вы видите великого Адольфа утром в пижаме, а вечером во фраке. Вы видите, как он делает маникюр и смазывает бриллиантином волосы»26. С 1933 года любая критика Гитлера умолкла сама собой или была задушена в зародыше. Книга «Неизвестный Гитлер» уже во время войны переиздавалась много раз, но каждый раз приходилось вносить в нее поправки, ведь следовало заретушировать столь многих убитых, снискавших немилость фюрера или сбежавших соратников, таких как Эрнст Рем, Рудольф Гесс, братья Штрассеры или Эрнст Ганфштенгль.

Издание послужило образцом для последующих альбомов. Книга «Гитлер в своих горах» должна была в первую очередь поддерживать миф об одиноком фюрере, который вынашивает планы о судьбе немецкого народа на фоне сельской идиллии. Исходя из этого, Гоффманн убрал с фотографии «У крестьянина» Еву Браун, сидевшую возле Гитлера 27. Впоследствии Гоффманн издал альбомы «Гитлер вне повседневности», «Гитлер и молодежь», а также «Лик фюрера». Все эти книги во времена Третьего рейха служили назиданием молодежи. В соответствующем указе министра образования написано: «Я настоятельно рекомендую школам книгу [в данном случае — «Гитлер в своих горах»], так как она особенно способствует приближению немецкой молодежи к осознанию личности фюрера».

31 марта 1932 года дочь Гоффманна Генриетта вышла замуж за члена НСДАП. Свадьбу с молодежным лидером партии Бальдуром фон Ширахом отмечали в квартире Гитлера. После этого приутихли слухи о том, что фотограф надеялся выдать свою Гении за фюрера, который был старше ее на 24 года.

В это время Гитлер готовился ко второму туру президентских выборов, и НСДАП организовала кампанию в американском стиле, невиданном ранее в Европе. Фашисты арендовали у «Люфтганза» трехмоторный самолет, что должно было позволить Гитлеру выступать три раза в день в разных городах Германии — так называемый предвыборный марафон «Гитлер по Германии». В конце мая 1932 года все фашистские газеты получили по партийной линии указание способствовать кампании «полетов по Германии», публикуя материалы, посвященные Гитлеру. Йозеф Геббельс писал статьи, а Генрих Гоффманн предоставлял фотографии по темам: «Гитлер как человек», «Гитлер как товарищ», «Гитлер как борец» и «Гитлер как государственный деятель». Кампания должна была свидетельствовать о современности и стремительности действий, Гитлер был представлен как молодежная современная личность — в отличие от «старых реакционеров». Он получал мессианское сияние. Четыре полета в рамках кампании «Гитлер по Германии» были чрезвычайно зрелищными и имели большой успех. Благодаря этому удалось вынести культ Гитлера за пределы НСДАП. Понятно, что Гоффманн и его ассистент Август Клинт, как подчеркивал пресс-секретарь Гитлера, входили в команду полетов: «Естественно, всегда особую важность имеют в таких случаях фоторепортажи, которые во время данной поездки создавались фоторепортером партии»28. И действительно, Генрих Гоффманн предоставлял в газеты сенсационные фото из 20 городов, одновременно готовя фотоальбом «Гитлер по Германии». Кроме того, помимо напряженнейшей работы, «дорогой шутник» по желанию Гитлера должен был до поздней ночи играть роль «души компании» во время застолий своего начальника.

Фотограф не боялся труда: со знаменитым летчиком и тест-пилотом Эрнстом Удетом 29 он (непрерывно фотографируя) участвовал в отважном полете между башнями «Фрауенкирхе» в Мюнхене, на воздушном шаре Гоффманн пролетел над всей Германией, сделав при этом сенсационные снимки с воздуха 30.

