Сергей Черепанов ПОРАЖЕНИЕ МИСТЕРА ФИНИ (Из старой тетради)
Сергей Черепанов
ПОРАЖЕНИЕ МИСТЕРА ФИНИ
(Из старой тетради)
1
— Русские пишут в газетах, что обгонят Америку, — усмехнулся мистер Фини; прикурив сигару, добавил: — Но вы посмотрите, Эвальд, на эти домишки…
Он показал на окно, за которым виднелись потемневшие от времени хмурые, словно уставшие от жизни, деревянные дома.
— Вы забываете, дорогой Фини, что это — русские, — ответил Эвальд.
— То есть?..
— Я хочу сказать только то, что известно всем. Они не бросают слов на ветер.
Улыбка сбежала с губ Фини.
— Кажется, вы заражаетесь идеями коммунистов?
Эвальд отрицательно покачал головой:
— Нет. Но, видите ли, я прожил здесь уже почти год. И я наблюдаю…
Фини начал ходить по комнате. Он был высок, хороша сложен; лицо свежее, без морщин; темные волосы чуть тронуты сединой. Твердые серые глаза и широкий подбородок обнаруживали упрямый характер.
Усмешка Фини по адресу русских была понятна. Прошло не более месяца, как он приехал в Челябинск из Соединенных Штатов Америки. Россия была для него еще неведомой страной. Он знал о ней не более, чем любой американец, ежедневно «просвещаемый» желтой прессой.
Начинался 1933 год. Строительство и монтаж тракторного завода были в полном разгаре. Фирма, которую представлял Фини, обязалась доставить и пустить оборудование кузнечного цеха. Когда заключался договор, фирма хотела условиться, что весь монтаж будет полностью проведен ее рабочими. Но представители завода отказались: им требуется лишь один консультант. Фини, назначенный фирмой на эту должность, не хотел ехать. Отказ мотивировался просто: он не может руководить там, где рабочие не имеют опыта. Однако представители завода предложили хорошие условия, и Фини согласился, рассудив, что, в конце концов, не его дело, если монтаж затянется…
— Ну, и что вы увидели? — не без ехидства спросил он своего собеседника.
— Я увидел то, что вам предстоит еще увидеть…
— Это сказано ядовито, но довольно уклончиво.
— Вы требуете более ясного ответа? Пожалуйста. Я увидел людей, обладающих неиссякаемой силой, — лицо Эвальда стало серьезным. — То, что они говорят и пишут, неоспоримо.
Фини фыркнул.
— Такого легкомысленного вывода я от вас не ожидал, коллега. Вы, наблюдая русских, не учли очень важного обстоятельства. У них нет специалистов. Это невежественные люди. Они построят громадный завод, но что они будут делать, когда мы, американцы, уедем?
— Не торопитесь с выводом. Вы видели Россию пока из окна вагона. Русские поймут и изучат наши машины прежде, чем мы отсюда выберемся.
— Фантазия!
— Они, если захотят, управятся и без вашей помощи.
Фини громко расхохотался.
— Коллега, вам надо стать юмористом.
Эвальд досадливо потер рукой свою лысую голову и добродушно заметил:
— Смейтесь, смейтесь… Я посмеюсь над вами потом.
Разгоревшийся спор был прерван телефонным звонком. Фини досадливо покривился и положил сигару.
Звонил переводчик Каминский. Извинившись за беспокойство, он передал, что начальник кузнечного цеха просит господина консультанта прибыть на завод. Выслушав просьбу, Фини решительно отрезал:
— У меня есть регламент работы. Мой послеобеденный отдых еще не окончен. Это вам следует знать.
Бросил трубку. Через минуту телефон зазвонил снова. Переводчик повторил просьбу, добавив, что начальник решается просить мистера отступить от правила, так как имеет к нему неотложное дело.
На этот раз консультант раздраженно ответил:
— Хорошо, я приеду. Но передайте мистеру Лещенко, что я делаю это не по служебной обязанности.
Через полчаса оба иностранных специалиста ехали на строительство завода. Дорога была широкая, мощеная, но не покрытая асфальтом. Машина подскакивала на булыжниках. Фини хмурился и молчал. Эвальд, вызвавшийся сопровождать коллегу, закутался в теплую шубу и дремал.
По сторонам дороги началась степь. Снежная поземка стлалась по белому полю. Небо было прозрачное, холодное. Солнце стояло низко над горизонтом. По шоссе, с завода и на завод, шли люди. Лица их багровели от острых порывов ветра. Одни шли, прихватив носы рукавицами, другие то и дело поворачивались к ветру спиной.
Километра через два от окраины города поднимался поселок строителей. Каменные четырехэтажные дома, расположенные на переднем плане, стояли неоштукатуренные, из окон их торчали железные трубы печей-времянок, выбрасывающие в морозный воздух густой, темный дым. Дальше, в степи, кладка жилых домов только начиналась. Еще дальше раскинулись корпуса завода. После тихого города с его провинциальными домиками и сугробами снега действительно открывался новый мир, предвестник великих свершений.
