ГЛАВА ВОСЬМАЯ

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

…Утро началось как будто неплохо. Но есть такая примета: если с утра хорошо, то к вечеру или даже раньше обязательно случится какая-нибудь неприятность.

После завтрака, когда прошел обход, Фаина попросила пожилую санитарку Степаниду Ивановну помочь ей поработать руками. Превозмогая боль, не обращая внимания на выступавшую кровь, Фаина сопротивлялась усилиям Степаниды Ивановны, тренируя ослабшие за время неподвижного лежания мышцы. Степанида Ивановна рассказывала что-то, но Фаина плохо слушала ее.

— Это что еще такое? — загремел вдруг в палате высокий, возмущенный голос Михаила Васильевича. — Кто разрешил, кто назначил эту, с позволенья сказать, гимнастику?

Степанида Ивановна согнулась, как под ударом, и не могла вымолвить ни слова.

— Марш из палаты! — закричал главврач. Санитарка, несмотря на преклонный возраст, поспешно выбежала.

— Не виновата она, Михаил Васильевич, — сказала Фаина и просяще посмотрела на него. — Это я ее упросила.

— Зачем вы это делаете? Это неразумно, преждевременно! Вы все испортите.

— На завод надо скорее, — тихо ответила Фаина, — к домне.

Привыкнув за долгие годы работы в больнице ко многому, тут Михаил Васильевич схватился за голову:

— Вы думаете, о чем вы говорите? Нет, это прямо флагеллантка какая-то. Фанатичка.

А Фаине почему-то стало весело. То ли от непонятных, может быть, обидных слов, то ли оттого что гнев Михаила Васильевича не испугал ее. Увидев улыбку Фаины, главврач махнул рукой и пошел из палаты.

— Да, — вернулся он, что-то вспомнив, — с завтрашнего дня вам разрешается принимать посетителей.

Санитарки рассказывали Фаине, что несколько раз пыталась проникнуть к ней сестра Вера. Но ее не пускали, потому что главврач строжайшим образом запретил всякие посещения. Фаина стала думать о Вере…

…Осенью двадцать четвертого года Фелька побывала у матери, в Николо-Павловке. Ей шел десятый год.

Той же осенью мать второй раз вышла замуж. Отчим, Герасим Иванович, не понравился Фельке. Был он большеносый и угрюмый. Недавно у него умерла жена. С Герасимом Ивановичем в семью Шаргуновых пришел и его двенадцатилетний сын Венка. Был он уменьшенной и бледной копией отца. Такой же молчаливый и большеносый. Но в школе учился хорошо, его ставили в пример другим. Герасим Иванович, подвыпив, только об этом и говорил. Гордился наследником. Голодные годы миновали, жить стало полегче. Отдали замуж вторую Фелькину сестру, Верку. Сенька, брат, подрос, стал здоровенным парнем. Работа в деревне ему не нравилась, и он все поговаривал, что уйдет в город, пойдет ломщиком в гору Высокую, будет кайлить руду. Говорят, ломщики при советской власти стали хорошо зарабатывать. Только вот лошадью бы еще обзавестись, тогда совсем хорошо стало бы. Знай катайся на таратайке с рудой от горы до завода и обратно. Школу первой ступени в своем селе Сенька закончил. Дальше бы надо учиться, но для этого необходимо ехать в город, искать квартиру. А кто кормить будет? Кормить в городе Сеньку было некому, а идти в няньки, как Фелька, он не мог. Все-таки парень. Пока что ходил к сапожнику Валитову, в татарский край села, в Шайтанку, помогал там и приучался к ремеслу.

Веркиного мужа звали Егором. Он был старше Верки на десять лет и носил пушистые рыжие усы. Работал в горе Высокой, старшим в артели ломщиков. На Гальянке у него свой дом, куда он и увез Верку. Егор-то и сманивал Сеньку податься в ломщики.

Теперь у Фельки была на Гальянке родная сестра, как будто частичка родительского дома перенеслась поближе.

Фелька опять стала жить у Клементьевых…

Боязно девчонке входить ранним утром в большой темный хлев. От мороза потрескивают углы, в объедках сена шуршат мыши, тяжело вздыхает в темноте корова. В самом темном углу прячется кто-то большой. Фельке вспоминаются страшные рассказы про чертей, которые живут в бане. Сразу приходит на ум, как на спор бегала ночью в селе мимо бани. Издалека разбегалась и неслась, что есть духу, мимо тусклого маленького оконца. Ноги у Фельки отрывались от земли, казалось, летит по воздуху. Баня только глухо ухала вслед…

Фелька начинала мычать пришедшую на ум частушку, гремела ведром и вешала как можно выше фонарь, который почему-то назывался «Летучая мышь». Свету становилось побольше. Она доила корову, задавала сено, потом носила сено овечкам, бежала на кухню за теплым пойлом для свиней.

После ранней утренней работы спать не хотелось. Ленька еще не проснулся, значит, есть время посидеть с тетрадкой и карандашом. Тетрадку, карандаш и букварь перед самым ее отъездом в Тагил купил Фельке отчим — Герасим Иванович. Он и выучил Фельку складывать буквы, немного писать.

Фелька жила теперь у бабушки в пропахшей травами комнатке. Бабушка Ульяна — это мать хозяина Глеба Ивановича. Она добрая и не мешает Фельке заниматься. Подойдет, заглянет через плечо в тетрадку или букварь.

