ГЛАВА VIII «МИРА НЕ ЖДУТ, МИР ЗАВОЕВЫВАЮТ»
ГЛАВА VIII
«МИРА НЕ ЖДУТ, МИР ЗАВОЕВЫВАЮТ»
«МЫ ВСТУПАЕМ В АТОМНУЮ ЭРУ»
В 1947 году Ирен и Фредерик Жолио-Кюри были избраны членами-корреспондентами Академии наук СССР. В 1949 году Академия наук СССР избрала Фредерика Жолио-Кюри почетным иностранным членом.
По приглашению Академии наук ее новый почетный член снова посетил Советский Союз и 10 ноября 1949 года сделал на сессии академии доклад «Об организации науки во Франции».
Прошел почти год со дня пуска «ЗОЭ», и Жолио-Кюри, знакомя советских слушателей с деятельностью Комиссариата атомной энергии, мог подвести некоторые итоги.
Обстановка во Франции теперь была совсем не та, что в первые месяцы после освобождения. Тогда правительство, в которое входили коммунисты, шло навстречу мерам улучшения организации науки.
Тогда Жолио мог расширить деятельность Национального центра научных исследований, организовать Комиссариат атомной энергии.
Времена изменились.
Последующие правительства под давлением госдепартамента США постепенно сокращали часть бюджета, отведенную на науку, увеличивая в то же время кредиты на военные цели. Правительство Франции затеяло преступную и разорительную войну во Вьетнаме.
«Можно сказать, что в настоящее время французская наука находится под угрозой», — констатировал Жолио. С законной гордостью он мог указать: «…Во Франции все же существует научно-исследовательское учреждение, отвечающее по своей организации, как мне кажется, задачам, стоящим перед всеми областями науки и техники и заключающимся в удовлетворении потребностей страны. Речь идет о созданном мною в 1946 году Комиссариате атомной энергии».
Личный состав комиссариата насчитывал теперь уже около тысячи сотрудников, не считая рабочих на рудниках. Это была главным образом молодежь, объединенная вокруг ведущих специалистов.
Пуск «ЗОЭ», экспериментального атомного реактора, был лишь одной из целого ряда огромных задач. Как не менее важные достижения Жолио отмечал подготовку специалистов, разведку запасов урана, выработку материалов, необходимых для постройки реакторов средней мощности. Шатильон был только вступлением. В Сакле уже строится второй французский реактор и два ускорителя, создаются физические и химические лаборатории, великолепная библиотека. Разработан план строительства атомных электростанций.
Работа Комиссариата атомной энергии приобретала все больший размах, но Жолио думал уже о завтрашнем дне и делился своими мечтами с советскими коллегами. Дерзновенно и смело он говорил о новых источниках энергии: о непосредственном использовании солнечного тепла, об энергии приливов и отливов, о массовом синтезе молекул. Он уже шел дальше, всегда вперед.
«Мы вступаем в атомную эру, которая должна принести человечеству много полезного. Речь идет не об обещании каких-то благ в другом мире, а о реальных благах в нашем мире».
Он щедро делился своими творческими замыслами. Если бы он мог отдать им все свои силы!
«Но для того чтобы использовать все эти блестящие открытия и изобретения, нужно, чтобы весь мир жил в мире. Поэтому ничто не заставит нас, ученых, прекратить борьбу за мир, которую мы ведем вместе со всеми трудящимися всех народов, борьбу, которая неотделима от борьбы за освобождение человечества».
«НАРОД ФРАНЦИИ НЕ БУДЕТ, НИКОГДА НЕ БУДЕТ ВОЕВАТЬ ПРОТИВ СОВЕТСКОГО СОЮЗА»
Делегаты 12-го съезда Коммунистической партии Франции поднялись в едином порыве, когда на заседании 5 апреля 1950 года председательствующий Жан Питаваль объявил:
— Слово предоставляется делегату от Сены, нашему товарищу Жолио-Кюри.
Когда стихла буря оваций, Жолио-Кюри начал речь:
— Империалисты хотят развязать новую войну против Советского Союза и стран народной демократии. Мы собираем все силы среди сторонников мира против подготовки этого преступления.
Нам нужно как следует понять, что представляла бы собой современная война с ужасными средствами разрушения, которые будут пущены в ход. Действительно, существует грозная опасность, и мы обязаны объединиться, чтобы устранить ее немедленно: это опасность атомной бомбы и водородной сверхбомбы. Десятками миллионов смертей, огромными материальными разрушениями исчисляется баланс этой войны.
Жолио-Кюри тут же напоминает:
— Не этой дорогой смерти и разрушений хотят завоевать свою дорогу прогрессивные люди. Всемирный конгресс сторонников мира провозгласил патетический призыв за запрещение атомной бомбы. Это первая, основная цель, которой нужно достичь, и этот призыв объединяет в действии всех, кто желает мира.
