ПОХОД В КАПЕРНАУМ

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

ПОХОД В КАПЕРНАУМ

И ты, Капернаум, до неба вознесшийся,

до ада низвергнешься…

(Мф, XI, 23)

Кто, когда и почему нарек именем «Капернаум» офицерский клуб в Доме флота в Полярном, неизвестно. Также было неизвестно, что это за слово «Капернаум», что оно обозначает. Ни в одной книге, ни в одном словаре нам это слово никогда не попадалось. Тем не менее, если кто-то из офицеров говорил, что идет в Капернаум, всем сразу было ясно, что он идет в офицерский клуб. Слово стало общеупотребительным, хотя никто и не понимал его значения. Только некоторые очень строгие замполиты лодок, выдавая офицерам билеты на посещение Капернаума, называли его офицерским клубом.

Капернаум любили все. Там было весело и уютно. Небольшой бар, где можно было по билету немного выпить и закусить, зал для танцев, где играл небольшой (5 человек) джаз-оркестр, бильярд, уютные фойе и гостиные. В основных помещениях Дома флота находилась богатая библиотека, шли прекрасные спектакли Театра Северного флота, концерты флотских ансамблей и заезжих артистов, можно было посмотреть как советские, так и иностранные фильмы (американские, английские и другие). Например, в 1943 году мы смотрели такие фильмы, как «Серенада солнечной долины», «Леди Гамильтон», «Мост Ватерлоо», «В старом Чикаго», «Сестра его дворецкого» и т.д. Американская и английская миссии в Полярном также «крутили» фильмы в Доме флота для своих офицеров, но смотрели их и мы. Джаз-оркестр Капернаума, состоявший из хороших «слухачей», быстро подхватывал популярные мелодии из кинофильмов и к большому удовольствию публики исполнял их в танцевальном ритме. В общем, свободному от службы

[321]

молодому (и не очень) офицеру Капернаум давал возможность культурно и весело отдохнуть.

В Росте не было Капернаума, хотя и был хороший Дом флота. Зато в Мурманске был свой Капернаум, а Дома флота не было. Там был еще Интерклуб, то есть клуб для моряков иностранных торговых судов, приходивших в Мурманск в составе караванов. Наши офицеры в Интерклуб не ходили, там было неинтересно. Иностранные моряки после очередного удачно окончившегося рейса на радостях очень крепко выпивали, тем более что у нас в СССР водка стоила гроши по сравнению с виски и аналогичной продукцией у них на родине. Не стоит также говорить об «ограниченном дамском контингенте», который там бытовал постоянно. Нередко бывали там жестокие драки по самым разным причинам, в том числе национальным и расовым. В общем, в Интерклуб мы не ходили.

Мурманский Капернаум был, конечно, не таков, как в Полярном. Как говорится, труба пониже и дым пожиже. Но выбирать не приходилось. Да и Мурманск был гораздо больше Полярного, это был все же город, областной центр, с соответствующими возможностями и перспективами для отдыха и развлечений. Поэтому, находясь на ремонте в Росте, мы всегда стремились попасть в мурманский Капернаум, если появлялась такая возможность.

Однако это было непросто. От Росты до центра Мурманска нужно было преодолеть 5-6 километров, а регулярного сообщения, как сейчас, не было. Летом, когда светло круглые сутки, тепло, это была неплохая прогулка по берегу Кольского залива. Зато зимой, в декабре — феврале, когда практически круглые сутки темень, холод и резкий ветер со снегом, такое путешествие по заваленной снегом дороге требовало много сил и оптимизма. Однако мы были молоды и у нас хватало и того, и другого.

Наш командир Зармайр Мамиконович Арванов был зачем-то вызван в Полярное, и «старший на рейде» старпом Владимир Ужаровский после ужина отпустил в Мурманск в Капернаум нашего механика

[322]

Ивана Ивановича Липатова и, после некоторых колебаний, меня. Мы мигом собрались, надраили ботинки, подшили чистые воротнички к кителям и вышли на дорогу, ведущую к Мурманску. Нам повезло — почти сразу нас догнал пустой грузовик, возвращавшийся из Ваенги (теперь — Североморск) в Мурманск Мы забрались в кузов и понеслись по дороге, держась за кабину и согнувшись в три погибели, чтобы хоть немного защититься от резкого морского ветра.

На въезде в город грузовик свернул в сторону, нам пришлось спрыгнуть. И здесь произошло неожиданное — при прыжке в темноте на дорогу Иван Иванович сильно ушиб себе пятки. Я спрыгнул благополучно, помог ему встать на ноги, но идти он уже не мог. Попутных машин не было, ждать их на дороге — дело безнадежное, а до Капернаума оставалось около километра. Вдобавок выяснилась пикантная подробность — его у Капернаума должна была ждать жена друга, нашего общего знакомого, который задерживался на службе и мог прийти только к концу вечера. Поэтому он, оказывается, звонил Ивану Ивановичу днем и просил его встретить жену и провести ее в Капернаум. Сама жена только что приехала в Мурманск откуда-то из глуши и никого в городе не знала.

