СЕНТЯБРЬ, 1802. МОНТИЧЕЛЛО
СЕНТЯБРЬ, 1802. МОНТИЧЕЛЛО
— Это и есть та безопасность, которую вы обещали мне тогда в Париже? — спросила Салли.
На её осунувшемся лице полные слёз глаза казались непомерно большими, взгляд был устремлён над головой Джефферсона, блуждал по оленьим рогам на стене, по мраморным бюстам, по гравюрам с морскими пейзажами. С того дня, когда год назад пришло известие о самоубийстве брата Джеймса в Балтиморе, она, казалось, утратила свой дар прятаться в царство «как будто» от горестей реальной жизни. Но от того, что обрушилось на них сегодня, укрыться было всё равно невозможно, потому что источник опасности был растворён в ночном мраке за окном, в стволах шумящих деревьев, в тумане, подползавшем к стенам дома.
Джефферсон повернулся к подростку, стоявшему рядом с Салли, в смущении мявшему вязаный картуз в чёрных пальцах.
— Давай, Роберт, расскажи всё по-порядку. Значит, двое неизвестных белых мужчин пришли в магазин мистера Белла и начали расспрашивать тебя о твоих родственниках, так?
— Ну да. У нас в Шарлоттсвилле я никогда их раньше не видел. Нездешние, это точно, и говорят как янки. Но откуда-то всё про нас знают. Знают, что мою мать зовут Мэри Хемингс-Белл, что отец умер два года назад. Но больше всего их интересовала наша родня здесь, в Монтичелло. Всё спрашивали про кузена Тома, знали, что он сын тёти Салли. Хотели знать, бывает ли он в Шарлоттсвилле и всё такое.
— А ты не спросил, зачем им это нужно?
— Я не спрашивал, но они сами объяснили, что хорошо знали дядю Джеймса в Балтиморе, дружили с ним и что он перед смертью оставил небольшое наследство любимому племяннику. Им якобы поручено передать Тому деньги и кое-какие вещи.
— Интересно, почему же эти добрые самаритяне ждали целый год, чтобы исполнить благое дело. И почему они не могут сделать это, прямо явившись в Монтичелло?
Я не посмел спрашивать белых джентльменов, но они сами объяснили, что в Монтичелло их не пустят, ибо там — то есть здесь — перед чужаками делают вид, будто Тома Хемингса вообще нет на свете. Вот если бы я пригласил его в Шарлоттсвилл, или на рыбалку, или в лес на прогулку, они бы мне хорошо заплатили. И тут же дали целых десять долларов.
— Какие негодяи! — воскликнула Салли. Потом вдруг перешла на французский. — Вы видите, другого объяснения нет: кто-то нанял их похитить мальчика! Чтобы выставить его перед всем светом. Живое подтверждение газетной брани. Боже мой, где укрыться от них, где искать спасения?!
Джефферсон подошёл к ней, обнял за плечи, отёр платком слёзы. Затем обернулся к Роберту Беллу:
— Они обещали прийти снова?
— Да, через два дня.
— Ты хорошо поступил, Роберт, что предупредил нас. Я не хочу, чтобы ты возвращался в Шарлоттсвилл в темноте. Переночуй у бабушки Бетти. Завтра утром я скажу тебе, как следует отвечать незваным гостям.
Когда Роберт ушёл, Салли устало опустилась в кресло и произнесла, глядя в пустоту:
— Всё же это невероятно: самый главный, самый могущественный человек в стране не в силах уберечь и оградить одного ни в чём не повинного мальчика, собственного сына.
Джефферсон молчал. Этой беды он ждал давно, предвидел её и всё же оказался совершенно не готов, когда голова Медузы, покрытая змеями, возникла перед ним, приблизилась вплотную и показала свой оскал. Как права была Абигайль Адамc, предупреждавшая его о Джеймсе Кэллендере: «Кобра не может превратиться в ужа».
