ЭПИЛОГ

ЭПИЛОГ

В основе этой книги лежит жизнь и трудовой подвиг уральской работницы Фаины Васильевны Шаруновой. Однако это не биографический очерк, а скорее повесть, автор которой ставил перед собой задачу художественного осмысления судьбы нашей замечательной современницы. Поэтому и фамилия героини повествования не Шарунова, а Шаргунова. Но тем не менее все основные факты, сам подвиг первой женщины-горновой, за исключением некоторых частных деталей, взяты из подлинной жизни женщины-металлурга. И когда была написана эта книга, я поехал в Нижний Тагил, к Фаине Васильевне Шаруновой.

…Три дня в ответ на звонки из кабин автоматов, из редакции городской газеты, с квартирных телефонов слышались унылые длинные гудки. Они приводили в отчаяние. Кто-то оказал, что она уехала отдыхать и лечиться к теплым берегам Черного моря…

В понедельник, накануне отъезда из Тагила, уже ни на что не надеясь, набрал заветный номер. И услышал спокойный женский голос…

— Да, это квартира Шаруновой… Да, это я… Правильно. Меня не было дома. И сейчас опоздай звонок на пять минут… Когда можно встретиться? Приезжайте хоть сейчас.

И вот мы за столом, в уютной, любовно прибранной квартире, с той особенной чистотой, о которой так радеют настоящие русские хозяйки.

У Фаины Васильевны на глазах слезы. Вспоминать те годы, теперь такие далекие, всегда волнительно. В воспоминаниях этих есть неистребимая горечь, крепкая, здоровая горечь хорошо и трудно прожитой молодости, поры зрелости и постижения простых и сложных жизненных истин.

Отдаю ей взятые некоторое время назад книги, фронтовые письма и фотографии, документы, трогательный альбомчик военных лет, сделанный из оберточной синей бумаги руками малышей-детдомовцев и подаренный первой в мире женщине-доменщице, горновому, тете Фае. Мы вместе рассматриваем наклеенные на синие страницы силуэты танков, кораблей, пушек, цветов и домиков из разноцветной бумаги…

— Если брать только конец прошлого года и начало этого, то и будет достаточно, чтобы понять, как и чем я теперь живу. Ну, например, в конце прошлого года побывала в Чехословакии. Конечно, я читала, как там живут. Но самой хотелось увидеть… Хорошо там живут. Культурно. Видишь, что рабочий класс и там стал настоящим хозяином жизни. Но если бы не Красная Армия, не уральцы-танкисты, кто знает, что было бы в теперешней Чехословакии…

«И если бы не труженики тыла, если бы не такие, как вы…» — хочется добавить к этим словам.

— Ну, приехала домой, осмотрелась. А тут приглашения посыпались от старшеклассников. Приходите, расскажите, как выбрать правильный путь жизни, хорошую профессию, кем лучше стать в наше время? А что я особенного скажу? Рассказываю им о себе, о тех днях, о том, как сама выбирала этот путь… Вижу: одни равнодушно посматривают в окно, другие с любопытством таким, юношеским, всматриваются в меня, а слов вроде бы и не слышат. Зато есть такие девчонки! Хорошие девчонки!.. Бывает, уже уходишь из школы, а она тебя в коридоре за рукав останавливает. Глаза большие, и голос как бы охрип. Это от волнения. «Окажите, а это правда, что можно всего добиться, если захочешь?» Обнимешь ее за плечи, да так, по-матерински, и проговоришь до позднего вечера.

