30
30
Я НАКЛОНИЛСЯ К ДВЕРИ «Хаммера» в увядающем свете дня, черпая ложкой яблочное пюре из пакета своего пайка и наблюдая за двумя муравьями, борющимися за упавшее рисовое зерно. Столько дней прошло с тех пор, как я в последний раз смотрелся в зеркало, да и мои почерневшие руки выглядели не лучше, чем у остальных пехотинцев.
— Сэр, капитан зовет всех командиров присоединиться к нему около грузовика! — выкрикнул Кристенсон из кабины «Хаммера», он следил за рацией и чистил свое оружие. Я свернул недоеденный паек и отправился, чтобы узнать ту плохую новость, которая прервала мой ужин.
Когда капитан завершил инструктаж, я вызвал по рации командиров групп. «Головорез Два-Один, Два-Два и Два-Три, появитесь у моей машины. Тихий час окончен».
Я шел через поле и увидел сержантов Кольберта, Патрика и Лавелла, направляющихся к одной точке — к моей машине.
Потом к ним присоединился Уинн. Когда я подошел, они дружно болтали.
Кольберт ухмыльнулся и сказал:
— Сэр, мне не нравится ваш взгляд.
— Мы седлаем коней и уезжаем отсюда, в 22.00 по местному времени нам нужно пройти через тот город на запад и организовать засаду, чтобы перекрыть дорогу федаинам, направляющимся в сторону «Автострады-7». Похоже, сейчас, спустя неделю, во время которой в нас стреляли из снайперских ружей, автоматов и минометов, мы собрались наконец составить план. Как говорится в морской пехоте, собирались применить огневой обстрел врагов.
— Засаду? — Сержант Патрик фыркнул. Было ясно: в восторг от плана он не пришел. Всего десять дней назад я слышал, как Патрик предупреждал свою группу одним из бесчисленных южных афоризмов: «Не пытайся погладить горящую собаку».
— Да. Мы всем батальоном войдем в город и затем разделимся по взводам. Мы пойдем в сектора, закрепленные за нами, чтобы организовать засады и поджи: дать там федаинов. На рассвете мы снимемся с наших мест, чтобы опять присоединиться к батальону. У нас есть возможность быть охотниками, а не дичью.
— Это-то я понимаю, сэр, но двигаться к месту организации засады по незнакомой территории, да еще и ночью — плохая затея. — Патрик говорил медленно, подчеркивая каждое произнесенное слово. — И потом, как мы отличим, кто федаин, а кто нет? Мы же не будем подходить к каждому и спрашивать. И мы будем одни, только наш взвод.
Патрик был прав. Но решение принимал не я один. Нам поручили эту миссию — и значит, нам нужно ее осуществить. Нашей работой сейчас было найти самый лучший вариант ее реализации, и на это у нас было два часа.
Приоритетом Уинна в качестве сержанта взвода было обеспечение безопасности его солдат всегда и везде. Моим, как командира взвода, — было осуществление миссии.
В конце концов мы пришли к выводу, что нашей первой и самой большой проблемой будет процесс прохождения через Муваффигуа. И мы определенно обладали даром предвидения.
В Муваффигуа были в основном трех-четырех этажные бетонные дома, расположившиеся на западном берегу реки Эль-Гарраф. Взвод легких бронированных машин уже подъехал к мосту несколькими часами ранее. Мы слышали звуки пулеметных очередей, и вскоре мимо нас пронеслась легкая бронированная машина с раненым морским пехотинцем. В то время как мы собрались вокруг карты, планируя свой следующий шаг, артиллерия бомбила с юга, а западный горизонт вспыхивал всякий раз, когда 155-миллиметровые фугасные снаряды падали на Муваффигуа. Сведя воедино план, который более или менее устраивал всех, командиры групп вернулись на свои позиции, чтобы проинструктировать солдат, а я почистил оружие и попытался на часок уснуть.