Ученые, памятуя о своей ответственности, должны все больше объединяться в этой борьбе, которую ведут рабочие и докеры, все трудящиеся. Больше чем когда бы то ни было они должны быть в первых рядах.
Возгласы одобрения заглушают его слова. Останавливая их, Жолио продолжает.
Да, он радуется тому, что в Англии и Соединенных Штатах ученые поднимаются против применения атомной бомбы. Ученые, которые борются вместе со всеми сторонниками мира, знают, что они могли бы принести счастье человечеству, если бы громадные суммы, поглощаемые военными бюджетами, использовались бы для науки и техники.
— Как счастливы, — восклицает Жолио-Кюри, — как счастливы те, кто может вести свою работу в Советском Союзе, в стране, где нет эксплуатации человека человеком! У них спокойная совесть, когда они трудятся в своей лаборатории. Они знают, что результаты, которые они получат, сразу послужат для улучшения условий существования и для защиты достигнутых свобод.
Снова вспыхивает овация.
— Да, — продолжает Жолио, — да, советские ученые-атомники работают с энтузиазмом, потому что они знают, что их правительство, следуя страстному желанию мира своего народа, торжественно и неоднократно предлагает другим правительствам запретить атомное оружие. Они ставят опыты по мирному применению атомной энергии. Но они знают также, что если преступники развяжут новую войну, то их наука и их техника будут полностью готовы ответить агрессорам сокрушительным ударом.
Речь его снова прерывается овацией зала, и снова делегаты прислушиваются с напряженным вниманием. Теперь ученый рассказывает о своей прошлогодней поездке в Советский Союз.
— Я был даже удивлен, — признает он, — я не ожидал того значительного прогресса, который осуществлен всего лишь за четыре года. Это удивление, не означает ли оно, что я сам недооценивал жизненную силу советской науки, несмотря на то, что я видел раньше? Быть может, я невольно поддался влиянию тех, с кем я борюсь, и я бы хотел подчеркнуть, что именно в этом нужно быть крайне бдительными.
С великолепным спокойствием, взвешивая и глубоко продумывая каждое слово, заключает свое выступление, коммунист Жолио.
— Борясь против готовящейся агрессивной войны, я думаю об ученых, наука которых служит народу, дающему нам благородный пример. Я думаю обо всех этих новых людях, которые уже спасли однажды человечество и которые являются надеждой всего мира. Мы у них в долгу. Вот почему никогда ученые-прогрессисты, ученые-коммунисты не дадут ни мельчайшей доли своих знаний для подготовки к войне против Советского Союза.
Громовое «ура» отвечает ему, и делегаты съезда поднимаются со своих мест. В буре оваций Жолио произносит последнюю фразу:
— И мы будем держаться твердо, поддерживаемые нашим убеждением, что, поступая так, мы служим Франции и всему человечеству.
Не было возможности прекратить аплодисменты. «Ура! Ура нашему товарищу Жолио-Кюри!» — раздавалось снова и снова. Подхваченные отовсюду, как единый вздох, неслись звуки «Марсельезы».
Вместе с Морисом Торезом делегаты съезда поклялись: «Народ Франции не будет, никогда не будет воевать против Советского Союза».
«ВЕРНИТЕ ЖОЛИО-КЮРИ!»
Лишь человек такого гражданского мужества, как Фредерик Жолио-Кюри, мог отважиться на подобное выступление с трибуны съезда компартии именно в этот момент.
Уже несколько месяцев в газетах велась разнузданная кампания клеветы и нападок против верховного комиссара атомной энергии. Нетрудно было понять, откуда дует ветер. Через две недели после пуска «ЗОЭ» английский буржуазный журнал «Экономист» тревожился по поводу того, что атомная монополия США разбита и Франция с ее установкой «ЗОЭ» может обойтись теперь без помощи США.
«Лишь только котел вступит в строй, — бил тревогу «Экономист», — французы смогут собрать факты и числовые данные, которые до сих пор оставались глубочайшей тайной».
Первой начала поход буржуазная печать Франции. Читателю намекали, что опыты Жолио-Кюри опасны для населения Парижа. «Что будет, если замедлитель откажет?» — интригующе вопрошали реакционные газеты. Не нужно быть особо искушенным в физике, чтобы ответить: если замедлитель откажет, «ЗОЭ» временно прекратит работу, только и всего. Но читателю внушалось иное. Мало ли что может случиться: взрыв, отравление, радиоактивные излучения!.. Лучше остановить работы Жолио-Кюри. «Не следует пытаться догонять американцев, они понимают в этом деле больше, чем мы». «Верховный Комиссариат атомной энергии — не является ли он кухней измены?» — вопрошала газета «Эпок». «Нельзя работать против Франции в Комиссариате атомной энергии», — вторила ей «Об».
