Глава 5

Глава 5

Прибыв в Рикмензуорт, Уолли поставил машину у аккуратного заборчика, тянувшегося вдоль длинного, разделенного на отдельные секции дома. На ближайшей к нему калиточке было выведено «Вилла „Реола“. Он вошел и постучал в дверь. Открыла немолодая дама.

– Мне нужна миссис Чарльз Нил.

– Миссис Нил – это я, – ответила дама. – Чем могу быть полезна?

– Я из «Глоб инкуайерер». Уолли Стентон. – Он поклонился.

Дама как-то нервно пригласила его в дом.

– Ужасно не хотелось вас беспокоить, миссис Нил, но, видите ли, я расследую исчезновение миссис Кристи. И вот подумал – может, ваша дочка мне поможет? Ведь она – секретарша полковника Кристи?

– Да. Но сейчас она в отпуске.

– А где, вы не скажете?

– Нет, мистер Стентон. Уверена, вы меня поймете.

Из-за всего этого… всей этой…

– Шумихи?

– Вот-вот. Нэнси не хотелось бы, чтобы кто-то знал, где она.

– А как по-вашему, куда могла исчезнуть миссис Кристи?

– Знаете, мы с мужем считаем, что у нее случился какой-то провал в памяти. Она ведь перед этим неважно себя чувствовала.

– Значит, по-вашему, причина ее исчезновения никак не связана с…? Ходят слухи, будто ваша дочь и полковник Кристи состоят в весьма… близких отношениях.

– Полнейшее вранье и клевета. На самом деле мы с мужем давно знакомы и с полковником Кристи, и с его женой. И наша Нэнси дружит с ними обоими. Несколько месяцев назад она просто как-то осталась погостить у них на выходные, а эти ваши слухи совершенно беспочвенны. – Миссис Нил приводила свои малоубедительные доводы с такой уверенной улыбкой, что Уолли сразу понял: все это хорошо отрепетированный спектакль, режиссер которого – полковник Кристи собственной персоной.

Рассыпавшись в благодарностях, он простился и отправился дальше.

Часом позже он подъехал к дому миссис Хемсли в Доркинге. Слуга сообщил ему, что матери полковника нет дома.

Однако, когда он позвонил из ближайшего телефона-автомата, миссис Хемсли подошла к телефону и согласилась с ним поговорить. Среди возможных причин исчезновения ее невестки она назвала потерю памяти – по ее словам, «из-за эмоционального перенапряжения и депрессии».

– В самом деле, в прошлую пятницу миссис Кристи навестила меня и пожаловалась на провал в памяти, он случился у нее прямо за рулем.

Уолли учтиво поблагодарил ее за помощь.

К тому времени как Арчи Кристи подъехал на такси к вокзалу Кингс-Кросс, Нэнси Нил успела прождать его довольно долго. Едва он расплатился и вышел из машины, как подъехало следующее такси, доставившее сюда же Джона Фостера. По замыслу Уолли Стентона Джон не должен был ни на минуту упускать полковника из виду. Он поспешно расплатился с таксистом и пошел следом за Арчи и Нэнси.

И вся процессия, возглавляемая носильщиком, тащившим два чемодана Нэнси, двинулась к билетной кассе первого класса.

– Один до Харрогета, туда и обратно, – попросил Арчи.

Он расплатился за билет, и та же компания с носильщиком во главе и Джоном в арьергарде отправилась на перрон.

Джон расслышал, как Нэнси проговорила:

– Лучше бы мне не уезжать!

И как полковник произнес в ответ:

– Так будет лучше. Твоя тетушка о тебе позаботится.

Ведь если только пресса пронюхает, что ты отменила отпуск… Бог их знает, может, они и сейчас уже за мной следят.

В этот момент Нэнси и Арчи уже миновали билетный контроль, и Джон, не успевший купить перронного билета, потерял их из виду.

– Пойми, Нэнси, – продолжал Арчи, – если в газетах появится что-то про нас с тобой… Это будет катастрофа. – Он надвинул шляпу на лоб, словно боясь, что его узнают. – Мне придется уйти с работы. – Оба шли вдоль перрона, следуя за носильщиком. – А для меня это будет страшный удар, ты же понимаешь.

Слезы наполнили глаза Нэнси.

– Ты же говорил, что уйдешь от нее.

