Глава 19 Частное лицо
Глава 19
Частное лицо
Корниш, Нью-Гэмпшир, 1981–2010
На протяжении последних двух десятилетий [1966–1986 гг.] я, по личным причинам, предпочел полностью покинуть сферу общественного внимания. Я отказываюсь от всякой публичности на протяжении более чем двадцати лет, и за это время я не опубликовал ни одного произведения. Я стал частным лицом, во всех смыслах этого понятия.
Дж. Д. Сэлинджер[575].
Дэвид Шилдс: Период с 1950 по 1980 год Сэлинджер занимался созданием мифа. Время с 1980 по 2010 год он проведет в борьбе за контроль над этим мифом и за его защиту. Он принял глухую оборонительную стойку, сражаясь с собственной дочерью, с бывшей возлюбленной и с потенциальными биографами. Но в гибком нравственном кодексе Сэлинджера, в его неабсолютном абсолютизме, можно рассмотреть и его собственную личность. Такое противоречие не соответствует чистому повествованию о Сэлинджере, поэтому он бросался на подавление слухов о его человеческих слабостях и стремился управлять своим образом, претендуя при этом на то, что он выше подобных низменных соображений. Сэлинджер – человек, который жадно прислушивался к отзвукам своей праведности. Отношение к Йэну Гамильтону, Джойс Мэйнард и дочери Маргарет у Сэлинджера было таким: «Я вас знать не знаю». Для него это было определением забвения. Ситуация осложнялась следующим ироническим обстоятельством: усердствуя в деле собственного спасения, он разрушил себя – свою репутацию, свою писательскую жизнь, свои отношения с друзьями, любимыми, с членами своей семьи.
С. Дж. Перельман: [После посещения винодельни Марты] я закончил день тем, что провел вечер в обществе Джерри Сэлинджера, с которым встретился в его замке на холме, на самой границе штата Вермонт. Мы не виделись шесть лет, и я рад сообщить, что выглядит он хорошо, чувствует себя хорошо и напряженно работает, так что можно отбросить все эти слухи, сфабрикованные в Голливуде людьми, которым он не продает права на экранизацию «Над пропастью во ржи», и сводящиеся к тому, что он ушел со сцены[576].
Андреас Браун: За много лет Сэлинджер входил в этот магазин пять или шесть раз. Обычно его сопровождал сын. Как правило, он кратчайшим путем шел к отделу философской и религиозной литературы. Если миссис Стелофф, основавшая наш магазин, была на месте, он усаживался и подолгу беседовал с нею. В магазине он вел себя так: если ему что-то было нужно, он обращался к сотрудникам с просьбами. Мы относились к нему небрежно, без пиетета, так, словно он был никем, и делали это потому, что он сам хотел, чтобы к нему так относились. Мы оказывали ему помощь, сообщали о книгах, которые, по нашему мнению, могли быть ему интересны, а иногда находили для него книги. Но если в магазине появлялся его поклонник, который хотел завязать с ним разговор, пытался вмешаться в его беседу или хотел, чтобы он подписал книгу, Сэлинджер сразу же приносил извинения и покидал магазин. Люди вечно хотели, чтобы он объяснил, почему в седьмой главе романа Холден Колфилд сделал то-то и то-то. Примерно так. Или же его спрашивали, что он имел в виду во «Фрэнни и Зуи». На уровне второго курса колледжа. А потом на его книге подрастало новое поколение.
Когда он впервые вошел к нам со своим сыном Мэттом, я подумал: «Да это же Холден Колфилд, сошедший со страниц дешевого издания книги», потому что на Мэтте была криво надетая и сдвинутая назад бейсболка, а подростки тогда так не носили бейсболки. Когда этот маленький мальчик зашел в магазин, он выглядел именно так, и его совершенно не интересовало, чем занимается его отец. Мэтт пошел смотреть детские книжки. Он мог часами просиживать на полу и рассматривать книжки с картинками Чарльза Аддамса[577].
Кэтрин Крауфорд: Приведу один пример того, насколько далеко заходили поклонники творчества Сэлинджера для того, чтобы привлечь к себе внимание писателя. Однажды старшеклассники разработали такой мудреный план: они выбросили одного из заговорщиков из машины прямо перед домом Сэлинджера, предварительно вымазав «жертву» кетчупом, так, чтобы казалось, что парень окровавлен. Парня выкинули из машины, и он покатился по земле со стонами. Сэлинджер подошел к окну, посмотрел, понял, что это инсценировка, закрыл жалюзи на окнах и вернулся к работе.
* * *
Дэвид Шилдс: В 1981 году Илейн Джойс, одна из звезд телесериала «Мистер Мерлин» получила письмо от поклонника Сэлинджера – ответ, как и в случаях со множеством других талантливых, молодых и красивых женщин, был оплачен. Завязалась переписка.
Пол Александер: Как и в случае с Мэйнард, Сэлинджер в конце концов устроил встречу и с Илейн Джойс. Впоследствии между ним и Джойс сложились отношения. Они много времени проводили в Нью-Йорке. «Мы очень, очень старались скрывать наши отношения, – рассказывает Джойс, – но что делают люди, ухаживающие за девушками? Ходят по магазинам, в рестораны, в театры. Он хотел этого». В мае 1982 года, когда в прессе появились сообщения о том, что Сэлинджер появился на открытии в театре г. Джексонвилл, Флорида, где Джойс играла в пьесе 6 Rms Riv Vu, скрывать роман с Сэлинжером, которого, как говорила Джойс, она знает, стало невозможно. «В середине 80-х мы несколько лет поддерживали отношения, – говорит Джойс. – Можно сказать, что это было романом». Со временем этот роман закончился, и Джойс вышла замуж за сценариста Нила Саймона, что было довольно ироничной точкой в этой истории.
Шейн Салерно: После короткой связи с Илейн Джойс Сэлинджер ухаживал за Джанет Иглсон, бывшей ему по возрасту ближе, чем большинство женщин, за которыми он ухаживал.