В марте 1949 года правые депутаты внесли в парламент предложение о сокращении кредитов Комиссариату атомной энергии. А в апреле того же года, в день, когда Жолио-Кюри открывал Всемирный конгресс мира в Париже, проамериканская газета «Орор» заявила правительству: «От вас ожидают отстранения Жолио-Кюри».
Профессора Жолио-Кюри не надо было бы отстранять, если бы он согласился стать лакеем поджигателей войны. Примеров было много. Американская газета «Пиплс уорлд» восторгалась заявлением физика Гарольда Юри: «Мы можем смести с лица земли вражеские города и завладеть миром, занять его своими армиями и начать управлять согласно нашим собственным идеям».
Профессор Иельского университета Броди «научными» расчетами доказывал, что атомная бомбардировка дешева и экономически выгодна: одна атомная бомба может причинить противнику ущерб, превышающий миллиард долларов, а производство самой бомбы стоит «всего лишь» миллион долларов.
Бернард Барух, тот самый, который уговаривал Жолио-Кюри остаться в США, суля ему золотые горы, теперь признавался: «Мир кажется прекрасным в условиях нечеловеческих страданий войны, но по ее окончании становится просто ненавистным».
Как же могли каннибалы мириться с тем, что верховным комиссаром атомной энергии во Франции является председатель Постоянного комитета Всемирного конгресса сторонников мира?! Его уговаривали. Ему грозили. «Наш долг — помешать использованию атомной энергии в целях разрушения», — повторял он.
«Я без колебаний заявляю, что мы не отступим ни перед угрозами, ни перед тюрьмами или смертью. Мы отказываемся работать в целях создания атомных бомб».
Поездка в Советский Союз, доклад в Академии наук СССР послужили сигналом для новой травли ученого.
«Поездка г. Жолио-Кюри в Москву произвела плохое впечатление на американский и британский генеральные штабы», — язвительно сообщала газета «Се матен ле пэи».
Наутро после речи Жолио-Кюри на съезде Компартии Франции газета «Нью-Йорк таймс» возвестила: «Франция сейчас находится перед дилеммой: увольнять или не увольнять Жолио-Кюри». Как разъяренные собаки набросились на Жолио проамериканские газеты во Франции.
Нажим из-за океана усиливался. 14 апреля 1950 года американский журнал «Ньюсуик» сообщил о «предстоящем смещении Жолио-Кюри». Это было уже окриком, и слуги не посмели ослушаться.
29 апреля 1950 года председатель совета министров Франции Бидо объявил, что он «решил с сожалением положить конец функциям господина Жолио-Кюри».
Он уточнил, что, «каковы бы ни были научные качества этого ученого, но его публичные выступления и его безоговорочное присоединение к резолюциям съезда коммунистической партии в Жанвилье делают невозможным его пребывание на посту верховного комиссара».
«Повинуясь американским предписаниям, правительство Франции сместило с поста верховного комиссара атомной энергии Жолио-Кюри — ученого, борца за мир», — кричали крупные буквы на первых страницах газет 29 апреля 1950 года.
Агентство Рейтер телеграфировало из Вашингтона: «Американский конгресс удовлетворен».
В 4 часа того же дня шестьсот работников Комиссариата атомной энергии, рабочие, инженеры, научные работники Шатильона, прекратили работу. Единодушно они решили направить к президенту делегацию с протестом, под которым подписались Перрен, Коварский, Гольдшмидт, Герон, Бертло, все директора и управляющие комиссариата.
Весь день и следующие дни к дворцу президента стекались делегации. Франция поднялась в гневном порыве против позорного решения. Студенты Эколь Нормаль и рабочие завода «Ситроен», докеры Марселя и крестьяне Бретани ставили свои подписи под требованиями об отмене решения правительства. «Верните Жолио-Кюри! Верните Жолио-Кюри!» — шумели толпы на улицах Парижа.
Массовый митинг протеста трудящихся Парижа собрался в зале «Мютюалитэ». Стену зала украшал гигантский плакат: «Если завтра от нас потребуют работать на войну, делать атомные бомбы, мы ответим: «Нет!»
Митинг открыл Ив Фарж. Профессор Пьер Бикар с убийственной иронией зачитал отрывки из приветствия, которым президент Франции Венсан Ориоль почтил Фредерика Жолио и его сотрудников в день пуска «ЗОЭ»:
«Ваши работы преследуют мирные цели. Помогая вам, Франция может дать миру пример борьбы за человеческое счастье. Вы больше, чем коллектив работников. Вы большая семья, которую я от имени Франции благодарю от всего сердца».