– Ну да, – пробормотал Арчи. – Конечно, я хочу на тебе жениться, но… – он понизил голос, заметив, что носильщик подошел поближе, – чтобы все было в рамках приличий.

Когда носильщик занес вещи и вышел, Нэнси поднялась по ступенькам пустого еще вагона, следом взошел и Арчи.

– Мне кажется, ты никогда не сможешь оставить Агату, – вздохнула Нэнси.

– Что ты, – ответил тот. – Я так тебя люблю!

Но разубедить девушку он не смог – при всей своей незатейливости дурочкой Нэнси не была: мигом уловив, до чего Арчи боится публичного скандала, она тут же поняла – вот она, главная угроза ее счастью.

– Агата покончила с собой?

– Да что ты, конечно нет. – Он сел, понурив голову. – Но она что-то затеяла, что-то, чтобы сделать мне больно.

– Она, наверное, любит тебя!

– Она – любит? Да она хочет моей крови!

– Или просто хочет, чтобы ты вернулся, – с нежностью проговорила Нэнси и, сев с ним рядом, доверчиво положила свою руку ему в ладонь. – А теперь лучше иди.

* * *

Уолли Стентон пил виски с содовой в одном из пабов на Флит-стрит, заведении до такой степени занюханном, что туда не заглядывали ни журналисты, ни адвокаты, всецело завладевшие этим районом Лондона. Но на невзыскательный вкус это было тихое и уютное местечко, куда захаживали местные оборванцы, да и оборванки, когда им удавалось накопить на выпивку. Стены изнутри напоминали своим цветом темный эль, а в очаге постоянно пылал уголь.

Был полдень вторника, седьмое декабря, и Уолли по-прежнему расследовал исчезновение Агаты Кристи. Правда, теперь он не был одинок: история уже попала на первые полосы всех центральных газет. Но Уолли был дотошнее своих коллег.

Достав блокнот, он озаглавил чистую страницу:

1) Точка зрения семьи: Полковник Кристи

Сюда он переписал с предыдущего листка:

Моя жена как-то обсуждала со мной возможность инсценировки собственного исчезновения и сказала, что может запросто исчезнуть, когда ей захочется. Это доказывает, что, возможно, такая инсценировка занимала ее воображение – скажем, в связи с задуманной книгой.

Следом он вписал фразу Арчи, опубликованную в другой газете:

Единственное, что я могу предположить в связи с ее исчезновением, – это нервный срыв и последовавшая за ним потеря памяти.

После чего вывел:

Миссис Хемсли и миссис Ния: потеря памяти.

Отхлебнув еще виски, он занялся пунктом вторым.

2) Книжная версия

Итак, семья – искренне или не очень – выдвигает две версии исчезновения писательницы. Обе были в свое время искусно использованы миссис Кристи в ее творчестве. К такому выводу мистер Стентон пришел путем кропотливых литературоведческих изысканий. В одном из романов Кристи, «Таинственный противник», героиня, Джейн Финн, успешно симулирует выпадение из памяти значительного периода собственной жизни, чтобы выпутаться из опасной для нее ситуации. А в одном из ее рассказов, «Исчезновение мистера Давенхейма», Пуаро объясняет своему простаку-приятелю на ролях доктора Ватсона, что исчезновение человека может объясняться тремя причинами: преднамеренным уходом, реальной потерей памяти и, наконец, убийством.

Может, хитроумная леди именно тут и зашифровала ключ к тайне своего собственного ухода?

Или же в глазах родни потеря памяти – просто самое приемлемое и наименее скандальное объяснение исчезновения их непредсказуемой родственницы? Ну и остается, конечно, версия, на которой упрямо настаивает Кенуорд: убийство.

Уолли записал следующий пункт:

3) Любовница

После чего заказал новую порцию виски.

– Или потеряли чего, мистер Стентон, – принеся заказ, сочувственно произнес владелец заведения. – Вид у вас того…

– Не потерял, а ищу. Ищу женщину, Редж.

– Вроде раньше вам этого добра хватало, сэр.

– Я ищу женщину-детектива, Редж. Вернее, детективную писательницу. По фамилии Кристи.

– Вон оно что. Газеты почитать, так этих Агат Кристи попряталось по стране с полсотни. Я вам так скажу: пропади моя благоверная, так ее ни одна собака не станет искать. – Он с наслаждением почесал ухо. – В том числе и я сам. Ладненько, а чем закусывать желаете – хорошим бифштексом и пудингом?

