Глава 4
Глава 4
Агата Кристи сидела в вагоне поезда, уставясь прямо перед собой и сложив руки на коленях поверх газеты, аккуратно сложенной кроссвордом кверху. Она была в суконном пальто, на чулках и туфлях засохли брызги грязи, а из ручной клади только небольшой саквояж. И пальто, и саквояж были не те, с которыми она вчера вечером покинула «Стайлз».
В шесть часов вечера поезд подошел к станции Харрогет близ Йоркширских минеральных вод. Пройдя по перрону, Агата вышла в город. Снежная слякоть облепила такси на вокзальной площади. В тусклом свете виднелись два ярко раскрашенных почти пустых омнибуса, на одном значилось «Гранд-отель», на другом – «Отель „Гидропатик“. Забравшись в последний, Агата устроилась на заднем сиденье, и там, в полумраке и одиночестве, наконец закрыла глаза, губы сами собой мучительно скривились от нестерпимой боли, и она всей душой предалась своему горю – роскоши, непозволительной на людях.
Отель, куда омнибус доставил троих своих пассажиров, оказался величественным зданием в викторианском стиле, сложенным из серого йоркширского камня. Администратор, пожилой мужчина со светлыми усами, повидавший за свою жизнь немало разных посетителей, знавший цену каждому и даже однажды имевший счастье поклониться самой российской императрице Марии Федоровне, смотрел на Агату с плохо скрытым любопытством.
– Я хотела бы получить номер, – проговорила она.
– На какой срок, мадам?
– Думаю, недели на две. Сколько это будет стоить?
Администратор заглянул в тетрадку.
– У нас есть номера по пять гиней в неделю. Есть и по пять с половиной, окнами в сад.
– Давайте окнами в сад.
Ее попросили расписаться в регистрационном журнале, «Миссис Тереза Нил», – вывела она и, помедлив, дописала: «Кейптаун, Южная Африка».
– Ваш багаж, мадам? – осведомился администратор.
– Только саквояж, – ответила она. – Видите ли, мой багаж… мой багаж пропал.
У себя в номере Агата сняла пальто, вымыла руки и вытащила из саквояжа грелку, расческу и два пузырька с аптечными наклейками, на одной их которых было крупно выведено «яд». Поставила на тумбочку фотографию дочери в кожаной рамке. И, ничего больше не распаковывая, села на краешек кровати, словно вдруг утратив всякое представление, что ей делать дальше.
Спустя какое-то время, все в той же серой юбке, зеленом свитере и заляпанной грязью обуви Агата спустилась в ресторан. В просторным зале с цветными витражами и деревянным резным потолком было занято от силы четыре столика; все посетители – люди пожилые, если не считать тридцатилетней женщины, ужинавшей за отдельным столиком, – хорошенькой, темноволосой, с яркими губами и открытым взглядом. Агата, устроившаяся неподалеку, разглядела, что блузка у женщины была дешевенькая, и расслышала, как официант обратился к ней «мисс Кроули», а значит, женщина либо уже давно живет в отеле, либо часто бывает в ресторане.
Тот же официант принес меню и Агате. Она скользнула взглядом по отпечатанной карточке.
– А что, pate готовят прямо тут, у вас?
– Не уверен, мадам. – Официант был уязвлен.
– Что ж, если вы не уверены, – улыбнулась Агата, – тогда не стоит. А каков ваш суп из зайца?
– Превосходен, мадам.
– Потом rognon de veau <Телячьи почки (фр.).>.
– А рыбы не желаете?
– Нет, не нужно ни рыбы, ни пудинга «дипломат». – Она протянула меню назад. – А спиртное у вас есть?
– Увы, мадам. Не держим. – Официант упивался возможностью отказать слишком взыскательной клиентке. – У нас, знаете ли, место здоровое, курорт…
– И правильно, – улыбнулась в ответ Агата. – Кстати, я-то вообще не пью спиртного. Оно невкусное.