В зале гремели крики:
— Лицемеры! Предатели! Верните Жолио!
Когда снова установилась тишина, профессор Бикар, твердо и четко взвешивая каждое слово, воскликнул:
— Да, мы семья, господин Ориоль. А когда атакуют главу этой семьи, то вся семья сжимает кулаки.
Митинг принял краткую резолюцию: «Верните Жолио-Кюри!»
В зале гремит «Марсельеза», и снова тысячи голосов скандируют: «Вер-ни-те Жолио-Кюри! Вер-ни-те Жолио-Кюри!»
Люди медленно расходятся, и долго еще слышно на улицах ночного Парижа: «Вер-ни-те Жолио-Кюри! Вер-ни-те Жолио-Кюри!»
ЖОЛИО-КЮРИ ОТВЕЧАЕТ
Через неделю, 6 мая, в Коллеж де Франс должна была состояться лекция профессора Жолио-Кюри, первая после его смещения с поста верховного комиссара.
За час до начала лекции все места в аудитории были заполнены, а люди все шли и шли. Розы, нарциссы, тюльпаны, гладиолусы, сирень передавались из рук в руки, цветы закрыли кафедру. Больше некуда было их класть, груда букетов поднималась уже с пола.
Когда за этим холмом цветов показалась знакомая стройная фигура профессора, шквал восторженных оваций разразился в аудитории:
— Жолио! Верните Жолио-Кюри! Мир! Мир! Да здравствует мир! Мы с тобой, Жолио!
Он заговорил, но первые слова потонули в звуках «Марсельезы», подхваченных толпой в коридорах, на лестницах, во дворе. На минуту наступила тишина. Но вот Жолио поднял руку. Он начал лекцию с обычной фразы:
— В прошлый раз мы с вами остановились…
Движение прошло по аудитории. В прошлый раз? Но разве можно вспоминать о нем, когда за эти дни такая буря пронеслась над головой лектора? Можно ли продолжать то, что было прежде? И он говорил, отвечая на обращенный к нему немой вопрос:
— Да, я продолжу курс лекций по физике атомного ядра. Теперь, после известных вам изменений в руководстве Комиссариата атомной энергии, я смогу посвятить чтению лекций больше времени. Вместе со своими помощниками я продолжу и научные изыскания в лаборатории Коллеж де Франс и в лаборатории атомного синтеза в Иври.
Глубокие морщины прорезали за эти дни лицо Фредерика Жолио. Чувствуется затаенная боль свежей раны, когда он напоминает слушателям историю Комиссариата атомной энергии. Гневно и страстно он говорит о преследовании науки, служащей целям мира, об урезывании средств на науку:
— Кредиты на то, что именуют «национальной обороной», непрерывно растут, кредиты на содержание полиции увеличены вчетверо, а кредиты на науку сокращаются. Такова правда, и ничто не помешает мне говорить ее.
Наука необходима народу. Страна, которая ее не развивает, неизбежно превращается в колонию. Но нельзя фальсифицировать науку, делая ее источником частной наживы, а не средством для освобождения человека. Отсюда возникает необходимость для ученого изобличать это нечестное расхищение науки и заниматься политикой. Каждый опыт — это всегда политика, и не надо обесценивать это прекрасное слово «политика»…
Жолио отвечает французскому правительству, он отвечает поджигателям войны, он говорит с людьми всего мира:
— Я хотел бы напомнить, что долг ученого не ограничивается самоотверженной работой в лаборатории. Я хотел бы напомнить, что наука в наше время нуждается в защите и ее надо защищать не только в этих стенах, но и за их пределами. Некоторые хотели бы обойтись без участия в этой борьбе. Конечно, требуется известная смелость для того, чтобы защищать науку.
«Откуда черпает он эту смелость?» — проносится мысль у слушателей. Предвосхищая вопрос, Жолио-Кюри подчеркивает:
— Но если не бороться за дело всей жизни, то как оправдать тогда свое присутствие в лаборатории?!
Он продолжает лекцию, говоря уже теперь о заряженных частицах и о вызываемых ими превращениях. Иногда его речь заглушается взрывом аплодисментов и овациями, которые доносятся со двора. Там ораторы, сменяя друг друга, перед не вместившейся в аудиторию толпой рассказывают о трудах и общественной деятельности Жолио-Кюри.
Закончив лекцию, он выходит во двор Коллеж де Франс, и овации вспыхивают с новой силой. А потом толпа растекается по бульвару Сен-Мишель и по улицам Парижа, и еще долго слышны крики или мерное скандирование: «Верните Жолио-Кюри!», «Жолио — это мир!»
Через полгода по решению совета министров Ирен Жолио-Кюри была удалена из Комиссариата атомной энергии. Никакого официального мотива или объяснения дано не было. Это произошло на следующий день после посещения Франции Эйзенхауэром.