В этот миг в паб ворвался Джон Фостер – волосы дыбом, глаза горят – и, пробиваясь сквозь толпу завсегдатаев, пророкотал:

– Хо-хо! Ну, чем не сюжетик?

После чего события на вокзале Кингс-Кросс были изложены Стентону во всех подробностях.

– Молодчина, Джон, – торжественно изрек Уолли. – Сумел урвать хороший куш. Конечно, правильнее было бы последовать за любовницей…

Вид у Джона был растерянный:

– Но ты же сам сказал – не спускать глаз с полковника…

– Было дело. Значит, так, – теперь ни слова в газету, пока все не разнюхаем.

– Да ни за что в жизни!

Уолли вгрызся в свой бифштекс.

– Я вот пытаюсь найти во всем этом смысл, Джон, – и не могу! Родственники считают, будто она потеряла память и теперь где-нибудь блуждает. Ваш Кенуорд талдычит про убийство. Он часом не дурак?

– Старина Билл далеко не дурак.

– Тогда, мой милый Уотсон, поезжайте туда, черт вас дери с ним вместе, и вытяните из него все, что он уже знает, а мы – еще нет!

Когда коллеги собрались уходить, к ним подошла дряхлая беззубая старуха и ухватила Уолли под руку.

– Мое почтение, Ваиолет, – галантно приветствовал ее журналист.

– Здорово, Уолли. Как насчет пивка?

Он угостил старую знакомую пивом, но та крепко вцепилась в его рукав и отпускать не собиралась.

– Я тебе такое дело расскажу, Уолли, – закачаешься!

Знаешь, когда на меня находит, моя вторая-то половинка вроде как сама по себе гуляет?

Уолли стоически кивнул.

– Помнишь, она, половиночка моя, видела тот большой-большой пожар? И видит – леди поднимает большущий ножик и ка-ак вонзит его прямо в спину одному!

– Ну да, Ваиолет. Помню.

– Тут нужно соображать, – продолжала старуха, – а то ежели крыша совсем съехала, то ничего и не разберешь.

Прошлой-то ночью моя вторая половиночка танцевала с тем очкариком. Но только мы разговорились, как очки у него хрясь – и разбились и… – Она подняла на Уолли взгляд, ставший вдруг растерянным и жалким. – Стало быть, я его больше и не видела.

– Ладно, Ваиолет, до завтра. – Стентон мягко высвободил руку, и компаньоны наконец покинули заведение.

– Ватсон?

– Да, Холмс?

– У меня появился ключ. Шикарный ключик! – сообщил Уолли. – Причем только что.

Лорд Динтуорт, владелец «Глоб инкуайерер» – шестидесятилетний мужчина с породистым лицом и властной повадкой, решительным шагом вошел в кабинет главного редактора Бриггса и, благосклонно кивнув, принялся разглядывать разложенные на его столе фотографии Агаты Кристи – Агата за письменным столом, Агата у себя в гостиной, Агата на площадке для гольфа.

– Эти – трехлетней давности, – пояснил Бриггс и показал на другие:

– А вон те свежие, на той неделе снимали на литературном банкете.

Динтуорт проглядел несколько статей и внимательно просмотрел макет первой полосы завтрашнего выпуска с передовицей, озаглавленной:

ЗНАМЕНИТАЯ ПИСАТЕЛЬНИЦА:

ПОИСК ПО ВСЕЙ СТРАНЕ.

Ниже приводилась фотография: Тихий пруд и на переднем плане Кенуорд в окружении журналистов. Лорд долго и пристально рассматривал снимок, потом повернулся к редактору:

– Бога ради, кто додумался послать туда Уолли?

– Уолли сам себя туда послал. Новость-то сенсационная, вам не кажется?

Динтуорт сгреб все фотографии Арчи Кристи и швырнул в корзину.

– Полковника не давать!

Бриггс воззрился на него в полнейшем изумлении.

– По-моему, Уолли смог бы кое-что сделать из этого исчезновения или что там оно на самом деле, – проговорил он. – Он прочитал кое-что из ее книг, разжился кое-какой приватной информацией на месте, в Санингдейле, от одного тамошнего газетчика. А теперь влез в семейные дела.

