Эпопея
Эпопея
И вот катастрофа с «Челюскиным».
Все хорошо помнили, что 10 августа 1933 года из порта Мурманска отплыл пароход «Челюскин», чтобы еще раз пройти по тому же трудному Северному морскому пути, по которому впервые в истории за одну летнюю навигацию год назад прошел ледокол «Сибиряков» кратчайшему пути из Атлантического океана и Тихий, и «Европы в Азию, о котором издавна мечтали многие мореплаватели, и среди них штурман Семен Иванович Челюскин. Он просил когда-то послать его в Великую Северную экспедицию на судне «Якутск». Штурманом судна он отправился по этому пути с целью проплыть через «Ледовитое море в страну Епон». нанести на карту северные берега России и «проведать, далеко ли от Камчатки лежит землица Америка». В дальнейшем С. И. Челюскин сменил на вахте тяжело заболевшего и вскоре умершего капитана В. В. Прончищева. Но судно в 1740 году было затерто льдами, в его обшивке образовались дыры, пришлось всем сойти с судна на лед. События эти происходили недалеко от побережья острова Таймыр, в море Лаптевых. Под руководством С. И. Челюскина с погибшего судна спаслось пятьдесят человек. Так же как советской экспедиции, сошедшей с парохода «Челюскин», названного в честь Семена Ивановича, команде «Якутска» потребовалось два месяца, прежде чем люди оказались на материке, дошли до зимовья. С. И. Челюскин накопил много наблюдений, отразил их на карте. Самый северный мыс на Таймыре, открытый им, назван его именем — мысом Челюскина.
И вот почти через два века случилось примерно Такое же с советским пароходом… Только это происходило уже намного восточнее, в Чукотском море, и вдалеке от берега. Природа там еще суровее.
Советскую экспедицию возглавлял известный полярник и ученый Отто Юльевич Шмидт, с которым потом Водопьянову много раз придется встречаться и работать вместе. Конечный пункт следования парохода — город Владивосток. По ходу надо было подплыть к недоступному в течение уже нескольких лет острову Врангеля в Чукотском море, сменить зимовщиков, оставить продовольствие, строительные материалы, горючее, оборудование и идти дальше.
«Челюскин» упорно пробивался через льды. В море Лаптевых и Восточно-Сибирском море пережил он штормовую погоду, а в Чукотском, где в свое время «Сибиряков» потерял винт, он был вынесен, затертый льдами, из Берингова пролива и застрял: девять десятых всей поверхности моря было уже покрыто льдами. На борту парохода находился самолет полярного летчика Бабушкина — для ведения разведки льдов:
в пятнадцати милях, увидел он в разведывательном полете, была уже чистая вода, а там недалеко Берингов пролив. Но льдины не только не давали идти вперед, они все теснее брали пароход в кольцо. 19 сентября «Челюскин» вмерзает во льды и теперь полностью находится в их власти. Это произошло недалеко от берега. Пароход заметили чукчи и подъехали к нему. Было решено на материк отправить восемь человек — больных и тех, кто по служебной необходимости не мог больше оставаться на пароходе.
А «Челюскин» начал свой многомесячный дрейф.
Прошло пять месяцев. Вечером 12 февраля началось интенсивное сжатие льдами. К утру ледяной панцирь разломил днище, через которое хлынула вода и затопила его. Дальнейшие события мы знаем: люди организованно покинули пароход. Все же один человек не уберегся, погиб — заведующий хозяйством Могилевич.
14 февраля 1934 года, после настройки передатчика, в эфир полетело сообщение о происшедшей катастрофе, всколыхнувшее весь мир: «13 февраля, в 15 часов 30 минут, в 155 милях от мыса Северного и в 144 милях от Уэлена «Челюскин» затонул, раздавленный сжатием льдов».
Вскоре развернулись работы по оборудованию ледового лагеря, который во всем мире именовался теперь ник лагерь Шмидта.
Хорошо, что удалось спасти продукты, теплую одежду и палатки. Сохранился строительный лес, из котоpoгo был сооружен потом деревянный барак — более теплое помещение для женщин, детей и больных.
Но продовольственных запасов хватало примерно ни дна месяца. Из этого следовало, что нужно было как можно скорее организовать эвакуацию отсюда людей. Однако все понимали, что быстрой помощи ждать не приходится. Катастрофа случилась в глухом участке Арктики и в такой тяжелый период года!
