ГЛАВА 9

ГЛАВА 9

О белый домик при дороге,

Любви, поэзии приют…

«Век» и большую часть «Рабов», книги для брата негра, свои поэмы страдания и гнева, он написал в предместье Ресифе — Санто-Амаро, в белом домике, скрытом среди цветов на улице Лимы. Женщина, первая из тех, что поддались искушению его любви и отдали ему тело и душу, заполнила собою этот домик, подруга. Ее звали Идалина, она была прекрасна, у нее были нежные глаза и мягкий голос. Она любила в лунные ночи петь поэту сентиментальные баркаролы. Идалина была первой его возлюбленной.

Откуда она появилась? В один прекрасный день Кастро Алвес нашел ее, эту женщину с печальными, кроткими глазами, которые он воспел. Она была почти девочкой, чистой среди порока, веселой среди грусти. Достаточно было одного его слова, чтобы она последовала за ним. Возможно, вначале она думала, что он невинный мальчик из тех, что платонически влюбляются в куртизанок. Но потом увидела, что он мужчина, только лучше других. Мужчина, который в доступной женщине увидел робкую, хорошую девочку, мечтающую о домашнем очаге, жаждущую любви.

Она жила на нищей улице отдаленного бедного квартала. Изящная, скромная девочка с длинными распущенными волосами, в убогом, поношенном платье. Мужчины предлагали золотые горы за ее маленькое грациозное тело, за ее молочно-белые нежные плечи. И она переходила от любовника к любовнику, даже не различая их, так как сердце ее было далеко от той любви, за которую платили деньги. Она была почти девочкой и сама не знала, как это все с нею приключилось. Однажды человек прошел мимо ее двери и поманил ее в прекрасный и счастливый мир. Ей было грустно в бедном родительском доме, где хлеб добывался с трудом и радость была редкой. В печали семейной нищеты ее красота была как жизнь, расцветающая в болоте, как цветы на кладбище. За пределами ее квартала, ее бедной, скудно освещенной улицы раскинулся шумный, полный соблазнов город Ресифе, где жизнь казалась прекрасным даром. Время от времени в ее семью приходила одна женщина из города; это было праздником для Идалины: она пожирала взорами платья гостьи и втихомолку завидовала ей, мечтала носить такие же платья и быть такой же веселой.

Печальная улица засыпала в темноте, отдыхая от трудового дня, но Идалина не могла уснуть в своей девической постели. Она грезила с открытыми глазами, грезила о жизни, которая была так близко и так далеко — там, в городе; она мечтала о хорошо одетых мужчинах, о женщинах со счастливой улыбкой. Ей на роду была написана другая жизнь, город манил ее хлопанием пробок от шампанского, театральными звонками, всеми шумами, которыми полны богатые улицы и которые замирают на бедной улочке Идалины. Она открывала окно, и сквозь темноту ей удавалось различить лишь уличные фонари да звезды на небе. Она слушала шум жизни. Сердце билось сильнее, слезы катились по щекам, ее угнетала нищета.

Однажды мимо проходил человек, он не был молод, но ей показался принцем. Увидев Идалину, он понял, что нашел цветок посреди болота. Он наговорил ей всякую всячину о городе, о жизни, которая там бурлит. Он предложил взамен ее красоты подарить ей город, который падет к ее ногам. И Идалина ушла с ним, это была ее судьба.

Однако, подруга, если она и нашла цветы и смех, свет и жизнь, то не нашла радости, и сердце ее становилось все печальней. Мужчины чередовались один за другим, она им продавала свою красоту, чтобы одевать свое тело, но Идалина была создана не для того, чтобы продаваться, она хотела настоящей любви. А любви не было, возлюбленный не появлялся. Какое значение имело то, что богат дом, в котором она живет, освещена ее улица, что есть театр, что праздники столь шумны и веселы? Идалина была теперь еще несчастнее, чем на своей бедной улочке, где засыпали с наступлением сумерек и просыпались на рассвете. Там по крайней мере было время для сна, для того, чтобы мечтать о красивом, лелеять надежды.

Но вот однажды с ней познакомился юноша, чуть ли не мальчик. И отнесся к ней так, будто она была девушкой, ничего не знавшей о жизни. Он сказал ей красивые слова о ее мечтательных глазах, прочитал стихи о ее волосах. Он был почти мальчиком, но в нем чувствовался порыв большого человека. Никто еще не знал имени Кастро Алвеса, когда Идалина познакомилась с ним и полюбила его. Ему было семнадцать лет, ей восемнадцать. Но он уже был закален горьким опытом, его сердце привыкло к страданию. Он был мечтателен и добр, пылок и стремителен, он жил идеей освобождения негров. Идалина приняла юношу, как старшая сестра принимает сиро-ту-брата. И он не поколебался, когда она призвала его бросить все и укрыться в любовном гнездышке. В предместье Ресифе, среди цветов и птиц Идалина почувствовала, что в мире есть счастье, что дни прекрасны, а ночи напоены лунным светом, если он рядом с ней.