– Я нанимал Уолли за такие деньги вовсе не для этого.

Все, вопрос закрыт.

– Он сделает из этого такую историю! Тираж разойдется, как горячие пирожки!

Мольбы Бриггса прервал треск радиопомех системы внутренней связи, из которых прорезался дикторский голос:

– «Тот факт, что профсоюзы стали орудием в руках социалистов, – сказал Уинстон Черчилль, – привнесло политику в производственный процесс в масштабах, невиданных ни в одной другой стране…» – Диктор продолжал, но глуше, ниже и медленнее, как граммофон, у которого кончается завод:

– «… притом что большинство тред-юнионистов хотели бы быть достойными гражданами своей страны и империи в целом…»

После чего раздался неприличный звук, и лорд Динтуорт свирепо развернулся и пошел прочь из отдела новостей к себе в кабинет. А внутренняя связь наполнила помещение бодрым жестяным звуком английского рожка, заигравшего «Земля надежд и нашей славы». Ошарашенные сотрудники подняли головы над столами, заулыбались.

В кабинете лорда Динтуорта царила допотопная роскошь.

Уолли Стентон сидел за огромным столом. Перед ним лежала передовица, озаглавленная:

ЧЕРЧИЛЛЬ ПОДАЕТ ГОЛОС.

Когда вошел его босс, Уолли как раз сложил ладони коробочкой и выдул в микрофон внутренней связи новое соло на рожке, теперь уже «Я с ума схожу от Гарри».

Клокоча от сдерживаемой ярости, Динтуорт пересек кабинет. Уолли тут же вскочил на ноги и поклонился изысканнейшим манером.

– Эстрадный концерт. Трансляция через Атлантику! По заявкам слушателей!

Владелец газеты уселся в свое кресло.

– Хотелось бы, чтобы ты взял интервью у Генри Форда. Он только что прибыл, и мы могли бы ухватить эксклюзив. И к тебе в колонку на первое место, хорошо?

Уолли ухмыльнулся.

– Брал уже, сто лет назад. Из него не выжмешь и капли сока, из этого сухофрукта!

– Послушай, Уолли, он ведь наш друг и очень высоко ценит британских рабочих…

– Очень мило с его стороны, но у меня готов сюжетик, Гарри, и он тебе понравится, ей-богу!

– Ты эти штучки брось. Какого черта было ехать на этот Тихий пруд или как его там?

Уолли выдержал паузу:

– А известно ли тебе, Гарри, что у Кристи есть любовница? Некий репортер из «Эха Санингдейла» разнюхал, что теперь она в Харрогете.

– Ни слова ни о какой любовнице!

Уолли терпеливо гнул свое:

– Мать полковника уверяет, будто наша писательница потеряла память. А сама Агата Кристи тоже недавно написала в одной своей вещице про потерю памяти, только там эту потерю симулируют. Крепкий тогда у нее получился сюжетец – и этот будет не хуже!

Динтуорт раскрыл настольный ежедневник.

– Звонили из министерства внутренних дел. Причем лицо очень высокого ранга. Это лицо знает семью Кристи и просит меня не упоминать любовницу.

Уолли улыбнулся, как всегда улыбался, чтобы скрыть гнев или отвращение, и заговорил, подражая голосу шефа:

– Правительство объявило нам войну, но если бы мы бы не пошли бы…

– История твоя не стоит выеденного яйца, мальчик мой.

Оставь ее ребятишкам из отдела непроверенных новостей.

Уолли извлек свой блокнот и зачитал:

– «Добровольное исчезновение… может быть обставлено чрезвычайно хитроумно – особенно если, как в нашем случае, мы имеем дело с таким искусным мастером детективных сюжетов, чья изобретательность непрестанно совершенствовалась в процессе выдумывания способов, как сбить читателя со следа…» Прошу заметить – Дороти Сойерс!

– Кто?

– Сойерс. Между прочим, известная писательница.

Работает в детективном жанре – как и миссис Кристи.

Динтуорт раскрыл авторучку и начал подписывать бумаги.

– Пиши про все что хочешь, только не про это.

– Ты сам меня послал на тот банкет, – укоризненно сказал Уолли. – Я видел миссис Кристи. И слышал кое-что. Человек попал в беду – а семейка делает вид, что все превосходно!

