24

24

ГДЕ-ТО ВПЕРЕДИ СТРЕКОТАЛИ пулеметы.

— Как так может быть? Еще полчаса назад мы проезжали по тихим, безлюдным полям, — спросил меня Уинн, правой рукой продолжая управлять «Хаммером», а левой целясь сквозь открытую дверь.

Я задавал себе тот же вопрос. «Самый южный город на пути к Багдаду. Мы как раз там, где они нас ждали».

Наконец мы проехали выстроившиеся в елочку машины и увидели пехотинцев, растянутых вереницей в окопах вдоль полей. На южном конце моста, ведущего к «Аллее засад», мы повернули влево и угодили в огромную лужу грязи, окруженную пальмовыми деревьями.

Роты «Альфа» и «Чарли» двигались вперед, к берегу реки, а мы слушали оглушительный грохот — наши обстреливали позиции врага, находящиеся на другой стороне реки. Рота «Браво» оставалась на месте, мы ждали инструкций. Прячась под пальмовыми ветвями, я побежал к морским пехотинцам, роющим окоп на противоположной стороне.

Я нашел командира взвода сидящим на корточках в окопе, конечно же, с оружием и рацией. Он сказал, они из роты «Фокс» 2/8, весь день на линии огня, и предупредил меня, что мое хождение, таким образом, совсем небезопасно.

— Они на деревьях, приятель. Они, на хрен, везде, и они, на хрен, умеют стрелять.

Вьетнам.

Я вернулся к своим, получил приказание облегчить «Хаммеры», выбросив из них всю несущественную боевую технику. Когда оперативная боевая группа «Тарава» пойдет на штурм Насирии по мосту, мой взвод будет следовать за ней и эвакуировать пострадавших. В этом районе было слишком много реактивных гранат, поэтому вертолеты не могли летать над городом, поэтому эвакуация будут происходить на земле. Отвратительное ощущение — планировать эвакуацию морских пехотинцев, которые сейчас суетятся, болтают со своими приятелями и готовятся к атаке.

Я стоял, разговаривая с сержантом Патриком, как вдруг в воздухе просвистел какой-то объект, с лязгом ударился о корпус и угодил прямо в кузов «Хаммера».

— Граната!

Мы все упали на землю, сейчас взорвется! Сейчас! Сейчас! Потом мы с Патриком все-таки встали и осторожно посмотрели в кузов. Внутри валялся острый кусок шрапнели, не совсем безвредный, но и не граната. Мы засмеялись. Из-за сражения мы были настолько взвинчены, что все вокруг воспринималось очень остро. Потом я еще несколько раз буду видеть моих морских пехотинцев маниакально смеющимися в самый разгар боевых действий.

На Насирию спустилась ночь. Для нас это значило только одно: будет лучше видно следы. Обещанная атака через мост так и не состоялась, и мы готовились провести ночь там же, где оставались днем — на предмостном укреплении. Я разделил взвод пополам: нужно было обеспечить безопасность и рыть окопы. Мы даже еще не успели начать рыть, как пришло указание стартовать на юг, через три километра присоединиться к ПБГ-1 и перейти к безумному прорыву через «Аллею засад».

Вся дорога была забита сотнями машин. Танки, «Хаммеры» и грузовики с продовольствием и боеприпасами собрались в один поток. Сюда же присоединились и мы — заехали прямо к железнодорожному мосту и попали под импровизированный прожектор — горящую в поле, к западу от дороги цистерну с бензином. Любой двенадцатилетний ребенок с охотничьим ружьем мог спокойно попасть в наши силуэты, подсвеченные «дружелюбным» светом. С трудом выруливая, я приблизился к «Хаммеру» командира роты и попросил разрешения отъехать на сто метров назад или, наоборот, вперед, на более подходящую позицию.

— Не могу вам дать разрешение, — ответил он, — не обсудив вопрос с батальоном.

— Так обсудите с батальоном.

— Беспокоить батальон по таким пустякам? Мы будем плохо выглядеть в их глазах. — Он сказал это с преувеличенной миной терпения на лице. — Кроме того, мы скоро тронемся.