Дж. Д. Сэлинджер (выдержка из письма Джанет Иглсон, 9 августа 1982 года):
Чем сильнее я старюсь, дряхлею, тем более убеждаюсь в том, что наши шансы на продолжение отношений равны нулю в силу целого комплекса причин. О, нам дозволены любые до смешного пафосно-мрачные образы – сжечь любимые санки «Розовый бутон»[578], или, что не менее драматично, поджечь зад новой экономки, но все подлинные ключи к нашим предпочтениям, непродолжительным встречам, приездам, отъездам и т. д. остаются бесконечно скрытыми. Подозреваю, что, в любом случае, единственная подлинная величина – твердо провозглашенные несколько принципов мудрости: мы – не те и не то, чем являемся, мы и не личности вовсе, но мы подвержены мириаду наказаний за то, что мним себя личностями и умами…
Со мной, как я думаю, все в порядке, как и с Мэтью, спасибо за вопрос о нем. В настоящее время он находится в Калифорнии. Ведет переговоры с агентами, представляющими актеров, и тому подобное. Другой мой ребенок, Пегги, на пару лет уехала в Оксфорд, получив какую-то стипендию на проведение научных исследований. Она и ее мать, кажется, довольно сильно взволнованы этим обстоятельством. Обе они, и мать, и дочь – образцовые воплощения успеха[579].
Майлс Вебер: В 1982 году начинающий автор по имени Стивен Кьюнс послал в журнал People интервью с Дж. Д. Сэлинджером. В журнале собирались опубликовать это интервью, но Сэлинджер почуял мистификацию, подал иск и предотвратил публикацию этого интервью.
Дж. Д. Сэлинджер (выдержка из письма Джанет Иглсон, 9 августа 1982 года):
Я втянулся в некий судебный процесс, который раздражает и выматывает меня. Дело, возможно, безнадежное. Я хочу сказать, что не успеешь разделаться с одним молодчиком-паразитом, как появляется новый такой же тип. Какой-то мерзавец занял целую страницу в Sunday Times Book Section, выдав свой текст за мой. Несомненно, и это пройдет, как однажды сказал Луис Б. Майер, но хорошо бы знать, когда это закончится[580].
The New York Times: Согласно исковому заявлению, мистер Кьюнс «предложил журналу People купить совершенно фиктивное «интервью» с Дж. Д. Сэлинджером, ложно представив свой текст как «запись реального интервью». «Это подложное интервью, – говорится в иске далее, – грубо искажает и унижает личность истца, искажает мнение истца и написано языком, являющимся подделкой языка истца»[581].
Джон Дин: Моя первая реакция была такой: это очередная афера, вроде истории с «автобиографией» Говарда Хьюза, когда Клиффорд Ирвинг утверждал, что получил разрешение Хьюза[582]. Сэлинджер очень быстро сорвал скандал, предъявив иск, и запретил People публиковать подложное интервью.
Агентство Associated Press: По иску, предъявленному Дж. Д. Сэлинджером некоему жителю Нью-Йорка, которого Сэлинджер обвинил в подмене личности и в попытке выдать редакции его произведений за оригинальные, достигнуто урегулирование.
Судья Дэвид Н. Эделсон из окружного суда США одобрил урегулирование, по условиям которого ответчик Стивен Кьюнс с Манхэттена согласился отказаться от всяких своих претензий на знакомство и встречу с Сэлинджером.
Кроме того, условия соглашения запрещают мистеру Кьюнсу предъявлять, передавать или распространять документы, произведения или заявления, приписываемые мистеру Сэлинджеру. От Кьюнса также требуют собрать и выдать все подобные документы или произведения, которые подлежат уничтожению. Мистер Сэлинджер, в свою очередь, согласился отозвать свои требования возмещения убытков и юридических расходов[583].
* * *
Марк Вейнгартен: Йэн Гамильтон был весьма уважаемым английским биографом. Он написал биографию Роберта Лоуэлла, которая была хорошо принята читателями. Известно, что в своей работе Гамильтон полагается на письма. Гамильтон решил взяться на проект, являющийся мечтой биографа: книгу о Сэлинджере. Большой ошибкой Гамильтона было то, что он заполучил большое количество писем Сэлинджера и использовал эти письма как основу своей книги.
Йэн Гамильтон: Четыре года назад [в 1983 году] я направил письмо писателю Дж. Д. Сэлинджеру и сообщил ему, что намереваюсь написать исследование, посвященное его «жизни и творчеству». Не согласится ли он ответить на несколько вопросов?.. Я заверил Сэлинджера в том, что я – серьезный «критик и биограф», что меня не следует путать с поклонниками его творчества и журнальными репортерами, которые терзают его на протяжении тридцати лет… Конечно, все это было полным лицемерием[584].
Дж. Д. Сэлинджер (выдержка из недатированного письма Йэну Гамильтону):
Уважаемый сэр,
издательство Random House поручило вам написать книгу обо мне и моем творчестве (вы, возможно преднамеренно, обозначали задачи именно в таком порядке), и у меня нет веских причин сомневаться в ваших словах. Я очень сожалею… но я давно уже отчаялся найти какую-то справедливость в этой распространенной практике. Не говоря уже о праведности или порядочности.
Основываясь (как вы, возможно, уже знаете) на довольно горьком опыте (описать его словами, пожалуй, невозможно), я полагаю, что не могу остановить вас или Random House, раз уж вы решили осуществить ваш план. Но полагаю, что должен сообщать вам – пусть для вас это ничего и не значит – что я уже вынес всю эксплуатацию моего имени и все возможные нарушения неприкосновенности частной жизни, какие только можно вынести за одну человеческую жизнь[585].
Шейн Салерно: О творчестве Сэлинджера написаны десятки книг и статей. Но книга Гамильтона грозила стать первым полноценным исследованием его жизни, что и нервировало Сэлинджера.
Фиби Хобан: В письме Сэлинджера Гамильтону поставлен хороший вопрос: за исключением преступников, никто не становится объектом такого пристального внимания, как человек, биографию которого пишут.