— Говорю с ними о современной молодежи. Какие они все разные, и интересы у каждого свои. Некоторые из вас думают, мол, что военные годы — сплошные лишения, горе и никакой отрады…

— А мы не только работать, мы и веселиться умели, в короткие минуты отдыха и споешь, бывало, и спляшешь. А главное — большая цель в жизни была, подъем такой царил, что будто и впрямь горы способен своротить. И не ради там рублей или премии какой, а ради самой цели, ради победы, ради лучшей жизни не для себя лично, а для всех вместе… Жаль, что некоторые из нынешней молодежи понять этого не могут или не хотят. Жить, конечно, много лучше стали. Да не все, видно, только в том, чтобы жить лучше. Надо знать, по-моему, для чего это лучше-то? Чтобы одеться покрасивее да поесть сытнее, чтобы все было: и машина, и гараж, и сад там, что ли, чтобы накопления на книжке?.. Нет, это еще не все. А если только ради этого, — не стоило бы, как говорится, и огород городить. Надо, чтобы в душе свет был, стремление, идея… Вера, что и всем вокруг тебя хорошо.

— Помню, как-то уже после аварии, после лечения пришла я к детдомовцам. Ну, рассказала о своей работе, о положении на фронте, что знала, о городе и о заводе. Малец один серьезно, так спрашивает: «Правда, тетя Фая, победим мы фашистов?» Конечно, говорю, победим, если все взялись. «А мои папа и мама уже не увидят, как все будут радоваться…» Горло у меня тогда перехватило, глотаю и не могу переглотнуть. Обняла я его и заревела… Реву, а сама думаю: скорее бы выздороветь, скорее бы на работу.

— Ну, так вот, приехала из Чехословакии, прошлась по городу, и гордости за все наши дела прибавилось. А тут новое приглашение. На комбинат. Познакомилась там с хорошей женщиной, Ниной Кононовой. Она в цехе ширпотреба работает. «Просим, — говорит, — тебя, Фаина Васильевна, дать разрешение, чтобы приз твоего имени у нас был». Соревнование они у себя там организовали, изготовили красивую статуэтку с моим портретом военных времен. Молодая я там, в шляпе горнового. И звание такое установили — «Лауреат премии имени Фаины Шаруновой». Растрогалась я, благодарю, а сама слез не могу сдержать. А мне речь говорить надо. Я ведь не говорунья, а раз надо, значит надо. Спасибо, говорю, милые вы мои! Вот видите, что значит настоящая работа. Было бы, говорю, ударено, а когда-нибудь да вспухнет! А они смеются. И я смеюсь, и плачу от радости. Нет, не забывает народ доброе дело…

Приз имени Шаруновой присуждают раз в квартал. Первое вручение состоялось 8 Марта 1974 года. Сама Фаина Васильевна поздравила с трудовой победой резчицу И. Поводырь, бригадиров пути А. Подлас и Н. Никитину, токаря Е. Обухову, фрезеровщицу В. Жукову. Имена всех удостоенных приза имени Фаины Шаруновой заносятся в Книгу трудовых подарков нижнетагильских металлургов.

Незаметно и внимательно всматриваюсь в давно знакомое лицо. И убеждаюсь в несовершенстве искусства фотографии. Там, на фотографии в «Работнице», — усталая пожилая женщина, с печальными глазами. И тогда не верилось, что Фаина Шарунова стала такой пожилой, усталой и печальной. Нет, прежняя жажда жизни искрится в ее по-девичьи ясных и чистых глазах. И только в улыбке сквозит, — нет, не усталость и печаль, — а то самое познание жизненной горечи, которым так сильна и так устойчива душа русской женщины. И мне снова хочется прикоснуться, как к святыне, к ее ожогам и шрамам на ее руках. Ибо эти ожоги и шрамы — это морщины и шрамы на лице твоей и моей матери, морщины на лицах всех матерей России.

— Не всегда и не все любили и уважали меня. Разве забудешь такой случай? Как-то в начале пятидесятых уже годов узнала я, что план выплавки чугуна под угрозой срыва. А это означало одно: прощай слава доменного цеха, ну и премия, разумеется. И тогда решили пустить в переплав… слитки предыдущей выплавки. Оправдания, конечно же, были придуманы: не подвезли руду, нет нужной шихты, флюсы не подготовлены и так далее.