Ну а если бы он вёл себя осторожнее, если бы согласился встретиться с ним, когда приезжал в Вашингтон полтора года назад, задобрил обещаниями, даже дал пост почтмейстера в Ричмонде — разве это что-нибудь изменило бы? Другой журналист, другая газета, жадная до раздувания скандалов, рано или поздно раскопали бы все тайны Монтичелло, вынесли на всеобщее обозрение. Единственный способ спастись от злобных перьев — оставаться незаметным, вести скромную, тихую жизнь, не выходить за границы семейного круга. Но когда судьба вознесла тебя так высоко, ты неизбежно попадёшь под ослепительный свет всех фонарей и факелов.
— Вы не будете возражать, если Том сегодня ляжет в моей комнате? — спросила Салли. — Я отодвину к стене кроватку Беверли, а Харриет положу в постель с собой. Тому постелю матрас на полу. Иначе не смогу заснуть от тревоги.
— Хорошо, делай как знаешь. Но для тревоги пока нет достаточно причин. Никакие похитители не рискнут, не посмеют явиться сюда, пока я здесь.
— Через две недели вы уедете обратно в Вашингтон. И что тогда?
— Мне нужно время, чтобы всё обдумать. У нас есть разные варианты. Ты тоже подумай, вслушайся в свои чувства. Готова ли ты будешь, если это понадобится для безопасности Тома, расстаться с ним на время? Утром, на свежую голову, мы всё обсудим и примем решение.
Когда Салли ушла, Джефферсон достал свежий выпуск газеты «Ричмонд рекордер», присланный накануне, и стал перечитывать новую заметку Кэллендера:
«Наш информатор сообщил, что в первой моей статье была допущена ошибка: чёрная девица Салли прибыла во Францию не вместе с мистером Джефферсоном, а тремя годами позже, сопровождая его младшую дочь».
«Наш информатор» — кто бы это мог быть? Таким точным знанием всех деталей и обстоятельств событий пятнадцатилетней давности мог обладать только очень близкий человек, может быть, даже родственник. Это он сообщил Кэллендеру, что Салли рожала пять раз, что старшему её сыну 12 лет, что его зовут Том. Кто мог питать к хозяину Монтичелло затаённую ненависть, чтобы нанести подобный удар?
Муж Марты, Томас Мэн Рэндольф, не раз выражал раздражение в адрес главы семейства — не мог ли он выбрать такой способ насолить? Ведь и для него связь тестя с цветной женщиной должна была быть источником многих неудобств и неловкостей, помехой в политической карьере.
Или племянник Питер Карр?
Пять лет назад он уже был пойман на странной эпистолярной авантюре — послал письмо Вашингтону, якобы от имени некоего Лонгхорна, в котором провоцировал бывшего президента высказаться неодобрительно в адрес Джефферсона. Когда подделка была разоблачена бдительным почтмейстером, Вашингтон, конечно, не мог поверить, что племянник действовал без ведома дядюшки. Именно после этой истории порвалась последняя связь между Монтичелло и Маунт-Верноном.
Впрочем, так ли это важно — кто именно выступил в роли доносчика? Посеянные зубы дракона взошли, Язону нужно думать, как одолеть возникшую из-под земли армию врагов.
Что, если попросить шерифа Шарлоттсвилла задержать подозрительных пришельцев и выяснить, кто их послал? Старинный друг, полковник Николас Льюис, наверное, не откажет в такой просьбе.
Но нет, они повторят свою версию, что выполняют поручение покойного Джеймса Хемингса, и их придётся освободить. А газеты федералистов получат повод писать о президенте, который пытается пускать в ход полицию для сокрытия своих неблаговидных деяний.
Нанести удар прямо по газете «Ричмонд рекордер»?
Кажется, ею владеет недавний иммигрант из Англии — не найдётся ли повода выслать его из страны? Создаётся впечатление, что Британия, не сумев подавить свои колонии оружием, решила отравить их ядовитыми перьями, высылая сюда самых рьяных раздувателей скандалов. Конечно, это будет истолковано как покушение на свободу слова. Кроме того, статьи Кэллендера уже перепечатывают чуть ли не все крупные газеты страны. Мэрилендская «Фредериктаун геральд» даже провела собственное расследование и подтвердила фактологическую правильность разоблачений.