Джейсон Эпштейн [редактор, работавший с книгой Гамильтона в издательстве Random House] ответил Сэлинджеру, заверив его в том, что он – достойный и подходящий объект биографического исследования, что он – общественная фигура, и что у биографа есть право на изучение его жизни и творчества.
Йэн Гамильтон, автор книги In search of J. D. Salinger («В поисках Дж. Д. Сэлинджера»).
Шэрон Стил: [В письме Майклу Митчеллу] Сэлинджер выразил свои чувства, сказав, что «у него в сердце убийца», который точит нож на «надоедливого английского малого», Йэна Гамильтона, добывающего материалы для заказанной издательством Random House биографии писателя…
[25 декабря 1984 года, в приписке, сделанной на обороте рождественской открытки] Сэлинджер, похоже, выражает особую удрученность и отстраненность от жизни, но упорно стремится скрыть свои чувства. Сэлинджер сообщает о том, что на каникулах ездил в Лондон повидаться с Пегги, которая, неправильно поняв сообщения отца, приехала в Бостон. Тогда Сэлинджер решил погулять по Лондону один. «Все эти годы я полностью отключен от всяких общих и личных разговоров и почти ни с кем не общаюсь, за исключением пары местных пьянчужек или безумных теток, которых держу на расстоянии». Сэлинджер, пожалуй, ничего бы и не делал, если б не произведение, над которым он работал. Он пожелал Митчеллу «полной исправности и душевного равновесия» в наступающем 1985-м году[586].
* * *
Джон Дин: Как и английское общее право, американское право относится к письмам так: у писем есть два аспекта. Один аспект – сугубо физический. Другой аспект – содержание письма. Получатель письма владеет им физически, но не владеет содержанием письма. Оно принадлежит тому, кто написал письмо. Человек, написавший письмо, обладает авторским правом на содержание письма. Продать можно только физический оригинал письма. Юристы Сэлинджера уведомили Гамильтона о том, что их клиент недоволен использованием его писем в корректуре написанной Гамильтоном книги. Юристы утверждали, что использование Гамильтоном писем Сэлинджера помешает Сэлинджеру в дальнейшем использовать письма в коммерческих целях. Юристы Сэлинджера требовали, чтобы Гамильтон изъял из книги письма Сэлинджера. Гамильтон попытался уговорить Сэлинджера, излагая содержание его писем своими словами. Но и такой вариант не устраивал Сэлинджера, который предъявил иск и добился в окружном суде Нью-Йорка временного запрета на публикацию книги.
Фиби Хобан: [Гамильтон] просто переписал свои богатые источники, заменяя слова синонимами. Вместо красоты и элегантности языка Сэлинджера и оригинального ритма его прозы получилась какая-то тяжеловесная, корявая, неуклюжая, ужасная пародия на язык Сэлинджера. Но эта пародия никого не оскорбляла и никому не причиняла вреда.
Джон Дин: Сэлинджер сказал: «Нет. Это неприемлемо. Мне не нравятся ваши модификации, и мы продолжим это дело [в суде]». В судебном процессе нет никакой неприкосновенности личной жизни, поскольку установление фактов происходит в открытом порядке, [Сэлинджер] понимал, что ему придется публично давать показания. Он понимал, что может проиграть процесс, но он хотел сыграть в эту азартную игру и попытаться сохранить контроль над своими произведениями и письмами.
Дэвид Шилдс: Почему он ввязался в это? По словам нескольких бывших подружек Сэлинджера, с которыми мы побеседовали, одним из главных мотивов Сэлинджера было желание предотвратить обнародование его многочисленных писем, написанных очень молоденьким девушкам, предметам его многолетней страсти к девочкам, которым было по четырнадцать лет.
Фиби Хобан: Это было поразительно смешно: писатель, известный своей приверженностью к закрытости, должен был давать показания в манхэттенском суде и сделать достоянием общественности свои самые интимные письма, сдав их в Библиотеку Конгресса США. В результате этого процесса Сэлинджер не только дал показания в суде, но также был вынужден зарегистрировать все 79 писем, являвшихся предметом спора, в Бюро регистрации авторских прав, где любой человек за 10 долларов может ознакомиться с ними.
Примечательно, что мы обретаем доступ к жизни Сэлинджера через собственноручно написанные им открытки и письма. На самом деле это похоже на чтение дневников персонажей произведений Сэлинджера или на что-то в этом роде. Знакомство с эпистолярным наследием Сэлинджера – самый близкий из возможных контакт с почти невероятно закрытым от людей анахоретом.
Лиллиан Росс: Они подвергли его страшным мучениям, пыткам… Мне пришлось сопровождать его в суд и держать его за руку. Он был выбит из душевного равновесия. Он приходил ко мне домой и дожидался времени, когда нам надо было идти в суд. Иногда мне приходилось держать его за руки, в буквальном смысле, так его трясло. После заседаний, в конце дня я готовила ему куриный суп. Он такой чувствительный, такой ранимый, такой уязвимый человек. Такой милый человек[587].
Дж. Д. Сэлинджер (7 октября 1986 года):
Вопрос [поверенного издательства Random House Роберта Каллаги]: В какие-то моменты последних 20 лет вы писали какие-то художественные произведения, которые остаются неопубликованными?
Ответ [Сэлинджер]: Да.
Вопрос: Можете назвать художественные произведения, написанные вами, но оставшиеся неопубликованными?
Ответ: Сделать это было бы очень трудно.
Вопрос: За последние 20 лет вами написаны какие-то законченные художественные произведения, которые остаются неопубликованными?
Ответ: Вы можете переформулировать вопрос? Что вы имеете в виду под «законченными»? Вы хотите сказать, готовые к публикации?
Вопрос: Я имею в виду законченные произведения, но не рассказы или художественные произведения или произведения, представленные в журналы для публикации.
Ответ: Ответить очень трудно. Я так не работаю. Я просто начинаю писать и смотрю, что получается.