— Учись давай, сиротинка моя, золотиночка. Небось человеком станешь. Я-то так, подписываться только умею. А теперь время другое. Гли-ко, все учатся…

И керосину ей не жалко, можно было вечером почитать растрепанную книжку про Робинзона Крузо или сказки. Только вот мешала Фелька бабушке спать. Спали-то они на одной кровати.

Днем, как всегда, Фелька помогала глухонемой Нельке прибираться по дому, следила за печкой и плитой и возилась с подрастающим Ленькой.

К лету Фелька заметно вытянулась, стала угловатой, как все подростки. Теперь она бойко читала, писала матери письма. Перечитала все книги, которые были в доме Клементьевых. Только книги по железному делу были под строгим запретом Глеба Ивановича.

На склоне Заячьей горы опять паслись телята. У Фельки появились новые подруги. И разговоры пошли другие. Про училище, про работу за деньги. Изредка на полянку приходила Валя. Она была постарше и носила красную косынку. Ходила в техническое училище. Там, как она говорила, из них делали рабочий класс: учили штукатурному и малярному делу, рассказывали о глинах, алебастре, сортах цемента, красках. Валя получала стипендию, но скоро должна была пойти на практику. А это все равно что работа, и там все получают деньги. Не так много, не как настоящие рабочие, но все же больше стипендии. А сейчас у Вали были каникулы, вот она и ходит на лужайку с теленком.

Однажды Фелька попросила у Вали красную косынку и маленькое зеркальце. Она повязала косынку концами на затылок и долго смотрелась в зеркальце.

— Тебе идет, — сказала Валя. — Ты в ней — настоящая комсомолка.

С тех пор Фелька решила про себя, что надо как-то уйти от Клементьевых и поступить в училище. Ведь Валя еще рассказала, что там для тех, у кого в Тагиле нет своего дома, есть общежитие, им дают спецовку и кормят в столовой. А платить за это надо из стипендии. Денег, правда, совсем почти не остается, зато живи на всем готовом. Фельке даже сниться стало, как распрекрасно заживется ей в техническом училище. А главное — будет у нее своя красная косынка. Такая же, как у Вали, только совершенно новая.

Как-то в конце Валиных каникул они сидели на теплом камне и говорили, что надо Фельке сходить с Валей к директору училища и поговорить насчет устройства.

Заговорившись, они не обратили внимания на шум в конце поляны. Крики стали ближе, и Фелька увидела, как девчонки и мальчишки с визгом, врассыпную бежали к ближним улицам Гальянки. За ребятишками скакали телята с обрывками веревок на шеях. Раздался короткий низкий рев, и девчонки увидели громадного черного быка. Пригнув к земле рога и крутя хвостом, он бежал на них. Впереди мчался с отчаянным ором золотушный Коська. Глаза у него были вытаращены, не различая ничего, он несся прямо на камень…

Валя побледнела, прыгнула за камень и со страхом выглядывала: что будет? Фелька схватила длинный ивовый прут и бросилась к Коське. Сшибла его с ног, с силой хлестнула быка по голове и отскочила в сторону. Бык вроде бы споткнулся, поднял голову, и Фелька увидела страшные, налитые кровью глаза. Бык скребнул передним копытом землю. Полетели вверх комья глины, трава, мелкие камушки. Фелька увернулась и хлестнула быка по спине. Бык неуклюже развернулся и как-то боком поскакал за Фелькой.

— Косынку, косынку сними! — кричала Валя что есть мочи, бессильно прыгая у камня. — Косы-ынку-у!..

Фелька вспомнила, что на ней красная косынка и сдернула ее. Бык остановился, поддел рогом красный лоскут и бросил его себе на спину. Потом заревел и стал опять копать землю. С окраинной улицы бежали мужики с веревками в руках. Бык взбрыкнул, словно отгоняя назойливого паута, махнул хвостом и затрусил от Фельки.

Когда подбежали мужики, бык спокойно стоял, угрюмо наклонив голову, Фелька сидела на траве и плакала. Она только теперь испугалась и почувствовала усталость.

Вечером к Фельке заявилась сестра Верка и принесла ситцу на платье. Бык-то ихний был. Фелька его немножко знала, отчасти поэтому и не струсила. Вообще-то он был смирный, но что-то с ним сделалось.

Пришла и Валя, принесла две книжки, по которым училась сама. И это очень понравилось Фельке. Даже больше чем ситец на платье. И все Фельку хвалили, восхищались смелостью и смеялись над бедным Костей, которого чуть не проткнул рогом черный бык. Фелька весь вечер не могла успокоиться, даже спать легла с Валиной книжкой. Бабушка Ульяна долго ворочалась на краешке кровати, ей мешал свет, а Фелька все читала. Сон никак не шел.

Фелька переворачивала страницу за страницей, не вполне понимая, что там написано. Ей виделись лоснящиеся бока, комья земли и бычьи глаза, налитые кровью. Забывшись, она неловко повернулась и с ужасом поняла, что уснувшая бабушка повалилась с кровати. Фелька подпрыгнула, хотела ее поймать, но было уже поздно. Загремела опрокинутая табуретка, и бабушка Ульяна шлепнулась на пол.

— Ох, паралик тебя расшиби, неусыпа! Вот ведь полуношница… Ой-ой-ой!.. Поясницу-то так и перешибло.. Ох, чтоб тебя, согрешила я грешная… Вот ведь кобыла голенастая, столкнула-таки…

Бабушка Ульяна, кряхтя и охая, взобралась на кровать. А Фельку начал душить неудержимый смех. Она закусила угол подушки и тряслась от хохота, представляя, как бабушка Ульяна падает с кровати.

— Она еще и смеется, греховодница! Ух, вот я тебя…