«Салли Хемингс и её дети от мистера Джефферсона действительно существуют, — писала газета. — В Монтичелло она имеет отдельную комнату, выполняет роль домашней портнихи или даже домоправительницы. Характер её отличается трудолюбием и добронравием. Её интимные отношения с хозяином всем известны, поэтому по своему статусу она находится гораздо выше других слуг в доме. Её сын, которого Кэллендер называет “президент Том”, действительно внешне очень похож на мистера Джефферсона».
Ну что ж, хорошо, что хотя бы отдали должное доброте и благонравию Салли. Другие газеты не гнушались даже использовать эпитеты «заурядная шлюха». Но конечно, и в таких заметках таилась опасность. Она пряталась в слове «похож». Похитить мальчика, рождённого чёрной невольницей и похожего на президента, — это будет разжигать азарт авантюристов всех мастей так же безотказно, как кровь из раны упавшего в воду моряка собирает вокруг него стаю акул. Всех не остановишь, не отгонишь. Выход может быть только один: убрать соблазнительную дичь из океана, населённого зубастыми хищниками.
Джефферсон достал лист бумаги, открыл крышку чернильницы, обмакнул перо и вывел на верхней строке: «Дорогой мистер Вудсон…»
Восходящее солнце ещё только подкрасило снизу полоску облаков на горизонте, когда Джефферсон прошёл по галерее и спустился в кухню, пропахшую сушёным укропом. Питер Хемингс уже разжигал печь для завтрака, его старшая сестра замешивала тесто для блинчиков.
— Крита, ты сможешь справиться сегодня с готовкой обеда одна? — спросил Джефферсон. — Я хочу похитить Питера для другого дела.
— Конечно, масса Том. У нас со вчерашнего дня и супа осталась почти полная кастрюля, и жаркое. Соберу в огороде огурцов и помидоров для салата, сварю кукурузу — на всех хватит.
Джефферсон поманил Питера за собой, вышел на веранду.
— Ты помнишь дорогу на ферму мистера Вудсона в графстве Гучленд? В прошлом годуя посылал тебя к нему обменять наши гвозди на муку.
— Это там, где Риванна впадает в Джеймс?
— Вот-вот. Мне нужно, чтобы ты срочно отвёз ему письмо, дождался ответа и привёз обратно. 20 миль в один конец — сумеешь обернуться за день?
— Конечно, масса. Какого коня можно взять?
— Бери любого. Только проверь, чтобы был подкован.
Джефферсон достал из кармана конверт, запечатанный сургучной печатью, вручил посланцу, похлопал по плечу. Питер, довольный тем, что ему выпало счастье нарушить кухонную рутину, побежал к конюшне.
Теперь оставалось только ждать.
Впрочем, нет, ещё одно обстоятельство требовало проверки.
После завтрака Джефферсон увёл Тома Хемингса с собой в кабинет, посадил за стол и сказал:
— Мама Салли говорит, что за прошедший год ты сделал успехи в правописании. Я хочу убедиться в этом. Возьми бумагу, перо и опиши всё, что ты видишь вокруг себя в этой комнате.
Мальчик послушно подвинул к себе лист бумаги и стал обводить взглядом стены, окна, люстру под потолком. Потом вытер пальцы и принялся описывать увиденное. Его светловолосая голова чуть склонилась набок, белый воротник рубашки оттенял крепкую загорелую шею. Глядя на затылок сына, Джефферсон подумал, что взаимная настороженность, окрашивавшая их отношения, вырастала из одного и того же корня: оба чувствовали, что им нельзя — было бы опасно — полюбить друг друга от всей души. С внуками всё было гораздо проще. Но когда дети оказывались вместе в одной комнате, он старался следить за собой, никому не оказывать предпочтения. Легче всего это получалось со скрипкой в руках — общие танцы и музыка уравнивали всех безотказно.
Через полчаса Джефферсон забрал у Тома исписанный листок.