Обиженный вид официанта не укрылся от внимания мисс Кроули – выходя из зала, та заговорщически ей улыбнулась. Агата заметила, что женщина ходит с палочкой.
Кофе в «Гидропатике» подавался не в ресторане, а в Красной гостиной. Там было почти пусто, если не считать дремавшего в уголке старика и все той же мисс Кроули за отдельном столиком. Агата уселась неподалеку от нее, но не слишком близко, и, взяв со стола номер «Харрогет геральд», углубилась в изучение списка знаменитостей, удостоивших городок своим посещением. Старик храпел в кресле. Почувствовав взгляд соседки, Агата улыбнулась.
– Вообще-то храпеть лучше у себя в номере, – заметила та.
Агата кивнула, отпивая глоточками кофе.
– – Я – Эвелин Кроули, – представилась женщина.
– Очень приятно. А я – миссис Нил. Тереза Нил. – Агата, помолчав, спросила:
– А вы тут в первый раз?
– О нет. Я сюда постоянно приезжаю.
– Ради термальных ванн?
– Нет, скорее ради специального курса физиотерапии.
У меня со спиной неважно. На работе я весь день на ногах, а это не слишком-то здорово. Но тут есть одна врач, она просто чудеса творит. – Выговор у Эвелин Кроули был северный, немножко нараспев.
– У меня со спиной тоже нелады, – поспешила пожаловаться Агата.
– Тогда лучшего места вам и искать не надо. Хотя что касается развлечений, то теперь тут, прямо скажем, – не фонтан!
– А что, – улыбнулась Агата, – раньше был… фонтан?
– Раньше летом сюда съезжались сливки общества. Короли и королевы. Перед ними тут выступали даже Павлова и Бернхардт. Мне родители столько всего рассказывали!
– Они тоже сюда постоянно приезжали?
– Нет, что вы! Мой отец служил тут метрдотелем, а мать работала в банях. Почему меня тут и лечат. Я ведь не из тех, кто по курортам разъезжает, – рассмеялась она. – Боюсь, я вам наскучила своей болтовней.
– Что вы, что вы, – засмеялась в ответ Агата. – А что тут теперь за публика, в это время года?
– Что вам сказать? Старички, вроде этого вот храпуна.
Хромые, калеки. Да несколько алкоголиков. Сами-то откуда, миссис Нил?
– Из Южной Африки.
– Из Южной Африки!
Агата торопливо кивнула:
– Вы простите меня, пожалуйста, но, боюсь, мне пора.
И с этими словами поднялась и вышла.
По коридору она направилась к телефонной кабинке и, закрывшись там, попросила соединить ее с гостиницей «Валенсия».
– Скажите, мисс Нэнси Нил еще не приехала? – справилась она у администратора и, выслушав ответ, переспросила:
– Не раньше понедельника? Вы не могли бы проверить поточнее? – И подождав, проговорила:
– Благодарю вас. Нет, ничего передавать не нужно.
* * *
На следующий день, в воскресенье, на курорте царила гробовая тишина. Свинцовое небо низко нависло над раскинувшимся на холме нарядным викторианским городком, а жестокий мороз не позволил немногочисленным курортникам высунуть носа из гостиничных номеров. Агата стала единственным исключением. Она посетила собор Святого Уилфреда, предварительно справившись у портье, где тут служат обедню по обряду Высокой Церкви, заглянула в антикварные лавки, где присмотрела миленький столик из папье-маше, а ближе к вечеру сходила на концерт Эдгара <Элгар Эдуард (1857—1934) – английский композитор и дирижер, один из борцов за возрождение старинной английской музыки, автор ряда кантат и ораторий, а также оркестровых пьес.> и Баха, самых своих любимых композиторов.
