В стране хваленой демократии
В стране хваленой демократии
«Зачем вы приехали в Швейцарию?» — Ни франка за дни болезни. — Встреча с А. Кесккюла в Цюрихе. — «Гражданин всего мира». — Путешествие в горы. — Знакомство с Эдуардом Хельсингом. — Нас выдворяют из Швейцарии. — Снова на Красной улице.
Прошло немного времени, и мы с Антоном пришли к выводу, что для землекопа хваленая Швейцария ничем не отличается от Харьюмааского или какого-либо другого уезда Эстонии.
Вскоре нам пришлось столкнуться и с пресловутой швейцарской демократией. Я уже говорил, что в течение последней зимы мы с Антоном мало занимались физическим трудом. Наш организм в известной степени ослаб и для такой тяжелой работы изо дня в день был недостаточно подготовлен. Особенно если учесть продолжительность рабочего дня и довольно суровые условия труда. Одним словом, через некоторое время у нас распухли суставы рук. На строительстве был свой фельдшерский пункт, и там нам выписали освобождение от работы. Ни франка за дни болезни не платили. На наш вопрос, на что же мы будем жить в эти дни, фельдшер пожал плечами и посоветовал обратиться в контору. Там чиновник учинил нам форменный допрос: с какой целью студенты приезжают в Швейцарию и берутся за грязную физическую работу? Что за республика эта самая Эстония, какие у нее отношения с Советской Россией, не даны ли нам кем-нибудь специальные задания? Мы ответили, что приехали в Швейцарию заработать денег и с этой целью поступили на работу. Что собою представляет Эстонская республика и в каких отношениях она с Советской Россией, не наше дело объяснять, за этим следует обратиться в соответствующее учреждение. От себя мы добавили, что удивлены отсутствием в их стране профсоюза, через который можно было бы наладить выплату пособий по социальному страхованию.
Служащий помолчал немного и вышел, как видно, посоветоваться с начальством. Вернувшись, он сказал, что по закону фирма не обязана выплачивать иностранцам пособие по болезни. Но, учитывая наше безвыходное положение и то, что мы направлены на строительство службой труда, они в принципе согласны выплатить нам пособие, но только с ведома службы труда. Поэтому мы вынуждены были поехать в Цюрих, к работнику, давшему нам направление.
Через некоторое время нам назначили пособие по болезни. Кажется, оно составляло 50 процентов нашего дневного заработка.
В Цюрихе мы попытались по письму Густава Суйтса найти Александра Кесккюла. Адреса его Суйте в точности не знал, посоветовав обратиться в адресный стол. Мы так и сделали и, получив адрес, отправились к «земляку». Несколько слов об Александре Кесккюла. Он был родом из Тарту, из довольно состоятельной семьи, но принимал активное участие в революции 1905 года, примыкая к левому крылу социал-демократической партии. После поражения революции уехал за границу.
Нам повезло: Кесккюла мы застали дома. Жил он в хорошей квартире, обставленной стильной и, как нам показалось, дорогой мебелью. Хозяин был одет «с иголочки», имел весьма холеный вид. Он тут же прочитал письмо Густава Суйтса и, к нашему удивлению, произнес одно-единственное слово: «Подонок!», относящееся, несомненно, к автору письма. Заметив наше недоумение, Кесккюла спросил, в каких мы отношениях с Густавом Суйтсом и вообще кто мы такие и что нам надо в Швейцарии. По-эстонски он изъяснялся совершенно чисто, без акцента и, как нам показалось, располагал достаточно богатым запасом слов. Мы с Вааранди рассказали, кто мы, каковы наши политические взгляды и зачем приехали в Швейцарию. Кесккюла слушал нас с явным любопытством и, прервав, заметил, что для органов безопасности швейцарского государства, несомненно, большая неожиданность, что иностранные студенты приезжают в их страну в качестве строительных рабочих. Неожиданность с вопросительным знаком. Они, продолжал хозяин, несомненно, считают нас агитаторами, подосланными Советской Россией или еще кем-нибудь в том же роде. Особенно этот костюм — Кесккюла указал на мою одежду — здесь явно должен казаться необычным и вызывать удивление. На мне была блуза из черного сатина, какие когда-то носили в России левые студенты — социал-демократы. Я, конечно, носил ее не из политических соображений, а потому, что она стоила дешево, была мне по карману.