Одновременно были уволены и многие другие работавшие с Жолио-Кюри ученые.
А когда в декабре 1950 года профессора Жолио-Кюри пригласили на праздник двухлетия «ЗОЭ», часовые не впустили его в ворота форта Шатильон.
ШЕФФИЛД — ВАРШАВА
Пароход из Дюнкерка отошел с небольшим опозданием. Говорили, что в море неспокойно.
Однако пассажиры не испытывали неудобств от морского путешествия через Ла-Манш. Члены бюро Постоянного комитета Всемирного конгресса сторонников мира предавались короткому отдыху после напряженной работы последних дней подготовки второго Всемирного конгресса.
Технический персонал — секретари, машинистки радовались новизне путешествия. Журналисты, ухитрившиеся, конечно, попасть на тот же пароход, что и члены Постоянного комитета, старались расспросить, услышать, хотя бы взглянуть на Жолио-Кюри. Были здесь и делегаты на конгресс, первые, которым удалось освободиться от своих дел, чтобы выехать в Шеффилд, где все было подготовлено для конгресса.
Пассажиры курили, болтали, следили за волнами у борта парохода.
Вдали показались белые утесы Дувра… Берег Англии…
Пароход причалил к берегу. Перебросили трап. Но посланцам мира не удалось сойти по этому трапу на пристань. С пристани на пароход ввалились полицейские. Они появились сразу всюду: на набережной, у входа на трап, в салоне.
Группа полицейских уселась за стол в салоне.
— Приготовьтесь к проверке документов!
Взяв паспорт, полицейский сверяется со списком. — Аббат Булье? Вам запрещен въезд в Англию.
— Жюстен Годар? — даже полицейский смутился. Перед ним стоял бывший французский министр здравоохранения, известный участием в международных совещаниях с 1892 года. Стараясь не смотреть на британский орден на груди старика, полицейский протянул паспорт: — Вам запрещен въезд в Британскую империю.
— Аббат Плойгар, министр здравоохранения Чехословакии? Вам запрещен… Господин Жан Лаффит, секретарь конгресса? Господин Жолио-Кюри?
Капитан парохода, суровый моряк, не проявлявший до тех пор никакого интереса к своим пассажирам, тут не выдержал.
— Какой позор! — воскликнул он, не стесняясь присутствия команды, когда увидел, что профессору Жолио-Кюри запрещен въезд в Англию.
Вместе с членом Королевского общества Англии Фредериком Жолио не получили разрешения все члены Постоянного комитета и почти все делегаты конгресса.
Среди немногих делегатов, допущенных в Англию, оказался знаменитый французский художник Пабло Пикассо. Ему предстояло присутствовать на открытии выставки его произведений в Лондоне. Узнав, что английский премьер-министр Эттли запретил проведение конгресса мира в Шеффилде, Пабло Пикассо отказался прийти на открытие своей выставки, решив покинуть Англию. Эмиссар правительства приехал уговаривать художника:
— Не нужно смешивать искусство с политикой, конгресс и выставка не имеют отношения друг к другу, англичане любят и почитают картины Пикассо и обращаются к Пикассо не как к участнику движения за мир, а как к художнику.
Пикассо ответил:
— Вам может показаться странным, но это один и тот же Пикассо.
Снова поднят трап. Пароход отплывает в Дюнкерк. Уходят вдаль, постепенно уменьшаясь, меловые скалы Дувра. Давно ли на таком же пароходе прибыли в Англию Альбан и Коварский с грузом тяжелой воды, выполняя приказ Жолио-Кюри и спасая тем жизнь людей мира, детей, в том числе и детей Великобритании?
В Дюнкерке на пристани собрались докеры и жители города. Они предлагают гостеприимство вернувшимся, вручают Жолио огромный букет цветов.
В Шеффилде шоферы автобусов, нанятых для обслуживания конгресса, здесь же, немедленно, на стихийно возникшем митинге, организуют свой комитет мира. Технические работники конгресса, прибывшие из Лондона, с огорчением узнав, что их услуги больше не нужны, проводят сбор средств в фонд мира.
В газетах фотографии: пустой трап, по которому сторонникам мира не удалось сойти на берег Англии, огромный пустой зал в Шеффилде.
Оставшиеся члены комитета из Праги звонят по телефону в портовые города Франции:
— Где Жолио-Кюри?
Телефонистки в Дюнкерке устанавливают связь. В Праге слышат бодрый голос:
— У телефона Жолио.
Члены бюро, оставшиеся в Праге, и те, что вместе с Жолио находятся в маленьком кафе в Дюнкерке, по телефону согласовывают решение перенести конгресс в Варшаву.