После прихода НСДАП к власти 20 января 1933 года в фашистской прессе назначение Гитлера на пост рейхсканцлера называли началом новой эпохи. В отличие от других газет, предсказывавших коалиционному правительству Гитлера скорый конец, Геббельс и его команда пытались пробудить у народа дух национального подъема. Гоффманн дополнял статьи фотографиями, которые представляли смену власти событием, вызвавшим восторг в массах: Гитлера окружают ликующие люди, Гитлер принимает клятвы верности. Инсценированное Геббельсом ночное хаотическое факельное шествие штурмовиков вечером 30 января 1933 года тоже попало в объектив фотоаппарата Гоффманна. Но результат показался фотографу недостаточно зрелищным, и он подменил фотографии другими, более совершенными. Остальные взял из фильма «Ганс Вестмар». До сегодняшнего дня эти работы используются как аутентичный материал 31. Гоффманн сразу же приспособил образ фюрера к новым отношениям. Теперь рейхсканцлер Гитлер производит впечатление главы государства, и часто на фотографиях был запечатлен с вместе президентом Гинденбургом. Ловкий фотомонтаж, как на фотографии «Маршал и ефрейтор борются за мир и равноправие», должен был способствовать увеличению народного доверия не старику президенту, а фюреру. В течение короткого времени вышло три газеты с фотографиями Гитлера и Гинденбурга на первой странице. Сам Гитлер также участвовал в смене своего имиджа. Осознавая новую роль, Гитлер перестал носить кожаные шорты и приказал исключить из продажи все свои фотографии в таком виде.

После прихода национал-социалистов к власти, Гоффманн — чисто теоретически — подчинялся основанному 13 марта 1933 года отделу прессы министерства народного просвещения и пропаганды, которым руководил Йозеф Геббельс. Инструктирование и надзор за прессой осуществлялись благодаря постановлениям IV отдела (под руководством Отто Дитриха). Но на привилегии «фотографа фюрера» никто не осмеливался покушаться.

После установления господства нацизма бизнес Гоффманна значительно расширился. Фотографии его сотрудников освещали достижения молодого нацистского государства, воспевали успехи по оказанию помощи нуждающимся, запечатлевали отдыхающих КДФ («Сила в радости»11) и показывали дома престарелых. Особый статус фирмы по-настоящему проявился, производство резко увеличилось. Хотя экономический успех Гоффманна базировался на новофеодальных основаниях правления фюрера, он производил впечатление чисто капиталистической карьеры фотографа. Уже в марте 1933 года Гоффманн открыл в Берлине филиал фирмы. Немного позже еще один филиал был создан в Дюссельдорфе. После экспансии Третьего рейха филиалы фирмы возникли во всех присоединенных и оккупированных странах — в Вене и Райхенберге, Праге и Поссене, Гааге и Страсбурге. Фирма «Генрих Гоффманн. Издательство национал-социалистических фотографий», включающая отдел иллюстраций для прессы, разрослась до размеров империи с тремя сотнями сотрудников. Доходы возросли с 0,7 миллиона марок до 15 миллионов 32. Благодаря Гитлеру Гоффманн невероятно разбогател. С семьей он переехал в дом в Богенгаузене, престижном районе Мюнхена, и приобрел имение у Алтоттинга в Верхней Баварии. Много денег ушло на собирание ценной коллекции картин старых мастеров. В 1943 году ежегодная прибыль Гоффманна без учета налогов составляла 3,2 миллиона, а в 1944 — 3,5 миллиона рейхсмарок. Его личное состояние равнялось почти 6 миллионам марок, вложенных в недвижимость в Мюнхене, Страсбурге, Гааге и Амстердаме. Как восторженный автолюбитель, Гоффманн был членом эксклюзивного Немецкого мотор-клуба, который заседал в ресторане «Ганен» на площади Ноллендорфплац в Берлине. Элитные члены клуба считали фотографа «маленьким жизнерадостным горожанином-баварцем… Общительным и тщеславным дельцом, но весьма приятным в разговоре»33.

15 октября 1933 года фюрер и рейхсканцлер, сопровождаемый своим фотохронистом, участвовал в закладке первого камня в фундамент Дома немецкого искусства. На глазах многочисленных знаменитостей Гитлер сам сделал первые удары молотком. На третьем ударе серебряный молоточек раскололся. Гоффманн так описывает эту сцену: «Я никогда не забуду его обиженного лица… По нему было видно — ему было не по себе!» Но Гоффманн знал, чем помочь. Он решил эту маленькую проблему при помощи ретуши — неудача «непогрешимого фюрера» в прессу не попала 34. И в других случаях придворный фотограф проявлял умение и фантазию, исправляя режиссерские ошибки на мероприятиях, показывая Гитлера в центре любого общества, даже если этого общества не существовало. Благодаря монтажу на фотографиях рядом с Гитлером возникали знаменитости — без их ведома и согласия. Товарищи по партии, впавшие в немилость, исчезали с фотографий в прямом смысле слова. Как близкий друг фюрера, Гоффманн лучше всех знал особенности и комплексы, предпочтения и антипатии своей модели.