Возле заводоуправления машина остановилась. Эвальд высунул голову из мехового воротника и, кивнув в сторону завода, многозначительно сказал:
— Дорогой Фини, этот красавец сделал бы честь любому американскому городу. Они создали его за три года. И с этим надо считаться…
2
В кабинете начальника кузнечного цеха Сергея Михайловича Лещенко шло совещание. Собрался весь цеховой коллектив. Здесь, тесно расположившись на скамьях, сидели монтажники из трестов «Котлотурбина», «Бензоскладстрой», «Госсантехстрой», сварщики, каменщики, мастера и инженеры.
Совещание шло, как видно, уже давно и без перерыва, потому что в кабинете было жарко, накурено.
Оба американца, не глядя по сторонам, прошли к столу и, усевшись на освобожденные им места, окаменели. Было ли это подлинное равнодушие или только игра в безразличие, трудно судить. Во всяком случае, на лицах господ консультантов нельзя было прочесть ни одобрения, ни сочувствия, ни тени волнения.
В кабинете сразу повеяло холодком.
Лещенко, перед этим державший речь, вежливо поклонился прибывшим.
— Уважаемый господин консультант. У нас очень серьезный вопрос. Правительство поручило нам сократить срок пуска отделения легких молотов и с 25 февраля начать изготовление звеньев гусениц трактора.
Каминский перевел.
Брови мистера Фини высоко поднялись.
— О! — произнес он. — Так не может быть.
По рядам участников совещания пронесся легкий шумок. Лещенко нахмурился.
— Это должно быть. Приближается весна. Звенья нужны стране как запасные части к тракторам, которые будут работать на полях наших колхозов.
Фини пожал плечами.
— Но, — сказал он с нескрываемым удивлением, — ведь до срока, о котором вы говорите, осталось всего восемь дней!
— Мы всё учитываем, — подчеркнуто ответил начальник цеха, — и знаем — задача не легка.
Господин консультант кивнул головой. Да, ему об этом тоже хорошо известно. Он уже не раз бывал на месте монтажных работ. Вся площадка загромождена оборудованием, кругом горы земли, канавы, траншеи, в беспорядке сваленные трубы. Все надо убрать, поставить на место, вдохнуть жизнь в сложную систему парового и нефтяного хозяйства, в молоты и нагревательные печи.
— На все это требуется, по крайней мере, три-четыре недели, — решительно заявил он. — Я знаю это из опыта.
— Да, но подобный срок исключается, — ответил Лещенко. — Мы здесь с товарищами уже все обсудили и думаем, что задание правительства выполним.
Сделав короткую паузу и как бы стараясь смягчить решительный тон своей речи, он вежливо спросил:
— Согласны ли вы нам помочь, господин консультант?
Вопрос был поставлен прямо и так неожиданно, что мистеру Фини ничего не оставалось, как так же прямо и откровенно ответить. И он ответил:
— Это решение нереально. Мы, американцы, деловые люди. Поэтому, как представитель фирмы, я не могу принимать участие в каких-либо планах, выходящих за деловые рамки.
Эвальд, до сих пор молчавший, одобрительно кашлянул. Он знает русских как упорных людей, но факты — упрямая вещь. Невозможное есть невозможное, чудес не бывает.
Лещенко прошелся возле стола.
— Мы не хотим вас обременять, господин консультант. Но, поскольку оборудование закуплено у вашей фирмы, нам хотелось бы послушать ваш совет по некоторым техническим деталям плана монтажа.
— О-о! — протянул Фини. — Я пока не имею ничего, что мог бы вам предложить. Я желаю подумать…
Лещенко развел руками.
— Ну что ж, думайте.
Наступило молчание. За окном небо стало темнее, словно сгустилось. Далеко на стеклянной крыше блеснул и погас последний солнечный луч, Кончился короткий февральский день. Ветер закрутил хрупкий снег, мелкие льдинки начали биться в окно.
Сидевший у самых дверей широкоплечий и суровый на вид бригадир слесарей Кузнецов встал и, обращаясь к начальнику цеха, спросил:
— Этот господин американец что-нибудь по-нашему, по-русски, понимает?
На Кузнецова со всех сторон обратились удивленные взгляды.
— Нет, не понимает.
— Тогда вот что я скажу. Все равно, сколько ему ни толкуй, он нас никак не поймет. У него свой характер, а у нас свой.
Кто-то удовлетворенно крякнул. Лещенко отвернулся, чтобы скрыть усмешку. Мистер Фини тронул переводчика Каминского за плечо и спросил о причине веселья. Переводчик смутился и что-то неуверенно, пробормотал.
Лещенко рассказал о плане монтажных работ. Отдельные участки монтажа предлагалось объединить в один общий фронт. На всех узлах, начиная от паросиловой и кончая молотами, ставились монтажные группы. Работы должны проводиться одновременно.
Фини слушал и приглядывался. Поднимались и говорили разные люди. Одни одобряли предложенный план, другие спорили. Одни горячились, другие выбирали слова, произносили их медленно, раздельно, веско. Это чувствовалось даже без переводчика.