При анализе ситуации приходилось думать также о том, как бы не понесло льдину еще дальше к северу. И более того добраться до нее будет неимоверно трудно, если она отдалится к северу, то шансы на спасение людей значительно снизятся, а может быть, и сведутся к нулю. Как покажут события, спешить нужно было очень, потому что вскоре стала ломаться льдина под Напором громоздящихся вокруг торосистых льдов. Страшная сила, эти льды, в любую минуту можно было ждать самых серьезных осложнений.
Водопьянов понимал, что добровольцев среди летчиков будет много и ему могут отказать в его просьбе отравиться спасать челюскинцев: вспомнят авиакатастрофу, недавние его травмы… Да и ясно — там должны выть совершенно здоровые люди.
Серьезная проблема возникала в связи с неизведанностью северных воздушных путей и трудностью природных условий в этих районах. Рассказывали, например, что торосы там размером с двухэтажный дом, не посадишь нигде самолет…
Но не думалось ни о несовершенстве самолетов (без радио, тихоходные, скорость 150 километров в час), ни о том, как трудно будет в необозримых просторах Арктики разыскать людей (все равно что найти иголку в стоге сена).
Водопьянов находился в Харькове, когда услышал о случившемся. Он готов… Его самолет П-5 маневрен, переоборудован для работы на севере: утеплена кабина, есть дополнительный бензобак, чтобы дальше лететь, имеется приспособление для подогрева мотора и быстрого его запуска — это очень важно в суровых зимних условиях; переоборудованный самолет может вместить четыре пассажира, а не два, как было прежде… Теперь только надо добиться разрешения у начальства. Водопьянова давно уже считали всепогодным летчиком и не хотели отпускать из транспортной авиации. Кому охота терять хорошие кадры! Но надо быть настойчивым, не отступаться.
От знакомых летчиков, из бесед, встреч с ними он узнавал о различных перипетиях, связанных с организацией спасения. Так, летчик Маврикий Слепнев считал, что надо закупить самолеты в Америке, а потом. с Аляски, которая намного ближе к месту катастрофы, лететь в лагерь Шмидта.
Слепнев, между прочим, задолго до катастрофы не исключал возможности, что пароход может затереть льдами. Ему, имеющему немалый опыт работы в Арктике, еще с 1929 года, когда в Чукотском море зазимовал пароход «Ставрополь» и его командировали туда (а также летчика Галышева) для эвакуации пассажиров, поручили теперь вместе с летчиком Леваневским перегонку самолетов с Аляски.
Основная спасательная группа состояла из военных летчиков-дальневосточников. Возглавил ее Николай Каманин. Но прежде она должна была быть доставлена вместе с их самолетами морским путем, следуя вдоль восточных берегов нашей страны, до Уэлена. Оттуда до места катастрофы оставалось не более двухсот километров. Летчики пересаживаются на самолеты и летят к лагерю Шмидта… Только этот план, как покажут дальнейшие события, не полностью осуществится. Северные условия на всем протяжении пути вносили свои коррективы в работу летчиков.
За продвижением группы, к которой по дороге примкнули гражданские летчики, в том числе Молоков, г волнением и трепетом следила вся страна, следил весь мир. Только б удалось благополучно достичь Чукотского полуострова — ближе бы стал лагерь Шмидта, все веселей дрейфующим на льдине людям.
Но пароходу «Смоленск» с плывшими на нем спасателями из-за больших льдов не пришлось дойти до намеченного пункта. Пробиваясь вперед с большими усилиями, он дошел лишь до мыса Олюторского.
Вот уже стало известно имя летчика, первым достигшего лагеря Шмидта: Ляпидевский! В конце ноябри он находился на Чукотке в бухте Провидения и весть о гибели «Челюскина» застала его в бухте Лаврентия. Лететь до места бедствия всего сорок минут. Гражданский летчик (он работал раньше на Дальнем Востоке), и потом полярный, Ляпидевский здесь и получил приказ: «Принять все меры к спасению…»
Как будто очень просто выглядело: сел в самолет и полетел прямо в лагерь. Машина у него была АНТ-4, с двумя двигателями, вместительная — на десять пассажиров, за несколько рейсов почти половину вывезешь челюскинцев. Но это теоретически, а на практике…
Много лет спустя, когда отмечалось сорокалетие челюскинской эпопеи, метеоролог Ольга Николаевна Комова рассказывала:
«Найти в Арктике место гибели «Челюскина», казалось, просто невозможно. Тени от торосов, лежащие тюлени — все походило на людей. А погода меняется каждый час. Поднимается ветер, метет снег — ничего не видно».