Вопрос: Возможно, к сути дела легче подойти так. Не расскажете ли мне, что вы делали в области художественной литературы в течение последних 20 лет?
Ответ: Могу ли я сказать или скажу?.. Я просто пишу художественные произведения. Вот и все. Это единственное описание, какое я могу дать моей работе. Дать четкое определение почти невозможно. Я работаю над персонажами, над развитием их характеров, просто разрабатываю их[588].
Роберт Каллаги: Я подумал, что это – не тот Дж. Д. Сэлинджер, который в 50-х годах писал такую трепетную прозу. Он был определенно чем-то разозлен – или встревожен. Или расстроен. Должно быть [когда-то давно], что-то произошло, потому что когда я спрашивал о письмах, написанных им примерно в то время, я спрашивал: «Что вы имели в виду?» А он отвечал: «Молодой парень имел в виду…» По-моему, в том, что он описывает себя в третьем лице, есть нечто странное. Во всех допросах свидетелей, которые я проводил, никто никогда не говорил о себе в третьем лице[589].
Дэвид Шилдс: Он пытался самому себе сказать, что он больше – не молодой парень.
Йэн Гамильтон: Те письма написаны тоном уязвленного человека, находящегося в состоянии крайнего возбуждения. Ему довелось увидеть нечто страшное [во время войны]. Думаю, в каком-то отношении он, возможно, был надломлен[590].
Мордехай Ричлер: Кроме того, письма, как отметил в суде мистер Сэлинджер задним числом, были порой грубоватыми или несдержанными. Он говорил: «Это очень трудно. Я хотел бы, чтобы вы перечитали письма, которые сами же написали 46 лет назад. Читать это очень больно»[591].
Роберт Каллаги: Однажды, во время одного из перерывов, произошел печальный случай. Он попросил у меня телефонную книгу Манхэттена. Я добыл ее и дал Сэлинджеру. Ему явно было трудно найти нужный номер, и тогда я сказал: «Можно я найду вам то, что вы ищете?» И он сказал: «Я пытаюсь найти номер телефона моего сына. Он живет где-то возле отеля “Рузвельт”». А потом он сказал, что не смог найти номер в справочнике, и ему не удастся связаться с сыном, что, по-моему, было очень грустно[592].
Марк Хауленд: [Мои ученики-старшеклассники и я] читали стенограмму подлинных показаний, данных в суде. Показания занимали 40 страниц текста и были полными, включавшими распоряжения адвокату Сэлинджера не прерывать адвоката, который представлял Гамильтона [Каллаги]. Показания были настолько подробными и точными, что у нас создавалось впечатление личного присутствия в суде. Мы словно бы слышали слова самого Сэлинджера, хотя слова эти были написаны на бумаге. Но как только дело пошло интересней, когда адвокат начал спрашивать, над чем Сэлинджер ныне работает, как часто он пишет и планирует ли публиковать свои новые произведения, мы перевернули последнюю страницу – а дальше было пусто. Ничего больше не было. Не знаю, что произошло в суде, и что было опущено в стенограмме, но на этом стенограмма обрывалась.
Питер де Врис: Если в вашем рассказе есть пробелы, они появились там потому, что Сэринджер хочет, чтобы они там были.
Джон Венке: Часть его личности наслаждается силовой игрой, которая развертывается по ходу проталкивания написанной Йэном Гамильтоном биографии через суд. Сэлинджер хотел доказать свое право собственности на письма, которые принадлежали другим людям. Настоящий отшельник или мистик не стал бы заниматься таким делом.
Джон Дин: Я думаю о том, сколь мало в действительности надо было делать Сэлинджеру [для представления своего иска]. Ему надо было разве что появиться в суде и дать показания. У него не было выбора. Если б он отказался давать показания, он бы проиграл процесс. Ему надо было доказать суду, что он продолжает писать, что он уверен в своей способности писать – и особенно то, что он может каким-то образом использовать эти письма в своем творчестве, а не то, что он, может быть, потребует передать письма в его собственность. Думаю, в глазах суда иск Сэлинджера выглядел бы более обоснованным, если бы он поставил вопрос так: я на самом деле продолжаю активно писать, а что я пишу – не дело суда; однако в контексте моего творчества эти письма представляют для меня интерес.
Фиби Хобан: Сэлинджер говорил: «Вы обманом добываете материалы, являющиеся моей собственностью, но при этом утверждаете, что не совершаете кражу».
Судья Пьер Н. Леваль: Я считаю, что ответчики достаточно убедительно показали несостоятельность требования истцом судебного запрета на публикацию книги. Основания, подтверждающие мое мнение, таковы: Гамильтон использовал материалы, защищенные имеющимся у Сэлинджера авторским правом, в минимальном объеме и несущественно; книга Гамильтона не эксплуатирует и не присваивает литературную ценность писем, которые могут быть использованы Сэлинджером в будущих публикациях… Цель написанной Гамильтоном биографической книги и приведенные в ней выдержки из писем Сэлинджера совершенно отличны от интересов, защищенных авторскими правами Сэлинджера… Хотя желание [Сэлинджера] обеспечить неприкосновенность своей личной жизни, несомненно, заслуживает уважения, юридически решение по данному делу не запрещает законные попытки писать о Сэлинджере на основании законно доступных источников[593].
Джон Дин: [Судья Леваль] вынес решение не в пользу Сэлинджера и счел, что Гамильтон справедливо использовал письма Сэлинджера. Лаваль был очень хорошим окружным судьей, очень справедливым и объективным. Лучшего судьи и нельзя требовать. Юристы Сэлинджера подали апелляцию в Апелляционный суд США Второго округа.