Положение было безвыходным. Я подставил спину, Иван Иванович взгромоздился на нее и мы (то есть я!) тронулись к Капернауму. Хорошо, что в то время улицы фронтового Мурманска практически не освещались и нам навстречу не попались ни патрули, ни знакомые. Зрелище было необыкновенным. Минут через 15 я почувствовал, что потянуло запахом спирта.

— Иван Иванович, — сказал я, — что за чертовщина, откуда-то несет спиртом!

— Мать честная, — заволновался он, — ну-ка опусти меня скорей, только осторожно!

Я опустил его на землю, он полез к себе за пазуху и обнаружил, что у плоской, бутылки из-под бренди, в которой был спирт, выскочила пробка. Еще хорошо, что пробка эта не потерялась, а была там же, за пазу-

[323]

хой. Все было приведено в порядок, Иван снова залез мне на спину, и мы тронулись дальше.

Никогда в жизни, ни до, ни после этого я так не уставал, как в тот вечер. Когда мы добрались до Капернаума, я был просто измочален. Ноги у меня подгибались, руки тряслись, пот градом катил из-под шапки, заливая глаза. Когда я хотел опустить своего «ездока» на землю, не доходя метров 200 до Капернаума, он запротестовал и мне пришлось тащить его до самых дверей.

Как всегда, у освещенного входа в Капернаум толпился народ — желающие попасть туда офицеры и девушки. Когда я опустил Ивана на землю, раздался дружный смех. Впервые офицер прибыл в Капернаум на спине у другого, вдобавок подчиненного — ведь нас многие знали. Публика веселилась от души. Иван Иванович быстро нашел свою подопечную даму, которая стояла на условленном месте и усиленно топала замерзшими ногами, и мы зашли в Капернаум. Иван Иванович шел уже довольно бодро, зато я еле поднимался, цепляясь за перила.

Немного выпив и закусив в маленьком баре, мы перебрались в танцевальный зал. Иван Иванович вроде как оправился от последствий своего неудачного прыжка, развеселился и вовсю танцевал со своей дамой, ехидно поглядывая на меня. Его отчаянный флирт с незнакомкой был тут же замечен обществом и воспринят как начало серьезного увлечения. К тому же дама, попав из глуши в такое блестящее общество офицеров в красивой форме, с золотыми погонами и орденами, тоже с большим удовольствием отплясывала с таким любезным и симпатичным кавалером.

А я даже после бара никак не мог прийти в себя. Ноги у меня еще тряслись, сил не было никаких, ехидный Иван Иванович даже не предложил мне лишнюю чарочку с устатку. Все, кто знал меня как заядлого любителя танцев, только удивлялись моему кислому виду и апатичному поведению.

Тем временем весть о том, каким способом я доставил своего начальника в Капернаум, быстро распро-

[324]

странилась среди знакомых (а их было большинство) и не очень знакомых. Самые «остроумные» поздравляли меня с «успехом по службе» и предрекали быстрое продвижение вверх по служебной лестнице. А у меня даже не было сил послать их всех к чертям собачьим или объяснить, что не мог же я бросить своего начальника и боевого друга на темной улице, на морозе, а самому убежать в Капернаум на танцы.

Однако бог на свете все-таки есть и он отвернулся от моего начальника, в какой-то степени покарав его за ехидство. Внезапно танцы прервали и начальник Капернаума пригласил всех в зрительный зал, где должен был выступить заезжий гастролер — известный сатирик и юморист из Москвы Виктор Ардов.

Я уже сейчас не помню, какой именно рассказ он нам читал, но отлично помню, что в нем фигурировал типаж по имени Иван Иванович. Когда Ардов по ходу рассказа внезапно (внезапно для публики, конечно) произнес слова «в клуб пришел Иван Иванович с чужой женой», в зале раздался хохот. Ардов был ошарашен такой бурной реакцией на то место рассказа, где в тексте, собственно говоря, ничего смешного не было и смех, так сказать, не предполагался. Он растерялся, некоторое время стоял молча, только шлепал губами, и вдруг, догадавшись, сказал:

— А наверно и в самом деле в зале сидит Иван Иванович с чужой женой!

Публика дружно заревела от восторга, а Иван Иванович с «чужой женой» сидели красные и не знали, куда деваться от всеобщего внимания после такой «рекламы».