Жолио сразу переходит к делу: как перебросить делегатов, можно ли обеспечить места в самолетах, сколько дней нужно на подготовку, есть ли помещение?
Часть делегатов была уже в Шеффилде, многие в Париже и в странах Западной Европы. Американские власти отказались пропустить делегатов через Западную Германию или через Австрию. Английские и французские власти запретили все специальные рейсы самолетов.
Но нашлись тысячи добровольных помощников, людей доброй воли.
Польша изменила маршрут одного парохода и предоставила его для перевозки делегаций; между Бельгией и Чехословакией была организована аэросвязь, а в Праге сформированы специальные поезда.
За четыре дня из Брюсселя в Прагу по «воздушному мосту мира» было переброшено восемьсот двадцать делегатов, несколько сот журналистов и весь технический персонал.
В разоренной войной и встающей из пепла Варшаве все напоминало еще об ужасах войны. Делегаты могли видеть целые районы, превращенные фашистами в обломки и щебень.
Конгресс расположился в огромном строящемся корпусе полиграфического комбината. Других больших зданий в городе не было.
18 ноября 1950 года в 7 часов вечера председатель Постоянного комитета Фредерик Жолио-Кюри торжественно объявил об открытии второго Всемирного конгресса сторонников мира.
На конгресс прибыли делегаты из 91 страны.
— Война уже ломится в дверь, — говорил с трибуны конгресса советский писатель Александр Фадеев.
Разными путями, разные люди пришли к одной мысли: «Мир надо защищать».
Народный поэт Индии Валлатхол, семидесятидвухлетний старик, впервые покинул родную деревню.
— Почему вы приехали в Варшаву? — спросили его на конгрессе.
— Потому, что я человек, — ответил он, — потому, что я индиец, и потому, что я поэт.
Французский врач Вейль Алль примкнул к Движению сторонников мира, полагая, что «врач не должен ждать, пока ему принесут раненых на носилках с поля боя, а должен предотвратить этот бой, предотвратить войну». Барон Алар, представитель бельгийских католиков, призвал к защите «всех малых детей на всем земном шаре, — они здесь с нами, в этом зале. Мы решили, мы твердо решили сделать все для того, чтобы они были живы… и они будут жить!»
Польский ученый Леопольд Инфельд тревожился о будущности человеческой культуры, напоминал об общности науки.
Английский консерватор Вудард поведал, что его исключили из консервативного клуба и собираются исключать из консервативной партии за то, что он выступал на Трафальгарской площади в Лондоне в защиту мира.
— Но ничто и никто в мире не заставит меня убивать малышей, где бы они ни находились, каков бы ни был цвет их кожи, к какой бы расе они ни принадлежали! — поклялся он.
Делегат Парагвая Морель на трибуне конгресса высоко поднял и показал всему залу окровавленную рубашку юноши, которого пытали электрическим током и замучили насмерть лишь потому, что он боролся за мир. Делегаты конгресса поднялись в скорбном молчании.
Итальянский священник Андреа Гаджеро нес в сердце память, о замученных людях, находившихся вместе с ним в лагере смерти в Маутхаузене. «С тех пор я ищу Мира, взываю о Мире, борюсь за Мир, но Мира не было и нет».
«На нас лежит ответственность за всех детей, за всех влюбленных, за фолианты мира, за все города, за все заводы», — говорил советский писатель Илья Эренбург. «Война — дело людей, и люди могут предотвратить войну».
Бурной овацией встретили делегаты конгресса маленькую хрупкую женщину в белой одежде, представительницу народа Кореи Пак Ден Ай. Сотни людей устремились к трибуне, подняли на руки Пак Ден Ай, приветствовали ее, отвечая ее словам своими: «Интервенцию в Корее не удастся превратить в новую мировую войну!»
Для конгресса в Варшаве, так же как и для Парижского конгресса, знаменитый художник Пабло Пикассо тоже нарисовал голубку. Парижская голубка была нежной и беззащитной. Варшавская — смелее, сильнее. Она взвивалась высоко в небо, ее уже не поймать, не подстрелить на лету.
Варшавский конгресс заседал в разгар войны в Корее. Горели корейские города и села, подожженные напалмом.
«Бросайте ее!» — взывали крупные буквы на первых страницах американских газет.
«Ее», то есть атомную бомбу, бросить не решились: уже нельзя было не считаться с тем, что четверть населения земного шара, подписав Стокгольмское Воззвание, сказала «нет!» атомной бомбе.
Многое изменилось в мире за полтора года, и Жолио-Кюри сформулировал это словами:
— Нам не удалось еще устранить призрак войны, но я думаю, что не будет преувеличением сказать, что положено начало весьма широкому движению, и, если мы захотим и будем действовать с достаточной прозорливостью, мужеством и настойчивостью, оно приобретет такие масштабы, что наше сознание освободится от страха всеобщей смерти.