— Давай посмотрим, что у тебя получилось. Ну что ж, очень неплохо. Ошибки, конечно, попадаются, над этим придётся ещё трудиться. Ага, ты описал не только окно, но и деревья за ним — очень интересно. «Настенные часы показывают одиннадцать» — правильно, всегда следи за временем. Мудрый Франклин писал: «Если ты любишь жизнь, не растрачивай попусту время, ибо это тот самый материал, из которого она ткётся». А скажи, Том, когда мама Салли или дядя Питер поручают тебе какую-нибудь работу, есть среди этих заданий что-нибудь, что нравится тебе больше других?
— В конюшне! — воскликнул мальчик не задумываясь. — Всякая работа с лошадьми — это лучше всего. Готов мыть их, чистить гривы, убирать навоз. Они такие красивые! И умные. Всё понимают, что им говорят. «Дай копыто» — дают. «Наклони голову» — наклоняют.
— Я тоже с детства любил коней и верховую езду. А хотел бы ты попасть в ученье к плантатору, у которого много лошадей? Тогда бы ты смог, когда вырастешь, завести собственный конный завод и выращивать лошадей на продажу.
— Очень хотел бы.
— Постараюсь это устроить. Верхом ты уже ездишь неплохо, я видел. Может быть, в ближайшее время тебе представится случай совершить длительную конную поездку.
Когда мальчик ушёл, Джефферсон почувствовал, что очередной приступ мигрени начал пускать свои щупальца вокруг глазных яблок. Звать на помощь Салли не было смысла — гибель Джеймса так подействовала на неё, что волшебная целительная сила ушла из её рук. Джефферсон выпил рюмку лауданума и стал ждать, когда лекарство подействует.
Да, Джеймс Хемингс… Чего ему не хватало? Свободный, с хорошей профессией, здоровый, молодой. Говорят, что после освобождения он стал охотнее уступать зову зелёного змия. Но ведь пьянство, как правило, не причина душевного надлома, а следствие его. Некоторая ожесточённость была заметна в нём с юности. Как он тогда в Париже сцепился со своим учителем французского — даже подрался, отказался заплатить за часть уроков. Год назад Джефферсон пытался нанять его к себе, в президентский особняк, сообщил ему об этом через владельца гостиницы в Балтиморе, но тот со смущением написал в ответ, что Джеймс Хемингс требует письменного запроса от президента Соединённых Штатов с указанием предлагаемого жалованья. Ублажать такие капризы не было времени — пришлось нанять более покладистого повара-француза. Может быть, это и оказалось роковым ударом по самолюбию отпрыска гордого Джона Вэйлса?
Слава богу, у Роберта Хемингса судьба сложилась по-другому: женился, работает, жена нарожала ему детей. Правда, он ушёл из парикмахерской, завёл собственный фруктовый ларёк. Так случалось не раз: бывший невольник, получивший свободу, ни за что не хотел возвращаться в статус служащего, искал любую возможность сделаться «независимым предпринимателем». Дочь Марта, встретившаяся с Робертом на улицах Ричмонда, писала отцу, что бывший слуга полон чувства вины за то, что отказался возобновить службу в Монтичелло на правах свободного, оправдывался желанием быть с семьёй. Пришлось хлопотать о том, чтобы Роберту разрешено было остаться в Виргинии.
Почему же он сумел выдержать испытание свободой, а Джеймс — нет? Не связано ли это с тем, что судьба двух братьев в юности сложилась по-разному? Джеймс всё-таки всегда оставался на службе у хозяина, а Роберту было разрешено свободно искать и выбирать себе нанимателей. Может быть, умению быть свободным подростка следует обучать так же, как учат грамоте, езде верхом, игре на скрипке?
Надежды на то, что ассамблея штата сделает шаги в сторону отмены рабства, быстро таяли. Страх, что чёрные последуют примеру восставших в Сан-Доминго, расползался по плантациям. Слухи, долетавшие с взбунтовавшегося острова, леденили кровь: семьи белых вырезали от младенцев до стариков, трупы с выколотыми глазами качались на ветках деревьев, бывших владельцев живьём сжигали в их домах. Два года назад в Ричмонде был раскрыт заговор некоего Габриэля, подбивавшего чёрных собратьев проделать то же самое в Виргинии и потом укрыться в горах. Два десятка участников были приговорены к повешению. Джефферсон написал губернатору Джеймсу Монро, призывая помиловать осуждённых, — куда там! Белые пригрозили, что возьмут дело в свои руки и не ограничатся изобличёнными заговорщиками.
