Глава 14 РУТИННАЯ РАБОТА

Глава 14

РУТИННАЯ РАБОТА

Поезд из Кенигсберга в Йесау грохотал по рельсам, и окружающий пейзаж был уже знаком мне до такой степени, что я даже не удосужился взглянуть по сторонам. И лишь краем глаза я увидел ремонтный ангар и добрую дюжину новеньких «Ме-163В», сверкающих новой окраской, отчего мое настроение немного улучшилось. На поле Карл Вой появился, выйдя из-за крыла истребителя и улыбаясь во весь рот. Мы пожали друг другу руки, и он сказал:

– Я очень рад, что ты здесь, Мано. Мы уже просто больше не могли справляться здесь самостоятельно. А где Нелте?

– Приезжает следующим поездом из Кенигсберга, – ответил я. – У него там живет девушка.

Вой улыбнулся, а затем сказал серьезно:

– Хорошенько подготовься к тому, чтобы испытать шок, Мано. Аэродром здесь ничего, но поверхность неровная. Поле такое же грубое, как картофельное, и слишком короткое.

– Нет нужды рассказывать мне об этом чертовом поле, Карл! Я произвел отсюда несколько взлетов и посадок на «Bf-109» и отлично представляю, что это за помойка. Если удачно затормозишь, то, может, и остановишься в пятидесяти метрах от забора.

– Тогда тебе нужно знать, что в сырую погоду мы считаем за счастье, если получится остановить машину в двадцати, нет, даже в десяти метрах от этого чертова забора. Так что не все так плохо, когда сухо. Тогда мы хотя бы имеем резерв в двести метров. А когда дождь, то лучше приземляться в начале аэродрома, а не то есть риск, что планки от забора окажутся на твоем воротничке.

Я скептически посмотрел на забор, который тянулся почти до самой взлетной полосы. Он был очень высоким, выше, чем на всех остальных аэродромах, и постоянно являлся объектом для недовольства тех, кому не посчастливилось взлетать с этого аэродрома. Позади забора была перепаханная ухабистая земля, напоминающая карьер, появившийся, в этом не было сомнений, в результате столкновения самолета с этой самой изгородью.

– Пойдем на взлетную полосу, – предложил Вой. – Першелл как раз готовится к взлету, и ты можешь увидеть своими глазами, как все происходит.

Пока «Bf-110» готовился к старту, мы прогуливались в нескольких сотнях метров, отделявших нас от точки взлета, и я рассказывал Вою о трагическом конце Бад-Цвишенана. Франц Першелл стоял возле «кометы», наблюдая, как мы приближаемся. Першелл мне нравился. Он был одним из тех лишенных бурного воображения парней, которые редко сожалеют о содеянном и берутся за любую самую опасную работу без лишней суеты и шума. Он летал с таким же спокойствием и самоуверенностью, как пекарь засовывает булки в печь. Еще в Бад-Цвишенане «комета» в руках Першелла казалась упрямым ягненком. Затем двигатели «Bf-110» зашумели, и Франц был готов к полету. Стальной буксир был прицеплен, и, помахав нам из кабины, он дал сигнал пилоту «Bf-110». Самолеты начали движение.

То, что произошло в следующие две минуты, стало полной неожиданностью. Был абсолютно тихий безветренный день, и «комета» двигалась нормально. Самолет долго не взлетал, продолжая скользить по траве, и в какой-то момент показалось, что стальной трос упрямо притягивает его, не отпуская. Почти достигнув конца поля, «комета» резко оттолкнулась, но казалось, Першеллу непросто дается набрать высоту. Десять… пятнадцать… двадцать метров. «Комета» как-то опасно покачивалась на тросе, а затем все же немного поднялась вверх и последовала за «Bf-110» к горизонту. Мы подумали, что полет осуществляется нормально, как внезапно самолет начал резко терять высоту и исчез из вида. «Bf-110» сделал круг и вернулся на аэродром. Или Першелл сбросил трос, или он оборвался.

Мы прыгнули в машину и быстро поехали в том направлении, где, по нашим расчетам, должна была приземлиться «комета». В двух километрах от аэродрома, среди кустов, мы нашли самолет. На первый взгляд он выглядел абсолютно неповрежденным. Франц Першелл находился в кабине без сознания. На лице у него кровоточила глубокая рана. Стекло кабины также было в крови, а на плечах висели оборванные ремни безопасности. Его немедленно доставили в госпиталь, где у него обнаружили два сломанных позвонка, двойной перелом челюсти, а также множество царапин и ушибов, и еще несколько дней он находился на грани между жизнью и смертью.

