Слухи один тревожнее другого из Петрограда. На фронте большевизм разрастается
Слухи один тревожнее другого из Петрограда. На фронте большевизм разрастается
Все это, конечно, осталось на бумаге. Когда я писал это письмо, правительство, издавшее это постановление, уже не существовало. Во главе правительства стала власть советов. Мы не скоро узнали об этом, и продолжали жить своей жизнью, только разные слухи, один кошмарнее другого, доходили до нас. Я в это время вынужден был сидеть дома, не мог никуда уехать, так как, проходя как-то вечером по двору штаба, поскользнувшись, упал, и так неудачно, что вытянул связки на правом плече. Целую неделю пришлось мне ежедневно ездить на перевязку в Елизаветинский лазарет и на массаж. Это было совсем не вовремя и крайне было мне неприятно.
В одну из таких поездок на перевязку, к глубокому конфузу всего персонала лазарета, у меня украли мое резиновое пальто и фуражку в то время, когда я находился в перевязочной, так что для возвращения к себе мне пришлось занять шинель и фуражку у старшего врача. Очевидно, это было сделано кем-нибудь из санитаров, и больше из озорства. А может быть, и проходящим мимо каким-нибудь посторонним солдатом, воровство с развитием большевизма стало обыкновенным явлением, а большевизм в это время, чувствуя свою силу, стал все более и более захватывать массы, тем более что фронтовой комитет в Минске и армейский при нашей армии были чисто большевистского направления, и только мой корпусной комитет держался твердо, не поддаваясь этому влиянию; в полках же делились на партии, происходили междоусобицы, положение было напряженное.
Я старался принимать все меры, какие только мог, чтобы удержать в частях равновесие, не допустить до эксцессов. В довершение всего этого на фронте надвигался голод, становилось прямо жутко. С разраставшимися событиями в Петрограде подвоз сразу прекратился, жили запасами. Власть командного состава свелась почти к нулю, без комитетов ничего сделать было нельзя.
У меня, к счастью, благодаря наладившейся работе с комитетом, никаких недоразумений не было. Комитет по отношению меня держался более чем корректно, ничего не предпринимая, не доложив мне, не испросив моего согласия, благодаря этому и равновесие у меня в корпусе не нарушалось и, глядя со стороны, все как будто было блестяще, позицию обороняли, брататься с немцами не ходили, по ночам ходили на разведки, а что касается артиллерии, то в боевом отношении она не оставляла желать лучшего, спуску немцам не давала.
31 октября получен был приказ с выдержками из нового Положения о войсковых комитетах, и на новых началах. Этим положением власть командного состава умалялась еще больше. Это положение я объявил в следующем приказе:
«31-го октября 1917 г.
Приказ № 1019 3-му Сибирскому армейскому корпусу.
Действующая армия
По политическо-организационной части
Командарм, в согласии с комиссаром, приказал приступить к переизбранию всех ротных, командных, полковых и равных им комитетов, а также дивизионных и равным им комитетов по нормам нового положения о комитетах с таким расчетом, чтобы перевыборы эти были закончены к концу выборов в Учредительное Собрание, т. е. к 14 ноября 1917 г.
По сему объявляя ниже сего для руководства выдержки из нового Положения о выборах в ротные и полковые комитеты, приказываю произвести переизбрание состава таковых согласно оснований этого положения, приступив к переизбранию не позже 6 ноября 1917 г.» <…>
Данный текст является ознакомительным фрагментом.