1914 год

1914 год

Стояли золотые августовские дни, в воздухе летала паутина. К вечеру на клумбах раскрывал свои лепестки белый табак и его удивительный аромат разносился по всему саду. Ночи и дни стояли удивительно теплые и ласковые, таких теперь не бывает.

Вечер. На лужайке перед дачей поднимается туман. На террасе шумит самовар и красным золотом горят угли, отражаясь в медном подносе.

Из города приехал папа, большой, как слон, красивый и добрый, на нем мягкая соломенная шляпа и косоворотка. Он устало бросает портфель и говорит маме: «В городе толпы людей с хоругвями, с портретами Николая.

На Никольской громят магазины Цинделя, улицы завалены шелком и ситцем, из окон сбрасывают рояли, и их жалобный стон разносится по всему Китай-городу, поют «Боже царя храни» и нескончаемым потоком идут, бегут к Кремлю». Вот и война.

С дачи уезжали раньше обыкновенного. В этом году я поступаю в гимназию.

Сохранилась фотография, где все мы: я, папа, мама, мой младший брат и сестра с огромной собакой сенбернаром. Стоим уже по-осеннему одетыми в саду, у клумбы с георгинами.

Навсегда запомнились георгины и ноготки. Старик садовник, немец, из имения Оболенских, принес огромный букет астр и хризантем. Удручен, чувствует себя неловко, долго прощается с нами.

В Москве живем второй год на новой квартире. К нам пришли мои двоюродные братья, Митя и Алеша Кудрявцевы. Они только что кончили Александровское юнкерское училище, и их срочно произвели в прапорщики. Очень горды своим мундиром, они воодушевлены и рвутся на фронт. Вот уже несколько дней по вечерам они гуляют по Тверскому бульвару, наслаждаясь честью, которую им отдают солдаты.

Очень скоро они поумнеют. Митю привезут с Мазурских болот в цинковом гробу, а Алеша вернется с простреленной грудью.

Хоронили Митю на Ваганьковском кладбище. Первые мертвые ценились дорого. Лошади в черных кружевах и катафалк с гробом, весь укрытый венками, утопали в осенних цветах. За гробом родные и близкие и вереница неправдоподобно длинных колесниц. Впереди и по бокам процессии шли странно одетые люди в длинных черных халатах, с высокими цилиндрами на голове, разбрасывая ветки можжевельника. Играл военный оркестр.

Помню трапезную, стол с очень белой скатертью, один конец которого упирался в низкое маленькое окно, глубоко запрятанное в толще стены. На столе рис и кисель. Духовенство, военные — было много народу. Под конец стало шумно. Мне на рукав повязали траурную ленту. И очень хотелось домой.

Вспоминаю, как тогда и долгое время потом мало волновала окружающая меня смерть, как бы только утверждавшая мое бессмертие.

Алеша, раненный в грудь навылет, выписался из госпиталя и жил на даче у тети Нади. Папа, мама и я поехали его проведать. Алеша, тонкий, красивый, светловолосый, сидел в плетеном кресле в саду. Офицерский китель его был расстегнут, и видна была ослепительно белая рубашка. Он показал нам маленькие розовые пятна на груди и на спине. Потом он показал нам рубку лозы. Я не отрываясь рассматривал его шашку, ложбинку для тока крови и красивый, с золотом эфес.

Через два года Алеша умрет от чахотки.