В ночи громыхали артиллерийские взрывы, был слышен пулеметно-пушечный огонь и свист реактивных самолетов, летящих на малых высотах, но я был слишком усталым, чтобы обращать на все это внимание. Я свернулся в клубочек под пончо и мгновенно уснул. Разбудил меня Кристенсон, тряся мое плечо. Было 21.30. Я встал и в первую очередь надел свое снаряжение, а потом уж начал координировать по рации действия групп. Сначала поедет «Хаммер» сержанта Кольберта, потом сержанта Эспера, мы с Уинном посередине, за нами сержант Патрик и Лавелл.
Мы медленно ехали по темной дороге, ночь была теплой и безмолвной.
У каждого уха было по рации, и все через каждые всякие полминуты инстинктивно тянулись к своему оружию. А мы все ехали и ехали.
— О’кей, мы на месте, — передал мне Кольберт по рации — он решил, что уже добрался до северной части подъезда к мосту.
— Нет. Я не вижу моста. Продолжайте движение. Нашей миссией было обезопасить мост для передвижения всего батальона, но я все еще его не видел. Я видел лищь тонкую линию деревьев с левой стороны и несколько серых кирпичных зданий. За нами по орбите кружили вертолеты «Кобра». Опять тишина вокруг. В моих очках ночного видения опять все стало зеленым.
— Есть, — сказал Кольберт, и мы двинулись дальше.
Прозвищем Кольберта было «Лед», он никогда не терял самообладания. Поэтому я назначил его ответственным. Следующее, что я услышал по рации, — это предупреждение об опасности: «На мосту ограждение». Голос Кольберта был размеренным, но вместе с тем несколько напряженным — так, наверное, летчик гражданской авиации говорит пассажирам своего самолета об огне в двигателе. Потом и я увидел это ограждение — было очень похоже на то, что на мосту перевернулся мусорный контейнер, полный металлолома. По всей ширине моста лежали трубы большого диаметра. Этому было всего одно объяснение.
— Назад! Слышите? Назад! Валите оттуда на хрен!
Воздух был пронизан страхом. Его можно было услышать, почувствовать и даже попробовать, как монетку под языком. Но паники среди морских пехотинцев не было. Мы были зажаты деревьями слева, домами справа, заграждением перед нами и остальным батальоном, движущимся сзади, следом за нами.
Мы нарвались на засаду. Я уже знал это и на секунду удивился, почему в нас не стреляют. Я пригнулся в машине и попытался засунуть руки в бронежилет, при этом не выпуская из них ни рации, ни оружия. Морские пехотинцы называют это «черепашиться».
Я приказал поворачивать и получил в ответ лаконичное: «Вас понял, выполняю». Как только «Хаммер» Кольберта начал поворачивать налево, в сторону деревьев, он сказал в рацию: «В деревьях люди» — и открыл огонь.
Страх ушел так же быстро, как и пришел. Как только началась стрельба, я активизировал взвод, давая указания по рации, и взвод открыл ответный огонь.
Вражеский пулеметчик стрелял низко, и пули, отскакивающие рикошетом от дороги, с лязгом ударялись о машину. От этих ударов машину потряхивало.
Нужно было выметаться из этого огневого мешка. Артиллерийский огонь и крики сделали наши рации практически бесполезными, поэтому, положив пулемет и взяв в руки пистолет, я сказал Уинну разворачиваться, а сам собрался пойти к группам.
— Что? — переспросил Уинн.
— Разворачивай «Хаммер» и прекращай болтать с тылом, я сейчас вернусь, — я редко делал что-то вопреки его советам, но это был как раз тот случай.
Нагибаясь, что было абсолютно бессмысленно, так как пулеметы противника стреляли на уровне колен, я бежал к машине Кольберта, все еще застывшей на половине начатого поворота. Главное — не быть подстреленным своими же собственными солдатами. Они были сосредоточены на стрельбе и могли не заметить своими боковым зрением, что я бегу к ним.
Я не бежал. Я порхал в красивом танце с гениальной хореографией.
Дальше идти духа не хватало. Надо мною стрелял из «Mark-19» младший сержант. Из дула оружия вырывались языки пламени, но оглушительное оружие казалось мне сейчас безмолвным. Я выкрикивал инструкции двум водителям и пытался не быть подстреленным, когда услышал спокойный голос, доносящийся из рации: «У Второй группы раненый».