Каминский шепотом называл фамилии и профессию выступавших. Вот совсем молодой, с едва пробивающимися усиками, монтажник Алексей Воробьев. Каждое доказательство он отсчитывает, загибая пальцы на руке: первое, второе, третье… Громадного роста, неуклюжий, как медведь, каменщик Васюкин явно не умел говорить. Он потоптался на месте, не зная куда спрятать руки, и, наконец, сказал коротко:
— Понятно, так и сделаем.
Слесарь-трубопроводчик Зайцев, сухощавый, весь, кажется, собранный из сухожилий, решительно заявил, что он не пойдет домой, пока не исполнит задания.
Фини с сомнением покачал головой.
Следующим выступал цеховой парторг Савин. В кабинете стало тише, все слушали внимательно. Переводчик сказал, что монтажники любят и уважают парторга, что парторг квалифицированный рабочий.
Савин говорил о вопросах, которые были мало понятны мистеру Фини. Речь шла о соревновании. Понятие «соревнование» всегда укладывалось в голове американца, как конкуренция, стремление побить своего противника и за его счет получить себе наибольшие материальные выгоды. Но соревнование, к которому призывал Савин, имело совершенно иной смысл. Оратор называл соревнование великой силой, делом чести и доблести. Каминский добросовестно переводил каждое его слово. Консультант, вначале внимательно слушавший, все больше и больше начинал хмуриться. Речь Савина ему не нравилась.
Последним снова выступил Лещенко. Сказал, словно приказ прочитал:
— Говорить, товарищи, хватит. Теперь к делу. Сегодня, 17 февраля, директор завода издал приказ о начале монтажа в отделении легких молотов. 23 февраля мы должны дать первые поковки звеньев, а к началу весенних полевых работ — 96 тысяч звеньев. Приказ у меня. Пленум партийного комитета завода одобрил установленные сроки. Наша задача — исполнить. Сегодня же в ночь начнем. Всем задание понятно?..
— Понятно!
— Тогда вот что. Все вы знаете свои участки. А для общего руководства, в помощь себе, назначаю инженера Любовь Ивановну Соколову. Она комсомолка, человек способный и энергичный. Слушать ее прошу беспрекословно. Тоже понятно?
— А чего тут? Все ясно. Девка она наша, небось, не подведет, — сказал бригадир слесарей Кузнецов и, поднявшись с места, спросил: — Все?..
— Все.
Кузнецов расправил плечи, двинулся к выходу.
Со скамейки встала молодая девушка в черной ватной телогрейке, голубоглазая, с припухшим ртом и вздернутым носиком, тронула Кузнецова за рукав.
— Подожди. Сейчас распределим задания на ночную смену.
Взглянув на нее, Фини понял: это и есть инженер Соколова. Про себя усмехнулся: мало того, что эти русские начальники задумали такое нереальное дело, они и поручили его птенцу.
Эвальд сидел с закрытыми глазами. Фини потрогал его, кивнул головой по направлению к дверям.
— Вы уходите? — спросил Лещенко.
— Да! — ответил консультант.
— Ну, что же, гладкой дороги.
В тоне его Фини не услышал, а скорее почувствовал плохо скрытое недружелюбие. Обернувшись к Каминскому, спросил:
— Что это значит?
Переводчик посмотрел ему прямо в глаза, не торопясь ответил:
— У нас принято говорить такие слова тем, кто уходит.
— А-а. Ну, прекрасно.
И, поклонившись Лещенко, на прощание бросил:
— Сэнк-ю… Сэнк-ю.
3
На следующий день, в десять часов утра, Фини подъехал к заводоуправлению.
Сквозь морозный молочно-серый туман очертания завода проступали расплывчато. Снег хрустел под ногами. В открытые настежь ворота въезжали подводы. Лошади всхрапывали! Скрипели полозья.
Фини, подняв воротник мехового пальто, пошел к проходной.
У входа стояла толпа закутанных в шали женщин, с корзинками и узелками. Дежурный вахтер, широко расставив нови, загораживал вход, а они кричали и толкали его в грудь…
— Пусти, тебе говорят…
— Пропусти по добру, а то самого вытолкаем!
— Гражданки, сказано вам, без пропуска нельзя. Не положено, — резонно и спокойно пытался оправдать свои действия вахтер, но женщины не слушали его, волновались и продолжали напирать. Наконец одна полная женщина растолкала толпу и закричала: «А ну-ка, бабы, дайте мне!» Она сгребла вахтера в охапку и притиснула его к стене. Женщины ринулись в освободившийся вход, чуть не сбив Фини с ног.
Озадаченный вахтер покачал головой, потом сплюнул и развел руками.
Фини, с интересом наблюдавший всю эту сцену, прищурил глаза и не без иронии спросил следовавшего за ним Каминского:
— Это что? У вас так часто бывает?
Как выяснилось из рассказа вахтера, мужья этих женщин, работавшие на монтаже кузнечного цеха, ночью домой не пришли, а остались на заводе. Встревоженные жены явились сюда сами, прихватив узелки с едой.
Фини удивленно изогнул брови и молча прошел в завод.