Сам Анатолий Васильевич Ляпидевский тоже вспоминал: «Несколько раз я ошибался: вроде увидел людей, а снизился, — оказывается, тюлени».
Ляпидевский много раз репетировал посадки: ведь в ледовом лагере аэродром ограниченных размеров, надо безошибочно опуститься там.
А сколько из-за непогоды у него было неудачных вылетов, прежде чем удалось полететь к челюскинцам!
«Двадцать девять раз пытались мы пробиться сквозь пургу и туманы в тяжелейших условиях Заполярья, — рассказывал А. В. Ляпидевский, — и все безуспешно… Наконец удача. Солнце, тишина, но страшный мороз — 40–45 градусов… Мы всматривались до боли в глазах. И наконец прямо «уперлись» в лагерь Шмидта. Первым лагерь увидел Лев Васильевич Петров, наш штурман, показал мне пальцем: «Толя, смотри!» Я обратил внимание: действительно, маленькая палаточка и около палатки три человека. Потом выяснилось — это были Погосов, Гуревич и бортмеханик Бабушкина Валавин, команда аэродрома, которая, живя в палатке, наблюдала за состоянием поля. Образовалась глубокая трещина, которая отрезала лагерь от площадки аэродрома… Я с минимальной скоростью подошел и удачно произвел посадку. Зарулил к троим этим храбрецам. Мы им привезли аккумуляторы для питания радиостанции, две туши оленей, взбодрили их. Они убедились, что самолет — это реальное спасение. Посоветовались с Отто Юльевичем Шмидтом и решили сразу взять с собой десять женщин и двух девочек — Аллу Буйко и Карину Васильеву. Самолет большой, тяжелый… впихнули, фигурально выражаясь, в большие, тяжелые малицы женщин и детей, и им пришлось кому-то лежать, кому-то сидеть, сильно сжавшись…»
Маленький аэродромчик, окруженный высокими торосами, ровняли с большим трудом — всего ведь одна; лопата сохранилась у челюскинцев. Люди старались как могли. Проявили исключительную работоспособность и самодисциплину. О. Ю. Шмидт делал все возможное для поднятия у людей морального духа: в ледовом лагере выпускалась даже стенгазета, проходились различные занятия, работали кружки. Вся их мужественная борьба за существование протягивались живой нитью навстречу летевшим к ним летчиком.
Насколько труден был полет в условиях Арктики, можно судить хотя бы по следующему факту: только через двадцать дней со дня катастрофы могла прийти к людям первая помощь: 5 марта прилетел на своем АНТ-4 Ляпидевский (в попытке слетать в лагерь еще раз он попал в трудные погодные условия и больше принять участие в спасении людей не смог). Остальные летчики-спасатели прибыли в лагерь Шмидта спустя еще месяц с лишним. Более того, только семерым удалось добраться до цели. Пурга, снежные заносы, Поломка авиатехники, потеря ориентировки в беспросветной снежной мгле для многих из тех, кто отправился в этот трудный путь, стали непреодолимым Препятствием.
Водопьянов пришел в редакцию «Правды». Здесь он свой человек — перевозил матрицы газеты, его премировали, он интересный собеседник, веселый, приятный человек. В редакции он написал письмо председателю правительственной комиссии В. В. Куйбышеву:
«Готов полететь на спасение челюскинцев. Самолет мой оборудован для полетов на Севере, могу вылететь завтра».
Наступившей глубокой ночью, когда он спал, раздался телефонный звонок из Совнаркома: явиться утром к Куйбышеву.
— Покажите, какой вы себе наметили маршрут, — спросил Куйбышев у Водопьянова, когда тот явился к нему.
Они подошли к карте, Водопьянов начал показывать, объяснять:
— Из Москвы до Николаевска-на-Амуре я полечу по оборудованной трассе. Дальше возьму курс на Охотск, бухту Нагаево, Гижигу, Каменское, Анадырь, Ванкарем, а из Ванкарема на льдину.
Куйбышев задумался, перевел взгляд на Водопьянова, спросил:
— Кто-нибудь летал зимой на этой трассе — из Николаевска на Чукотку?