Глаза Идалины, в которых было потухла надежда, теперь потеплели. И Кастро Алвес, моя негритянка, рассказал нам об «этих мягких глазах» и об этой шее, на которой «слышен нежный перезвон ожерельевых колец». То были месяцы, когда бедная девушка пришла, наконец, в себя и поверила в красоту жизни. Этот мальчик с дерзкими мечтами, благородный и пылкий в любви, сделал так, что Идалина уверовала во всех людей и во все радости жизни. В маленьком домике в предместье началось его настоящее творчество, здесь он написал свои первые большие стихи^{33}.

«Убежище любви и поэзии» — так назвал Кастро Алвес, подруга, домик на улице Лимы. Они оба были почти детьми, и соседки, видя, как в послеобеденные часы они проходят, взявшись за руки, считали их женихом и невестой. Возлюбленным пели птички, видя их улыбающимися друг другу на широкой постели алькова. Эти месяцы любви были для поэта также месяцами работы. Он начинает писать «Рабов», ряд поэм, которые закончит впоследствии в Сан-Пауло и в Байе и которые выйдут в одном томе уже после его смерти. Насмотревшись на страдания невольников, Кастро Алвес укрылся в своем гнезде любви, чтобы иметь возможность облечь в поэтическую форму доносившиеся из сензал стенания. Он встретил на своем пути девушку, оперся об ее руку и под лаской ее взгляда начал свою поэму.

Они пришли, подруга, вместе с весной, цветами и птицами:

Они явились, распахнули окна,

И ожил дом заброшенный, пустой.

Лиан густых над крышею волокна

Нарядной им казались бахромой.

Вечером Идалина садилась за рояль, и звуки его терялись в малообитаемом предместье. Поэт, склонив голову ей на грудь, читал свои стихи. И домик сразу наполнялся образами черных- людей, призывами к жизни во имя свободы; это уже не был маленький дом в предместье — тут рождался целый мир. Какое имело значение то, что никто еще не знал Кастро Алвеса? Идалина уверена, что достаточно услышать голос поэта, чтобы полюбить его на всю жизнь; она играет для него, чтобы он отдохнул после работы. Погружает руки в густую черную его шевелюру, целует глаза, успокаивает его.

Вокруг дома поле и поют птицы. А здесь, в доме, уютно от присутствия женщины. Кажется, что Кастро Алвес забыл факультет, шум Ресифе, театры, славу, которой хотел добиться. Он только работает:

Несмелый, порою ночною

Распустится кактус в тиши;

Лишь в строфах стиха я открою

Заветные тайны души.

Ночью, при лунном свете, проникающем через окно, поэт творит. Он описывает страдания своих братьев, создает бессмертную поэму:

Творит он с челом воспаленным,

Избранник прекраснейших муз.

Две музы к нему благосклонны:

Любви и природы союз.

В стихах, которые он написал много позднее, когда прощался с жизнью, он поведал нам, подруга, о своей жизни в то счастливое время.

«Рабы» заполняли его часы. Он готовил оружие, чтобы вскоре выступить с ним за освобождение негров от рабства. Но сумел ли бы он подготовить это оружие, если бы в ночные часы работы рядом с ним не было Идалины? Он сам говорит нам об этих ночах:

Дыханье душистого бриза

Прохладою утра полно.

Проснись же, моя Адалгиза!

Уж звезды погасли давно.

И после того как он прочитывал ей написанные стихи, они, обнявшись, встречали наступающее утро.

* * *

В тот вечер он отправился на факультет, где он должен был читать «Век»; она же со сжавшимся сердцем осталась в своем домике в предместье.

Идалина знала, что этот вечер будет решающим в жизни ее возлюбленного: он либо сразу завоюет весь факультет, либо потеряет веру в свою поэзию, в избранный им путь. То был тревожный вечер для Идалины, иодруга, такой же, как твои вечера, когда ты беспокоишься за мою судьбу. Вернется ли поэт с огорченной душой, потому что огненные слова его не будут поняты? Или он вернется со славой, станет еще прекраснее, чем раньше?

Сердце подсказывало ей, что если он победит, то она будет принесена в жертву. Его увезут далеко, ей придется уйти из его жизни. Но что с того? Дело не в ней. Дело в нем, в Кастро Алвесе, в его поэзии. Она это знает и все же не перестает трепетать: победит ли он? Как и для всех, кто его любил, он был для нее дороже собственной жизни.

И ночь любви, которую он подарил ей, когда вернулся победителем, лишь укрепила в ней уверенность, что он скоро уедет. Но ей останется радость оттого, что она была первой возлюбленной Кастро Алвеса, что у нее на груди он отдыхал после своей работы.

* * *

В этот вечер триумфа поэта проводили домой не только его неизменные друзья. С ними пришел небрежно одетый, странный молодой блондин, худой, с запавшими глазами, страдальческим лицом и вздрагивающими руками. Друзья Кастро Алвеса уделяли этому юноше особое внимание. Да и сам Кастро Алвес, казалось, был очарован тем, что находится в его обществе, принимает его у себя дома, беседует с ним.