Каждый из пятисот миллионов человек, подписавших Стокгольмское Воззвание, понял, что вопрос о войне или мире касается его лично, что от войны нельзя спастись бегством. За всю историю нашей планеты не было идеи, которая объединила бы столь огромные массы людей…
В мире усиливалась гонка вооружений. Шла открытая пропаганда неизбежности войны. Об этом говорил Жолио-Кюри в докладе на конгрессе.
На последнем заседании конгресса было принято обращение к Организации Объединенных Наций и манифест к народам мира, в котором мнение о неизбежности войны было названо клеветой на человечество.
«Мира не ждут. Мир завоевывают», — провозглашал манифест.
Второй Всемирный конгресс сторонников мира избрал Всемирный Совет Мира в составе 235 человек. Председателем Всемирного Совета Мира единогласно был избран Фредерик Жолио-Кюри.
«МЕТОДЫ ТЕ ЖЕ»
Поезд, в котором Жолио-Кюри возвращался с Варшавского конгресса, пересек чехословацкую границу и остановился на немецкой пограничной станции Ширндинг. Западногерманский полицейский, просматривавший паспорта пассажиров, прочитав имя Фредерика Жолио, взял его паспорт и вышел из поезда. Минут через десять он вернулся.
— Господин Жолио, проезд через Западную Германию вам не разрешен.
— Но в моем паспорте есть американское разрешение на проезд через Западную Германию во Францию.
— Сегодня утром получено новое распоряжение американских властей. Где ваши вещи? Пройдите со мной.
Полицейские привели Жолио-Кюри в маленькую пустую комнату.
— Зачем вы едете в Западную Германию?
— Но посмотрите на карту! Как иначе попасть из Польши во Францию?!
— Что вы делали в Польше?
Начался допрос. Полицейские менялись каждые пять минут.
— Разрешите мне хотя бы позвонить по телефону, — обратился Жолио-Кюри.
— А немецкие марки у вас есть?
— У меня с собой есть только франки и фунты стерлингов. Нельзя ли получить за них немецкие марки?
Западногерманский полицейский позвал полицейского американского. Тот вошел с сигаретой в зубах, держа руки в карманах.
— Марки только за доллары! — грубо заявил он. Прошел еще час. Допрос продолжался.
— Не могу ли я получить что-нибудь поесть?
— Только на немецкие марки.
Еще через час допроса Жолио-Кюри попросил:
— Дайте мне хотя бы стакан воды.
Полицейский ухмыльнулся.
— А марки у вас есть?
— Вы знаете, — спокойно ответил Жолио-Кюри, — такие же немецкие полицейские уже допрашивали меня в течение четырнадцати часов во время нацистской оккупации в Париже. Правда, те полицейские были гестаповцами, но я не вижу разницы в методах допроса. Право, это любопытное ощущение, когда шесть лет спустя американцы дают приказ немцам задержать и допросить француза.
После пятичасового допроса немецкий полицейский, позвонив предварительно своим начальникам, изрек:
— Вам позволяют попросить по телефону разрешения продолжать поездку через Западную Германию во Францию. Вы можете также подать письменное прошение.
— Я не вижу смысла снова просить о разрешении, уже имеющемся в моем паспорте. Я предпочитаю вернуться, — ответил Жолио-Кюри.
Он проехал в Прагу и оттуда самолетом вернулся в Париж.
«Я ЛЮБЛЮ ЛЮДЕЙ»
Поздний вечер. Затих шум города. Давно окончен рабочий день.
Настольная лампа освещает письменный стол в кабинете профессора Жолио-Кюри. В полумраке поблескивают фотографии над столом, картины на стенах. Свет лампы выхватывает из полутьмы лицо и фигуру ученого за столом. Он все такой же стройный, элегантный, с хорошей спортивной выправкой. Только седина, пробивающаяся на висках, и морщины у рта выдают безмерную усталость.
Жолио-Кюри разбирает дневную почту. Его переписка обширна. Он пишет общественным деятелям и простым людям, он пишет своим коллегам, обращаясь к каждому из ученых, убеждая их объединиться в борьбе против преступного применения науки независимо от идейных разногласий.
Что принесла сегодня почта?
Видный английский ученый ответил на его письмо: «Еще два года назад я говорил: если меня поставят перед выбором — коммунизм или смерть от атомной бомбы, я избираю бомбу. Теперь я понял, что эта дилемма ложная и неправильная. И я говорю: можно и нужно вместе с коммунистами добиться запрещения атомного оружия».