— Нет, — ответил Михаил Васильевич. — В 1933 году я должен был пролететь вдоль побережья Охотского моря на Камчатку, но потерпел аварию на Байкале… Сейчас надеюсь повторить этот маршрут, моя машина для этого вполне приспособлена.
— А сколько у вас было аварий? — неожиданно напрямик спросил Куйбышев.
— Четыре.
— Четыре? — удивился он. — А вот посмотрите, что в характеристике пишут о вас: «Имеет семь аварий».
Водопьянову стало досадно из-за этой неточности в документе. Ведь настоящих аварий у него было всего четыре, а к ним приплюсовали и поломки. Он горячо стал объяснять это Куйбышеву. Куйбышев понял все, потом спросил:
— Достаточно ли серьезно вы все взвесили? Ведь это полет в Арктику! Он значительно сложнее, чем полет на Камчатку.
На следующий день, когда Водопьянов вновь пришел в кабинет к Куйбышеву, Валериан Владимирович предложил такой вариант: лететь на Чукотку из Хабаровска, а от Москвы до Хабаровска — экспрессом. Сразу возник вопрос «почему?».
Куйбышев спокойно объяснил: зимние дни короткие, при полете на восток день укорачивается, все время придется лететь в темноте, это рискованно; тем более что для ночных полетов самолеты не приспособлены, на неблагоприятную погоду и вынужденные ожидания может уйма времени, впереди немало трудностей и без того…
— Немедленно разберите свой самолет и погрузите его на платформу. Когда соберете его в Хабаровске, обязательно попробуйте в воздухе, проверьте все тщательно, в плохую погоду не летите. Помните, что вас не льдине ждут люди, чтобы вы их спасли…
И чти слова он помнил постоянно. Вылетев потом из Хабаровска в сторону Чукотки, Михаил Васильевич вернулся: из-за тумана создавалась опасность столкновении с другими самолетами.
Прибыв в Хабаровск 12 марта, Водопьянов и его товарищи после сборки самолетов стартовали только 17 мирта.
От Хабаровска до Чукотки в зимнее время еще никто не летал. Водопьянову, Доронину и Галышеву предстояло впервые преодолеть этот путь. Следовало пролететь более шести тысяч километров над тундрой, горами, в тяжелых метеорологических условиях — пургу, темень, туман, опускающийся до земли. Компас на самолете — и тот нуждался в подсветке карманным фонариком.
Да, у этой тройки был самый длинный из всех спасателей воздушный путь. А сколько совершат они посадок, прежде чем достигнут Чукотки!
Водопьянов, когда прибыл в Хабаровск, все сделал тек, как советовал Куйбышев: прежде чем полететь в сторону Чукотки, облетал самолет, проверил его и воздухе. По его мнению, самолет работал, «как хорошие часы». Летчик был уверен в нем.
Наверное, правильно сделали, что решили для спасения людей использовать разные марки самолетов: возможно, в сложных погодных условиях какой-то из них выйдет из строя, зато другой покажет себя с лучшей стороны. Например, Доронин и Галышев, отправившиеся в путь вместе с Водопьяновым, летели на самолетах ПС-3 (АНТ-3), а Водопьянов на П-5 (Р-5).
Дальнейшие события разворачивались так.
Погода поначалу не вызывала беспокойства, но после взлета повалил такой снег, что самолетам пришлось снизиться до пятидесяти метров и лететь над самым Амуром, где берега иной раз выше линии полета Михаил Васильевич пропустил товарищей вперед. Но вскоре видимость ухудшилась, самолетов не стало видно, и тогда Водопьянов забеспокоился — как бы не столкнуться с товарищами. Тогда и решил он вернуться обратно в Хабаровск. Лучше переждать пургу, пусть стихнет. И тут вдруг перед самым носом пересекает дорогу ПС-3. Михаил Васильевич рванул ручку на себя и, поскольку скорость была хорошая, сразу ушел в облачность и потерял землю.
«В этом полете, — рассказывал Водопьянов, — я… обдумывал каждый шаг. Я как бы переродился в этом великом полете, думал только о том, как вернее долететь до челюскинцев и оказать им помощь».
Когда прилетел в Николаевск, узнал, что товарищи последовали еще дальше по маршруту. Что делать? Решил: надо лететь к острову Большой Шантар. Все время внимание, внимание… На высоте трех тысяч метров под крылом проплывают облака, а внизу, закрытые туманом, притаились скалы. Ничего не остается, как действовать наудачу. Но при этом он дал себе такую установку: если через пятнадцать-двадцать минут не покажется просвет в облаках, придется вновь возвращаться назад. «Помните, что вас на льдине ждут люди…» — вновь и вновь слышалось ему.