– Я не буду этого печатать!

– Теперь уже можно рассказать, что любимое блюдо короля Георга – рисовый пудинг! – полным сарказма голосом выкрикнул Уолли. – Лорд Динтуорт потрясен, но читатели сохраняют спокойствие!

– Забываешься, Уолли! Странно, право же, я всегда считал, что у тебя приличные манеры, – он взглянул на журналиста, – для американца.

Уолли ухмыльнулся:

– Еще как странно. Но для тиража очень полезно!

* * *

Было раннее утро, Агата уже позавтракала в постели и теперь сидела, буквально заваленная газетами. В одной из них было интервью с Арчи, с вынесенной в заголовок цитатой:

«Я страшно обеспокоен, просто не нахожу себе места». Другая газета вышла под шапкой «ПРОПАЛА ПИСАТЕЛЬНИЦА – ВСЯ СТРАНА ИЩЕТ МИССИС КРИСТИ». Ниже приводились три совершенно идентичных ее фотографии, но с разными прическами, и подпись более мелким шрифтом: «Возможные средства маскировки, взятые писательницей на вооружение».

Агата вылезла из постели и подошла к зеркалу с газетой в руке, чтобы сравнить фотографии с оригиналом. И сразу успокоилась, убедившись, что сходство уловить довольно трудно. Ее взгляд упал на рекламу внизу газетной полосы:

«Лицо цвета утренней розы. Как этого добиться», – и она уселась краситься, наложила на лицо бледную пудру и кремового цвета румяна. Потом, набросив пеньюар, села к письменному столу.

Из своего саквояжа Агата извлекла несколько бумажных полосок, перехваченных резинкой. Наверху одной из них вывела заглавными буквами – ПОТЕРЯ ПАМЯТИ – АРЧИ, на другой: УБИЙСТВО – ТОЧКА ЗРЕНИЯ ПОЛИЦИИ; на третьей: ЖЕРТВА.

Помедлив, она положила третью бумажную полоску к первым двум. И, взяв чистый лист бумаги, написала:

Женщина подавилась куском мяса. Глаза ее вылезли из орбит, лицо посинело. Все тело ее содрогалось, а в глотке что-то ритмически скрежетало, страшно сжимаясь и разжимаясь.

Перечитав, она скомкала листок и швырнула в мусорную корзину.

На новом листке она вывела:

7. Уединенное место

2. Необычная смерть

3. Сообщник(и)

4. Отвлекающий маневр

5. Победитель/побежденный

Неожиданный стук в дверь отвлек ее.

– Войдите, – сказала она, засовывая листки и полоски бумаги в саквояж.

Вошедшая горничная по имени Флора принесла чистое белье и с большим удивлением оглядела номер – шляпные коробки, книги, вазу, полную яблок, дорогое платье, брошенное на кресло.

– Похоже, вы к нам надолго, миссис Нил.

– О, я тоже так надеюсь. Флора.

– А ваш багаж нашли?

– Боюсь, пока еще нет.

– Знаете, а у нашего шеф-повара брат живет в Южной Африке!

– Надо же! А вы не принесете мне сегодняшнюю «Таймс»?

– Да, мэм, разумеется.

– Спасибо, Флора.

Агата повернулась спиной к горничной, давая той понять, что она свободна, и открыла взятое в библиотеке «Водолечение в Британии», по ходу чтения делая пометки в купленной накануне тетрадке:

7. Минеральные воды – железистые и щелочно-серные.

Перечитав, добавила:

Резкий вкус и запах – можно незаметно добавить какое-то средство?

2. Ванны: тело всплывает на 34 секунды.

Потом выписала целый абзац из книги:

«Использование гальванического тока для ванн и кресла Шнее. Сила тока постепенно повышается движением регулятора параллельно подсоединенного реостата. Ток выходит из клеммы А, далее по электроду, опущенному в ванночку, проходит сквозь воду и тело пациента, после чего возвращается через клемму Б ниже регулятора реостата и далее в электрическую сеть через клемму подключения В».

Закрыв тетрадку, Агата незаметно сунула в саквояж и ее, потом заперла саквояж, а ключ сунула в сумочку. Выбрав яблоко из вазы на столе, она жадно, чавкая, впилась в него – как другие писатели в разгар творческого процесса смолят сигарету за сигаретой, или гладят кошку, или перебирают четки.