Так, после смутного намека Гитлера он больше не снимал фюрера с Бурли — скотч-терьером Евы Браун: «Государственному деятелю не пристало фотографироваться с маленькой потешной собачонкой. Только немецкая овчарка достойна быть на снимке с этим человеком. Даже Бисмарк снимался только со своим знаменитым догом». Гитлер жил в постоянном страхе показаться кому-то смешным. Поэтому он всегда на пробу фотографировался в новой одежде. Только если фотографии ему нравились, он носил эту одежду. Из соображений престижа Гитлер не ходил плавать, считая, что фюрера в купальном костюме не будут уважать: «Я и без того все время боюсь фотомонтажа, на котором кто-то приставит мою голову к чужому телу в купальном костюме», — поделился он со своим личным фотографом 35. Конечно, при этом он имел в виду других репортеров — на Гоффманна он мог положиться. Фотографии с его штемпелем никогда не разочаровывали, считались почти благословленными свыше и, таким образом, по крайней мере до начала войны не подлежали цензуре.

Гитлера и фотографирующего его вассала связывали своеобразные, отчасти служебные, отчасти личные доверительные отношения. Так, именно Гоффманн по поручению Гитлера выбирал дом для Евы Браун. Когда он нашел подходящий на улице Вассербургерштрассе, 12 в Мюнхенском районе Богенгаузен, покупку дома оформили на его имя. Очевидное пьянство Гоффманна никогда не смущало непьющего фюрера, вызывая только шутки с его стороны: «Гоффманна, я думаю, не укусила бы даже змея, потому что змея опьянела бы и замерла, не смогла бы двигаться»36. Летом 1937 года Гитлер отказал уже назначенному жюри экспертов по изобразительному искусству и поручил Гоффманну выбор экспонатов для «Великой немецкой художественной выставки» в Мюнхене. В качестве признания оказанных при этом услуг Гоффманну, который в результате стал «патриархом изобразительных искусств, которого все боялись», присвоили звание профессора. Гоффманн пишет об этом: «И в личной жизни [Гитлер] любил сюрпризы… так произошло и с получением мной звания профессора. При открытии первой выставки в Доме немецкого искусства в 1937 году Геббельс сообщил о моем новом звании от имени фюрера. Я об этом ничего не подозревал»37. Вместе с Герди Троост, вдовой архитектора Гитлера Пауля Людвига Трооста, фотограф фюрера считался неофициальным диктатором режима в области искусства. Они вместе принимали решения о выборе картин и скульптур для ежегодной выставки провластного искусства в мюнхенском «Доме немецкого искусства». При этом Гоффманн был членом «Комиссии по оценке конфискованных работ вырожденческого искусства» и проявил себя как торговец произведениями искусства первого разряда. Гоффманн разделял любовь Гитлера к немецкой живописи XIX века, выступал в роли его личного советника по вопросам искусства и раздобыл для него произведения любимого художника фюрера Карла Шпицвега (некоторые из них, впрочем, оказались фальшивками). Опубликовав факсимиле «Адольф Гитлер. Акварель» — творения фюрера времен молодости, Генрих Гоффманн умело польстил своему идолу и работодателю 38. Предприятие Гоффманна теперь процветало не только за счет особого положения его начальника, но и за счет фашистской цензуры, которая ввела резкие ограничения на «литературу фюрера». Запрет на профессиональную деятельность фотографов-евреев и фотографов-марксистов, эмиграция именитых фоторепортеров, ариизация 12 еврейских агентств значительно усилили позиции фотоагентства Гоффманна на рынке. Поначалу и другие фоторепортеры восполняли чудовищный спрос на фотографии, которые требовались Третьему рейху, но постепенно доля фотографий Гитлера, сделанных Гоффманном, достигла 80 %.

В конце концов издавались и выходили тиражами только книга Гитлера «Моя борьба», фотографии и фотоальбомы «фоторепортера рейха» и портреты фюрера, сделанные Гоффманном.