Над Шантарами в основных баках кончился бензин, мотор заглох. У Михаила Васильевича выступил даже холодный пот. Но волнение оказалось излишним: бензин был в других баках, при переключении он вновь стал поступать в мотор и мотор заработал. А тут показалось в облаках и «окно». Водопьянов облегченно вздохнул. Приземлившись и переночевав в Шантаре, сразу полетел в Охотск, где и настиг своих товарищей.
Летели уже все вместе, при хорошей видимости. Только все же доверяться этой видимости на Дальнем Востоке не стоит. Над Японией начался тайфун, его волны докатывались и до этой местности: самолеты кидало вниз-вверх с большой амплитудой. Скорость упала до ста километров в час. На дальнейшем отрезке пути, от бухты Нагаева до Гижиги, тоже вовсю кружила пурга. Но Водопьянову удалось все же посадить самолет в Гижиге, а вот его товарищам — нет: был риск столкновения, пришлось вернуться в Нагаево.
Базу спасательной экспедиции перевели в Ванкарем. Льдина теперь дрейфовала на запад, от Ванкарема до нее становилось ближе. Но в связи с переменой местонахождения базы пришлось внести коррективы маршрут следования. 28 марта группе Каманина, с учетом изменившихся обстоятельств, надо было лететь через Анадырский хребет. Это на шестьсот километров короче, чем если идти в обход Чукотского полуострова, минуя хребты, высота которых достигает высот пятьсот — тысячи восемьсот метров. В непогоду они закрыты облаками, и это особенно опасно. Да и протяженность всего Чукотского нагорья немалая — почти четыреста пятьдесят километров. Сплошные неровности. Но все же Каманин с группой решил попробовать… То и дело пережидая разбушевавшуюся жестокую пургу, группа несколько раз пыталась перелететь хребет, но это не удавалось. Так и пришлось лететь в обход. Потом они попали в пургу, надолго засели, о группе ничего не было известно, хоть посылай ее розыски. Только какое-то время спустя стало известно об их судьбе. Продолжить путь из всей группы в обход смогли лишь Каманин и Молоков. Обогнул Чукотский полуостров, они достигли Уэлена, откуда направились в Ванкарем, а потом, в тот же день, 7 апреля, в лагерь Шмидта.
Время подвигалось к весне. Ледовую площадку в лагере Шмидта, на которую 5 марта опустился Ляпидевский, разломило напором льдов. Лед под бараком и кухней треснул. Пришлось срочно переносить строения на другое место. Подыскивали и новый аэродром (а всего их было построено там пятнадцать), разрушали его. Аэродром находился в пяти километру от лагеря…
На новой базе в Ванкареме аэродром то и дело засыпало снегом, и его постоянно расчищали местность жители, специально выделенные для этого. Но самолете задерживались. Прилетят ли они вообще?! Уже насту пил апрель, а вместе с ним минуло более полутора месяцев, как люди на льдине. Удалось вывезти только женщин и двух малышей. Когда же остальным придет помощь?!
К этому же времени Водопьянов с товарищами добрался до Анадыря. Но вновь закапризничала погода и пришлось сидеть шесть суток. Наступило уже 11 апреля — скоро два месяца, как люди терпят бедствие а вылететь невозможно. Была не была — Водопьянов решил рискнуть, — сколько можно ждать?! Полетит пока один: другие самолеты неисправны. Потом догонят его. Надо разведать путь через Анадырский хребет пробить дорогу туда товарищам во что бы то ни стал Ведь на шестьсот километров короче будет путь, скол ко выиграешь времени!!!
Через много лет начальник Управления полярно, авиации М. И. Шевелев вспоминал:
«Полет Водопьянова на советской машине П-5 Хабаровска, минуя Охотск и Анадырь, через Анадырский хребет был выдающимся полетом, и он всех окрылил. Всем стало ясно, что Арктика теперь доступна сразу во всех направлениях».
Полярный летчик М. Н. Каминский добавлял:
«Я работал на Чукотке и знаю, что такое преодолеть Анадырский хребет. Там погибли целые экипажи…»
Под крылом различались уже очертания Чукотки. Ветром чуть снесло самолет к мысу Северному (сейчас это мыс Шмидта). Пришлось заночевать, а утром, 12 апреля, лететь в Ванкарем, который находится отсюда всего в двадцати километрах. Однако Ванкарем Водопьянов из-за дымки не заметил, пролетел мимо. Хорошо, что увидел возвращавшуюся по берегу группу уже спасенных челюскинцев, это помогло сориентироваться.