Два часа спустя Агата уже сидела на очередном приеме у миссис Брейтуэйт, в процедурной при физиокабинете номер четыре в Королевских банях. В одном углу помещалась ванна, подсоединенная проводами к центральной приборной панели. Отсюда же тянулись провода к странного вида креслу, стоящему за ширмой.

Как и в кабинете самой миссис Брейтуэйт, ковры и пальмы призваны были уравновесить собой тяжелое впечатление от всего этого жутковатого оборудования. Миссис Брейтуэйт, накрахмаленная и улыбчивая, сказала Агате переодеться в соседней комнате в белую сорочку, набрала в ванну теплой воды и, когда пациентка вернулась, велела ей туда лечь.

– На самом деле, дорогуша моя, вам эти токи вовсе ни к чему. Но раз вы так настаиваете… Теперь лягте на деревянную решетку и опустите руки в воду. Готовы?

– Готова.

Докторша установила регулятор реостата и щелкнула переключателем. Агата почувствовала легкую дрожь – это мышцы едва заметно сокращались через равные промежутки времени, с каждым разом – чуть-чуть сильнее.

– А что, чем сильнее, тем лучше? – поинтересовалась она.

– Вам не надо слишком сильно. Ток активизирует мышцы. Но если перебрать, можно вызвать судороги.

– Но судороги – это же не страшно?

– Всякое бывает, дорогуша, – покачала головой миссис Брейтуэйт. – Может даже сердечко остановиться. С электричеством нужен глаз да глаз, особенно когда пропускаешь его через воду. – Она посмотрела на часы на стене. – Ну все, довольно на сегодня.

Одевшись, Агата отправилась к восьмиугольной стойке регистратуры в вестибюле, чтобы оплатить последующие процедуры. Регистратор спросил ее имя.

– Миссис Нил. Мисс Кроули познакомила меня с врачом, и я хотела бы оплатить вперед все, что мне назначили. – Она протянула регистратору листок назначений, выписанный миссис Брейтуэйт.

Тот принялся листать свой журнал.

– Миссис Тереза Нил, – повторила Агата. – Эн, и, эл, как река. Необычная фамилия, у вас, наверное, таких не было.

Тот глянул в свой список:

– У нас забронированы процедуры для некой мисс Нэнси Нил. – Регистратор самодовольно усмехнулся:

– Тоже как река.

– На какое число? – встрепенулась Агата.

– На четверг, в полдень.

– Надо же! Хотелось бы с ней увидеться – возможно, мы родственники!

Но регистратор уже слушал следующего пациента.

* * *

Всю вторую половину дня Агата обещала провести со своей новой подругой. При встрече Эвелин протянула ей нарядно упакованную коробочку.

– «Оригинальные Фарраха», – сообщила она.

– Оригинальные что?

– Тянучки. Эта лавочка тыщу лет ими торгует.

– Спасибо, – Агата даже смутилась. – Как приятно!

– А теперь наши Пьеро <Речь идет о так называемом «шоу Пьеро», разновидности британского уличного театра. «Пьеро» обычно выступали в английских приморских городках.>. Только придется немножко пройти.

– Я к твоим услугам, – рассмеялась Агата.

– В городишке нет ничего стоящего, кроме тянучек и Пьеро, – обычным своим безапелляционным тоном заявила Эвелин.

– И все-то ты знаешь, Эвелин!

– Хочешь сказать, я слишком самоуверенна? Так многие считают. Когда мне было четырнадцать, мама решила готовить меня к конфирмации. А мамочка у меня, надо сказать, сноб, каких поискать, вот она решила, что англиканская церковь на порядок шикарнее нашей методистской. И отправила меня к одному вздорному старику-священнику. Я его так допекла своими «А почему?» после каждого слова, что служитель божий сорвался. Он сказал: «Подожди еще год, может, Господь явится тебе в более понятном обличий». Он, кстати, так и не явился.

– А на следующий год?

– На следующий год мама придумала новый способ укрепить мои позиции в этом мире. Она послала меня на курсы секретарей. Куда более разумная идея – хоть и обошлась ей недешево, но оно того стоило. – Эвелин глянула на лацкан Агатиного пальто. – Что, несчастная любовь?

Агата вздрогнула.

– Ты все время носишь эту брошь. Желтый тюльпан.