Перед входом в кузнечный цех бригада такелажников тянула на катках станину парового молота. Тяжелая, неуклюжая металлическая улита ползла медленно и нехотя. Люди напирали на нее плечами и ломами, пели протяжно и дружно:
— И-и р-р-раз, еще бе-ерем!..
— И-и р-р-раз, еще бе-ерем!..
Консультант прошел мимо, поднялся на второй этаж, в кабинет начальника цеха. Лещенко на месте не было. В кабинете, где еще вчера стоял скромный дубовый стол и простые деревянные скамьи, теперь были расставлены железные койки, заправленные простынями и байковыми одеялами. На одной из них спал какой-то монтажник. Раздавался его храп и неясное бормотание.
Фини брезгливо поморщился, закрыл дверь.
Было очевидно, что монтажники приступили к выполнению обязательств. Этот рабочий, спящий в кабинете начальника цеха, конечно, из числа тех, кто работал всю ночь. Фини подумал об этом вскользь. Мысль, не задерживаясь, последовала дальше. Сам того не сознавая, заинтересовался, много ли сделано за прошедшую ночь. Можно ли верить в успех их дела, или прав он, их консультант?
Медленно спустился в цех, останавливаясь на каждой ступени лестницы. Пристально вглядывался в самый дальний конец пролета, где шли основные работы по монтажу паропроводов.
Монтажная площадка кишела, как муравейник. Десятки людей трудились возле оборудования. Ярко вспыхивал и гас синий огонь электросварки. Шум, грохот, звон и визг металла, заглушали звуки человеческого голоса.
Со вчерашнего дня площадка изменилась. Вчера в цехе было просторнее. Сейчас станины молотов, обрезных прессов и многие другие механизмы, малые и большие, в ящиках и без ящиков, стояли на бетонном полу цеха, загораживая проходы. Как видно, все это оборудование монтажники втянули в цех за минувшую ночь.
Сходя с лестницы и направляясь к монтажникам, консультант выругался про себя:
— Черт возьми, как можно в этом хаосе разобраться и говорить о сокращении срока монтажа!
Обогнув штабель труб, Фини чуть не налетел на бригадира слесарей Кузнецова и молодую девушку в ватнике, оказавшуюся прорабом Любовью Ивановной Соколовой. Рядом с огромным Кузнецовым девушка казалась совсем маленькой и хрупкой. Они сидели на дубовых брусьях, предназначенных на подушки к шаботам, и ели крутые яйца с хлебом. Яичная скорлупка сыпалась к ним на колени.
Оба молчали. Перед ними, как мать, охраняющая детей, расставив обутые в валенки ноги и упершись руками в бока, стояла та самая женщина, которая оттеснила вахтера в проходной. На лице ее было такое выражение, будто она хотела сказать: «А ну-ка, попробуйте меня ослушаться!»
Увидев консультанта, Любовь Ивановна поперхнулась и густо покраснела. Кузнецов встал, смахнул с усов крошки и посторонился.
— Хау ду ю ду! — приветствовал их Фини.
Подошедший следом за ним Каминский тихо шепнул с укоризной: «Не могли уж другого места выбрать…»
— Здравствуйте, — ответила Соколова и, чтобы замять смущение, добавила:
— Простите, господин консультант, но мы со вчерашнего вечера не ели, а вот тут жена Кузнецова принесла нам завтрак.
Фини кивнул. Потом показал глазами на расставленное по цеху оборудование, прищурился и сказал:
— Что вы скажете о такой, извините, культуре монтажа?
Девушка смутилась.
— Видите ли, господин консультант, мы вынуждены это временно сделать.
— Хм!
— И это только сегодня. Ночью мы во всем разберемся и завтра вы ничего этого не увидите.
— Хм!
Кузнецов сердито посмотрел на консультанта и спросил переводчика:
— Чего он хмыкает?
Каминский подмигнул, но ничего не ответил. Кузнецов поднялся и ушел, показав всем своим видом, что зря тут время тратить не стоит.
Любовь Ивановна вздохнула, глаза ее стали спокойными и глубокими. Сказала сухо и официально:
— О состоянии работ я вам сейчас доложу.
На лице Фини отразилось сомнение. Но доклад Соколовой, сверх ожидания, оказался интересным. Водя рукой по синей поверхности чертежа, она подробно говорила о проделанной работе. Слушая ее, консультант вынужден был признать, что девушка совсем не глупа и что способ ведения монтажа общим фронтом, пожалуй, заслуживает внимания. Ночная смена сделала больше, чем можно было ожидать.
— Теперь, я думаю, все подготовительные работы сделаны, — не поднимая от чертежа глаз, сказала Соколова. — Сегодня ночью мы потянем паропроводы по туннелю, а двадцать первого числа пустим пар. В тот же день мы намерены пустить нефть и дать воду. Монтаж молотов и печей не задержится.
Эта самоуверенность вдруг привела мистера Фини в раздражение.
— А я не могу разрешить монтаж. В этом хаосе нельзя заниматься серьезным делом. Вы очень наивны, девушка…
Соколова выпрямилась, сказала резко:
— Мои личные качества, мистер Фини, здесь ни при чем. Монтаж, однако, мы начнем, как решили.