Прилетев туда, Водопьянов сразу, не теряя ни минуты, отправился на льдину. По дороге в лагерь Шмидта он увидел внизу жуткие нагромождения льдов. «Если остановится мотор, — писал он потом, — разобьешься наверняка. Но об этом я не думал. Я смотрел вперед, я ждал, что на горизонте покажется черный дым oт костра, разведенного в лагере. Глаза устают от напряжения, слезятся, ничего не видно. Протру глаза, даю им немного отдохнуть и опять внимательно смотрю вперед. И вдруг ровно через сорок минут полета справа от курса показался долгожданный черный дым. Я даже закричал «ура» от радости».
Пребывание в ледовом лагере было недолгим. М Н. Водопьянов об этом рассказывал так: «Я благополучно посадил самолет на крохотную площадку и крикнул:
— Кто следующий полетит на берег? Прошу на самолет!»
Челюскинцы безмерно рады летчику, но ему надо спешить, еще предстоит несколько рейсов, несколько взлетов и посадок. Всего только и удалось заметить, что мужчины здесь, в лагере, все с бородами (когда они их сбрили, Водопьянов половину из них не узнал). Взяв на борт четырех пассажиров, он полетел на базовый аэродром в Ванкарем. Вновь четкая посадка там… И опять в лагерь Шмидта.
Во второй раз Водопьянов доставил на землю еще троих челюскинцев. По дороге в Ванкарем показания термометра заставили поволноваться. «В жизни я никогда так не пугался, как на этот раз! Каждую секунду ожидал, что температура начнет резко подниматься, закипит вода в моторе и я вынужден буду садиться на торосистый лед, побью людей, которых хотел спасти. Решил бороться до конца и… стал набирать высоту, чтобы в случае отказа мотора иметь возможность как можно дальше спланировать к берегу. Я мысленно умолял мотор: «Поработай, дружок, еще каких-нибудь десять минут, и тогда мы будем вне опасности…» Но я волновался напрасно. Вода не закипела, мотор не остановился. Просто испортился термометр».
У него так велико было желание как можно быстрее провести всю эту операцию по спасению (он словно чувствовал вину перед оставшимися на льдине), что в тот же день хотел лететь еще. Но его сдержали: лучше утром сразу забрать всех, приближается ночь, каково там будет оставаться двоим-троим?!
В самом деле, горячиться не стоит, лучше лететь утром.
Ночь прошла тревожно. Закрадывалось сомнение — вдруг разломится аэродром, как тогда снимать людей со льдины?
Ранним утром, все же не утерпев и не дождавшись остальных самолетов, Водопьянов вылетел снова. Дымка застилала все вокруг. Летел почему-то дольше обычного. Образовавшиеся разводья источали пар, похожий на дым костров. Лагерь? Нет. Дымка надежно скрывала от взора летчика последнюю шестерку челюскинцев. Как ни хотелось прийти к ним на помощь сию же минуту, пришлось возвращаться в Ванкарем.
В середине дня туман рассеялся, и теперь в лагерь Шмидта вылетели сразу три самолета — Водопьянова, Молокова и Каманина.
В третий свой рейс Водопьянов взял еще троих пассажиров, в том числе радиста Кренкеля. Лагерь Шмидта 13 апреля 1934 года прекратил свое существование.
Все. Задача выполнена. Ни одного человека теперь не было на льдине. Вот прилетели уже все самолеты в Ванкарем. Всеобщее ликование. «Нас стали качать, — вспоминал Водопьянов, — думали, закачают насмерть».
Но у летчиков работа продолжалась. Надо переправлять людей в Уэлен. А тут вновь разразилась пурга. Это значит, опять сидеть и ждать. Она затянулась на пять дней. Невольно подумалось о том, что могло бы произойти, если б не успели тогда полететь и на льдине остались бы те шесть человек?!
Но это уже стало историей. Теперь все до одного спасенные переправлены в Уэлен. Скоро пароходом «Смоленск» им предстоит путь во Владивосток. На всем пути следования спасенных и спасителей ожидают поздравления всей страны. Уже при подходе к порту низко над палубой парохода, приветственно покачивая крыльями, пронесся гидроплан, с которого были сброшены цветы — букеты ландышей и сирени. Весь флот Тихого океана вышел на встречу победителей Арктики, и, когда «Смоленск» входил в порт, во всю мощь пел хор гудков выстроившихся судов.