Кошмар каждого командира — попасть в засаду и нести потери. Ирония судьбы. Я вдруг вспомнил слова полковника Феррандо, произнесенные вчера во время инструктажа: «Вы не можете сначала вызваться пойти на войну, а потом смотаться с нее, потому что, видите ли, получили пулю».
Вражеский огонь стих, а потом с новой силой вспыхнул опять, машина сержанта Патрика начала прерывисто дрожать, его ногу отбросило вдруг в сторону. Он посмотрел вниз, на хлещущую из ботинка кровь. Инструктаж нашего полевого врача не прошел даром. Сержант перетянул ногу жгутом и сказал своей команде: «Ранение в ногу, но ничего, я в порядке», — и продолжил стрельбу. У сидящего на заднем сиденье младшего сержанта Стэффорда, радиста взвода, была такая же ситуация. Осколок одного из пулеметных снарядов рикошетом попал в его голень. Он тоже перетянул ногу жгутом и продолжил обстрел.
В засаде оказался только наш взвод, весь остальной батальон не сделал ни выстрела.
Наконец-таки, мои усилия не прошли даром, взвод отступил на два километра назад от моста, и мы съехали с дороги, чтобы осмотреться на предмет потерь и раненых и сосчитать боеприпасы. Настроение было мрачным. Я знал, что из-за тактической ошибки, а именно из-за того, что не была проведена разведка моста, из строя на время выбыл один из моих лучших морских пехотинцев. И еще я боялся, что из батальона придет приказ двигаться вперед и сделать еще одну попытку войти в Муваффигуа.
По рации поступила новая информация: «Мы ждем, пока заправятся вертолеты. Затем вместе с танками и легкими бронированными машинами пойдем вперед».
Долго ждать не пришлось. Опять дар предвидения.
Я шел от «Хаммера» к «Хаммеру», осматривал повреждения и разговаривал с ребятами. Доктор Брайан наматывал бинт на ногу Стэффорда. Младший сержант очень твердо дал понять, что хочет остаться в строю, и Брайан дал ему временное разрешение. И я тоже. Лишних рук в бою не бывает.
Сзади послышался треск, это танк задел бордюр. Мы на своих машинах отъехали чуть дальше, чтобы семидесятитонные «бегемоты» смогли проехать мимо. А затем и мы двинулись за ними.
Я планировал расположить свой взвод к северу от моста, чтобы он при пересечении моста в Муваффигуа прикрывал Третий взвод.
Вдруг мой взгляд привлек командный «Хаммер» с полным прицепом; прицеп вдруг накренился и замер, отказываясь вернуться в исходное положение.
«Мы застряли на мосту», — рапортовал капитан. Принимая во внимание создавшуюся ситуацию, его голос был слишком уж спокойным. Над рекой, стреляя ракетами по узким улочкам города, стрекотали два вертолета «Кобра». Морские пехотинцы из штаба роты выпрыгивали из «Хаммера», пытаясь вытащить прицеп из ямы на мосту, в которую он угодил.
До них всего пятьдесят, метров, а мы не можем им помочь. Сейчас мой взвод мог выполнять всего лишь функцию моральной поддержки.
Через час, когда восход был уже не за горами, штабникам все же удалось вытащить прицеп. Они наконец пересекли мост.
И опять состояние «вдруг». Вдруг я увидел, не веря своим глазам, как эти самые штабники фотографируются со вспышкой, а командиры смеются и снуют туда-сюда с важным видом.
Я делал все возможное, чтобы семь непрерывных часов боя оставаться спокойным и мыслить рационально, несмотря ни на что; держать себя в руках и тогда, когда совершалось убийство людей, находившихся так близко от меня, что я мог слышать их дыхание; и тогда, когда эвакуировали моих раненых братьев; и тогда, когда я думал, что не доживу до рассвета. Но в конце концов я все же потерял самообладание. Я был в бешенстве.
— Что вы тут, на хрен, делаете? — заорал я. — Вы, тупые ублюдки! Фоткаетесь?