Весь оставшийся день Карл Вой рассказывал мне и приехавшему Нелте о ежедневных рутинных полетах в Йесау.

Ранним утром следующего дня мы с Нелте осваивали технику нашего первого полета на буксире, а Вой совершил тренировочный полет на одном из новых «Ме-163В». Когда он взлетел, я должен был следить за отцепкой троса на высоте четыре тысячи метров и поэтому мог легко улавливать каждое движение «кометы». Взлет прошел отлично, и его «комета» взмыла в воздух как пуля. Затем она начала коптить, и огромный черный хвост потянулся за ней. Потом стало подтекать топливо Т. «Комета» начала дергаться, а затем Вой выпрыгнул из нее. Несколько секунд спустя он уже раскачивался в воздухе на своем парашюте.

Как только я приземлился, мы с Нелте кинулись на поиски Воя. Спираль дыма, поднимавшегося от самолета Карла, указала нам примерный маршрут, и мы нашли Воя сидящим на пне и растирающим ушибленную лодыжку. Его лицо было чернее ночи. Наконец, не в силах сдержать свою радость, мы разразились громким смехом.

– Черт, а? Вы когда-нибудь видели человека, прыгнувшего с парашютом? – закричал он.

– Мы – да, Карл! – сказал я, поднося к его лицу маленькое зеркальце. – Но негра с парашютом – еще ни разу!

– Ну вот теперь увидели. Почти сразу, как я приземлился, я увидел двух мальчишек с фермы, бегущих ко мне. Один постарше, другой маленький, Но, приблизившись, они остановились как вкопанные, а потом развернулись и со всех ног бросились в обратную сторону. Они, должно быть, подумали, что перед ними сам Люцифер!

Еще несколько дней после инцидента ему пришлось ковылять с палочкой, и не так уж скоро Карл сумел вернуться к полетам.

Следующие несколько недель ничего неблагополучного не происходило, не считая мелких неполадок в технике.

Отто Ортзен, который присоединился к нам в качестве офицера по техническому обеспечению, лишь качал головой, видя наши ежедневные занятия. В задней стенке кабины, прямо за головой пилота, находилось определенное место, о котором Отто, очевидно, знал. За этим местом проходила линия соединения топлива Т и кран, и именно отсюда, казалось, исходил самый ужасный запах. Одному только дьяволу было известно, в чем скрывалась неполадка.

В одно утро Нелте выпрыгнул из своего самолета, крича благим матом. Слезы ручьем текли по щекам из раскрасневшихся воспаленных глаз. Он только что выполнил тренировочный полет с полупустыми баками и чисто приземлился. Он чуть не задохнулся от едкого газа, поступающего в кабину. Обычно каждый из нас испытывал «комету» по полной программе. Затем, если все было в порядке, мы охарактеризовывали машину как годную к эксплуатации. В этот день Нелте должен был закончить испытания после обеда, и он попросил меня сделать одолжение и провести заключительный полет вместо него.

– Двигатель в полном порядке, лейтенант, а об утечке я уже рассказал им, так что запаха в кабине не будет.

После этих слов Нелте весело удалился.

Около 15.00 я поднялся в заправленный «Ме-163В» и проверил все приборы. Отто стоял рядом, намекая, что этому самолету было уделено более пристальное внимание и он будет двигаться с таким же комфортом, как «роллс-ройс».

– С двигателем здесь не будет проблем, Мано. Ничто не должно дать сбой.

Я нажал на стартер, потянул за ручку управления, взглянул на показания приборов, и двигатель загремел, как водопад. Стрелка спидометра дико запрыгала. Сто… двести… триста километров в час, потом взлет. Шасси отделилось, и я взял ручку на себя. Еще не поднявшись выше двухсот метров над землей, я увидел, что стрелка датчика температуры двигателя начинает зашкаливать. Я работал ручкой, чтобы набрать как можно большую высоту, но температура повышалась, а кабина начала заполняться едким ядовитым дымом. В Йесау все диспетчеры находились на связи, и я спросил, горит ли мой самолет.

– Отсюда ничего не видно, – последовал ответ снизу, но стрелка циферблата продолжала показывать перегрев. Когда я перешел от метку в пять тысяч метров, стрелка достигла пугающего уровня, но самолет продолжал двигаться, как локомотив. Дым в кабине становилось все труднее выносить, и мои глаза уже с трудом видели предметы, но теперь прибор стал показывать, что температура снижается, наконец возвращаясь к нормальной. Я пока еще набирал высоту, так как хотел как можно скорее опустошить баки. Заглушив двигатель на высоте восьми с половиной тысячи метров, я увидел, что дым в кабине стал гуще, и у меня появилось ощущение, что я сижу в тумане. Я не видел даже своих рук, не говоря уже о панели с приборами.