Прошло еще шесть часов, а мы как стояли, так и продолжали стоять.

Прогуливаясь по дороге, я встретил бывшего курсанта из Квантико. Он выглядел измученным, карие глаза на бледном лице, подсвеченном бензиновым костром, запали в глазницы. Я спросил, как у него дела.

— Как в аду. Днем мы увидели иракцев, они подняли руки, хотели сдаться. Подошли ближе, и эти чертовы хаджи выбросили белый флаг, а потом вытащили спрятанные в одежде АК и начали стрелять. Через десять минут некоторые из этих ублюдков держали в одной руке автомат и стреляли в нас, а другой рукой прижимали к себе по маленькой девочке. Мои парни пытались поступить правильно, но я не хотел, чтобы дети погибли в перестрелке. И теперь на дороге в город лежат трупы моих морских пехотинцев. Когда мы туда вернемся, ты их увидишь.

— Что произошло?

— Засада реактивных гранат. Дружеский огонь с А-10. Черт, если бы я знал.

Генерал Маттис говорил нам, что нужно выжить в первые пять дней войны, в самые опасные дни. Осталось еще четыре.

На рассвете мы завели моторы.

К тому времени, когда мы приблизились к южному мосту, между машинами появилась дистанция, хоть можно стало маневрировать.

В северном конце «Аллеи засад» мы пересекли другой мост и здесь повернули налево, на перекресток. Легкие бронированные машины поехали по полям рядом с дорогой — так противник их не сразу заметит. Я был рад: они смогут нас прикрывать. Прибавил скорость. Поворот направо привел нас на автостраду-7, которой мы должны придерживаться, следуя на север, в Эль-Кут, находящийся на реке Тигр.

Дорога по автостраде между Насирией и Эль-Кутом протяженностью в двести километров займет у нас десять дней. В это время Третья пехотная дивизия, ПБГ-5 и ПБГ-7 пойдут через пустыню на запад, ПБГ-1 и Первый разведывательный пройдут через каждый город, располагающийся по автостраде-7, занимая эту, как говорили в древности, «землю между двух рек». Нашей задачей было вовлечь иракские войска в слежку за нами и не допустить, чтобы они вернулись для защиты Багдада. Армия и другие ПБГ войдут в столицу, но в следующие десять дней больше всего боев пройдет в населенных пунктах, расположенных вдоль автострады.

Боковым зрением я вроде бы видел человеческие тени, но, когда поворачивался, не обнаруживал ничего примечательного. Вон мужчина в окне. Другой прятался за зданием. Третьего я заметил у обочины, вдалеке. После Насирии в моем правом ухе — я стрелял с правой стороны — всегда была затычка. Я хотел бы перестрелять всех и вся, сровнять все с землей. Тогда в этих безжизненных полях мы чувствовали бы себя в безопасности. Но мы не могли этого сделать. Мы могли только сидеть, ждать и наблюдать с красными от усталости глазами.

После трех часов езды батальон свернул с автострады; поставив машины елочкой, мы могли стрелять по флангам. Морские пехотинцы вышли из машин и встали перед ними — так безопасней.

Я медленно поднялся по одной из узких тропинок и остановился. Подо мной был окоп. Дно обложено одеялами, а на костре все еще стояла кастрюля. Еда была поделена точно поровну, на две тарелки, но к ней не успели притронуться. Следы на мокрой земле исчезали где-то в кустах.

— Кристенсон, Стэффорд, идите сюда.

Они прибежали и начали ходить вдоль следов по двойной спирали, то туда, то сюда, как собаки, берущие след. Но «окопников» не было. Я представил себе парней, вероятно, моего возраста, которым приказали сидеть в окопе и стрелять в американцев, когда те появятся. Они защитят от неверных свою деревню, матерей и сестер. Даже если они умрут, они попадут на небеса в качестве мучеников и будут жить вечно, вместе со своими девяноста девятью девственницами. Может, это и выглядело как хорошая перспектива, пока не увидели, как перед ними остановилась целая колонна морских пехотинцев.

А наши командиры уже планировали следующий шаг. Меня вызвали для получения боевого приказа на конец дня.