Нет, боль не прошла, но сковывавшая ее апатия немного отступила. Понемногу возвращалась способность действовать, делать выбор и принимать решение, и уже от одного этого словно стало легче. Вечер она скоротала за книгой под названием «Водолечение в Британии», взятой в библиотеке отеля. Она читала и читала, закрывшись в номере, пока наконец не спохватилась – как она выглядит! Во что одета! Она приняла ванну, вымыла голову, насухо вытерла полотенцем и тщательно расчесала волосы, а потом нырнула нагишом в постель, оставив грязную одежду у двери – для горничной, – ни дать ни взять примерная школьница, у которой каждый день четко расписан наперед.
* * *
Агата раскрыла утренний выпуск «Дейли мейл» за понедельник. Внизу на первой полосе помещалась статья о ее исчезновении – на взгляд автора статьи, весьма таинственном. Агата не столько испугалась, сколько удивилась – общественного резонанса она как-то в расчет не приняла, увидев собственный снимок, облегченно вздохнула: по такой фотографии узнать ее практически невозможно.
Расплатившись за газету, она поспешила прочь из отеля вниз по склону холма, полукругом опоясанного маленькими магазинчиками. Она с наслаждением ощущала, как солнечные лучи скользят по лицу и как морозный воздух наполняет легкие. Даже статья в газете не казалась существенной угрозой ее нынешнему существованию, самодостаточному и совершенно отдельному от мира, откуда она сбежала. Она твердо знала, что ей делать дальше.
Пока что можно насладиться той жизнью, от которой она долго отказывалась. Первым делом она прошлась по магазинам и накупила всякой всячины: несколько пар туфель, прелестную подушечку для булавок, кое-какие письменные принадлежности, пудру, румяна и помаду, которой никогда прежде не пользовалась. Потом зашла в магазин готового платья под названием «Макдональдс», привлеченная выставленной на витрине крепдешиновой пижамой и креп-жоржетовым вечерним платьем, украшенным бисером. Магазин, по харрогетским меркам, был шикарный. Внутри вдоль всего прилавка красовались изысканнейшие наряды. Хозяйка магазина, дама с подвитыми волосами и фальшивым французским акцентом радостно засуетилась вокруг Агаты. Она предложила ей сумочку из змеиной кожи, нижнее белье – из crepe de soie <Шелкового крепа (фр.).>, шелковые чулки и пояс с резинками. Агата купила все это, а еще шубку из выхухоли, шерстяное платье и плиссированную юбку. А потом все-таки приложила к себе жоржетовое платье, такое же, как на витрине. Его абрикосовый оттенок удивительно шел к ее нежному цвету лица и рыжеватым волосам.
– Потрясающе, мадам, – выдохнула хозяйка магазина.
– По-моему, тоже, – согласилась Эвелин Кроули, потрясенная платьем на витрине и зашедшая в магазин из чисто платонического любопытства – если судить по ее собственному дешевенькому суконному пальтишку и фетровой шляпке.
Агата улыбнулась.
– Униформа в самый раз для Харрогета!
Потом вернулась в кабинку переодеться.
– Не дайте мне скупить весь магазин, – выкрикнула она оттуда Эвелин Кроули. – Я вас задерживаю?
– Что вы! Процедур у меня сейчас никаких нет, так что я совершенно свободна до пяти вечера – в пять меня пригласил на чашку чаю один джентльмен шестидесяти трех лет. Он рассчитывает совратить меня, потому как выговор у меня провинциальный.
Агата стянула через голову зеленый джемпер и вышла из кабинки в абрикосовом великолепии.
– Кошмар, да, мисс Кроули?
Эвелин засмеялась:
– Вот уж правда что униформа для Харрогета! Почему я и работаю в Бредфорде. Там я хоть могу из-за тряпок не дергаться. Такого, во всяком случае, там никто не нацепит. – Эвелин взяла в руки комбинацию с застежкой между ног.
– Миланская, – с гордостью сообщила хозяйка.
– Да, заметно, что не йоркширская.
Агата хихикнула. Хозяйка тем временем принялась упаковывать покупки. Агата обернулась к Эвелин:
– Могу я попросить вас об одолжении? Вы не могли бы взять меня с собой, когда пойдете принимать ванны? Вы тут уже знаете порядки, и вообще…
– Конечно, – улыбнулась Эвелин своей торопливой улыбкой. – Я вас познакомлю с моим физиотерапевтом.