– Кабина задымлена, – закричал я в радиопереговорное устройство. – Наверное, мне придется катапультироваться!

– Подожди еще немного, может, дым рассеется, – последовал лаконичный ответ с земли. Похоже, Отто больше беспокоился за самолет, нежели за меня.

Я напрягся, готовясь услышать необычный звук, но пока ничего такого не последовало. Я опустил нос «кометы» и пошел на снижение. Спустившись до шести тысяч метров, самолет снова поднялся на высоту восьми тысяч. Судя по звуку, полет проходил нормально, но в кабине продолжал накапливаться дым с ужасающим запахом. Я приоткрыл небольшую створку, встроенную в фонарь кабины, и дым исчез моментально, а видимость стала нормальной. Я посмотрел, где находится аэродром, и слегка изменил курс, но к этому моменту кабина уже снова была заполнена дымом. Я засунул маленький кусок металла в крошечное отверстие в фонаре, в надежде запустить струю чистого воздуха в кабину, но воздух все еще был затуманен, и я не мог четко видеть альтиметр. Но по крайней мере, сейчас я видел, на какой нахожусь высоте, и знал, что если прыгну в этот момент, то окажусь прямо в середине деревни на другой стороне поля. Надо сказать, что я никогда не прыгал с парашютом и чувствовал, что для меня начинать уже немного поздновато.

– Не прыгай, – кричали с земли, – твой самолет летит нормально!

Я начал раздражаться. Для тех, кто находился на земле, все было в порядке. Самолет летел нормально! Если бы у них перед глазами был туман, как у меня сейчас, и они ничего не видели, они бы тогда наверняка изменили свое мнение. Я снял очки, чтобы облегчить свое состояние, но кабина продолжала нагреваться, и мне пришлось снова натянуть их на глаза. Неожиданно бросив взгляд на альтиметр, я увидел, что он показывает отметку три тысячи метров. Как раз подходящая высота, чтобы выпрыгнуть. Я почувствовал головокружение, и перед глазами у меня запрыгали черные точки. Это значило, что я начинаю терять сознание и – конец… Я прикусил язык и, пригнувшись, прижался так тесно, как только мог, к отверстию, чтобы хоть немного глотнуть свежего воздуха. Но тут до меня дошло, что я до сих пор нахожусь в кислородной маске. Может, это из-за нее у меня закружилась голова. Одним движением я стянул ее и вдохнул. Пахло бензином и серой. Я закашлялся и плюнул.

– Сконцентрируйся на заходе на посадку! – послышался крик у меня в наушниках.

Затем я внезапно осознал, что планирую над полем. Тогда у меня появилась идея приоткрыть люк кабины. Это дало желаемый эффект, так как туман стал рассеиваться, и я снова смог четко все видеть. Теперь можно было сажать машину. Я сделал широкий круг над свежевспаханным полем и затем тяжело сел на землю! «Комета» подскочила несколько раз, а потом заскользила по траве, переворачивая попадающиеся на пути камни и гравий, и начала резко останавливаться. Чтобы обезопасить себя, я толкнул фонарь кабины свободной рукой, пока самолет еще продолжал двигаться, а затем стянул очки и расстегнул ремни безопасности. И тут началось! Ослепляющая вспышка откуда-то снизу, а потом жаром ударило мне в лицо. Инстинктивно я поднял колени, с силой уперевшись ступнями в сиденье, и выкатился из самолета. Все, о чем я мог думать сейчас, это на какое расстояние я успел отдалиться от полыхающего «мессершмита»!

За моей спиной раздался хлопок, и я пробежал, как заяц, двадцать или тридцать метров и только потом оглянулся через плечо. «Комета» стояла на месте и дымила, как чайник. К тому времени уже прибыли пожарные, «скорая помощь» и грузовик, направившийся в мою сторону на полной скорости. Сквозь шум воды, заливающей пламя, я слышал голоса Воя и еще двух техников, кричащих:

– Мано, ты в порядке?