— Повторяю, я не дам разрешения. Без моего указания вы не приступите. И кроме того, за монтажом молотов я буду следить сам.
Соколова усмехнулась.
— Ну что же, приезжайте ночью, мы будем вам очень рады.
Это был явный вызов. Кровь бросилась в лицо Фини. Рука, сунутая в карман, сжалась в кулак.
— Слушайте, мисс прораб или как вас тут называют. Мне нет дела до ваших планов и ваших намерений. Если вы качнете монтаж сами, моя компания снимет с себя всякую ответственность.
— Тем хуже… для вас, — ответила Соколова и свернула чертеж.
Разговор оборвался. Фини круто отвернулся от Соколовой и прошел в глубь цеха. Спустился в туннель. Шагал раздраженно, печатал шаги, как солдат на параде. Мысленно выругал себя за то, что удостоил эту девчонку своим вниманием и проявил слабость, выказав интерес к результатам проделанной за ночь работы. Можно было не слушать доклада, а самому убедиться во всем собственными глазами.
С досады он решил было тотчас же пойти к директору завода или к начальнику цеха и заявить протест. Однако пока шел по цеху, в голову пришло другое решение.
В конце концов, русские платят хорошие деньги, и не его дело, если они отступают от его требований. Впрочем, заявить начальнику цеха хотя бы устный протест следует. В случае провала затеи с сокращением сроков монтажа, а также если возникнут переделки, компания не должна быть в проигрыше.
Лещенко нигде не было. Перед самым спуском в туннель встретилась снова жена Кузнецова, а с нею женщины, осаждавшие утром проходную. Они были уже без узелков. Под командой жены бригадира женщины тянули к туннелю восьмиметровую стальную трубу. «И-и р-раз, еще берем!» — вскрикивала жена Кузнецова. Но дружного рывка у них не получалось, женщины ругались и смеялись, а потом снова вскидывали на плечи веревочные лямки и тянули: «И-и р-раз, еще берем!». — «А ну, бабоньки, и-и р-раз, еще берем!».
Не оборачиваясь, Фини спросил переводчика:
— Кто заставил этих женщин работать? Ведь это домашние хозяйки.
Каминский отошел к женщинам, поговорил с ними и, улыбаясь, ответил:
— Мужья попросили, вот они и трудятся. Дело, как видите, чисто домашнее.
Не найдя начальника цеха, Фини прошел, в отведенный ему кабинет и занялся технической документацией. Интересно было проверить правильность расчета сроков монтажа оборудования. Стаж и опыт это одно, а расчет — вещь неоспоримая. Проделывать огромную работу за семь-восемь дней, как решили эти хозяева завода, ему, инженеру, за многие годы службы в компании еще не приходилось. Но что могут показать расчеты?
Консультант честно и добросовестно перебрал и пересчитал все, что касалось пуска молотов в действие. Честь инженера требует точности. А здесь, в чужой и непонятной стране, он, тем более, не может допустить даже малейшей ошибки.
Да, расчеты оказались за него. У Фини не осталось сомнения. Что бы там русские ни говорили и что бы ни делали, раньше чем в три недели монтаж не закончить… Что же касается их способа вести монтаж общим фронтом, то это очень рискованно. Ново, интересно, но очень рискованно.
Перед концом смены Фини снова спустился в цех и, не подходя к рабочим местам монтажников, направился к выходу: пора было возвращаться в гостиницу.
На улице по-прежнему клубился серый туман. Из открытых ворот соседнего с кузницей механосборочного цеха двигался густой поток монтажников и строителей. Люди шли, как ни странно, не к проходной, а к кузнечному цеху. Фини обратил внимание на то, что у стены кузницы лежат груды лопат, кирок, кувалд. Люди вооружались этим инструментом и скрывались в воротах кузнечного цеха.
И только сейчас встретился Лещенко. Вместе с секретарем партбюро Савиным и прорабом Соколовой он что-то кричал проходившим людям. Его кожаное пальто было распахнуто, шапка сбита на затылок, один конец шарфа бился на плече от ветра.
— Мистер Лещенко, — сказал Фини, тронув его за рукав.
Лещенко повернулся.
— Что вам?
Фини начал оживленно говорить. Подошедший сзади Каминский, сокращая раздраженную речь консультанта, перевел:
— Мистер говорит, что он категорически возражает против начала монтажа сегодня в ночь, так как еще ничего не готово и так как ночью присутствовать при монтаже он не может. Кроме того, он заявляет, что сотрудничать с Любовью Ивановной Соколовой не может.
Лещенко нетерпеливо бросил:
— А-а. Ну вот что, товарищ Каминский. Передайте: у меня сейчас нет времени обсуждать эти проблемы. Вы видите сами, сколько людей явилось к нам на подмогу. К ночи надо убрать из цеха все лишнее. А монтаж молотов и системы питания мы все же начнем.
4
Длинны и морозны уральские ночи в феврале. Потрескивают бревна от холода, свистит ветер. Серебристая мгла струится в свете электрических фонарей.