Посыльный из почтовой конторы Шарлоттсвилла привёз дневную порцию писем и газет. В чёрных заголовках передовиц Джефферсону теперь всегда чудилось что-то змеиное — он отложил газеты в сторону. Среди конвертов один был толще других — послание от нового директора казначейства Альберта Галлатина.
Уроженец Женевы, эмигрировавший в Америку 20 лет назад, Галлатин быстро завоевал такой авторитет в Пенсильвании, что был избран в палату представителей. В конгрессе он, ссылаясь на двухсотлетний опыт республиканского правления в Швейцарии, неутомимо критиковал все реформы Гамильтона в сфере организации финансов. Естественно, став президентом, Джефферсон пригласил такого человека стать членом его кабинета. Он надеялся, что на посту директора казначейства Галлатин сумеет поднять архивы этого учреждения и разоблачить все махинации выскочки с Вест-Индских островов.
И что же?
Через полгода честный швейцарец явился к президенту с докладом и смущённо объявил, что никаких злоупотреблений со стороны бывшего директора обнаружить не удалось. Более того, финансовую структуру, созданную им, можно признать совершенной. Всем будущим директорам остаётся только следовать заложенным принципам. Благодаря учреждению Банка Соединённых Штатов Америки и таможенной службы удалось уменьшить общенациональный долг. А это, в свою очередь, возродило кредитоспособность Америки и европейские банкиры снова были готовы ссужать её займами.
Джефферсон знал, что по отношению к двум политическим противникам, Гамильтону и Адамсу, в глубине его души таилась ещё и личная зависть: у них обоих были сыновья, а у него нет. Мечта иметь сына, наследника, продолжателя дела жизни, не умирала. Конечно, сыновья от Салли не могли осуществить эту мечту, ибо расовые предрассудки ставили перед ними непреодолимую стену. Но что, если бы у него был любимый сын от Марты и жестокая судьба обошлась бы с ним так же, как она обошлась с сыновьями его соперников?
Сначала сын Адамса, Чарлз, умирает спившимся и растранжирившим всё состояние. Год спустя Филипп Гамильтон, талантливый и многообещающий, гибнет на нелепой дуэли. Представить себе горе отцов — на это не хватало воображения. Игла сострадания проникала сквозь старинную стену вражды. А в соединении с открытиями Галлатина размывалась и уверенность в том, что вражда была оправданной. Вдруг окажется, что и его противники на своих постах делали что-то нужное и полезное для страны, что в каких-то направлениях их взор дальше проникал за черту горизонта?
Возможно, неутолённый отцовский инстинкт прорвался и в его чувстве к Мериуэзеру Льюису. Каждый раз, когда мальчик появлялся в Монтичелло, у него теплело на сердце. Подросток явно унаследовал все добродетели дяди Николаса, растившего его, — честный, энергичный, вдумчивый, незлобивый. Бывал он и на пикниках в доме мистера Белла в Шарлоттсвилле, дружил с его детьми и с Мэри Хемингс. Иметь личного секретаря, который знает о твоих отношениях с Салли и не осуждает их, — это, конечно, сыграло свою роль в сделанном выборе.
Плюс у них с юным Льюисом была одна общая страсть: разведывать тайны Творения, коллекционировать и описывать травы, деревья, птиц, зверей. Мальчик делился с ним своей мечтой: совершить путешествие к Тихому океану. Что, если последние события в Европе сделают эту мечту осуществимой? Огромные территории за реками Миссисипи и Миссури сейчас принадлежат Испании, Франции, Британии. Но если организовать экспедицию с сугубо научными целями, для сбора материала из разных областей географии, зоологии и ботаники, может быть, правительства этих стран не заподозрят Америку в агрессивных происках и дадут разрешение на проезд?
Питер вернулся из поездки затемно. Джефферсон прочитал привезённый им ответ мистера Вудсона и поднял взгляд на посланца.
