Мать и Наташа

Мать и Наташа

На длительные свидания вызывают с 10. С утра из санчасти, где я с неделю лежал на так называемом обследовании, пришел в отряд: драил сапоги, налаживал черную робу — таковы требования, администрация подает товар лицом. Неожиданно вызывают в штаб раньше времени, к майору Ромаху. Захожу в знакомый уже кабинет, за столом по-утреннему свежий Ромах, и вдруг вижу мать — сидит справа у стены, сзади меня так, что сразу и не заметил. Кинулись мы друг к другу, целуемся и слезы у нее в три ручья. Оказывается, она приехала утром и сразу сюда, не заезжая к Вале. Вот и приняли ее раньше, поговорили. Мать захлебывается, говорить не может, обнимаю ее располневшее тело, глажу голову, припавшую к моему плечу. Ромах сердобольно указывает на стулья — «садитесь», выговаривает в полголоса: «Видишь, как за тебя мать переживает, ее бы пожалел», — ну в том же духе. Мать успокоилась, и мы разошлись: ее сейчас проводят в комнаты для свиданий, я зайду вместе со всеми. Опять в отряде. Народ в локалке вяжет сетки, жилые помещения пусты — в рабочее время находиться там не разрешается. Места себе не нахожу, все как во сне. Вскоре опять вызывают, слышу по зоновскому радио свою фамилию и номер отряда.

Нашу группу, собравшуюся у штабного крыльца, на второй этаж, отданный для свиданий, но сначала по одному, по двое в комнату обыска. Снимаем с себя все, кроме трусов, но и трусы по швам прощупывают. Контролеры трясут робу на столе, а ты надеваешь другую, тапки вместо сапог, свою одежду вешаешь в какой-то ящик. Ну вот, все слава богу, ничего с собой не несу, бдительных контролеров не обманываю — выпускают в коридор. И сразу натыкаюсь на Наташу. «Подожди», — говорю и подымаю с плохо освещенного пола клубочек тонких железных цепочек — подарок ей и матери. Вытаскиваю изо рта еще пару штук, и мы скрываемся в отведенной нам комнате. Обманул я таки бдительных контролеров. Уж очень хотелось что-нибудь подарить своим женщинам из зековского «стрёма». Выпросил у ребят в отряде несколько цепочек — они симпатичные, делаются из нержавеющей светлой проволоки — и, что не поместилось под язык, кинул в коридорную тень, когда заходил на свидание. Потом самый строгий прапор Степанов увидит на Наташкиной шее такую цепочку и пристанет: «откуда?» А какой с нее спрос? «С собой принесла». Глянет на меня зло Степанов и скажет: «Обманул Мясников, ну погоди в следующий раз». Посмеялись.

Мать суетится на кухне, Наташа рассматривает в окно зону: а это что, а это, а ты где живешь? Чисто у вас тут. Белые из силикатного кирпича здания, асфальтовые дорожки, наверное, производят впечатление, когда ожидаешь серые бараки или что-то вроде угрюмости лобного места, но нет: зона эта новая, к тому же образцово-показательная, снаружи и, правда, видок благопристойный. «Но что это они такие согнутые ходят, жалкие какие-то», — замечает Наташа серые фигуры, бредущие на прогулку. Да, тем, кто здесь сидит, белые домики не поднимают настроения, изнутри мы видим только заборы и колючую проволоку, часовых, прапоров и собак. Снаружи, оказывается, зона смотрится немного иначе.

Ну вот, стол накрыт — праздник для живота. Мать потчует всем сразу, всего понемногу, и я сыт, не могу больше, а глазами все ел бы и ел, а лучше с собой бы прихватить, но нельзя — только здесь на свиданке. А много ли съешь, когда и сам ты и желудок усох и больше не принимает. Налегал на фрукты. Достались сливы, предназначенные для Татьяны Осиповой. Ей в мордовский лагерь, на Потьму собрали передачу, но по какой-то причине, не помню, передачу не приняли, и Олег с Наташей привезли ко мне. Была тут и копченая колбаса, и голландский чай из «Березки», многое из того, чего я на воле не ел — это Олег постарался. Где же он? «Проводил меня сюда, просил короткого свидания, но не дали — уехал в аэропорт, — говорит Наташа. — А знаешь, кто нас сюда подвез? Сам начальник колонии, как его… Николай Сергеевич?» Вот это да! Начальник лагеря везет диссидента к другому диссиденту — беспрецедентная галантность! Олег с Наташей, увешенные сумками, шли с автобуса, а топать еще километра полтора и по дороге их нагнал «Москвич». Наташа смеется: «Человек доброе дело сделал, а мы же его, кажется, обидели — Олег сказал: «спасибо, гражданин подполковник», а он говорит: «могли бы назвать и товарищем»». И верно, вскоре после свидания, хозяин спрашивал меня: «Кто это с вашей супругой был, с бородкой? Не понравился мне ваш друг». Подмывало меня тоже спросить: «А вы-то кому нравитесь?» И все же подвез, нельзя отказать в человечности. Уникальный случай.

Мать вечером собирается обратно. Мы ее уговариваем: три кровати, места хватит. Нет, отпросилась только на два дня, много работы, а вечером ей удобно — сядет на поезд и утром дома. На самом-то деле не хочет нас стеснять, ведь дали две суток, надо же побыть с женою вдвоем. К ночи мы проводили маму — до коридорной двери, дальше даже Наташу не пустили. На следующий день ждали-гадали: прекратят свидание или продлят. Пришел ДПНК, велел написать заявление, чтобы продлили свидание еще на сутки. В общем дали нам третий день — хватило и на любовь и на дело. Я написал для Олега письмо и хронику всего того, что происходило со мною со времени ареста. Наташа подробно рассказала о своих мытарствах: прогнали с работы, лишили прописки, вытаскивали прямо из дома в халате и в отделение, чтобы освободила комнату. Не выдержала — ушла к матери, а туда не прописывают. Два месяца без прописки, без работы. А милиция угрожает уголовным делом за нарушение паспортного режима и паразитический образ жизни. Пришлось матери, вдове кагэбэшника обратиться в КГБ, чтобы милиция прописала. Приняли на работу временно на два месяца младшим научным в ИМРД — академический институт международного рабочего движения, в отдел, которым руководит Шубкин.