* * *
Судья Джон О. Ньюман: В июле 1983 года Гамильтон уведомил Сэлинджера о том, что предпринимает попытку опубликования биографии Сэлинджера в Random House, и просит сотрудничества писателя. Сэлинджер ответил отказом, сообщив Гамильтону, что предпочитает, чтобы пока он жив, его биографию не писали. Гамильтон, тем не менее, продолжил работу и потратил три следующих года на подготовку к печати биографии Сэлинджера под названием J. D. Salinger: A Writing Life («Дж. Д. Сэлинджер: жизнь писателя»). Важным источником были несколько неопубликованных писем, написанных Сэлинджером в период с 1939 по 1961 год. Большая часть этих писем была написана Уиту Бёрнетту, другу и учителю Сэлинджера и редактору журнала Story, и Элизабет Мюррей, другу Сэлинджера. Несколько писем написаны судье Лёрнду Хэнду, другу Сэлинджера и его соседу по Нью-Гэмпширу, Хэмишу Гамильтону и Роджеру Мэтчеллу, британским издателям произведений Сэлинджера, и другим лицам, в том числе Эрнесту Хемингуэю.
Большинство этих писем (если не все из них) Йэн Гамильтон обнаружил в библиотеках Гарварда, Принстона и Техасского университета, куда эти письма были переданы либо получателями, либо их представителями. Перед ознакомлением с этими письмами в университетских библиотеках Гамильтон подписал представленные библиотеками формальные соглашения, условия которых ограничивали использование писем без разрешения библиотеки и владельца прав собственности на содержание писем.
В ответ на возражения Сэлинджера Гамильтон и Random House внесли правку в корректуру, сделанную в [мае] 1987 года. В нынешнем варианте биографии [ «октябрьской верстке»] большая часть материала, который ранее был приведен в виде цитат из писем Сэлинджера, заменена близким по смыслу пересказом. Сэлинджер нашел 49 случаев, в которых «октябрьская верстка» содержит фрагменты, являвшиеся либо цитатами из его неопубликованных писем, либо их близким пересказом. Это фрагменты основаны на 44 неопубликованных письмах Сэлинджера: 20 писем Бёрнетту, 10 – Мюррей, 9 – Хэмишу Гамильтону, 3 – судье Хэнду и по одному – Мэтчеллу и Хемингуэю.
Достаточно привести несколько примеров. Сэлинджер, жалуясь на редактора, который отверг один из его рассказов, хотя и назвал их «компетентными работами», пишет, что [это было равносильно] словам: «Она прекрасная девушка, если не считать лица». Эти слова Сэлинджера Гамильтон пересказывает так: «Как бы почувствовала себя девушка, если б вы сказали ей, что она выглядит ошеломляюще, но личико у нее так себе?»
Сэлинджер пишет: «Подозреваю, что для художника деньги – гораздо более сильный отвлекающий фактор, чем голод». Гамильтон пересказывает этот фрагмент так: «С другой стороны, деньги – серьезное препятствие творчеству».
Рассказывая о восхищении, которое испытывали парижане перед американцами при освобождении Парижа, Сэлинджер пишет, что, глядя на американских солдат, которые «мочились, стоя в джипах», те говорили: «Что за милый обычай». Гамильтон пересказывает его так: «Если завоеватели хотели, они мочились с крыш своих машин».
Иск о нарушении условий соглашений основан на формальных соглашениях, которые Гамильтон подписал с библиотеками Гарварда, Принстона и Техасского университета. Сэлинджер утверждал, что он является бенефициаром – третьей стороной этих соглашений.
Действуя в стандартном порядке, мы, как и судья Леваль, начинаем с признания того, что существенным является объем и существенность цитирования защищенных авторским правом выражений, которые использованы Гамильтоном, а не фактическое содержание защищенного авторским правом материала. Однако цитированием защищенных авторским правом выражений считается и их дословное воспроизведение, и их пересказ.
«Обычное» выражение может и не иметь защиты, но его использование как последовательности выразительных слов не становится причиной, лишающей защиты целый фрагмент. И хотя «обычное» выражение можно цитировать, не опасаясь ущемления права на защиту, лицо, воспроизводящее фразу, не может цитировать или пересказывать последовательность выражений автора, включающих такую «обычную» фразу.
Почти во всех случаях цитирования или пересказа фрагментов из писем Сэлинджера, в которых имеется «обычное» выражение, фрагменты текста в целом демонстрируют достаточную степень оригинальности, проявляющуюся в последовательности мыслей, подборе слов, в акцентах и организации текста. Все эти моменты удовлетворяют минимальные требования к тому, что называют креативностью, творчеством. И во всех случаях, где эти минимальные требования удовлетворены, пересказ текста Гамильтоном настолько близок к оригиналу, что составляет нарушение защищенных законом прав автора оригинала (Сэлинджера)[594].
Йэн Гамильтон: Внимание общества к «выразительному содержанию» писем Сэлинджера резко расширилась на следующий же день после принятия судебного решения. The New York Times сочла, что вправе приводить обширные цитаты не из моих пересказов, а из оригинальных писем Сэлинджера. А я так старательно (и, как теперь казалось, без необходимости) пытался избегать незаконных заимствований из этих писем[595].
Арнольд Г. Лубах: Вчера федеральный Апелляционный суд на Манхэттене запретил публикацию биографии Дж. Д. Сэлинджера. В решении суда сказано, что в биографии недобросовестно использованы неопубликованные письма мистера Сэлинджера.
Отменяя решение суда низшей инстанции, Апелляционный суд вынес решение в пользу м-ра Сэлинджера, который подал иск о запрете использования в биографии любого материала из писем, написанных им много лет назад.
«В биографии, – говорится в решении Апелляционного суда, – скопированы практически все наиболее интересные фрагменты писем, включающие несколько очень выразительных догадок о сути писательского ремесла и литературной критики».
В примечании к решению Апелляционного суда процитировано письмо… [в котором Сэлинджер] критикует Уэнделла Уилки, кандидата в президенты на выборах 1940 года, и говорит: «Мне он кажется малым, который заставляет свою жену собирать для него газетные вырезки в альбом».