Штабной капитан схватил меня за плечо и сказал, чтобы я успокоился. Я стряхнул его руку.
Штабные крысы исчезли; мой взрыв бешенства не прошел даром. Я посмотрел на мертвые тела, повисшие на деревьях. Их было шесть или семь, молодые парни моего возраста, гладко выбритые, педантично одетые в брюки со стрелками, рубашки и коричневые мокасины.
В руках одного из мужчин находились две лимонки, зажатые смертельной хваткой, если бы он оставался жив еще пару секунд, то они полетели быв нас. Другой труп стоял почти ровно, его намертво пригвоздило к дереву пулеметным снарядом 50-го калибра. Третий боец выглядел так, будто был умерщвлен, что называется, не мытьем, так катаньем. Одна из ракет, запущенных с вертолета «Кобра», упала рядом с ним, и его тело обдало тысячами маленьких металлических осколков. Крови не было, только тонкие, как от лезвия, порезы. Мы обыскали покойников, нам пригодится любая информация.
— Ах ты ж б…, они ж сирийцы! — у каждого был в кармане сирийский паспорт с иракской визой на въезд.
Все они въехали в Ирак в первую неделю войны на пункте пересечения с сирийской границей. Причина въезда была указана одна и та же: джихад.
Уже уходя, я услышал за собой крик:
— У нас здесь еще живой!
За деревьями, в траве, лежал стонущий мужчина, одна из его ног была практически оторвана. Морские пехотинцы уставились на меня. Их глаза перемещались от моего лица к моему пистолету, потом обратно. Они думали, что я достану пистолет и выстрелю ему в голову — как хромой лошади или акуле на рыболовном судне. Но тут вмешался полковник Феррандо, решивший взять сирийца в плен и эвакуировать как раненого. Я почувствовал облегчение.
Я собрал взвод, и мы двинулись по автостраде вниз, возвращаясь назад последними, так как были первыми атакующими. Группы заняли свои места по оборонительному периметру, а мы с Уинном искали сержанта Патрика. Пока мы шли через поле, ни он, ни я не проронили ни слова.
Увидели главного сержанта батальона. Скрестив руки на груди, он смотрел на нас с какой-то агрессией в глазах.
— Доброе утро, главный сержант. Где сержант Патрик?
— А какого черта я об этом должен знать?
— После ранения его эвакуировали сюда, несколько часов назад. Как он?
По замешательству главного сержанта стало ясно, что он и знать не знал о ранении Патрика. Он не участвовал в нашей операции и был далек от наших насущных проблем. Мы пошли дальше, внимательно глядя по сторонам.
Наконец на небольшом холме мы увидели человека, лежащего на спине и укрытого пончо. Это был Патрик. Ступня его была перебинтована.
— Как ты, Шон? — спросил я его.
— Хорошо, сэр. Чего новенького, Уинн? Как взвод?
— Тоже хорошо. Стэффорд словил ногой осколок снаряда, но с ним все в порядке. Рад опять слышать твой голос.
— Прошлой ночью они не смогли вызвать для меня «птичку», поэтому я жду здесь. Меня отвезут в военный госпиталь на грузовике.
Я рассказал сержанту Патрику о раненом сирийце.
— Наверное, его отвезут в госпиталь вместе с тобой. Как ты думаешь, сколько он протянет?
— Много, если ничего не начудит.
— Я не думаю, что он в состоянии чудить.
К нам подошел помощник командира группы Патрика. Это он, Руди Рэйс, прошлой ночью эвакуировал Патрика и вернулся для командования группой во время нашей второй попытки пересечь мост.
— Черт возьми, братан, хреново выглядишь, — произнес Руди, усмехнувшись. — Командир батальона всегда говорил, что ты выглядишь дерьмово, и сейчас я понимаю, что он прав.
Все дружно засмеялись: мы были живы и были рады видеть Патрика.
Медленной походкой к нам приближался главный сержант:
— Эй, шутники, давайте убирайтесь отсюда, дайте сержанту Патрику насладиться покоем.
Я думал, он прикалывается. Ан нет, он говорил совершенно серьезно.
— Исчезни, главный сержант. Ты даже не знал, что он здесь, — отреагировал я.