Этот молодой человек, который впоследствии приходил сюда много раз, был Фагундес Варела[22]. Кастро Алвес считал его крупнейшим поэтом Бразилии. Они встретились впервые в ту триумфальную ночь в Ресифе, и это была встреча двух поэтических тенденций, двух течений, но это не помешало им стать друзьями, вместе расхаживать по городу, где Кастро Алвеса еще почти никто не знал. Для юноши, которого ждала судьба народного поэта, певца невольников, предвестника освобождения негров и пророка республики, поэт из Сан-Пауло, с известным именем и с некоторой легендой, окружавшей его личность, был олицетворением всего, что ему рассказывали о богеме Сан-Пауло. А рассказывали о безумных оргиях студентов, о неделях, проведенных в публичных домах, о похоронных процессиях на кладбище при свете факелов. Варела был вожаком этих студентов и этих поэтов, одним из виднейших среди них. О нем поговаривали, что его родной дом — таверна, что его лучший друг — это вино. Даже его путешествие в Ресифе было удивительным. Он поехал по поручению отца, но, потерпев кораблекрушение, застрял в Байе и посвятил себя одному из самых живописных видов спорта — покупке попугаев, которых он прикреплял себе к поясу на шнурке. И когда во время прогулок его уже не держали ноги — до такой степени он напивался, — над ним летали попугаи. Это было невиданное зрелище для тихой Байи, такой не похожей на столицу богемы Сан-Пауло. Потом он пришел пешком в Ресифе, но там не ужился. Лучшее, что он нашел для себя в Ресифе, был домик Кастро Алвеса на улице Лима. Ибо и для Фагундеса Варелы Кастро Алвес представлял сильный соблазн. Это был человек новой эры, который создал свою поэтическую школу, человек, который начал воспевать негров, посвящать лучшие свои стихи невольникам. А лира Фагундеса Варелы тоже не была безразлична к страданию черных^{34}. Кроме того, открыто живя с женщиной без «имени и чести», Кастро Алвес бросал вызов обществу. И по всему этому оба поэта относились друг к другу с большим уважением; и каждый из них бережно относился к творчеству другого. Они вместе мечтали, задумывали поэмы, строили планы мятежей, митингов, студенческих бунтов. Декламировали друг другу свои новые стихи.

Когда Фагундес Варела уезжал, чтобы продолжить курс обучения в Сан-Пауло, он оставлял в Ресифе истинного друга — Кастро Алвеса, оставлял полюбившийся ему домик на улице Лимы с птицами и Идалиной. Все это вспомнил Кастро Алвес несколько лет спустя, когда писал поэму, вызывая в памяти образ пернамбукской девушки, и эпиграфом к поэме он поставил стихи Фагундеса Варелы:^{35}

Я жил в глуши, исполненный печали,

И думал только о тебе одной.

Казалось мне, что все цветы увяли,

Что целый мир, как я, объят тоской.

Ты подняла его в пыли дороги —

То был всего лишь брошенный цветок.

О, если б сердца муки и тревоги

Тебе, мой друг, я также вверить мог!^{36}

* * *

Идалина не произнесет ни единого резкого слова и не сделает ни единого гневного движения, когда он захочет уехать от нее. Ведь она знала, что ей не останется места в его жизни. Она заполнила его дни, когда он только начинал свой путь в поисках славы. Но его слава была слишком высокой для нее. Между чистой любовью Леонидии Фраги и безумством страсти Эужении Камары Идалина возникла в его жизни как первое большое любовное испытание. Она отдала ему силу своей молодости. И о ней он будет вспоминать всегда, а в конце жизни посвятит ей стихи, зная, что она их поймет.

В доме на улице Лимы закрылись жалюзи, птицы перестали слышать воркование возлюбленных.

Они ушли опять, закрыты окна.

И дом по-прежнему стоит один.

Лиан густых над крышею волокна

Висят, как сеть огромных паутин.

С влюбленной парою что нынче стало?

Где он теперь и вместе ль с ним она?

Их позвала и за собой умчала,

Как вольных птиц, волшебница весна!

Ибо в один прекрасный день, подруга, он почувствовал искушение посетить иные места. И он уехал, покинул белый домик в предместье, покинул ради театров, где царствовала богиня Эужения Камара. Идалина тоже не осталась здесь жить. Тщетно искала она в других мужчинах пылкий голос своего поэта, жар его страсти. Никто не смог занять в ее сердце место Кастро Алвеса. И если она не рассталась с жизнью, которая стала без него страданием, то лишь потому, что достаточно было ей вспомнить, что он принадлежал ей, как сердце ее наполнялось миром и нежностью. Никогда она не могла его забыть, он навсегда остался в ее сердце.

И на улице Лимы никогда уже больше не было радости. Даже птицы улетели, когда возлюбленные покинули дом. Поэта позвала судьба, и он подчинился ее велению.

Скорее в путь! Дыханьем благовонным

Весна пьянит сердца и вдаль зовет.

Пришла пора и птицам и влюбленным,

Расправив крылья, начинать полет.