XVIII. В Австралии. Нелли Мельба

XVIII. В Австралии. Нелли Мельба

На этот раз я действительно могла сказать, что забралась на край света. За исключением эпизода с Пирипиккио плавание наше прошло очень хорошо. Каждый день на пароходе устраивались концерты, веселые пиршества, и я часто пела перед коллегами.

Побывав в Адене и на чудесном острове Цейлон, где я впервые встретилась с чарующим Востоком, мы наконец прибыли в первый австралийский порт Фримантл, который находится в нескольких милях от прелестного города Перта с его живописной Свен Ривер — рекой черных лебедей…

В те годы в Австралии гремела слава певицы Нелли Мельба, уроженки Мельбурна, ставшей поистине мировой знаменитостью. Обладательница удивительно сочного лирического сопрано, она была стройной и изящной женщиной. К тому времени ей было уже больше пятидесяти лет, но она по-прежнему с успехом пела на сцене крупнейших театров. Кроме того, она входила в правление антрепризы «Вильямсон-Мельба», которая фактически монопольно распоряжалась оперным театром страны.

Я слышала многих крупнейших певиц, но голос Нелли Мельба отличался редкой красотой, и ее артистическая карьера была блистательной. Незабываемы ее выступления в «Богеме», «Травиате», «Фаусте». Чарующими трелями Нелли Мельба пленяла зрителей многих стран. Широкой известностью пользовались ее концерты в лондонском «Альберт-холле». А по горделивой осанке и манерам она была поистине королевой.

Когда я, заранее разрекламированная ловкими пресс-агентами, ступила на землю Австралии, великая певица, возможно, опасалась моих покушений на ее славу. Но после первой же встречи всякие подозрения и недоразумения между нами исчезли.

Наша труппа дебютировала в театре Мельбурна оперой «Богема». Партию Мими исполняла Нелли Мельба; эту честь замечательная австралийская певица безусловно заслужила.

Я устала с дороги и, честно говоря, охотно бы отдохнула, тем более что на следующий вечер мне предстояло петь Лючию. Но мистер Тейт заставил меня надеть лучшее вечернее платье и отправиться с ним в театр.

Мне была отведена ложа первого яруса, вся в цветах, украшенная белыми, красными и зелеными лентами.

Публика Мельбурна отлично понимает музыку, она с глубоким вниманием слушала пение Мельбы, которая, несмотря на свой возраст, сохранила редкую красоту и выразительность голоса.

Помнится, лет десять назад мой друг журналист Альберто Бертолини в одном из своих репортажей рассказал о посещении Лилидальского кладбища, где похоронена Нелли Мельба. На ее могиле высечены на мраморном памятнике грустные слова Мими из третьего действия: «Addio senza rancor».[8]

А в тот вечер Нелли Мельба, верно, в сотый раз исполняла партию Мими. Зрители уже заметили меня и с любопытством разглядывали молодую итальянскую певицу. Перед началом второго действия в переполненном зале раздались громкие рукоплескания.

Я крайне удивилась, а сидевший рядом со мной Тейт поспешно сказал:

— Встаньте, Тоти. Это вам аплодируют.

Я в смущении поднялась и неуверенно поблагодарила зрителей. За сценой Мельба спросила, кому адресованы аплодисменты. Ей ответили, что это приветствуют Тоти Даль Монте. Думаю, такая новость не доставила ей особого удовольствия.

На следующий вечер я пела в «Лючии ди Ламмермур». Уходя после первого действия за кулисы, я заметила, что в ложе у просцениума сидит Нелли Мельба. У меня создалось впечатление, что она внимательно следила за мной и вслушивалась в каждую ноту. Вот окончилась сцена безумия. И тут случилось нечто невероятное. Обычно такая сдержанная и чопорная мельбурнская публика, забыв о правилах хорошего тона и благоразумия, начала неистово аплодировать, да так долго, что пришлось прервать спектакль.

Тогда Нелли Мельба, в своем роскошном вечернем туалете, с бриллиантовой диадемой на голове, царственной походкой прошла на сцену и протянула мне чудесный букет цветов. Потом она обняла меня и сделала зрителям знак умолкнуть. В наступившей тишине Мельба сказала:

— Это я привезла ее вам.

Пусть будет так, хотя, по правде говоря, она до этого никогда меня не видела и не слышала.

Все последующие дни Нелли Мельба была со мной бесконечно мила, и между нами установились самые дружеские отношения.

Несмотря на это, журналисты распространили легенду о своеобразном соперничестве между австралийской примадонной и «итальянским соловьем». Критики прибегали к довольно искусственным сопоставлениям, обычно в мою пользу. Словом, делалось все, чтобы нарушить добрые отношения между нами.

Я уже говорила, что Нелли Мельба приближалась к закату своей славы, я же была почти в самом расцвете моей артистической карьеры. Поэтому тут не могло быть и речи о каком-либо сравнении, но печать сделала свое дело, как я ни старалась избежать даже намека на какое-либо соперничество. К тому же я вообще отношусь резко отрицательно ко всякого рода «турнирам» между певцами.