В решении есть и другое примечание, относящееся к письму 1943 года, в котором «Сэлинджер, огорченный тем, что Уна О’Нил, за которой он ухаживал, вышла замуж за Чарли Чаплина, выражал свое недовольство этим браком образом, порожденным его сатирическим воображением: «Могу представить вечер, который они проводят дома. Седой и голый Чарли сидит на корточках на шкафу, покачивая свой член бамбуковой тростью. Как дохлая крыса. Одетая в аквамариновый халат Уна бешено аплодирует ему из ванной комнаты… Я пытаюсь шутить, но я огорчен. Расстроен за всех, кто так же молод и красив, как Уна»[596].
Роберт Каллаги: Если довести это мнение до крайности, оно означает, что нельзя цитировать ничего, что не было бы уже опубликовано, а если вы пересказываете содержание ранее неопубликованных источников, вы серьезно рискуете. Закон об авторском праве был создан для защиты прав собственности, а не для того, чтобы разрешать авторам стирать прошлое[597].
Джон Дин: Добиться отмены судебного решения в Апелляционном суде было крайне трудно. В этом смысле Сэлинджеру повезло.
Лейла Хэдли Люс: Известие о том, что Гамильтон не может делать даже извлечения из писем к Уне, или писать об этих письмах, испугало меня. С психологической точки зрения это имеет смысл, поскольку речь идет о тяжбе с параноиком. Я имею в виду сущность Джерри: он – параноик. Он всегда думает, что люди собираются вторгнуться в его личную жизнь.
Элеанор Блау: Вчера Верховный суд США поддержал решение суда низшей инстанции, запрещающее публикацию незаконной биографии Дж. Д. Сэлинджера.
Судья Верховного суда без комментариев и разногласий отказался пересматривать решение, принятое в январе прошлого года Апелляционным судом США Второго округа Нью-Йорка, о том, что биограф Йэн Гамильтон недобросовестно использовал неопубликованные письма мистера Сэлинджера.
Издатель книги «Дж. Д. Сэлинжер: жизнь и творчество», компания Random House, Inc., заявила, что она и автор книги, мистер Гамильтон, в ближайшие недели решат, какой из двух шагов они предпримут[598].
Пол Александер: В известном смысле Сэлинджер убил книгу Гамильтона. Точка.
Фиби Хобан: Действительно, если неопубликованные письма защищены авторским правом, биографы и журналисты будут работать в условиях жестких ограничений. Это было делом, создающим прецедент… Йэну Гамильтону запретили публиковать оригинальную биографию.
Джон Дин: Те из нас, кто когда-либо задавался вопросом о причинах отшельничества Сэлинджера, в результате этого процесса получили кое-какие ответы. Это было не действием человека, боящегося хоть какой-то публичности, поскольку в иске не было ничего, касающегося неприкосновенности личной жизни. Что демонстрирует твердость, с которой он верует в неприкосновенность своей личной жизни, и пределы, до которых он может дойти в защите этой неприкосновенности, а процесс был явно болезненным для него путем защиты.
В более широком смысле он мог запросить у суда какие-то меры контроля, позволяющие продолжать защиту этой неприкосновенности. Он мог просить судью, знавшего о том, что он живет очень уединенно и закрыто, сделать процесс настолько закрытым, насколько это возможно. Но тот факт, что дело зашло настолько далеко и вылилось в судебный процесс, показывает решимость Сэлинджера добиться победы. Слушать показания приятнее, чем давать их. Я выступал в судах в обоих качествах и прошу мне поверить: задавать вопросы легче, чем отвечать на них. Отвечать на вопросы в течение любого времени всегда трудно.
Когда писатель пишет книгу, которая оказывается успешной, он в каком-то смысле говорить: «Посмотрите, что я пишу». Он вкладывается в свои произведения, раскрывается в них. Но у меня есть огромное сочувствие к людям, которые хотели бы сохранить неприкосновенность своей частной жизни. Если человек стал публичной фигурой, ему очень трудно сделать это. Попытка Сэлинджера сделать это путем полного прекращения всяких появлений на публике приближается, насколько это возможно, к крайности. Теперь он – публичная личность. Да, публичная.
* * *
Дэвид Шилдс: В январе 1987 года, в то самое время, как Сэлинджер держал оборону на юридическом фронте, из журнала New Yorker не только спровадили Уильяма Шона. Владелец журнала С. И. Ньюхауз принял решение заменить Шона на посту редактора Робертом Готтлибом, главным редактором издательства Knopf, а не Чарльзом Макгратом, ранее бывшем заместителем редактора журнала и считавшимся естественным преемником Шона. Вместе со 153 другими писателями, редакторами, карикатуристами и сотрудниками редакции New Yorker Сэлинджер подписал состоявшую из трех абзацев петицию с обращенным к Готтлибу призывом отказаться от назначения, но петиция результата не принесла. Последний и лучший защитник Сэлинджера, когда-то преодолевший единодушное решение других редакторов отвергнуть «Зуи» и до 1965 года бывший единственным редактором, который работал с произведениями Сэлинджера, ушел со сцены. В известном смысле то же самое произошло и с Сэлинджером.
Пол Александер: В 1987 году Сэлинджер навел шороху в индустрии развлечений. Пока он судился с Йэном Гамильтоном, он влюбился в очередную актрису из телесериалов, Кэтрин Оксенберг, игравшую одну из ролей в сериале «Династия». Оксенбург была молода, красива и жизнерадостна. Она и сериал привлекли огромное число зрителей. По словам Йэна Гамильтона, Сэлинджер влюбился в Оксенберг, как только увидел ее на экране телевизора. У Сэлинджера был собственный, особый подход к актрисам. Он звонил им по телефону и представлялся: «Я – Дж. Д. Сэлинджер, написавший «Над пропастью во ржи»». Отличная фраза для того, чтобы подцепить девчонку! По словам Гамильтона, Сэлинджер ездил на западное побережье США и преследовал Оксенберг. Пресса того времени сообщала, что Сэлинджер появился на студии без предупреждения и не назвавшись, и охране пришлось выводить его оттуда. Когда в газетах появились эти сообщения, Сэлинджер приказал своим юристам отыскать агента Оксенберг и пригрозить судебным иском, который, однако, никогда не был подан.