Кесккюла выразил уверенность, что нам запретят здесь работать и выставят из страны — это вопрос времени. Швейцария выглядит очень демократической страной, но здесь ненавидят коммунистов и стараются от них избавиться. Сочтя эту тему исчерпанной, он перешел к другой, обрисовав нам положение в Эстонской буржуазной республике. Слово «подонок» было у Кесккюла в ходу. Им он называл и руководящих деятелей Эстонского буржуазного государства. Он подробно объяснил нам свою позицию, сказав, что хотя сам родом из Эстонии, но не принял ее подданства. Находясь в принципиальной оппозиции ко всем деятелям буржуазной Эстонии и будучи лицом без подданства, так сказать, гражданином всего мира, он направил два меморандума: один — президенту Соединенных Штатов Америки, другой — в Лигу наций. Кесккюла показал нам копии, объяснил в них, что не желает быть подданным буржуазной Эстонии в знак протеста против царящего там белого террора, который никак не согласуется с общепринятыми демократическими нормами.
По словам Кесккюла, он вошел в Лигу Наций с рекомендацией о выдаче лицам, подобным ему, международного паспорта. В своем меморандуме на имя президента Соединенных Штатов Америки он описал положение в буржуазной Эстонии, подчеркнув, что создание карликовых государств вообще есть шаг назад в истории человечества. Карликовые государства лишены возможности независимого экономического и политического существования, поэтому они и применяют такие недопустимые в цивилизованном мире формы борьбы, как террор. Подобное образование нельзя признать нормальным государством. Под влиянием его меморандума Соединенные Штаты Америки якобы и не признали до сих пор Эстонскую буржуазную республику де-юре. Кесккюла сказал нам, что является решительным противником буржуазной Эстонии и не намерен в ближайшее время менять своей позиции.
Из этих и некоторых других высказываний Кесккюла у нас создалось впечатление, что мы имеем дело с весьма знающим человеком. Кесккюла не скрывал, что у него высокое мнение о своей персоне, как исключительной личности. Прощаясь, Кесккюла выразил желание еще раз встретиться с нами, обещал познакомить нас с одним революционером — выходцем из Эстонии, работающим сейчас печатником. Мы согласились.
Постепенно мы узнавали Швейцарию, начиная от номеров в чистеньких гостиницах с благочестивыми библейскими стихами на стенах и кончая поистине прекрасными горными ландшафтами. Страна очень красивая, своеобразная и интересная. Нам, выходцам из деревни, хотелось познакомиться с швейцарской деревней. Решили сделать это в одно из ближайших воскресений, воспользовавшись обычным туристским маршрутом. Мы пустились в путь рано утром. Прошли поселок, который, по нашим понятиям, был деревней, архитектура домов была весьма своеобразной — нижний этаж представлял собою хлев и рабочее помещение, второй был жилым. Такие деревянные дома в немецкой Швейцарии преобладали. Поселок производил впечатление мирного селения с веками установившимся укладом жизни. Кругом чистота, люди подтянутые, сдержанные, услужливые, особенно по отношению к туристам, которые приносили местным жителям кое-какой заработок.
Мы довольно бодро шагали в гору. Дорога временами как бы поворачивала назад, шла отлого, потом снова устремлялась вперед и ввысь. Идти так легче, зато к цели приближаешься слишком медленно. К обеду мы поднялись всего метров на девятьсот. Здесь среди лугов стоял домик пастуха. В нем, по-видимому, жила переселившаяся на лето в горы крестьянская семья. В центре дворика, окруженного деревянной изгородью, грелась на солнце свинья. Прислонившись к ней, спали двое ребятишек годиков двух-трех. Они были немногим чище, чем их соседка. Мы вошли в домик, скорее, в хижину. Пол в ней оказался земляным, большую часть помещения занимал очаг, над которым висел большой котел, очевидно, для варки сыра. Обстановка в комнате была бедная — стол, скамейки из грубых досок, но довольно чисто. На стенах висели большие тарелки. На наш вопрос, нельзя ли получить молока, хлеба, сыру, нам ответили, что можно. И тогда из другой двери появилась девушка лет двадцати. Она была в брюках и не отличалась красотой, а также чистотой рук. Она принесла нам молоко в жестяном штофе, хлеба, сыру и масла, поставив все на стол. Мы, сильно проголодавшись, набросились на еду. Наливая молоко, мы увидели на дне штофа то ли грязь, то ли коровий навоз. У нас сразу отпала охота допивать молоко, хоть оно и было вкусное. Мы быстро расплатились и ушли с мыслью, что в образцовой Швейцарии, столь любезной сердцу Михкеля Мартны, жизнь трудового человека одинаково тяжела и в городе, и в деревне…
Антон Вааранди все мечтал познакомиться с новейшими достижениями швейцарской педагогики. С этой целью он решил съездить в Цюрих. Заодно он хотел узнать, состоится ли обещанная Кесккюла встреча с эстонцем-печатником. Поездка состоялась. Вааранди сообщил мне, что о швейцарской педагогике ему стало известно столько, сколько ему, как иностранцу, сочли нужным рассказать.