На одной из подаренных мне Нелли Мельбой фотографий есть такая надпись: «Дорогая Тоти, Вы прекрасная артистка, и Вас ждет великий успех, чего я Вам от всей души желаю. Нежно Вас обнимаю».

* * *

После Мельбурна мы со все возрастающим триумфом гастролировали в Сиднее, Аделаиде, Перте. В течение немногим более четырех месяцев мы дали восемьдесят шесть спектаклей, проехав тысячи километров по бескрайним равнинам. Это был настоящий подвиг.

Кстати, по поводу моего мнимого соперничества с Нелли Мельба хотелось бы рассказать такой эпизод.

Спустя несколько лет, находясь в Лондоне и беседуя с одним приятелем, я вдруг слышу:

— Надо думать, ты уже побывала на своей комедии?

— На моей комедии? О какой комедии ты говоришь?

— Как? Разве ты не знаешь, что на тему твоего соперничества с Мельба один ее друг, журналист, написал музыкальную комедию. Она с успехом шла в Австралии, а теперь пойдет и в Англии.

Я решила поподробнее разузнать о содержании этой комедии, а если удастся, и посмотреть ее. К сожалению, у меня так и не нашлось для этого времени. Впрочем, может, это даже к лучшему — боюсь, что знакомство с комедией вызвало бы у меня досадное чувство. Закончив в октябре триумфальное, но и очень утомительное турне по Австралии, я дала согласие выступить в Соединенных Штатах.

Вся труппа отправилась в Италию, а я из Сиднея отплыла в незнакомую мне Северную Америку. Ближайшей целью моего путешествия был шумный Чикаго, где меня ждали зрители самого крупного в городе театра «Аудиториум».

* * *

5 декабря 1924 года я пела в «Лючии». Партия Эдгара была поручена тенору Кортису, дирижировал маэстро Джорджо Полакко. Успех был полный. То же повторилось и после выступления в «Риголетто», где моим партнером был баритон Формики. Затем последовали два концерта в том же Чикаго и в Нью-Йорке.

Если Чикаго поразил меня учащенным пульсом своей жизни, то Нью-Йорк ошеломил совершенно — настоящий конгломерат гигантских зданий, построенных, казалось, для циклопов.

Меня пригласили петь в театре «Метрополитен» в двух операх — «Риголетто» и «Лючия ди Ламмермур». Должна признаться, я была немного взволнована, даже испугана, ведь «Метрополитен» пользовался славой огромного первоклассного театра, а нью-йоркские зрители считаются весьма избалованными.

Тем большей радостью явились для меня незабываемый восторженный прием, устроенный мне публикой, и единодушная высокая оценка критики.

Надо сказать, что в «Риголетто» были заняты лучшие певцы. Главную роль исполнял баритон Де Лука, роль герцога Мантуанского — Лаури-Вольпи, дирижировал маэстро Туллио Серафин, который всегда относился ко мне с отеческой добротой. Именно он сказал однажды:

— Твоей наставницей, милая Тоти, наверно, была сама мадонна. Ведь только мадонна может научить столь божественному пению.

Успех в «Метрополитен-опера» принес мне контракт на концерты в Бостоне, Индианополисе, Вашингтоне, Кливленде и Сан-Франциско. Театр Кливленда, рассчитанный примерно на десять тысяч мест, по-моему, самое большое в мире театральное здание. И вот там я пела Розину в «Севильском цирюльнике». Проживи я еще сто лет, мне не забыть этого выступления.

Мне, такой маленькой, было странно и чуть страшновато петь в необъятном, переполненном до отказа зале. Вместе со мной выступали баритон Римини, американский тенор Хаккет, довольно известный в Италии, и архизнаменитый бас Шаляпин, непревзойденный дон Базилио. Тогда-то и зародилась моя дружба с великим русским артистом, которая сохранилась до самой его смерти.

Гигант исполинского роста, он сразу же стал ласково называть меня уменьшительным «Тотина», «Тотарелла». Впоследствии он не раз рассказывал мне о своей удивительной скитальческой жизни и давал множество драгоценных советов. Человек он был оригинальный, подлинный гений; его воплощение многих оперных героев, собственноручный грим, костюмы служили образцом и бесценной школой для нового поколения певцов. Это был великий, законченный артист.

Шел 1925 год, а примерно за год до моего приезда в Америке появилось новое могучее средство распространения музыки — радио. В необъятной стране, раскинувшейся от Атлантического до Тихого океана, все словно обезумели от этого открытия.

Вернувшись из Кливленда после блистательного выступления в «Севильском цирюльнике», я вместе с Де Лука получила приглашение выступить в концерте по радио, что весьма способствовало росту моей популярности в Северной Америке.

* * *

23 февраля 1925 года, после одиннадцати месяцев жизни вдали от родины, я села в Нью-Йорке на крупнейший океанский пароход «Левиафан». Мне не терпелось вернуться домой, к моим дорогим родным и друзьям.