Лицо и руки у меня были обожжены, а слезы струились по щекам и были похожи на капли кислоты, но перед тем, как мне окажут первую медицинскую помощь, я хотел еще раз взглянуть на самолет. Кабина действительно была в плачевном состоянии, а обе бронеплиты толщиной с палец, лежащих на полу, выгорели, словно обычный картон, и их острые края загнулись вверх. Клочки металла болтались повсюду, и все резиновые прокладки и стекла приборов на панели инструментов расплавились. Передняя бронированная панель стала черной, как сажа, и треснула посередине, как прогнившее дерево. Фуууу! На этот раз я и в самом деле был на волосок от смерти!

Вернувшись к себе, я посмотрелся в зеркало. Неотразим, подумал я. Брови и ресницы исчезли, да и третья часть всех волос на голове тоже обгорела. Я был похож на какую-то мартышку! Вошел доктор и чем-то помазал мне лицо, чтобы смягчить ожоги, перевязал голову и дал пару таблеток, от действия которых я вскоре заснул.

Поздно вечером Нелте пришел навестить меня. Похоже, ему все рассказали, так как теперь он стоял возле моей кровати, и на его лице читалось виноватое выражение. Я едва мог говорить, но в то же время мне не терпелось подколоть его.

– Двигатель в полном порядке, лейтенант, – передразнил я его. У него сделался такой вид, как у проказливого мальчишки, который тайком осушил целый стакан вина.

– Черт, лейтенант! Насколько мне известно, никто не заставлял тебя лететь на этом проклятом самолете! – запротестовал он.

– Черт, сержант! Если бы я знал, что такое произойдет, то ни за что не пустил бы тебя встречаться с подружкой!

Я попытался засмеяться, но издал только звук, похожий на кряканье.

– По крайней мере, с ней я чувствую себя надежней, чем в этом чертовом самолете!

Доктор не разрешал мне подниматься с постели четыре дня, и в течение этого периода Вой и Нелте продолжали летать почти что беспрерывно, пытаясь выполнить всю намеченную программу. Ламм снова вернулся в строй после своего падения, а когда Першелл сможет продолжать полеты на «комете», и сможет ли вообще, было неизвестно. Итак, нас оставалось только трое, и нам требовалось работать, как каторжным. Взлет за взлетом, и ни дня на передышку.

Несмотря на большие проблемы, двигатели истребителей работали относительно исправно. Под руководством Отто алюминиевые шланги для подачи горючего были заменены другими, сделанными из синтетической резины, и это нововведение оказалось важным усовершенствованием. Очень часто полеты приносили одно лишь удовольствие, особенно когда они происходили в безоблачные августовские дни, и абсолютным блаженством было летать ранним вечером. С высоты порою пятнадцати тысяч метров вид земли в сгущающихся сумерках не поддается описанию, а небо кажется подсвеченным заходящим солнцем.

А тем временем эскадрилья в Виттмундхафене была переведена в Брандис, и однажды «Bf-110» приземлился в Йесау, доставив одного из пилотов старой закалки, сержанта Штрассницки. Он приехал, чтобы забрать новый «Me-163B», и, конечно, я набросился на него с расспросами, изголодавшись по информации. Ник рассказал мне, что сейчас они формируют новое подразделение «комет» в Брандисе, под командованием капитана Фульда – офицера парашютно-десантных войск. Задачей подразделения будет оборонять расположенный поблизости завод горючего в Лойне. Я снова завелся! К черту все! Война в разгаре, а я сижу здесь непонятно для чего! Я в который раз вспомнил о Талере и спросил Ника:

– А Талер все еще в Цвишенане?

– О да, лейтенант. Чуть не забыл рассказать. Деньки Талера сочтены. Шпёте возвращается к нам. Теперь мы называемся «Ягдешвадер-400»![2]

От таких новостей у меня сильнее забилось сердце. Появился шанс, которого я так долго ждал. Шпёте не позволит мне прозябать здесь! Я прямиком отправился к себе и написал длинное письмо Шпёте, в котором излил всю свою душу. Если он будет формировать команду, то ему понадобятся люди! Я взял обещание с Ника, что он передаст мое письмо, как только приедет в Брандис, и у меня стало легко на сердце впервые с тех пор, как я находился в Йесау.

Только через две недели после визита Штрассницки меня вызвали в штаб, где Карл Вой с недовольным видом сообщил мне, что разговаривал по телефону со Шпёте и что я возвращаюсь в Бад-Цвишенан, где получу приказы на поездку в Брандис! В течение двадцати четырех часов я был готов к отъезду и преданно пообещал Нелте сделать все возможное, чтобы его также как можно скорее перевели в Брандис.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.