Путь в Москву теперь лежал по железной дороге. Дальнейшие события были как бы чудным сном.
Сто шестьдесят остановок пришлось сделать поезду: митинги, радостные лица, ликование, цветы…
Выходили на встречу молодые и старые, городские и деревенские жители. Каждый, как мог, хотел выразить свою признательность.
Теперь можно перевести дух, окунуться в атмосферу праздничности, порадоваться вместе со всеми…
А потом Москва. Масса встречающих. Красная площадь. Открытые машины, на которых едут герои, завалены цветами. Ими усыпана и мостовая. Трибуна Мавзолея. Люди идут нескончаемым потоком.
Потом начались поездки по стране. В одной из них судьба привела его в родные края, в город Липецк.
«На соборной площади, — рассказывал он, — поднялся я на трибуну, глянул, а народ-то, как море, волнуется, переливаясь разными цветами. И среди этого народа я увидел высокую женщину, седую совсем. Узнал: это же моя учительница, Ольга Михайловна. Я сбежал с трибуны, с трудом пробрался к ней, схватил ее руку, начал целовать. Она наклонила голову, а из глаз-то слезы льются, улыбается она сквозь слезы:
«Миша, родной ты мой, не забыл ты свою старую учительницу». — «Да разве можно забыть, Ольга Михайловна». Я пригласил ее на трибуну и всему народу сказал: «Это моя учительница… Благодаря ей я научился писать, читать… А вы, ребята, — обратился я к молодым, — разве вы забудете когда-нибудь своих учителей, которые вам сердце, душу отдают, чтобы сделать вас грамотными людьми. Когда и к вам будут обращаться за помощью, вы не откажете, потому что каждый настоящий человек помнит хорошее… Ты вот помог человеку, и он испытывает такую же радость, какую ты сам испытывал, когда тебе помогали. Вот в чем наша сила могучая — в дружбе, товариществе. Это надо запомнить…»
Челюскинская эпопея стала символом сплоченности советских людей, их мужества. Постановлением ЦИК СССР от 16 апреля 1934 года учреждалось звание «Герой Советского Союза». Другим постановлением ЦИК от 20 апреля 1934 года впервые его удостаивались семь летчиков — А. В. Ляпидевский, С. А. Леваневский, В. С. Молоков, Н. П. Каманин, М. Т. Слепнев, М. В. Водопьянов, И. В. Доронин. В удостоверении на имя Водопьянова написаны такие слова:
«Герою Советского Союза тов. Водопьянову Михаилу Васильевичу. За Ваш геройский подвиг, проявленный при спасении участников полярного похода «Челюскина» 1933–1934 г., Центральный Исполнительный Комитет Союза ССР своим постановлением от 20 апреля 1934 г. присвоил Вам звание Героя Советского Союза».
В удостоверении М. В. Водопьянова стоял порядковый номер 6.
События эти имели громкий резонанс. Известный французский летчик Марсель Дорэ говорил: «Великий пример человечности, которую продемонстрировали самоотверженные советские летчики-герои, достоин величайшего восхищения». Писатель Герберт Уэллс откликнулся на события такими словами: «Спасение челюскинцев — это триумф для Советского Союза, достигнутый во имя цивилизации. Этот героический подвиг является началом тех начинаний, которые лежат перед человечеством в будущем…»
Он был прав. Через двадцать семь лет соотечественник Водопьянова Юрий Гагарин, родившийся и дни челюскинской эпопеи, впервые полетел в космос, а в полет его напутствовали первые герои-летчики.