Ночь становится еще длиннее, если ты не спал уже двое суток и, не разгибая спины, не расправляя плеч, работал. Время течет медленно, как падают капли воды из неисправного крана: кап… кап… кап… Собственное тело становится тяжелым и малоподвижным, словно втиснутое в металлическую оболочку. Веки слипаются, перед отуманенным взором предметы становятся расплывчатыми, медленно уплывающими куда-то вдаль. Руки слабеют, слесарный молоток или ключ падает на землю, и голова медленно свешивается на грудь…
Но вдруг уставший от напряжения и бессонных ночей мозг, как молния, прорезает жгучая мысль, что спать нельзя, что на тебя надеются и ты не можешь запятнать свою честь перед товарищами. Тяжелая, сковывающая тело металлическая оболочка исчезает, становится сразу легче, руки снова уверенно берут инструмент, и снова ты стоишь на своем бессменном посту. Сколько еще надо трудиться, сколько осталось протянуть паропроводов и нефтепроводов — ты не задумываешься.
Кругом работают твои товарищи, им так же нелегко, как и тебе, но никто не бросит инструмент, не уйдет из цеха.
Проходит час или два (никто в эту ночь время не считает). И вот опять тело начинает наполняться тяжестью, время снова течет медленно и нудно, как падает вода из крана: кап… кап… кап… Когда-то еще придет рассвет? Но даже если и наступит утро и заводская сирена известит об окончании смены, и хотя дома тебя будет ожидать теплая постель, ты все-таки не уйдешь из цеха. Может быть, коли уж совсем окажется невмоготу, ты найдешь где-нибудь тут же, в цехе, теплый уголок или уйдешь в кабинет начальника цеха, где стоят приготовленные кровати, и там забудешься ненадолго. А потом снова за дело…
Пройдут годы, все здесь станет обычным и будничным, как во всяком налаженном производстве. И никто, возможно, не будет знать, сколько бессонных часов провел ты, чтобы вдохнуть жизнь в это вот неподвижное, разобранное сейчас оборудование. Но люди, которые будут потом, здесь трудиться, вспоминая историю монтажа, снимут шапки и по русскому обычаю отдадут тебе низкий поклон, безымянный монтажник, за твой бескорыстный героизм. Да и тебе, когда ты будешь проходить мимо цеха, будет радостно вспомнить, как тяжелы и длинны бывают суровые уральские ночи в феврале…
Глубокая темная ночь, словно огромный колпак, накрыла ярко освещенный кузнечный цех. Потоки серебристой мглы сыпались в сиянии электрических огней. Никто в цехе не спал. Вторые сутки работал бригадир Кузнецов и не только работал, но и ободрял товарищей: «А ну, орлы-монтажники, подтянись….» Не спали монтажники из бригад Носова, Жукова, Царева, Звычайных, Левицкого, Зайцева, Маренина, Кудора, не спали инженеры-прорабы участков Бурдыгин, Орлов, Мартынов, Васильев, Засыпкина и еще много других людей.
Десятки строителей и монтажников механосборочного цеха, вышедшие вечером в кузницу на субботник, очистили все отделение легких молотов от гор земли и строительного хлама, расставили молоты и печи к местам установки. Монтажная площадка стала чистой и просторной, словно стены цеха раздвинулись.
Не спала вторую ночь и Любовь Ивановна Соколова. Ее маленькая фигурка мелькала по цеху то тут то там, и не один монтажник, тепло глядя ей вслед, вероятно, думал: «Откуда в этой девушке столько сил?».
Не уходил со своего поста секретарь партбюро Савин, считавший, что в минуту тяжелой усталости для человека доброе слово равняется хорошему глотку вина.
Не спали работники заводской газеты. Через каждый час в цехе появлялась листовка с десятком строк, набранных крупным шрифтом.
Погрузившись в чертежи и схемы, всю ночь работал начальник цеха Сергей Михайлович Лещенко.
Никто не смежил глаз.
Мистер Фини спокойно спал в теплом номере гостиницы.
5
Так прошло несколько дней и ночей.
Монтажные работы в отделении легких молотов не прекращались ни на минуту. Монтажники упорно продвигались к заветному рубежу.
За все эти дни Фини не потратил на работу ни одной лишней минуты. В 9 часов утра — на завод, в четыре часа дня — с завода. Своему труду, как товару, который он продавал, он знал точную меру и цену. Но была и другая причина. Убежденный в своих расчетах, он не желал отступать. И, наконец, как заноза, мешало воспоминание о неприятном разговоре с Соколовой. После того дня, бывая в цехе, он разговаривал с молодой девушкой только отрывисто и только с видом высокого достоинства и превосходства.
Но, как говорится, сам от себя не спрячешься. Так и Фини не суждено было сохранить в себе до конца равнодушие и спокойствие. Всякий человек, наделенный глазами и слухом, не может уйти в сторону от свершающихся событий. А тут события цеплялись одно за другое, накапливались, заставляли думать, сопоставлять и волноваться.
Первый удар нанес Эвальд. Он показал русских в ином свете. Действительно, нельзя было отрицать, что они очень энергичные люди. Огромный завод, построенный ими за три года, подтверждал это.