Несмотря на чрезвычайные привилегии, Гоффманн и его команда были лишь крохотным винтиком рекламной машины нацистского государства — на массовых мероприятиях партии изощреннейшим образом использовали различные виды пропаганды: марши, речи, стяги, поминальные службы, дополняемые рекламой в форме плакатов, фильмов, фотографий и газетных статей и создающие своеобразное единство. Альберт Шпеер, архитектор фюрера, набрасывал общие рамки мероприятия, министр пропаганды Геббельс готовил постановку, а Гоффманн все это фотографировал.

Особую роль «фотограф фюрера» играл на съездах партии, когда образ Гитлера приобретал исключительную важность. НСДАП должна была презентовать себя как абсолютно новое политическое движение, централизованную организацию, свободную от внутренних разногласий. Чтобы закрепить такой образ на фотографиях, Гоффманн получил разрешение изменять ритуальную эстетику заседания. Он мог беспрепятственно двигаться между говорящими, выбирать ракурс и делать снимки на свое усмотрение. Для всех других фотографов существовали строгие правила, значительно ограничивающие их возможности. Вот некоторые из этих правил: «Фотографировать за ограничительной линией запрещено!», «Снимать в закрытых помещениях строжайше запрещено!», «Заходить за черту ограничения не разрешено!». Если в газете «Дер иллюстрирте беобахтер» хотели напечатать какую-то фотографию, ее сперва показывали Гоффманну для контроля. Гоффманн принимал решения, исключающие продвижение своих конкурентов. В результате четыре из пяти фотографий в основных журналах Третьего рейха принадлежали «фотографу фюрера». Для альбомов о съездах партии он вообще использовал только свои снимки, сочетавшие, как уверял Гоффманн, «историческую истину с захватывающим эстетическим воздействием». Члены партии должны были — согласно тексту на суперобложке книги — «благоговейно и с умилением» держать эту книгу в руках, потому что «каждая ее страница — это новое признание Того, Кто определяет судьбу каждого из нас»39. Интересно, что любитель инноваций Гоффманн уже в 1937 году стал делать цветные фотографии и выпускать слайды.

Привилегии Гоффманна вызывали зависть его коллег. Однажды в 1937 году глава Союза фотографов рейха даже решился выразить подобные мысли: «Я часто слышу, как некоторые тайком спрашивают… почему фотографии фюрера и самых главных событий всегда делает Гоффманн, есть же и другие хорошие фотографы, которые делают снимки не хуже»40.

И все же только «фоторепортеру рейха» было позволено фотографировать на художественных приемах в рейхсканцелярии. И только он, не смущаясь, стоял возле фюрера, когда тот выходил на балкон рейхсканцелярии или «коричневого дома», чтобы приветствовать толпу. На собраниях и праздниках 9 ноября (в память о неудавшемся путче 9—10 ноября 1923 года) Гоффманн находился в непосредственной близости от фюрера. Понятно, что профессор никогда не носил предписанного в соответствии с инструкцией Геббельса профессионального знака различия фоторепортеров — «красно-зеленой повязки на рукаве». Он также никогда не участвовал в пресс-конференциях в министерстве пропаганды, на которых фашистское правительство давало представителям прессы четкие указания: «Понятно, что здесь вы должны получать информацию, а также инструкции. Вы должны не только знать, что происходит, но и то, что думает по этому поводу правительство», открыто заявлял Геббельс 41.

Выдающиеся люди рейха также с большим удовольствием позировали Гоффманну, хотя часто у них были свои фотографы. Особенно, по словам Гоффманна, это нравилось Герману Герингу: «Раздел, посвященный Герингу в моем архиве, был очень большим. Я фотографировал его как главу рейхстага, государственного советника, генерального фельдмаршала, а потом как рейхсмаршала и в национальной одежде Рурской области. Геринг фотографировался с лилипутами, в цеховой одежде гамбургских плотников, а также в костюме стрелка, с гармоникой, у штурвала самолета и за стрельбой по мишени в тире на ярмарке»42. Однажды Гоффманн поручил любящему публичность рейхсмаршалу раздавать портреты фюрера ликующим поклонницам Гитлера 43. Пропагандистское фото, которое он тогда сделал, часто использовалось после падения Третьего рейха, для иллюстрации повседневной жизни в фашистской Германии. Точно так же просуществовало до сегодняшнего дня знаменитое фото, сделанное Гоффманном: Гитлер бросает первую лопату земли на строительстве автобана рейха — это незыблемо укрепило образ Гитлера как гениального создателя автобана.