Художник Мечислав Васильевич Доброковский

Художник Мечислав Васильевич Доброковский

Верх и одну большую комнату внизу большой дачи в Архангельском занимает художник Доброковский с женой и двумя совсем маленькими детьми: Велимиром и Каспием, названных так им в память его совместной жизни с Велимиром Хлебниковым в Баку.

Мечиславу Васильевичу Доброковскому тридцать семь лет. Длинные нечесаные волосы, усы и бородка, потрепанный узкий клетчатый пиджак и вечная трубка в зубах. Он кажется мне очень старым, и только веселые золотистые глаза выдают его возраст. Он постоянно ворчит на свою жену, но это всего лишь манера.

Он сидит перед окном за грубым деревенским столом и рисует для «Безбожника» заводской интерьер на целый разворот. Сложные узоры стальных переплетов, машины и люди. Все это по-плакатному в одном измерении, в две краски, синим и красным.

На подоконнике, освещенном утренним солнцем, маленькая хищница оса в мертвой неподвижности стережет муху.

Доброковский страстный рыболов. На столе всегда под рукой толстая книга «Рыбы России», его постоянный спутник, рыболовные крючки всех систем, поплавки и катушки для спиннинга. Он мог часами с увлечением говорить о рыбной ловле.

В разговорах об искусстве был нигилистом.

Мы занимаем вторую половину дачи.

Июнь жаркий, по небу громоздятся тучные кучевые облака, ослепительно белые, за ними глухо грохочет гром. Утреннее солнце греет ласково, и по высокой некошеной траве мокрый от росы иду к Москве-реке.

Мне восемнадцать лет, чувствую себя счастливым, я думаю, что это только начало, настоящее счастье впереди. Перехожу вброд на песчаную косу и блаженно растягиваюсь на песке под лучами горячего солнца, ни о чем не думаю, в голове проносятся какие-то смутные образы, беспредметные и неуловимые. Выкупавшись, я иду обратно вдоль старого русла Москвы-реки, из-под ног веером разлетаются большие зеленые кузнечики. Вокруг лес, заливные луга, огромное небо. И была такая необыкновенная тишина.

В один из пасмурных дней ранним утром пошел с Доброковским на рыбную ловлю, первый раз в моей жизни. Мечислав Васильевич показывает мне недалеко от берега затонувшую корягу, окруженную стремительным потоком воды. — «Вот попробуйте здесь на живца, щуки здесь могут сидеть в засаде, настоящий коллектор щук».

Я неловко забрасываю удочку в самую стремнину, и тотчас же леска натягивается. Очевидно, что крючок зацепился за корни, надо раздеваться и лезть в воду. Но леска вдруг ослабевает, потом натягивается как струна, удилище гнется, а поплавок сносится в сторону и тонет. Затем всплеск воды, бешено колотится сердце, я начинаю крутить катушку, леска легко наматывается. Сорвалось?! Но вдруг на песке у самого берега мощный всплеск воды, а на берегу у моих ног полуметровая щука — настоящий крокодил — черно-зеленая со спины, золотая в крапинку на боках, змеино-желтые глаза и страшная пасть, полная белых острых зубов. Бьются по песку оранжево-красные плавники. Бросаю ее в лоханку с водой и в лихорадочном возбуждении забрасываю удочку опять на то же место. Одну за другой вытаскиваю двух маленьких щук.

Оборачиваюсь и вижу, как ворона уносит мою щуку. Я бросаюсь к ней. Взлететь с рыбой она не может, отпустить не хочет. Убегая, она странно и смешно вскидывает ноги и косится на меня. Я преследую ее. Бросив щуку, ворона, негодующе каркая, улетает.

Две недели я ходил каждый день на рыбную ловлю, никогда больше ничего не поймав. Мне стало ясно, что мое увлечение рыбной ловлей несовместимо с живописью. Я забросил удочку и вернулся к живописи.

Осенью я должен был поступить во Вхутемас. Я начал писать синие сосны с розовыми стволами и красных коров на изумрудной зелени.

Я показываю Доброковскому свои работы. Мне кажется, что они ему нравятся. «Хорошо, — говорит он, — старайтесь еще больше интенсифицировать средства выражения». Этот, как мне показалось, искренний интерес к моим наивным работам меня удивил.

От авангарда двадцатых годов он унаследовал революционную риторику и пренебрежительное отношение к традиции. Мне показалось, что, несмотря на агрессивную убежденность своих взглядов на искусство, ему тоже хочется писать такие ненужные пейзажи с красными коровами и синими соснами.