Она тут самый лучший врач, а поскольку теперь мертвый сезон, то она, конечно же, и вас возьмет.
Агата искренне поблагодарила добросердечную провинциалку и расплатилась за покупки наличными. Хозяйка взяла ее заляпанную грязью одежду.
– Это тоже завернуть?
– Спасибо, не нужно. Выкиньте ее.
Эвелин не смогла скрыть удивления, но, как человек воспитанный, от комментариев воздержалась. Вместо этого она помогла Агате вынести свертки из магазина, и они вдвоем пошли по нарядной Эдвардиан-стрит и, проходя мимо Дворцового театра, увидели огромную афишу: «Глэдчс Купер и Айвор Новелло в „Цыганке“. Агата остановилась и зачитала вслух строчку, набранную шрифтом помельче:
– «Цыгане спасают британских офицеров от австрийских солдат». Сходим как-нибудь?
– О, с удовольствием. – Эвелин поняла, что это приглашение потребовало недюжинной отваги от ее застенчивой приятельницы, за всю обратную дорогу не сумевшей больше выдавить из себя ни слова.
Оставив свертки у портье отеля, обе женщины отправились в Королевские бани – чудовищных размеров и пышности викторианское сооружение, расположенное в десяти минутах ходу от «Гидропатика» и представлявшее собой центр всей курортной жизни. Однако в это время года народу тут было мало – пустые конные тележки и кресла-каталки сиротливо сгрудились снаружи. А внутри пожилые посетители не спеша прогуливались или сидели за столиками в просторном вестибюле. Под огромным куполом помещалась восьмиугольная конторка, за которой специальный клерк-регистратор выписывал больным назначенные процедуры, а за его спиной ныряли и резвились голубые фаянсовые русалки. Тяжеловесный купол вестибюля поддерживали коринфские колонны, а все это великолепие довершали собой пальмы в вазонах, разноцветный кафель на полу и бюсты местных знаменитостей.
А по фризу, опоясывавшему здание внутри, огромными буквами было выведено:
Что нам дары сладчайшие небес,
Когда здоровье подорвут болезни, –
Тогда и счастье мы вкушаем без
Особой радости. Всего полезней –
Укреплять свое здоровье!
Прочитав эти невообразимые вирши, Агата, не чуждая музам, тут же принялась их мысленно редактировать. А вслух произнесла:
– Что-то в размер не укладывается! – Теперь, в роли миссис Терезы Нил, напудренной, нарумяненной и с подкрашенными губами, она могла позволить себе решиться на такое смелое заявление.
Эвелин Кроули стояла в очереди в регистратуру впереди Агаты и позади двух престарелых больных в инвалидных колясках, которые битый час не могли оформить свои назначения.
– Они сюда на грязи приезжают? – шепотом спросила Агата.
– Ага. Каждый год там по несколько старичков тонут!
– Что, прямо в грязи?
– Ага. Бедные старикашечки!
Наконец те укатили, и Эвелин с Агатой приблизились к конторке. Малокровный юноша-регистратор узнал Эвелин.
– Мисс Кроули? – Он уныло оскалился в улыбке. – Миссис Брейтуэйт готова принять вас в любое время.
– Я бы хотела, чтобы вместо меня процедуры получила бы вот эта леди, – Эвелин кивком показала на Агату. – Вы не могли бы пригласить сюда миссис Брейтуэйт?
– Вообще-то я не меняю назначения.
– Но правилами это не запрещается. К тому же у миссис Нил сильные боли. А весь дальнейший курс она оплатит после консультации с врачом.
– Ну ладно, – отозвался регистратор без особого энтузиазма.
– Он как-то плохо сочетается с русалками, правда? – заметила Агата, когда обе женщины уже отошли от конторки и уселись ждать физиотерапевта. – А что тут еще дают, кроме грязей?