Между тем наша любознательность, как видно, обратила на себя внимание фирмы. В беседах с рабочими мы говорили, что отсутствие профсоюза укрепляет монопольное положение фирмы, отдает рабочих в ее полную власть. И вот однажды нас известили, что мы должны явиться в полицейский участок. Полицейского на месте не оказалось, и пришлось идти к нему домой. Нас встретил уже пожилой человек в штатском. Он заявил, что на основании соответствующего закона Швейцарской республики нанимать нас на работу запрещено. Это же было вписано красными чернилами в наши паспорта, которые у нас отобрали еще раньше. Мы стали протестовать, но полицейский только пожал плечами и вручил нам паспорта, заявив, что остальное его не касается.
Мы собрали вещи, получили расчет и, подсчитав свою наличность, пришли к выводу, что на эти деньги сможем купить билет до дому. В Швейцарии мы пробыли почти месяц.
В Цюрихе мы отправились к Александру Кесккюла и все ему рассказали. Он, как обычно, поругал власти, соединился с кем-то по телефону, а закончив разговор, сказал, что мы можем сейчас идти к его приятелю, тот дома. Из-за конспирации Александр Кесккюла велел нам выйти из дома позже его и на улице держаться за ним на расстоянии видимости.
Мы подошли к небольшому дому, поднялись на мансарду, где занимал комнату Эдуард Хельсинг. Выходец из Эстонии, бывший революционер, он после поражения революции 1905 года и блужданий по белу свету в конце концов осел в Швейцарии, поступив здесь в типографию. Как он объяснил, квартиры в Швейцарии дороги, жизнь тоже дорогая, безработицы вроде бы нет, но, если потеряешь работу, новую найти не просто, даже специалисту. Положение трудящихся нелегкое, особенно трудно рабочим, которым надо содержать семьи. Одним словом, в Швейцарии рабочему живется не лучше, чем где бы то ни было. Иностранные изделия сильно конкурируют с местными, сбивают цену. Часовая промышленность, в которой преобладает ручной труд, правда высокой квалификации, ведет упорную борьбу за свое существование. Владельцы предприятий перекладывают убытки на плечи рабочих, снижая заработную плату. Поскольку рабочие организованы не очень хорошо, а в отдельных отраслях промышленности даже совсем плохо или вообще не организованы, то, конечно, капиталистам это сходит с рук. Все это совпадало и с нашими впечатлениями о Швейцарии.
Мы рассказали Хельсингу свою историю, достали паспорта и показали сделанные в них полицией надписи. Кесккюла был страшно зол, реагировал на это очень темпераментно.
— Вам вписывают в паспорт черт знает что, и вы смиряетесь! — возмущался он. — По этой записи можно подумать, что вы жулики, этот паспорт нельзя нигде показать без того, чтобы не вызвать подозрений.
Кесккюла заявил, что мы не должны были принимать такие паспорта, посоветовал заявить протест начальнику полиции кантона и просить его оставить нас в Швейцарии.
Наше обращение к начальнику полиции кантона кончилось тем, что нам выдали бумагу, в которой было сказано, что нам запрещено пребывать в Швейцарии по той причине, что мы, будучи иностранцами, якобы поступили на работу без разрешения.
На прощание мы еще раз встретились с Хельсингом. Он передал для своей старой матери удививший нас «подарок» — мужские носки, да и те заштопанные. Прибыв на родину, мы передали вещи по адресу. У бедной старушки потекли слезы, когда мы сказали, что эти носки ей прислал сын.
Итак, мы пустились в обратный путь снова через Германию. Вопреки предсказаниям Кесккюла никто к нашим паспортам не придирался. Оказавшись в Штеттине с билетом на пароход, мы почувствовали себя спокойно и уверенно. В Штеттине в универсальном магазине купили себе кое-что из одежды, чтобы снять ту, в которой работали на строительстве, и выглядеть приличнее.
Когда я переступил порог дома № 21 по Красной улице, то увидел отца, который сидел у стола, сжав голову руками. Услышав мои шаги, он сразу повеселел:
— Ну, здравствуй. Хорошо, что вернулся. Я уже думал, что не дождусь тебя. Столько дел по хозяйству, а силы-то нет. Теперь все лучше пойдет.
На следующий же день мы приступили к уборке сена. Весь август 1923 года я жил дома, возобновив городские знакомства, а в начале сентября надо было возвращаться в Тарту, тем более что я получил из «Рабочего подвала» весточку — меня там ждали для переговоров о работе. Перед отъездом я встретил Альму Ваарман, энергичную юную пролетарку, очень популярную среди молодых рабочих. Она сунула мне в руки пачку журналов, поручив отвезти их в Тарту для распространения среди молодежи.
В Тарту меня ждало предложение Ханса Хейдемана занять место партийного организатора по Петсеримааскому, Вырумааскому, Валгамааскому уездам. Та же партийная работа, которую я вел до сих пор, но только вести ее надо систематически, изо дня в день. Я согласился.[15]
Данный текст является ознакомительным фрагментом.