Джин Миллер: Поездка в Голливуд на встречу с Кэтрин Оксенберг – я просто не хотела, чтобы это было правдой, но я знала о его страсти к очень молоденьким актрисам. Это было просто действом, которое было такой же инсценировкой, как и все другое. Это было такой же инсценировкой, как и фокус рок-музыканта, который снова и снова играет одно и то же и заставляет публику сердиться, а затем, удовлетворив свое «я», уходит со сцены.
Дэвид Шилдс: Сэлинджер хотел быть безупречным последователем дхармы, но втрескался в Кэтрин Оксенберг по уши. Почти в каждом рассказе Сэлинджера прослеживается одно и то же движение по кругу: герой хочет бежать от мира, хочет преодолеть свои желания, но в конце концов всегда возвращается к обычной человеческой жизни, которой и продолжает жить. Жизнь Сэлинджера – это неудавшийся роман Сэлинджера: на самом деле он никогда полностью не примиряется с действительностью.
* * *
Фиби Хобан: Йэн Гамильтон разыграл постмодернистский гамбит и написал действительно отвратительную книгу о своих поисках Сэлинджера и о том, как ему не разрешили писать о Сэлинджере.
Майлс Вебер: Гамильтон утверждал, что Сэлинджер стал более знаменитым, стараясь не быть знаменитым; что, не издавая новых книг, он продал больше книг; и что все это было с его стороны умышленной игрой.
Мордехай Ричлер: Написанная мистером Гамильтоном биография тошнотворна. Это вызвано досадой автора, но отнюдь не извиняет книгу. Мистеру Сэлинджеру Гамильтон никогда не давал ни малейшей поблажки. Сэлинджера Гамильтон описал как «человека, озабоченного низменной саморекламой». Гамильтон сообщает, что с двадцати двух лет «тот Сэлинджер, путь которого мы отслеживаем, определенно с каждым днем становился все менее и менее похожим на милого Холдена. Как мы ни искали, нам не удалось обнаружить ни малейшщих следов человеческой ранимости и теплоты». Эта мстительная книга испорчена также нарочитым самоуничижением Гамильтона, постоянно упоминающем о себе как о биографе Сэлинджера в третьем лице[599].
* * *
Дэвид Ремник: Весной 1988 года редакторы New York Post отправили в Нью-Гэмпшир двух фотографов с заданием найти Дж. Д. Сэлинджнера и сфотографировать его. Если в выражении «сфотографировать» есть какой-то оттенок насилия или, по меньшей мере, нарушения прав человека, которого фотографируют, если в этом слове для некоторых людей, убежденных в том, что фотограф угрожает кражей их души, все же присутствует подтекст, то все эти соображения в данном случае применимы… В том, что газета New York Post преследовала Сэлинджера, нет никакой тайны… Его уход из мира был для журналистов историей, требовавшей решения, вмешательства и разоблачения. Газета просто должна была заполучить его фотографию. Номер газеты вышел с размещенной на первой странице фотографией худого шестидесятидевятилетнего человека, который буквально шарахается от фотоаппарата, словно ожидает какой-то катастрофы. В тот момент в глазах Сэлинджера стоял такой ужас, как будто он сомневался в том, что переживет съемку[600].
Пол Александер: Как-то в апреле 1988 года New York Post опубликовала на всю первую страницу фотографию Сэлинджера под заголовком «Ловец попался!» На фотографии был изображен явно возбужденный Сэлинджер, который отвел назад сжатую в кулак руку так, словно он вот-вот ударит по фотоаппарату. Пол Адао и Стив Коннелли, оба – папарацци-фрилансеры, поехали в Нью-Гэмпшир так, как туда много лет ездили поклонники Сэлинджера и журналисты, и несколько дней выслеживали Сэлинджера – до тех пор, пока не увидели его выходящим из почтового отделения в Виндзоре. Сделали снимки Сэлинджера, а когда он подошел, заговорили с ним. «Послушайте, – сказал он жестко, – я не хочу давать интервью. Не хочу хоть как-то участвовать в этом»[601].
Майлс Вебер: Редактор New York Post выступил в защиту своих журналистов, заявив, что на самом деле Сэлинджер вмешался в работу журналистов.
Пол Александер: [Адао и Коннелли] уехали, но через три дня вернулись и разговаривали с людьми о Сэлинджере до тех пор, пока снова не заметили его на выходе из супермаркета Purity Supreme в Вест-Лебаноне, Нью-Гэмпшир.
Адао заблокировал машине Сэлинджера выезд с парковки супермаркета, и после того, как Коннелли выскочил из машины, они начали снимать Сэлинджера. Взбешенный Сэлинджер подошел к ним, толкнул своей тележкой для покупок Коннелли и ударил Адао, который оставался на водительском сиденье в машине. Один из моментов, когда Сэлинджер отводит кулак, чтобы нанести удар Адао, фотограф запечатлел на пленке. Вскоре, сдавшись, Сэлинджер закрыл лицо руками и попытался открыть дверь своего джипа, но фотографы продолжали снимать его. Вокруг маленькой драки стали собираться посетители универмага. Наконец один из них закричал фотографам: «Что вы с ним делаете?» Адао стал отругиваться. Позднее он заявил, что приносил извинения. Наконец, Сэлинджер сел в свой джип, и когда Адао увидел, что Сэлинджер вот-вот сядет в свою машину, он отъехал, позволив Сэлинджеру покинуть место происшествия.
Дэвид Шилдс: Маргарет говорит: «Он все еще гоняет на своем джипе как безумный – или как нормальный человек под обстрелом, стрижется по-прежнему, только теперь он стал седым».
Публикация фотографии на первой странице New York Post вызвала ожесточенные споры, причем многие читатели неодобрительно отозвались о способах работы папарацци, их слежкой за Сэлинджером. Впоследствии Дон ДеЛилло сказал, что эта фотография вдохновила его на написание романа Mao II («Mao II»)[602].