– Все что душе угодно. Погодите-ка. – Эвелин задумалась. – Души разные. Ванны с аэрацией. Шотландская баня, это здорово: сначала распарят как следует, а потом попадаешь под струю ледяной воды. Миссис Брейтуэйт очень это одобряет, ну так на то она и шотландка. Спросишь ее, она прямо так и расплывается: «А это ведь мы придумали!»
– Прямо зверюга какая-то!
– Да что вы, она такая славная! Вам понравится, я просто уверена!
– Про баню понятно. Что-нибудь еще?
– Местные воды, само собой. Полагается выпивать ежедневно по несколько галлонов – от разных болезней разные. Серные особенно популярны – вонючие и на вкус отвратительные. Мама называла их «бодрящие». Понимаете, в каком смысле?
– В слабительном? – засмеялась Агата.
– Вот именно. Потом есть парафиновые ванны, кожу жечь, торфяные, в них задыхаешься, и всяческое электролечение, его наша миссис Б, зовет «пакостью».
– А что это?
– Ну, есть, например, гальваническая ванна. Укрепляет мышцы. Потом кресло Шнее. Для похудания.
– А вы говорите, мисс Кроули, что Харрогет – не фонтан!
– Это правда. А вы очень любознательны!
– Ну что вы!
– Правда-правда, и вот что – давайте на ты, и зовите меня просто Эвелин!
– Хорошо, Эвелин. Сама-то я не очень наблюдательна – наверное, потому, что в детстве дни напролет проводила в придуманном мире!
– А в каком городе ты живешь? – спросила Эвелин.
– В Кейптауне.
– А выговор у тебя не похож на южноафриканский?
– Я выросла в Англии. Надеюсь, твой физиотерапевт мне не откажет – а то боли просто дикие!
Эвелин заметила, что ее новая приятельница нервно разглаживает свои перчатки, которые только что положила на столик перед собой. Наконец прибыла миссис Брейтуэйт, и Эвелин с облегчением представила ей миссис Терезу Нил.
Физиотерапевт, миссис Брейтуэйт, крепко сбитая шотландка средних лет, оказалась энтузиастом своей профессии и охотно согласилась принять новую больную – У миссис Нил так болит спина! – объяснила мисс Кроули.
– Ничего, выправим.
– Кажется, у меня это… спондилит, – солидным тоном вставила Агата.
На миссис Брейтуэйт термин не произвел ни малейшего впечатления.
– Понимаю, дорогуша. Спинка болит.
– Ну что, я вас оставлю? – спросила Эвелин. – Мне подождать за дверью?
Агата растерялась.
– Знаешь что, – решила Эвелин. – Встретимся за обедом в ресторанчике «Бетти». Второй дом от угла.
– С удовольствием, – отозвалась Агата. – Прекрасная мысль!
И последовала за миссис Брейтуэйт по длинным низким коридорам. Они прошли через мрачную, словно тюремный карцер, комнату с ванной в ржавых потеках и прикрепленной к стене замысловатой системой перевитых кольцами шлангов и кабелей, соединенной с панелью, пестрящей какими-то шкалами, циферблатами и стрелками.
– Вы наших пакостей не бойтесь, миссис Нил. Они не так страшны, как кажутся.
– Но вид у них и правда жуткий, – заметила Агата и следом за докторшей вошла в следующую комнату, битком набитую всевозможным оборудованием, а кроме того, там были кожаные кресла, тренажер с отягощением, неизбежные пальмы в вазонах, а позади всего этого – маленький письменный стол, усевшись за который миссис Брейтуэйт принялась что-то строчить в своем журнале.
Внимание Агаты привлек шестифутовый короб с сиденьем внутри, окруженным множеством ярких электрических ламп.
– Тоже пакость? – поинтересовалась она.
– Это, дорогуша, лампы направленного света. Очень помогает при артрите. А теперь займемся вами. Кроме спины, на что-нибудь еще жалуемся?
– Нет.