— Лейтенант, вы не правы… — он умолк. Уходя от нас, он выглядел несколько удрученно. На операцию его не взяли, а теперь он даже не смог на нас надавить.
Мы собрали вещи Патрика — все, что могло пригодиться ему в госпитале, и сложили их в маленький пакет.
Я опять проходился по взводу, от машины к машине, слушал истории, которые рассказывала каждая группа, выслушивал просьбы и отвечал на вопросы. Пока мы болтали, бойцы продолжали заниматься своими делами. Казалось, каждый заново открыл для себя маленькие удовольствия нашей жизни: ели сухие крендельки из пайков или сбрасывали бронежилеты, чтобы плечи могли впитать в себя приятное солнечное тепло. Эван Райт распластался на траве рядом с «Хаммером» Кольберта и смеялся вместе с другими пехотинцами, чистящими свои М4.
— Удивлен, что ты еще с нами, — сказал я.
— Я должен был смотаться отсюда или вы думали, что меня подстрелили?
Я засмеялся:
— И то и другое.
— Сэр, о чем, на хрен, думали командиры, посылая нас без бронетехники на зачистку этого хренова города? Мы все могли быть убиты, и за что? Мы находимся в том же проклятом поле, что и вчера, как будто ничего не случилось, если не брать в расчет того, что из нас выбили все дерьмо и мы потеряли великого командира группы.
Что на это ответить?
В бою я понял, что лучше полагаться на моральный авторитет, чем на возложенную на тебя власть.
Поэтому я признал правоту заявления морского пехотинца словами:
— Да, дерьмово, плохая тактика. После всей артиллерийской подготовки и сопровождения с воздуха никто не мог предположить, что мы угодим в засаду. Мы ошибались. Я не могу говорить за весь батальон, но могу отвечать за свой взвод: такое больше не повторится, — я сделал паузу и посмотрел в глаза Эвану Райту, чтобы он понял, что я не просто болтаю. — Дерьмово, что так произошло с Паппи. Я не знаю, ожидают ли нас еще миссии в ближайшие три дня, три недели или три месяца, но могу сказать вам одно. Мы должны понять, что мы сделали плохо и что мы сделали хорошо, и двигаться дальше. Нас было двадцать три солдата, мы сражались плечом к плечу. Теперь нас двадцать два. И все мы должны вернуться домой целыми и невредимыми.
Соглашаясь с цепочкой моих выводов, Райт кивнул головой.
Морские пехотинцы позволили мне быть их командиром, и они могли аннулировать свое разрешение в любую минуту.
Я остановился у машины сержанта Руди Рэйса. Одна половина группы меняла покрышку, разорванную пулеметным огнем, а другая половина собиралась пить кофе и расслаблялась после ночного приключения.
Руди сам делал всем кофе и одновременно болтал:
— Ну так вот, я еду, и вдруг Шон мне говорит: «Эй, Руди, давай поворачивай», — сказал он, копируя сержанта Патрика, растягивая слова, как это делают жители Северной Каролины. — Я начал поворачивать налево и тут акк, акк, акк, акк — стрельба со всех сторон. «Хаммер» начинает раскачивать. Свист пуль над головой, снизу, слева, справа. Сумасшедший дом, братаны, честное слово. Потом я увидел, как Шон подпрыгнул на своем сиденье и завопил. А я все занят, пытаюсь вырулить из этой перестрелки, не врезаться куда-нибудь и не застрять, и вот слышу он произносит абсолютно спокойно: «Меня ранили в ногу, но ничего, я в порядке». Затем эта сумасшедшая мамочка стягивает ногу жгутом, еще выше, берет свой «М4» и начинает опять стрелять! Пацаны, он у нас реальный чел!
Я аккуратно держал кофе, который протянул мне Руди, а тем временем из моей рации донесся голос Кристенсона:
— Сэр, начальство ждет вас около своей машины.
Посмотрев в сторону штаба на колесах, я увидел собирающихся в дорогу солдат:
— Вас понял, уже иду.
Я сказал спасибо за кофе, повесил на плечо винтовку и пошел.