Он символизирует безнадежную любовь.

Агата скосила глаза на лацкан.

– Как забавно, Эвелин. Эта вещь мне досталась от мамы, а ей ее подарил отец. Но мои родители очень любили друг друга!

– Ну и прекрасно, – улыбнулась Эвелин. – И вообще, по-моему, глупо верить в подобную ерунду.

Обе женщины пересекли бульвар Вэлли-Гарденс и подошли к хорошенькой викторианской ротонде – бювету «Родник „Магнезия“. Рядом плотным кольцом столпились прохожие, среди них – влюбленные парочки, дети и несколько стариков, укутавшихся в сто одежек от декабрьского ветра. В центре круга выступали „Харрогетские Пьеро“ – немолодые артисты в поношенных пестрых трико с гофрированными воротниками. У них были ярко размалеванные лица – алые губы, черные брови домиком, белый грим глубоко въелся в морщины, ставшие еще глубже от прилежного старания угодить публике.

– Оох! Кстати о моряках и кораблях! Я такое пережил, такое-такое…. – пронзительным голосом сообщил один из паяцев. Дальше пошло как по-писаному:

– Ой, да что же ты такое пережил?

– Да с корабля сошел, вот чего, а думал, что с ума сойду!

– А чего с ума сходить, когда надо с корабля?

– Чего-чего! Ты знаешь, куда я оттуда сходил? На таможню! Я стою и держу двумя руками мой чемоданчик и чувствую – ну!

– Ну?

– Чувствую, ну, будет дело, сейчас у меня упадут брюки.

– Ну а ты чего?

– Чего-чего! Стою и думаю – будет дело, и не знаю, чего ронять – то ли брюки, то ли чемоданчик.

– И что ты уронил?

– Брюки!

– А чемоданчик?

– А это был не мой чемоданчик! Говорят же тебе человеческим языком: будет дело! В четверг слушанье!

Публика захохотала, Эвелин с Агатой восторженно захлопали.

Все четыре Пьеро поклонились в пояс и поросячьими голосами проверещали:

– Ооой!

– Какая прелесть! – воскликнула Агата. – Прямо как Пьеро на нашем пирсе!

– В Южной Африке?

– Да, – не стала уточнять Агата.

Тут четыре лицедея грянули «Красотки любят моряков», и публика хором подхватила припев. В этот миг по другую сторону от выступающих артистов появилась Нэнси Нил, державшая под руку пожилую женщину, – такая юная и хорошенькая в своей дорогой шубке.

– Что с тобой? – встревожилась Эвелин. – Ты побелела как полотно! – Она посмотрела в ту же сторону, куда не. отрываясь глядела Агата. – Ты знаешь ту девушку?

Агата повернулась и быстро пошла прочь. Подруга бегом едва догнала ее.

– Думаю, она – моя родственница, Эвелин. Очень похожа на мою двоюродную сестру.

– Так разве ты не хочешь… гм… поговорить с ней?

– Нет, не могу. Боюсь ошибиться.

Эвелин недоумевала, что это за причуды и откуда такая резкая смена настроения. Какое-то время они шли молча.

– Мне так стыдно, – виновато пробормотала Агата. – Я получила такое удовольствие! Я не испытывала подобного…

– Тыщу лет! – ухмыльнулась Эвелин, чтобы сбить пафос.

– Как минимум, – улыбнулась Агата.

В отеле они расстались. Агата направилась в телефонную кабинку и, попросив соединить ее с гостиницей «Валенсия», поинтересовалась у тамошнего администратора, давно ли Нэнси Нил в Харрогете, и, сказав, что ничего передавать не надо, положила трубку.

Вечером Агата присоединилась к Эвелин Кроули, гулявшей по зимнему саду отеля – громадному залу-оранжерее под стеклянной крышей, опирающейся на изящные железные колонны. В центре его бил фонтан, а по стенам теснилось множество плетеных из лозы столиков и кресел, вазонов с пальмами и полногрудых кариатид с лампами в руках.

Зимний сад отделяла от бального зала небольшая эстрада, на которой выступал местный оркестр, состоящий из рояля, скрипки, банджо и саксофона. Народу в бальном зале почти не было, но одна парочка все-таки вылезла танцевать: престарелая дама жестоко страдала, ведомая по паркету нескладным, но темпераментным юнцом лет двадцати.