Второй удар был нанесен решением монтажников за семь дней выполнить работы, на которые требовалось времени в три раза больше. И опять это нашло подтверждение: на виду у него отделение легких молотов преображалось. Ежедневно утром, входя в цех, Фини удивленно поднимал брови. Работы продвигались темпами, которых нельзя было ожидать.
И, наконец, задетое самолюбие, ущемленное самомнение. Разве могло пройти незаметно то, что монтажники не настаивали на помощи консультанта, отвергли его мнение и сами взялись выполнять свое обязательство? Он вынужден был признать, что монтажники обходятся и без его помощи. Он бывал в цехе только днем, в первую смену. Все остальное время суток Соколова и другие инженеры, мастера и монтажники сами находили и решали трудные и новые для них задачи. Все это было бы легче, если бы в сделанных ими работах обнаружились ошибки и просчеты. Но ошибок не было. Выходило, что он как консультант и авторитет не так уж им дорог.
Все эти чувства, которые он старался подавлять и не показывать, особенно взволновали его 21 февраля, когда действительно пар, нефть и вода были пущены по смонтированным магистралям.
Как обычно, Фини приехал на завод ровно в девять часов утра.
У самого входа в цех стояла группа монтажников. Начальник цеха Лещенко что-то говорил и улыбался. Рабочие курили самокрутки и тоже улыбались.
Увидев Фини, Лещенко протянул ему руку и не без гордости сказал:
— Ну, дорогой господин консультант, можете поздравить нас с первым успехом. Монтаж магистралей закончен. Полюбуйтесь: пар есть, нефть есть, вода есть. Теперь только закончим монтаж молотов, подключимся — и, сами понимаете, звенья пойдут.
Все это было сказано с такой искренней радостью и добродушием, что Фини стало неловко.
В этот день, работая в цехе, он несколько раз ловил себя на мысли о прекращении контракта и возвращении в Америку. Но тут же пугала другая мысль: а что скажет в ответ фирма? Уехать в разгаре работ и потерять такого заказчика? Нет, никто его не одобрит.
Рабочее время тянулось мучительно медленно. Под конец от одолевавших беспокойных мыслей он так устал, что, возвратившись в гостиницу, впервые пообедал без всякого аппетита.
Эвальд, заметив его взволнованность, деликатно ушел в другую комнату.
День потускнел и погас. В темном ночном небе засветились редкие звезды. В номере стояла глухая, до боли в ушах, тишина.
Не включая света, Фини задумчиво сидел в глубоком кожаном кресле. Потом долго стоял у окна, заложив руки за спину, невидящим взором глядя на пустынную улицу.
Вернувшийся Эвальд, тихо ступая, подошел к коллеге, положил ему руку на плечо и от души сказал:
— Со мной было так же. Эти люди умеют опрокидывать установившиеся представления. Научитесь более спокойно переживать свое поражение, дорогой мистер Фини. Мы стоим сейчас с вами перед колыбелью огромной силы, которая родилась и расправляет плечи на просторах когда-то невежественной России…
6
К концу дня 22 февраля 1933 года в отделении легких молотов начались приготовления к пуску. Обстановка необычайно изменилась. Легкие молоты стояли молчаливые и величественные. По всей магистрали паропровода, поставленного на прогрев, мерно шипел пар. Струйки пара таяли в темно-фиолетовом сумраке. Монтажники из бригад Носова, Жукова и Звычайных тянули последние трубы, чтобы подключить острый пар от главной магистрали к молотам. Слесари-сантехники из бригад Маренина и Мамченко, закончившие подводку циркуляционной воды и отопление шаботов молотов, перешли на помощь паропроводчикам. Бригады слесарей Левицкого и Зайцева приступили к наполнению нефтепровода. В нагревательных печах производилось опробование форсунок: огонь то вспыхивал, то гас.
Теперь уже любому, даже неискушенному человеку было понятно, что не пройдет и суток, как все это сложное хозяйство — молоты, печи, обрезные прессы — начнет работать.
Фини стоял на лестнице, выходящей в цех из бытовых помещений. Целый день он не отходил от монтажников, а теперь, когда кончилась смена, а стало быть, и его рабочий день, можно было, как и прежде, позволить себе уехать в гостиницу, но он стоял и вглядывался в каждый уголок цеха, будто намереваясь надолго запомнить открывшуюся перед ним картину.
Да, как ни странно, ехать не хотелось. Казалось, сто?ит переступить порог дверей и уйдешь от чего-то большого, значительного, что потом может повиснуть грузом на совести. Представьте себе врача, который не пожелал бы присутствовать при рождении ребенка. А Фини был инженер, и здесь тоже происходило рождение, хотя и чужого, но нового инженерного творения.
Еще накануне там, у темного окна гостиницы, он понял, что негласный спор, затеянный им с русскими монтажниками, проигран. Монтажники, мастера и инженеры честно выполнили данное слово. Вот она, русская сила, которую он не знал и не понимал до сих пор. Теперь уже ясно, что будет он помогать или не будет, а молоты начнут давать звенья гусениц.