Велико было значение героизма советских летчиков как примера для подражания. Вот что вспоминал о своем впечатлении от него на юбилейном заседании, посвященном 75-летию со дня рождения М. В. Водопьянова, полярный летчик М. Н. Каминский:
«Когда впервые смотрел на портреты героев-летчиков, на Михаила Васильевича, читал об их делах, то пленился Арктикой. Мне захотелось походить на героев, захотелось в Арктику, спасать челюскинцев. «Если эти ребята могут, почему не могу я?!» И я пошел туда…»
«Очень хотелось рассказать…»
После катастрофы, когда к М. В. Водопьянову вернулось сознание, он стал вспоминать происшедшее. С большим усилием повернулся на койке, посмотрел в окно. Отметил, что сгустились сумерки и падал снег. По силе ветра, с которой раскачивались деревья, было ясно, что небо вскоре освободится от туч. Как знакомы ему эти вечные тучи на небе! Под вечер и в самом деле проплывали лишь редкие облака с золотой окантовкой. В потухающем небе засеребрился молодой месяц. Окружающий мир, несмотря на нездоровье одного, отдельно взятого человека, по-прежнему прекрасен…
В Верхнеудинской больнице Михаил Васильевич впервые стал записывать свои впечатления. Какой-то неизвестной для него прежде гранью повернулась жизнь. Не беспредельны, видно, силы человека, не такой уж он и гигант, думалось ему. Многое пришлось понять. Может, и захотел проверить он себя в рассуждениях о жизни, непростой и невечной.
Привычка записывать с годами закрепилась. Теперь, как только выдавалась свободная минута, он доставал листы бумаги и писал. Это стало всепоглощающим его увлечением.
Много лет спустя он делился: «Очень хотелось рассказать об увиденном и пережитом».
Плывя со спасенными челюскинцами на пароходе во Владивосток, он и на этот раз использовал «временную передышку». Устроившись поудобнее в укромном уголке, он записывал все самое значительное, что произошло в предыдущие дни. Как летел, как торопился, какой ответственностью был преисполнен за жизнь людей. Теперь он не позволял себе разбрасываться впечатлениями. Стопроцентная пунктуальность и сосредоточенность! И чтобы лучше обозревать наметившийся в записях ход мыслей, листы рукописи он подклеивал один к другому по длине, которые сворачивал затем в рулон. Рулон быстро увеличивался в объеме, чем навлекал на его обладателя все более частые подтрунивания окружающих. Рулон товарищи называли «обоями» и обещали, когда он будет достаточных размеров, оклеить им стены кают. А наиболее насмешливые, имея в виду темпы увеличения объема, спрашивали:
— На каком километре держишь?
Всем было любопытно наблюдать за Водопьяновым в новом для него амплуа. Но первые же знакомства с его текстами, еще недостаточно, правда, литературно оформленными, показали, что там было много захватывающего и интересного.
Вот что рассказывал о своих впечатлениях от первых литературных опытов Водопьянова бывший начальник Управления полярной авиации М. И. Шевелев:
«Мне довелось наблюдать Михаила Васильевича за работой над книгой, когда мы сидели на острове Рудольфа. Было очень плохо с горючим, мы не знали, пробьется к нам «Русанов» или нет. И тогда механик сделал Михаилу Васильевичу лампу-коптилку, и Михаил Васильевич при этой коптилке сидит часами, не разгибаясь, и пишет, пишет, потом читает нам…»
В кругу семьи он тоже нередко читал свои рукописи. При этом просил не щадить авторского его самолюбия, высказываться с полной откровенностью. С разумными предложениями он всегда соглашался… Одну свою рукопись он переделывал десять раз… И неизменно бывал благодарен за дельные, пусть и критические, замечания.
Он стал гораздо больше читать. Одновременно с расширением общего кругозора набирался литературного опыта. У Маяковского встретил такой вывод: путешествие ему заменяет чтение. В самом деле, руки так и тянутся к бумаге, когда есть достаточно много свежих, запоминающихся впечатлений.
В произведениях отдельных известных писателей встречались М. В. Водопьянову описания, созвучные его собственным мыслям. Так, у писателя Ю. Олеши в его документальном рассказе «Полет», опубликованном в 1936 году, он познакомился с такими впечатлениями писателя: «Человек, совершивший долгий полет, начинает уважать себя. Он переживает чувство победы…
Когда я летел, я думал о наших прославленных летчиках. Если… я… приобщился к чувству победы (он летел пассажиром по трассе «не грозящей, по его словам, никакими опасностями». — В. А.), то какова же степень этого чувства у тех, кто открывает новые воздушные пути сквозь дикие пространства мира?
Я летел и предвкушал, как я буду рассказывать друзьям о своем полете… Какими же захватывающими чувствами переполнен летчик, который возвращается после исторического перелета и знает, что его ждет вся Москва?
Я ощутил, как полноценна жизнь этих героев… Тысячи молодых людей стремятся подражать их примеру…»
Таким образому М. В. Водопьянова появилась еще одна забота — писательская.