— Питер, в последний год ты показал себя не только отличным поваром, но и вполне взрослым человеком, с чувством ответственности. Я хочу, чтобы ты дал мне обещание никому не рассказывать о сегодняшней поездке.
— Никому-никому? Даже маме Бетти?
— Даже ей.
— Хорошо. Я обещаю.
— А теперь пойди и скажи Салли, что я жду её в кабинете. Салли вошла настороженная, в тёмном платье, застёгнутом
под самое горло. За прошедшие годы её сходство с покойной Мартой не только усилилось, но как бы повторило те же возрастные стадии. Сейчас это была Марта в 30 лет — такая, какой была в год рождения Марии.
— Салли, я всё обдумал и хотел бы получить твоё согласие на составленный мною план. Ты помнишь моё обещание: давать свободу всем твоим детям по достижении ими двадцати одного года. Но обстоятельства, как ты видишь, сложились так, что Тома ради его безопасности нам следует отпустить гораздо раньше. Согласна ли ты на это?
— Отпустить — но куда? К кому? Просто отправить мальчика на все четыре стороны?
— Конечно нет. Ты помнишь мистера Джона Вудсона, богатого фермера из графства Гучленд? Он сын моей тётки с материнской стороны, то есть приходится мне кузеном. Другие Вудсоны владеют не только фермами, но и паромами на реке Джеймс. Мы встречались с Джоном не раз на пикниках во дворе мистера Белла. Он добрейший и достойнейший джентльмен. Я написал ему, и он выразил готовность принять Тома как племянника в свой дом и заботиться о нём вплоть до совершеннолетия. Вот письмо от него.
Пока Салли читала, Джефферсон смотрел на её склонённый профиль и вдруг почувствовал, что его вечное чувство вины перед ней отлилось в новую иглу боли во лбу. Может быть, и правда для неё было бы лучше остаться в Париже? Может быть, судьба пощадила бы её и маленького Тома, дала бы им выжить в пожаре революции и войны? Она встретила бы достойного человека, который пленился бы её очарованием, принял бы её с ребёнком, женился бы на ней, дал ей то бесценное сокровище, которого он, Джефферсон, дать не может, при всём своём богатстве, — чувство собственного достоинства, место среди других людей на земле?
Салли подняла глаза от письма, посмотрела на Джефферсона пытливо и задумчиво:
— Значит, Измаилу пора удалиться в пустыню? А Агарь должна дать своё согласие на это? На то, чтобы он стал жить «как дикий осёл и чтобы руки всех людей были на нём»?
— Как ты помнишь, дальше Священное Писание сообщает, что у Измаила родилось 12 сыновей и от него пошёл великий народ, называемый измаильтяне. Но, возвращаясь из царства легенд в наш бренный мир, мы увидим, что Тому не грозит ни жажда, ни голод в пустыне. Мистер Вудсон будет регулярно сообщать нам о здоровье «племянника», и в случае болезни мы сможем быстро прийти на помощь. Тома обучат всем премудростям земледелия, чтобы он смог завести своё хозяйство, когда вырастет. Только о местонахождении его не должна знать ни одна живая душа. Свои письма тебе он станет отправлять, не указывая обратного адреса. Похитители, потеряв его след, должны будут оставить свою преступную затею.
— А что, если они попытаются похитить Беверли?
— Четырёхлетний Беверли мало похож на меня и не представляет для них интереса. О двухлетней Харриет и говорить нечего. Под крышей Монтичелло они будут в безопасности, и мы сделаем всё возможное, чтобы они выросли готовыми к вступлению в мир свободных.
— Вы сказали, что ваш кузен мистер Вудсон бывает в Шарлоттсвилле. Не сможет ли он иногда брать с собой Тома, чтобы я могла повидаться с ним в доме сестры?
— В первый год это будет слишком опасно. Злоумышленники могут появиться там снова, и мы не будем знать об этом. Гораздо лучше, если вы с Питером будете время от времени навещать мальчика прямо на ферме мистера Вудсона. Только делать это следует так, чтобы никто не знал о настоящей цели вашей поездки. Родным скажете, что отправляетесь в Ричмонд за покупками.