Агата и Эвелин веселились, наблюдая за танцорами из-за своего столика в зимнем саду возле самой эстрады.

– Какой странный парень. Интересно, он-то что тут делает?

– Это Оскар Джонс, – объяснила Эвелин. – Присматривает за своим дядюшкой. – Она показала пальцем. – Вон тот старикан в инвалидном кресле. Владелец фабрики подшипников в Манчестере. Никого родных, кроме племянника. Оскар спит и видит, чтобы дядюшка преставился, а самому ему со всем наследством рвануть в Лондон.

Мечтает поступить в балетную труппу оперной компании Дойли Кэрта <Речь идет об английской оперной компании, основанной импресарио Дойли Кортом (1844—1901), постановщиком комических опер Гилберта и Салливана. Компании принадлежал один из крупнейших лондонских театров – «Савой».>. Бредит Гилбертом и Салливаном <Гилберт Уильям Швенк (1836—1911) – английский драматург-юморист; Салливан Артур Сеймур (1842—1900) – английский композитор, автор музыки к балетам и театральным постановкам. Гилберт и Салливан совместно создали множество комических опер и пользовались в свое время необычайной популярностью.>.

– Амбициозный молодой человек, что и говорить. И долго ему осталось ждать?

– По-моему, он уверен, что место в труппе можно купить, – усмехнулась Эвелин. – Он вообще со странностями.

Вынув из сумочки фляжку, она налила себе в кофе немного бренди. Предложила и Агате, но та отказалась.

– Я не пью не потому, что не пью, – сбивчиво оправдывалась она. – Просто мне вкус не нравится. Ты же не любишь хризантем! – Она достала газету из сумочки и сложила кроссвордом кверху. – Слушай, а тебе-то что нравится, Эвелин, – кроме твоей бабушки и этих Пьеро?

– Мне и бабуся-то не всегда нравится. Не люблю, когда она говорит: «У тебя у самой два глаза» – таким тоном, словно ей еще спасибо скажи, что их не три. Это у нее такой стиль – «А почему это у тебя нет молодого человека?»

– Она права. Так почему же?

– Нет, не права. Он у меня есть. Но вот выйти за него я не могу, да и не думаю, чтобы мне этого особенно хотелось. – Эвелин добавила бренди в кофе. – Он женат, хотя, на мой взгляд, это не главное. Я не люблю, чтобы вторгались… в мой мир, если угодно, и чтобы мной помыкали.

Агата подалась вперед.

– Но ведь в этом как раз весь смысл и ценность брака – что вас отныне всегда двое, вы вместе, и вам от этого хорошо. Конечно, если вы искренне любите друг друга.

– Ты – женщина со средствами, – с горечью проговорила Эвелин. – Ты можешь позволить себе эту самую искреннюю любовь!

Но Агата слушала ее вполуха, погрузившись в собственные переживания.

– Нужно делать то, что тебе по плечу, и не брать на себя непосильного. Если конечно, ты не наделена какой-то сверхчеловеческой волей!

Эвелин подлила себе еще бренди, явно разволновавшись.

– А ты злючка! – вырвалось у нее, и, смутившись, она добавила:

– Боюсь, бренди я все-таки перебрала.

Агата, пряча глаза, уткнулась в кроссворд.

– А это мы проверим. Ну-ка, ребро у корабля?

– Шпангоут, – не задумываясь ответила Эвелин.

– Можешь выпить еще! – Она взглянула на музыкантов, которые в этот момент заиграли Сен-Санса: «Тихо проснется сердце…» – Это был первый романс, который я выучила в консерватории!

– Спой, Тереза!

– Не знаю, вдруг им, – Агата обвела взглядом степенных стариков и старух, – не понравится?

– Давай, не трусь! – подзадоривала Эвелин.

.Агата подошла к пианисту.

– Как вы думаете, мы не могли бы исполнить это вместе?

Пианист, много лет не получавший подобных предложений, вопросительно взглянул на дирижера.

– С удовольствием, – отозвался маэстро.

И, стоя на самом краешке эстрады, Агата запела несильным, но чистым сопрано:

Тихо проснется сердце,

Как цветок на рассвете,

Дыханье зефира ловя.

Ты скажешь мне: «Люблю тебя!» –

Чтобы покинуть…