РОДИНЕ

РОДИНЕ

1

Все, что пошлешь: нежданную беду,

свирепый искус, пламенное счастье —

все вынесу и через всё пройду.

Но не лишай доверья и участья.

Как будто вновь забьют тогда окно

щитом железным, сумрачным

                                                          и ржавым…

Вдруг в этом отчуждении неправом

наступит смерть — вдруг станет

                                                             все равно.

Октябрь 1939

2

Не искушай доверья моего.

Я сквозь темницу пронесла его.

Сквозь жалкое предательство друзей.

Сквозь смерть моих возлюбленных детей.

Ни помыслом, ни делом не солгу.

Не искушай — я больше не могу…

1939

3

Изранила и душу опалила,

лишила сна, почти свела с ума…

Не отнимай хоть песенную силу,

не отнимай — раскаешься сама!

Не отнимай, чтоб горестный и славный

твой путь воспеть.

                                  Чтоб хоть в немой строке

мне говорить с тобой, как равной

                                                                  с равной, —

на вольном и жестоком языке!

Осень 1939

4

Гнала меня и клеветала,

Детей и славу отняла,

А я не разлюбила — знала:

Ты — дикая. Ты — не со зла.

Служу и верю неизменно,

Угрюмей стала и сильней.

…Не знай, как велика надменность

Любви недрогнувшей моей.

<1940>

5

Раскаиваться? Поздно. Да и в чем?

В том, что не научилась лицемерить?

Что, прежде чем любить, и брать, и верить,

не спрашивала, как торгаш, — «почем?»

Ты так сама учила… Как могла

помыслить, что придешь заимодавцем,

что за отказ — продать и распродаться —

отнимешь все и разоришь дотла.

Что ж, продавай по рыночной цене

все то, что было для души бесценно.

Я все равно богаче и сильней и чище —

в нищете своей надменной.

Конец 40-х

6

Я все еще верю, что к жизни вернусь, —

однажды на раннем рассвете проснусь.

На раннем, на легком, в прозрачной росе,

где каплями ветки унизаны все,

и в чаше росянки стоит озерко,

и в нем отражается бег облаков,

и я, наклоняясь лицом молодым,

смотрю, как на чудо, на каплю воды,

и слезы восторга бегут, и легко,

и виден весь мир далеко-далеко…

Я все еще верю, что раннее утро,

знобя и сверкая, вернется опять

ко мне — обнищавшей,

                                             безрадостно-мудрой,

не смеющей радоваться и рыдать…

1949

7. Обращение к песне

Очнись, как хочешь, но очнись во мне —

в холодной, онемевшей глубине.

Я не мечтаю — вымолить слова.

Но дай мне знак, что ты еще жива.

Я не прошу надолго — хоть на миг.

Хотя б не стих, а только вздох и крик.

Хотя бы шепот только или стон.

Хотя б цепей твоих негромкий звон.

1951