Осталась последняя ночь. На молоты уже назначены кузнецы, нагревальщики и другие рабочие. Вон возле молота номер шесть трудятся кузнецы Есин и Рауткин. Это они, может быть, уже завтра будут ковать звенья. Оба спокойны и очень внимательны к каждой мелочи: принимают оборудование прямо с монтажа. Фини на деле убедился, что на них можно положиться. В конце концов, они совсем не плохие парни.
Там же, у молота номер шесть, он заметил склонившихся над чем-то, вероятно, над чертежом, Соколову и Лещенко. Они не оборачивались в его сторону, но Фини чувствовал, что Лещенко и Соколова его видят. Конечно, они уверены, что он сейчас сядет в автомобиль и уедет, и им, возможно, это очень неприятно. Иначе и быть не может. Кем бы ни был человек, бросивший дело в самый трудный момент, он заслуживает презрения.
Консультант сошел с лестницы, решительно отворил дверь и, позвав шофера, велел ему уезжать. Потом вернулся в цех и пошел к молотам.
Лещенко стоял на том же месте. Он был высок и жилист, а за дни монтажа молотов стал как будто еще выше и жилистее. Под глазами у него, как и у Соколовой, лежали темные тени: бессонные ночи давали себя знать.
Увидев подошедшего Фини, он обернулся к нему и, с трудом подбирая английские слова, произнес:
— Вот вы кстати. У нас тут что-то форсунки капризничают.
Потом спохватился и добавил:
— Почему вы не уехали?..
Фини пожал плечами.
— Я думаю, сегодня мне ехать не надо.
Лещенко недоверчиво посмотрел ему прямо в глаза и вдруг вспыхнул, радостно схватил за руки и крепко пожал их. Этот жест оказался красноречивее всяких слов.
В третьем часу ночи в нагревательных печах начали полыхать белые огни. Пламя вырывалось из печей, облизывая острым языком чугунные заслонки.
Молоты, получившие пар, вливавший энергию в их стальные мускулы, вздыхали и урчали, как нетерпеливые молодцы, соскучившиеся по кувалде и наковальне.
Стоило взглянуть в этот час на Фини. Прежнего господина консультанта, сухого и равнодушного, строго соблюдавшего свой регламент, не было. Здесь, у молотов, стоял другой Фини. Лицо его и руки испачканы мазутом, галстук сброшен, ворот рубашки расстегнут. В зубах торчала недокуренная, потухшая сигара. Но вот что главное: он, как и монтажники, стоящие рядом с ним, улыбался. Как-то сама собой исчезла преграда, разделявшая его с этими людьми.
Впрочем, исчезла эта преграда совсем не случайно. До сих пор консультант стоял вверху, над трудом этих простых людей. Теперь же, спустившись к ним, он попал в общий поток их творчества, проникся их энергией.
Было бы ошибочно думать, что за какие-то короткие часы Фини полностью переродился. Конечно, нет. Процесс перерождения всегда очень длительный. Но бывают мгновения, когда человек под влиянием известных причин решается сделать небольшую уступку, а потом увлекается и идет дальше. Это и случилось с Фини.
Только один раз за всю ночь он отвлекся от работы.
Проверяя сеть паропроводов, Фини наткнулся в одном полутемном углу на спящую Любу Соколову.
Девушка лежала на тюке пакли, свернувшись клубочком. Бледные отсветы пламени, вырывающегося из ближайшей печи, отражались на ее лице. Глаза были плотно сомкнуты, правая рука неловко подсунута под голову.
Фини минуту постоял над ней, покачал головой, потом сходил за своим пальто и укрыл им маленькую фигурку побежденного усталостью прораба. Она не проснулась, а только высвободила руку и провела ею по волосам, словно отгоняя от себя сон.
…В седьмом часу начало светать. Вьюга на улице утихла, но по-прежнему было сумрачно и морозно.
Ночная смена закончилась. Но, как и в прошлые дни, монтажники, занятые в отделении легких молотов, только подняли головы и прислушались к пению сирены. Они были свободны, но никто из цеха не уходил.
Поднял голову, прислушался к сирене и Фини, стоявший у рычагов молота номер шесть…
Прошло еще два часа.
И вот наступил самый главный момент, ради которого семь суток подряд трудились и которого, как праздника, ждали десятки слесарей, монтажников, мастеров, инженеров. И этот момент, словно радостный звон колокола, прозвучал и для Фини.
Калильщик Комаренко выхватил клещами из охваченной пламенем нагревательной печи раскаленную болванку и рывком подкинул ее на наковальню молота. Кузнец Есин, молчаливый и торжественный, нажал ногой на педаль. Раздался резкий, крепкий удар. Брызги искр, как пригоршня звезд, рассыпались вокруг. Еще удар, такой же крепкий и резкий, потом два коротких, и к обрезному прессу полетело первое звено гусеницы.
В 12 часов 45 минут дня на заводе вышла очередная листовка-молния: «Есть звенья гусениц!».
В полдень, после 28 часов работы, Фини, грязный, усталый, но довольный, сел в автомобиль, ослепительно сверкающий черным лаком, и поехал в гостиницу. На кузове машины, словно в награду ему, были наклеены листовки, возвестившие победу советских тружеников.