— Пошла я в партком, говорю, так, мол, и так, что же это такое? Очковтирательство, говорю, и вообще нарушение всех норм и правил. А мне говорят, что я вроде дальше своего носа ничего не вижу, не думаю об интересах других. И еще кое-что мне сказали, чтобы не совалась не в свое дело и не поднимала шумихи. А я взяла да и подняла! Сколько разговоров-то было. У-у! Да ведь я пословицу материнскую да отцовскую помню: было бы ударено, а когда-нибудь да вспухнет. Вот и вспухло, на мою же голову. Теперь как вспомнишь, так интересно становится. Не знала я тогда, что сто раз права была. То есть знала, но как-то по-другому, молодо знала, что ли. И теперь ведь еще такое случается. А не надо бы!..

И вот мы проходим с Фаиной Васильевной такой знакомый, недлинный путь от ее дома до бывшего завода имени Куйбышева, ставшего теперь цехом гигантского Нижнетагильского металлургического комбината имени В. И. Ленина. Середина июня на Урале полна капризов природы — резких колебаний температуры, переходов от дождя к ослепительному солнечному небу, знобкому северному ветру, к короткому затишью, когда кажется, что земля прислушивается к подземному пульсу и, успокоенная, продолжает свое неизбывное вращение, и там, на Севере, как сказано в песне, белые медведи трутся боками о земную ось. Но говорят, что их осталось очень мало, белых медведей…

Нам повезло: день был сияющий, солнечный, и по небу плыли редкие пушистые облачка. Пересекаем парк с фонтаном, у которого резвятся малыши, выходим на Театральную площадь, где высится памятник создателям первого в России паровоза, умельцам Черепановым. А дальше — остатки тяжелых одноэтажных каменных строений времен первых Демидовых, со стенами метровой толщины, с решетками из железных ершей в приземистых окнах.

В парке имени Бондина мы несколько минут молча стоим у памятника Алексею Петровичу, слесарю железнодорожных мастерских, известному уральскому писателю-самородку, подвижнику труда рабочего и писателя.

И вот сверкающая гладь огромного заводского пруда, по глади которого скользит белокрылая яхта с косо поставленным парусом.

Мощные стены и купола старого собора, с насквозь пробитыми проемами окон, с вековым налетом неистребимой ржавчины, по-прежнему высятся на дальнем холме за прудом. Правее, на облысевшем холме, над пестрыми улочками Гальянки, высится строгая и вместе с тем такая домашняя, знакомая часовенка, около которой много лет стояла вышка телевизионного ретранслятора, что все эти годы была как бы символом города, соединившим старое и новое, советское.

А еще чуть правее, у окончания пологого зеленого склона, вот уже два века дымится завод, и две его небольшие доменки, как и встарь, все еще выдают чугун особой марки, где работала Фаина Васильевна.

Еще правее — срезанная вершина горы Высокой, которая теперь уже и не гора вовсе, а глубокое дупло титанического зуба, из которого вычерпано все: высокосортная железная руда, международная слава марки «старого соболя», клейма, что ставилось на слитках нижнетагильского железа, бессонный труд мальчишки, Героя Труда Димки Пестова, который тридцать лет просидел за рычагами горного экскаватора, награжден несколькими орденами Ленина и навечно вписан в память тагильчан, прошлое и настоящее уральского города. Правее горы Высокой — мощный копер рудодобывающей шахты, с новейшим электронным оборудованием, дающей руду особого качества.

Не хватит никаких страниц, чтобы описать, что расположено еще правее этой шахты. Там — наше светлое будущее.

Прошу на прощание Фаину Васильевну написать несколько слов. Она соглашается.

«Повесть М. Лаптева не точная копия моей жизни. Но это правдивый рассказ обо мне, моих современниках, о нашем времени. Это было нелегкое, но памятное время. И я счастлива, что принадлежу этому героическому времени.

Фаина Шарунова».