Глава 5

Глава 5

Рассказ Ричарда

В романе Стивена Кинга «Мизери» есть такая сцена: герой просыпается и понимает, что у него безумно болят лодыжки — хозяйка дома, где он оказался, раздробила их молотком. Когда я в интенсивной терапии больницы Лидса метался между комой и сознанием, в памяти все время вставала эта сцена. Я видел медсестру с пластмассовой чашкой. Я не мог понять, кто она такая, откуда здесь взялась, почему я лежу в кровати. Она протянула мне чашку. В ней был морфий. Хотел ли я его?

В книге Стивена Кинга герою дают морфий, чтобы приглушить боль. Поэтому именно эту сцену я и вспоминал. Этот мужик с перебитыми ногами сравнивал свою боль с черными кусками дерева, торчащими из моря — у самого берега. Морфий — как море, он смывает боль, прячет ее. Я подумал, какая это замечательная метафора. И тут медсестра поднесла чашку к моим губам. Морфий смыл боль, которая меня мучила, и я снова отключился.

На земле мне было не страшно. Тропинка вела вперед, приглашая пойти по ней. По обеим сторонам дороги вздымались горы, между которыми раскинулись прохладные долины. Все это напоминало мой любимый Озерный край. В траве покачивались на бархатных стеблях цветы. Над головой раскинулось голубое небо. Кругом стояла упоительная тишина, и только легонько шелестела на ветру трава. Я был совершенно счастлив и никак не желал слушаться тех людей, которые не хотели, чтобы я уходил. Они сердились на меня все больше и больше. Минди тоже разозлилась. Поэтому я послушался и сделал то, что мне велели. Я вернулся.

Минди на самом деле разозлилась. Я этого не знал, но, оказывается, она стояла надо мной и орала. Потом мне рассказали, что поначалу дела обстояли плохо, и Минди спросила у медсестры, можно ли на меня покричать — чтобы я отреагировал. Та сказала, что это может помочь. Тут Минди как начала вопить! Это меня и вернуло. Показатели улучшились. Я хоть и был по-прежнему без сознания, но мне полегчало.

Я смутно помню, что происходило в больнице Лидса. Я обязан этим людям жизнью, но не помню, как они за мной ухаживали. Время, проведенное в коме, — это совершенно особое время. Мне рассказывали, что я просыпался, но я не мог отличить сна от яви. Это была жизнь между двумя мирами.

Кровать мне нравилась. В ней было приятно лежать. Но я пережил тяжелую аварию. Мне было легче просто поверить в это. Потому что никаких доказательств этому я не находил. Да, я, судя по всему, находился в больнице, но при этом не было никаких подтверждений тому, о чем говорила Минди. Я мог двигаться, боли я не испытывал, все было в норме. Только одно было странно: мне все время хотелось спать. И я спал.

Потом я начал вспоминать. Что-то случилось с машиной. Я пытался выправить ситуацию. Что-то было не так с рулем. Помню, мне показалось, что я проиграл эту битву. Мне оставалось только одно — умереть. Но я не умер. Я повредил мозг. Повредил то, в чем, собственно, и заключался весь я.

Это очень чувствительный орган. Мне оставалось только думать. В голове мелькали какие-то разрозненные картинки. Меня закинуло обратно в ту пещеру, из которой я вышел, и я сидел в темном углу. Мне нужно было набраться сил. Мне нужно было спать. И я спал.

Минди снова со мной заговорила. Машина попала в аварию, и я повредил голову. Я держал ее за руку — или она меня, — и мне было грустно. Но теперь я ей верил. Я был в больнице. Я был пациентом. Меня кормили. Я спал, когда хотел. Приходила медсестра, тыкала меня иголками, но это было малой платой за то, что я оказался в центре внимания.

Взревел реактивный двигатель. Прямо у меня в голове. Вокруг меня было много людей, и все они делали что-то очень важное. Минди была со мной. Были еще какие-то люди. Я снова оказался в команде. Здорово! Двигатель гудел все громче.

— Последнее, что я помню, — это рев двигателя, — сказал я. Кто-то засмеялся. Я хвастался. Приятное ощущение. Я попал в аварию на автомобиле с реактивным двигателем. Поэтому меня и погрузили в вертолет. А потом — ничего.

Короткие вспышки сознания стали потихоньку выстраиваться в картинку, которую я пытался осмыслить. Наконец, через две недели после того, как я сел в ту машину, я осознал, что попал в аварию. Минди объясняла мне это снова и снова, а я ей долго не верил. Но в больничной палате в Бристоле я все-таки принял это. Я чувствовал свою вину за аварию. Может, я сделал что-то не так? Может, все случилось из-за меня? Я поехал слишком быстро? Но теперь я хотя бы поверил тому, что говорила Минди. И разобраться в случившемся было уже проще.

В конце концов оказалось, что принять все не так уж и сложно. Если последнее, что ты помнишь, — это рев двигателя, а потом ты мчишься в драгстере со скоростью 300 миль в час… то нечего удивляться, что ты через пару недель выходишь из комы в больнице. Куда труднее, если больной выходит из комы и не узнает женщину, про которую все говорят, будто это его жена, а он помнит только, как мальчишкой ездил на велосипеде за хлебом. Мне было легче: я получил травму при столь необычных обстоятельствах, что мне легче было примириться с действительностью.

Минди была со мной постоянно, и я привык рассчитывать на нее, как рассчитываешь на воздух и воду. Она не просто поддерживала меня, она была моей опорой, моей защитой. Она была моим переводчиком, помогала мне освоиться в одолевавших меня чувствах. Могу только представить, чего ей это стоило. Когда она уходила, я не мог справиться ни с чем. Ей приходилось жить за нас обоих.

До этого я попадал в больницу только однажды — шестилетним мальчишкой. Провел там несколько дней — мне делали операцию на ухе. На меня волнами накатывали воспоминания об одиночестве, о тоске по дому. В той больнице был старый водопровод, и в трубах по ночам что-то завывало. Три десятка лет спустя я вспоминал по ночам эти завывания. Я крепко спал и вдруг почему-то просыпался, лежал тихонько и вспоминал страхи, мучившие меня в шесть лет.

Когда я бодрствовал, то беспрестанно уговаривал врачей отпустить меня домой. Мне хотелось вернуться в ту жизнь, где я уходил на работу, а потом возвращался домой к Минди и девочкам. Память у меня еще не восстановилась. Я понимал, кто я, узнал детей, узнал родителей и братьев. Но про сегодняшнее я помнил только несколько минут. Поэтому я постоянно путался, это меня изводило, а я изводил окружающих.