Расстелив карту на капоте «Хаммера», я слушал и делал пометки. ПБГ-1 будет продвигаться по автостраде-7, Первый разведывательный пойдет на восток от автострады для патрулирования ферм, расположенных на участке от пяти до десяти километров от дороги. Нашей миссией было наблюдать за флангом ПБГ и предупреждать о грядущем нападении. Взяв синий маркер, я пометил предполагаемый маршрут. Батальон поведет рота «Браво», а «Браво» поведет мой взвод.

Такое наблюдение было хорошей разведывательной акцией — задание простое, цель ясна. Но самое лучшее, как подметил сержант Лавелл, «мы будем в сельской местности, где можем сражаться, а не в городе, где стоит нам только отвернуться, и все».

Опять двинулись в дорогу. Колонну возглавлял «Хаммер» Кольберта.

Мы с трудом, метр за метром, переехали через узкий мост и обнаружили, что дальше дороги нет. Я остановился и передал по рации в роту сигнал тревоги. Наш сосед, взвод «Головорез-три» не стал заезжать на мост, так что теперь батальон вел он. Мы смотрели, как пятится остальная колонна, потом и мы проделали тот же путь. Теперь мы замыкали колонну. Патрик с Левеллом развернули свои пулеметы назад. Как говорится, всегда наготове.

Обстановка менялась медленно, но верно.

В бою у меня никогда не было шестого чувства, но мои первые пять очень обострились. Мы начали замечать тревожные сигналы. Когда мы проходили мимо, во взгляде местных жителей читалось нетерпение. Я наладил визуальный контакт с мужчиной возраста моего отца. Он медленно провел пальцем через горло. Жест, понятный во всем мире. Дальше. Женщины с узлами, завязанными на спине, шли на север, против нашего движения. Они прижимали к себе детей и украдкой смотрели на нас. Один мужчина прогромыхал мимо нас на тракторе, везущем за собой трейлер, заполненный детьми и домашней утварью. Это не могло быть нормальным. От чего они убегали?

— Головорез-два, похоже, нас вот-вот начнут атаковать. Вокруг куча местных жителей. Стреляйте только по конкретным целям.

В моем предупреждении не было необходимости. Морские пехотинцы замечали сигналы так же, как и я. Все это мы отрабатывали, они знали правила боя. На сердце стало легко. Я вытащил из кобуры пистолет. Мы держали оружие наготове и ждали повода к перестрелке.

Как по сигналу спереди раздался огонь, и колонна остановилась. Мы, инстинктивно пригнувшись, начали выбираться из своих машин, через несколько минут она, машина, могла стать нашей посмертной клеткой.

— Рота «Альфа» на связи. Оставайтесь на месте. Колонну возглавляет «Альфа».

Как только мы остановились, начался ветер. Кружащийся вокруг песок урезал видимость до нескольких сотен ярдов. Он лез мне в глаза, пришлось натянуть на лицо защитные очки — видно стало еще хуже. Эти шамалы, или, как они у нас называются, песчаные бури, начинали дуть без предупреждения. Все было в песке — воздушные фильтры «Хаммера», патронники автоматов, наши рты и глаза. Мы сидели в низине, но от ветра и вражеского огня это спасти нас не могло.

Пятнадцать минут мы напряженно ждали. Морские пехотинцы сканировали поля и деревья вокруг нас. Но все, что мы видели, — это деревенские жители, испуганно убегающие с насиженных мест. Мы с Уинном лежали на животах у одной из обочин. Он изучал через прицел своей снайперской винтовки линию деревьев, а я все время держал около уха рацию.

— Это все из-за города, который там, дальше, — сказал сержант, показывая вперед. — Каждый раз, как мы подходим к городу, в нас начинают стрелять. Но кажется, к счастью, мы обойдем его стороной и опять поедем по пересеченной местности. По крайней мере, мы учимся.

Я был с ним полностью согласен. Последнее, чего я хотел, так это повторения истории с Насирией, и полагал, наши командиры думают так же. Затем зашипела рация: «Головорез-два, наблюдение окончено. Движемся к западу от автострады, через центр города».