Но дело этим не кончилось. Именно в это время в зале появился тот самый друг, который поручил Ивану Ивановичу опекать свою жену. Он в недоумении спросил у знакомого офицера, сидевшего у двери, в чем дело, по какой причине такой восторг обуял публику. Тот, будучи слегка «под газом» и весьма вольно излагая события, сказал ему, что Иван Липатов, оказывается, пришел в Капернаум с чужой женой и ужасно флиртовал с ней, а Ардов об этом узнал и тут же

[325]

сочинил рассказ, в котором разоблачил Липатова  и эту жену…

Услышав такую трактовку событий, друг отыскал в зале, Липатова и жену, но пробраться к ним не смог, рядом не было свободных мест. Свирепо поглядывая на жену и Ивана Ивановича, он ждал окончания выступления Ардова. В самом деле, что же это такое? Не успела жена появиться в Мурманске, как про нее уже сочиняют такие рассказы! Да и этот так называемый друг Иван Липатов, тоже хорош гусь! Ни на кого положиться невозможно!

В самом мрачном настроении друг еле дождался конца выступления и ринулся к Ивану Ивановичу выяснять отношения. Но пробиться к нему было непросто — Иван Иванович и «чужая жена» были окружены толпой «поздравлявших». Иван Иванович, красный как рак еле отбивался от них, а бедняга «чужая жена» вообще потеряла дар речи, особенно когда увидела мужа…

Впрочем, пока друг пробивался к ним, он успел сообразить, что ничего, так сказать, существенного между Иваном Ивановичем и его женой и быть не могло. Да и несколько реплик «поздравлявших» помогли ему правильно сориентироваться в происходящем. А увидев с каким неприкрытым страхом поглядывает на него жена и насколько смущен Иван Иванович, он вообще сменил гнев на милость, хотя для порядка сохранил на лице сердитую мину.

Чтобы окончательно выяснить отношения, мы вчетвером пошли в бар и тут на свет божий была извлечена та самая бутылочка из-под бренди, о которой упоминалось выше. Там еще оставалось достаточно «живительной влаги», как выражаются обычно в таких случаях. По мере того, как она исчезала, ко всем возвращалось хорошее настроение, более ясно высвечивался весь необыкновенный комизм происшедшего, и под конец все мы заливались хохотом, вспоминая детали этой истории. Вдобавок к нам без конца подбегали друзья и знакомые, чокались и предлагали выпить за наше здоровье в благодарность за доставлен-

[326]

ное удовольствие. Но особенно рада была этому счастливому концу «чужая жена», которая только сейчас вполне осознала трагизм положения, в которое она безо всякой вины могла попасть, будь ее муж менее добродушным и более недоверчивым.

Когда все «отношения» были выяснены и мир окончательно установлен, мы еще успели немного потанцевать. Но с женой уже танцевал ее муж. Смог немного потанцевать и я, но вечер уже, к сожалению, кончался. Когда мы уже одевались, друг Ивана Ивановича просил нас приходить к нему в гости, но адреса почему-то не дал. Мы же с грустью думали о предстоящей нам долгой обратной дороге в Росту. Наш молодой старпом Ужаровский был строгим, требовательным начальником и в вопросах дисциплины шуток не признавал.

Однако бог, крепко наказавший сегодня Ивана Ивановича, да и меня тоже, сменил гнев на милость. У подъезда Капернаума стоял автомобиль «ЗИМ» командующего Северным флотом Арсения Григорьевича Головко. Поскольку «живительная влага» придала нам больше храбрости, чем у нас обычно было, мы обратились к шоферу с вопросом, куда он едет. Шофер ответил, что ждет адъютанта командующего и поедет с ним в Ваенгу. Почти сразу из дома вышел адъютант, увидел нас, узнал, в чем дело, и пригласил в машину. Мы с шиком домчались до нашей базы в Росте и затормозили у дверей. Кто-то из матросов доложил о машине комфлота Ужаровскому и тот вылетел из дома в одном кителе, торопясь встретить командующего. Когда же из машины вылезли мы с Иваном Ивановичем, он только плюнул. Но его окликнул адъютант, они знали друг друга, поздоровались и очень мило побеседовали. Мы же поблагодарили адъютанта за его любезность и вошли в дом. Служба продолжалась, назавтра опять предстояли ремонтные работы и прочее.

Но все-таки, что же такое «Капернаум»? Спустя 50 лет, читая библию от Матфея, я нашел это название. В библейской энциклопедии сказано, что Капернаум это город в Галилее, который при жизни Христа был

[327]

его главным и любимым местопребыванием. Само слово «Капернаум» можно перевести на русский язык как «село утешения». Так что мы ходили отдыхать и веселиться в село утешения, не зная об этом. В энциклопедии говорится также, что жители библейского Капернаума возгордились и не раскаялись во грехах, за что их постиг гнев божий, от Капернаума остались одни развалины. Недавно я узнал, что Дом флота в Полярном (а значит, и Капернаум) сгорел и от него остались одни уголья и развалины. Как, впрочем, фигурально говоря, и от всего Северного флота.

25 октября 1943 года

погибла подводная лодка

«М-174»

29 октября 1943 года

погибла подводная лодка

«C-55»

7 марта 1944 года

погибла подводная лодка

«М-108»

11 марта 1944 года

погибла подводная лодка

«С-54»

[328]