Миссис Брейтуэйт смерила Агате пульс и давление, подала ей какую-то белую хламиду и велела пойти в смежную комнату переодеться, после чего ей было ведено лечь на кушетку. По команде врача она подымала то руку, то ногу, а миссис Брейтуэйт прощупывала каждый сустав, каждую мышцу и каждый нерв.
– А теперь свесили голову с кушетки, миссис Нил, вот так! Умничка! Теперь встали. Руки в стороны. Хорошо! А теперь медленно опускаем их на голову. Правильно.
А теперь чуть быстрее! Покрутили кистями – вот так! Где-нибудь больно?
Агата кивнула:
– В поясницу отдает.
– А теперь наклонились и достали до пола.
Агата сморщилась от боли.
– А теперь сядьте-ка на стул и руками обхватите спинку. Нет-нет, верхом, задом наперед. И – обхватили спинку стула, вот так. – Миссис Брейтуэйт медленно прощупывала ее позвоночник, снизу вверх. – В поясничном отделе ничего не нахожу. Какая вы зажатая, миссис Нил!
Мышечные волокна у вас прямо в жгуты скручены. Но ничего серьезного не вижу. Что вам нужно, так это турецкая баня и хороший массаж. Пойдемте. Надевайте шлепанцы и пошли за мной.
Пройдя по коридору мимо других пациенток в таких же белых хламидах, они вошли в просторное, разделенное на секции помещение турецких бань, украшенное мавританскими арками и пестрым кафелем. В конце его был бассейн, в котором плескались несколько женщин. На краю его миссис Брейтуэйт остановилась, чтобы вытащить из воды престарелую леди, – та явно не умела плавать и уже успела натерпеться страха. В другом конце помещения была парная, где дамы исходили потом, лежа на мраморных плитах.
– Как рыбы на столе, – заметила Агата.
– Вареные рыбы, миссис Нил. И вы тоже поваритесь – десять минут.
После парной миссис Брейтуэйт велела пациентке принять душ, а затем принялась массировать ее.
– Мама моя говаривала: «Руки у тебя, Джессика, что надо. И откуда у тебя в них такая силища?» – Мисс Кроули сказала мне, что гальванические ванны очень укрепляют мышцы. И что от них вроде бы худеют.
– Это правда, но худеть вам незачем.
– Я-то выбралась в Харрогет, чтобы все тут перепробовать. Когда я смогу принять гальваническую ванну?
Физиотерапевт замялась.
– Видите ли, обычно мы назначаем их только при серьезных поражениях мышечной системы. Они небезопасны. – Она стерла остатки массажного крема с Агатиной спины. – А теперь перевернитесь-ка, миссис Нил.
* * *
По пути на обед Агата заглянула в библиотеку и, взяв новинки последнего месяца – два детектива: «Поезд-призрак» и «Двойной палец», – поспешила в кафе.
Эвелин, видя, как Агата уплетает креветки, заметила:
– Ага! Ты обожаешь по крайней мере две вещи – креветки и детективы!
– Прошу прощения?
– Я пытаюсь понять, кто ты есть на самом деле. – Эвелин замолчала. – Это, конечно, некоторая наглость с моей стороны… Наверное, все оттого, что ты мне очень понравилась…
Ты тут лучше всех, с тобой можно обо всем поговорить.
– Обжора я страшная, это точно.
– А что ты еще любишь?
– Погоди. Значит, так: дорогие машины, красивые платья, мебель из папье-маше. Собак. Обожаю собак.
И музыку, особенно романсы – сама собиралась стать певицей, но таланта не хватило. А ты что любишь, Эвелин?
– Проще сказать, чего я не люблю.
– Хорошо. Чего же ты не любишь?
– Хризантемы.
Агата улыбнулась.
– А еще?
– Нашего премьер-министра. Он у нас, судя по газетам, такой цельный, такой здоровый – «как запах яблок в гнилостной атмосфере послевоенного декаданса».
– Вижу, ты девушка современная!