Дон ДеЛилло: Неопубликованное произведение искусства – единственное оставшееся в этом мире красноречие[603].
* * *
Джон Дин: Ясно, что Сэлинджер не ушел от общества. Он очень остро сознавал то, что происходило в мире и имело отношение к нему. Возможно, ему дали совет присматривать за происходившим и предупредили о злоупотреблении его именем.
Дэвид Шилдс: Хотя Сэлинджер не полностью покинул общество, он становился все более одиноким. В 1990 году у Дороти Олдинг, которая 50 лет была литературным агентом Сэлинджера, случился инсульт. Агентом Сэлинджера стала помощница Олдинг Филис Вестберг. Еще через два года скончался Уильям Шон, редактор, защитник и друг Сэлинджера.
Уильям Г. Хоунен: Скромный дом мистера Сэлинджера, окруженный тремя постройками гаражного типа, среди которых была и студия писателя, расположен так, чтобы обеспечить неприкосновенность личной жизни живущего там человека. Чтобы добраться до владений Сэлинджера, надо переехать по старому крытому мосту через бурную речку, а потом несколько километров взбираться по крутой извилистой проселочной и очень грязной дороге. На последней сотне метров приходится преодолевать особенно крутой подъем. Там, почти невидимый с дороги, и стоит дом Сэлинджера, кажушийся почти орлиным гнездом, из которого открывается панорамный вид на гору Аскатни за рекой Коннектикут в Вермонте. Установленная за домом огромная белая тарелка спутниковой связи позволяет предположить, что мистер Сэлинджер по-прежнему сохраняет контакт с внешним миром, по меньшей мере, благодаря телевидению[604].
Дэвид Шилдс: В своих владениях в Корнише Сэлинджер окружил себя густой вечнозеленой изгородью, холодными, темными зимами и труднодоступной местностью, напоминавшей лес Хюртген, но теперь он занимал господствующую позицию, с которой он мог легко засекать приближающиеся опасности. Такими угрозами были, конечно, не артиллерийские обстрелы, а всего лишь литературные туристы, которые хотели вторгнуться в его владения на вершине холма. Ему надо было ощущать трудность жизни.
Лиллиан Росс: Ему нравилось жить в Нью-Гэмпшире, но он часто доставлял себе удовольствие и давал себе разрядку, приезжая в Нью-Йорк, чтобы поужинать со мной и Биллом Шоном. В записке, отправленной им после нашей последней встречи втроем, он написал: «Встреча восстановила мои силы на несколько месяцев. Я испытываю умиротворение»[605].
* * *
Шейн Салерно: Пол Фицджеральд был одним из «четырех мушкетеров», служившим с Сэлинджером в контрразведывательном подразделении Четвертой дивизии во время войны. Сэлинджер и Фицджеральд были вместе со дня высадки в Нормандии до вступления в лагерь Кауферинг-IV. Они поддерживали крепкие и теплые дружеские отношения до самой смерти Сэлинджера в 2010 году и часто переписывались. Выдержки из писем Сэлинджера Фицджеральду, приводимые в этой книге, никогда прежде не публиковались.
Дж. Д. Сэлинджер (выдержка из письма Полу Фицджеральду, 27 июля 1990 года):
На меня сильнейшее впечатление произвела легкость, с которой ты вспоминаешь имена всех людей, служивших в отделении контрразведки, имена погибших и всех, с кем мы вместе служили… Очень рад тому, что ты здоров и счастлив, Пол. Продолжай в том же духе. Да, порой приходится прилагать к этому усилия, но ты с этим в любом случае справляешься[606].
Шейн Салерно: В сентябре 1991 года, во время путешествия по стране на машине, Фицджеральд неожиданно заехал домой к Сэлинджеру в Корниш, Нью-Гэмпшир.
Сэлинджер и Пол Фицджеральд в Корнише, 26 сентября 1991 года
Пол Фицджеральд (запись в дневнике за 26 сентября 1991 года):
Виндзор, Вермонт/Корниш, Нью-Гэмпшир: Городок Корниш лежит сразу за рекой Делавэр. Инструкции о том, как добраться до дома Сэлинджера, оказались точными. Жилище Сэлинджера находится на вершине заросшего лесом крутого холма. Когда Сэлинджер подошел к дверям, он выглядел настороженным. Он всмотрелся в лицо лысого человека, изменившегося за 46 лет. Я узнал его, хотя выглядел он заметно ослабевшим: с возрастом и от безмятежной райской жизни его глаза выцвели. Он тепло приветствовал меня. Он принимал сына и невестку. Пригласил в дом. Мы приехали как раз к обеду[607].
Пол Фицджеральд (запись в дневнике за 27 сентября 1991 года):
В 3.15 приехал по приглашению «на холм» к Сэлинджеру. Говорили о былом. Он очень теплый человек. Очень понравился Дениз [жене Фицджеральда]. Из его владений (а у него 300 акров земли) открывается величественный вид. В 5 уехали от Сэлинджера.
Агентство Associated Press: Сегодня утром в доме Дж. Д. Сэлинджера произошел пожар, причинивший значительный ущерб. Пострадавших нет. По словам главы пожарной дружины Майка Монетты, о пожаре сообщила Коллин О’Нил, жена мистера Сэлинджера. Монетта не сообщил, находился ли живущий отшельником писатель в доме во время пожара или нет. Причины пожара и размеры ущерба пока не установлены[608].
Дэвид Шилдс: Впервые общественность узнала о третьей жене Сэлинджера в 1992 году. Коллин О’Нил, учащаяся школы медсестер, работала у кого-то домохозяйкой и в 80-х годах вышла замуж. Она познакомилась с Сэлинджером, вступила с ним в переписку и ушла к нему от мужа.
Пол Александер: Коллин руководила ежегодными городскими ярмарками в Корнише.
Бернейс Фитч Джонсон: Обычно Джерри приезжал и гулял с нею по ярмарке. Коллин приходилось повторять ему сказанное другими людьми, так как он был совершенно глухим[609].
Данный текст является ознакомительным фрагментом.