Обсуждая необходимые предосторожности, оба постепенно свыкались, примирялись с мыслью о том, что задуманный план не только осуществим, но и представляет собой наилучший вариант спасения от нависшей угрозы. Всё же Салли попросила отложить отъезд сына на два дня — чтобы собрать необходимую одежду, обувь, тетрадки, а главное, подготовить себя и его к предстоящей разлуке. Джефферсон с готовностью согласился.
Ему тоже до отъезда в Вашингтон требовалось принять решения по многим вопросам, не терпевшим отлагательства.
Американский посол в Англии, Руфус Кинг, назначенный ещё Вашингтоном, просил об отставке. Кого послать ему на замену?
Готовилось присоединение к союзу нового штата — Огайо. Как добиться, чтобы в его конституцию был заранее включён пункт о запрете рабства?
Секретарь президента капитан Мериуэзер Льюис ждал инструкций о задуманной ими экспедиции к Тихому океану.
Министр иностранных дел Джеймс Мэдисон — о переговорах с Бонапартом.
Джефферсон давно вынашивал идею строительства сухих доков, в которых боевые корабли смогут лучше сохраняться в мирное время, — кому поручить это важное дело?
Также его не оставляла мечта заманить дочерей с детьми погостить у него в президентском особняке в Вашингтоне.
Эти и другие неотложные мысли и заботы продолжали занимать его ум, когда ранним утром назначенного дня он стоял на крыльце своего дома, глядя на двух путников, готовых в дорогу. Перед тем как оседлать коня, Питер Хемингс, положив руку на Библию, поклялся никому не рассказывать, куда он отвезёт своего племянника.
Салли последний раз прижала к груди сына, застегнула пуговицы на его куртке, повесила через плечо фляжку с водой. Стремя было высоковато для мальчика, и Джефферсон подсадил его в седло.
Том смотрел прямо перед собой, твёрдая складка на лбу без слов должна была показать всем, что детству пришёл конец и что он готов к тому, что ждёт его впереди.
Стук копыт вспугнул стаю жёлтых финчей с лужайки, и они красиво рассыпались на ветках ближайших кустов крыжовника.
Осень, 1802
Сатирическая баллада, напечатанная в газетах федералистов
Ура! Наш масса Джефферсон
Сказал, что все равны.
Но почему не пашет он,
А мы пахать должны?
И почему, коль все равны,
Нет белой у меня жены?
Нет радости в моём дому?
Мне жисть такая ни к чему.
А ежели, час не ровён,
Мы, братцы, поменяем жён?
Возьму я белую жену — последнего фасона,
И будет чёрная в дому у массы Джефферсона.
Ура, братва! Начнём с утра!
Крушите всё кругом!
Кричите все: «Гип-гип ура,
Наш масса Джефферсон!»[12]
Апрель, 1803
«Первый консул Французской республики, желая выразить дружеские чувства к Соединённым Штатам, настоящим передаёт им в полное владение порт Новый Орлеан и территории Луизианы, простирающиеся к востоку и северу от него, включая все общественные здания, площади, укрепления, казармы и пустующие земли. Все архивы, бумаги и документы, относящиеся к административному управлению, будут переданы комиссарам американского правительства. Жители передаваемых территорий получат возможность стать гражданами Соединённых Штатов в соответствии с федеральной конституцией и смогут пользоваться всеми правами, вольностями и свободой исповедовать выбранную ими религию».
Из договора, подписанного в Париже американскими посланниками
Июнь, 1803
«Задачей Вашей экспедиции является исследование реки Миссури и её притоков, а также возможного водного пути через континент к Тихому океану с целью расширения нашей торговли. Астрономические инструменты для определения широты и долготы уже приготовлены для Вас, а также военное министерство поможет Вам собрать и закупить необходимое оружие, палатки, лодки, амуницию, лекарства, предметы для обмена с индейцами. Военный министр предоставит Вам право вербовать на добровольных началах солдат и офицеров для участия в экспедиции, над которыми Вы будете иметь полную власть командира».
Из инструкций, подготовленных Джефферсоном для капитана Мериуэзера Льюиса
Данный текст является ознакомительным фрагментом.