– Что ты! «Декаданса» я тоже не люблю. Всех этих лондонских девиц с их убийственными сигаретами с верблюдом на пачке. Подозреваю, не такие они лихие на самом деле, хотя, правду сказать, я ни с одной лично не встречалась. Но думаю, что прокатиться на этом самом верблюде они бы побоялись!
– Наверняка! – с чувством произнесла Агата, и обе расхохотались. – Между прочим, я один раз проехалась на верблюде – вот был ужас!
– Я так тебе завидую!
– Так поезжай в Египет!
– Боюсь, не получится!
– Почему?
– Я же простая секретарша, Тереза! Представь себе: секретарша директора бредфордской сукновальни путешествует по Египту – оригинально, правда?
Агата отчаянно смутилась:
– Прости, пожалуйста, я сказала глупость!
– Может, мой чайный старичок купит мне туда билетик, – рассмеялась Эвелин. – Беда в том, что мне не хватает духу принимать подарки от мужчин!
– Но ведь и не полагается!
– Не полагается незамужним. От мужа-то можно!
– Разумеется.
– Ничего не разумеется. Будь я замужем, я бы все равно сама себя содержала.
– Но брак – это особая вещь, Эвелин…
– Для тебя – наверное. Ты такая необычная – твой муж, наверное, очень счастлив.
Глаза Агаты наполнились слезами:
– Мой муж умер.
– Прости, милая. – Эвелин протянула ей руку. – Мне очень жаль.
– Может, пойдем?
Они вышли из ресторанчика, спустились по Кресчент-Гарденс и снова поднялись на холм, где возвышался их отель. Было еще рано, но солнце уже село, и все вокруг погрузилось в чернильную темень.
– Ты не поможешь мне, Эвелин, – набралась духу Агата, – Я ищу своих родственников. Думаю поместить объявление в «Таймс», примерно вот такое: «Просьба откликнуться родственникам и знакомым миссис Терезы Нил, недавно прибывшей из Южной Африки». Дальше номер почтового ящика. Как по-твоему, пойдет?
– По-моему, вполне. Но разве нельзя обратиться к твоим родственникам… напрямую, что ли?
– Понимаешь, я так давно не была в Англии. Большая часть моей родни когда-то жила в Рикмензуорте, это графство Хартфордшир. Но с тех пор они могли куда-нибудь переехать.
– Все может быть, – отозвалась Эвелин.
Чрезвычайное волнение приятельницы было ей совершенно непонятно. Ей, личности независимой, были неведомы слепые родственные чувства. Разумеется, она любила своих родных, но несколько свысока – ее раздражала их услужливость и, как она выражалась, рабская психология.
Она редко навещала родителей, перебравшихся на старости лет в деревню. Их жизненные запросы казались ей полнейшим убожеством. Только бабушка, у которой она жила в Бредфорде, смотрела на мир трезво, критично, язвительно и не без артистизма, и именно бабушкиному примеру Эвелин намерена была следовать в жизни.
В фойе отеля хлопотали две горничные, развешивая веточки сосны, ели и остролиста.
– На Рождество все постояльцы, наверное, разъезжаются?
– Большинство, – ответила Эвелин. – Кроме самых нетранспортабельных.
Это едкое замечание отнюдь не развеселило ее спутницу – у той снова выступили слезы на глазах. Эвелин взяла ее под руку.
– Не давала бы ты пока что своего объявления. Все равно теперь это быстро не получится. Лучше давай-ка проведем Рождество вместе – поедем к моей бабусе. Она, конечно, совсем не твоего круга, Тереза, у нее дикий йоркширский выговор, но мне кажется, с ней тебе будет веселее.
– Это было бы чудесно, – сразу оживилась Агата, – если только у вас нет других планов.
Когда подруги подходили уже к стойке администратора, другой постоялец, довольно полный сорокалетний мужчина, отложил газету и воззрился на Агату с нескрываемым интересом. Эвелин заметила и его взгляд, и реакцию ее новой приятельницы: как та подняла воротник, словно не желая быть узнанной.