Вот другое письмо. Пишет американский физик, специалист-ядерник. Письмо грубое, оскорбительное. «Вы поддались коммунистической пропаганде, у вас нет своего мнения, освободитесь!» Письмо не может не задеть Жолио. Но, дочитав до конца, он откидывается в кресле, удовлетворенно улыбаясь. Дело в том, что, выпалив заученную тираду пропагандистских обвинений против сторонников мира, автор письма в конце добавляет: лично он считает использование атомного оружия преступным и присоединяется к требованию о его запрещении.
«В этом и суть! — объяснял однажды Жолио-Кюри в беседе с корреспондентом «Правды».
Неважно, что он считает меня страшным коммунистическим чудовищем, все равно мы сумели найти общий язык. Важно то, что он считает атомную бомбу преступной. С такими людьми мы можем и обязаны вести спор».
Он снова перебирает сегодняшнюю почту. Есть письма. злобные, раздраженные, оскорбительные, с личными выпадами против него. Они ранят, причиняют боль.
Но всего больнее молчание. Вот и сегодня нет ответов, которые он так хотел бы получить. Молчат многие старые друзья. Молчат, не отвечают на письма ученые с мировым именем, учителя.
Отворачиваются, не здороваются при встрече бывшие товарищи по работе.
Как трудно превозмочь боль, отстранить личное самолюбие.
Нужно ответить вот на это, самое злобное письмо, написать достойно, сдержанно, написать с риском, что снова получишь в ответ только оскорбления. Жолио-Кюри отнюдь не поклонник теории непротивления злу. Нет, он рассуждает реалистически: раз такой научный работник все же решился написать, значит обращение профессора Жолио как-то его задело, заставило думать, искать решение.
«Если бы высказанная мной идея его не заинтересовала, — продолжал он то же объяснение, — он просто бросил бы мое письмо в корзину и забыл бы о нем через пять минут. Но он так не поступил. Нет, он вынужден был задуматься над тем, что прочел. Мысль, засевшая в мозгу, не давала ему покоя, отвлекала от работы, преследовала повсюду. Он не знал, куда от нее деваться. И в конце концов он отложил в сторону все дела, а ведь мы, ученые, — люди очень занятые. Он сел писать мне ответ. Зачем? Ну, хотя бы для того, чтобы оправдаться перед собственной совестью. Удалось ли ему это? Чувствует ли он себя реабилитированным перед собою после того, как опустил свое письмо в почтовый ящик? В этом я сомневаюсь. Так какое же я имею право отказаться от намерения переубедить его, получив отрицательный ответ, хотя бы он и был выдержан в оскорбительных тонах?! Нет, напротив, я обязан продолжить спор, развить завязавшийся диалог…»
Утренняя почта опять унесет пачку писем-обращений с подписью Фредерика Жолио.
Хельсинки, Вена, Осло, Париж, Берлин, Токио, Прага, Бомбей, Стокгольм, Будапешт, снова Берлин, Лозанна… Подготовительные совещания, сессии, конгрессы… Большая кропотливая повседневная работа, письма, заседания, приемы, споры, конфликты…
Бывают почетные председатели, имя которых служит надежной рекламой. Не таким был Жолио-Кюри. Он входил во все мелочи Движения сторонников мира, он знал все нужды и заботы каждого национального комитета.
После встречи с Жолио на одном из конгрессов Ив Фарж ответил друзьям на вопрос, откуда он идет: «Из исповедальни».
От сессии к сессии, от конгресса к конгрессу Жолио находил новые формы Движения сторонников мира. Борьба за запрещение атомного оружия, за прекращение ядерных испытаний, против создания военных баз на чужой территории, против сколачивания военных блоков, против перевооружения Западной Германии и Японии, против военных соглашений. Кампании по сбору подписей под обращениями, референдумы, послания в Организацию Объединенных Наций и к правительствам…
Было и до второй мировой войны движение в защиту мира. Но лучшие люди мира не смогли остановить руку войны, потому что это было движение одиночек. Грозная сила Движения сторонников мира, считающего датой своего рождения Парижский конгресс 1949 года и избравшего Фредерика Жолио-Кюри своим руководителем, в том, что это движение масс, движение народов.
Были и раньше в истории человечества идеи, объединяющие людей. Но не было никогда идеи, столь близкой и понятной каждому человеку.
Сила и влияние Фредерика Жолио-Кюри были не только в его громадном авторитете ученого. Он не мог не убедить, потому что он обращался к каждому человеку.
«Необходимо слушать разных людей и быть готовым верить им; это не значит быть легковерным. Не следует пускаться в рассуждения так, как будто ты один знаешь истину. Надо выслушивать все доводы — друзей, противников, врагов», — это было его заветное убеждение.
Он обращался с письмами к секретарю ООН и к папе римскому, к Джавахарлалу Неру и к Международному комитету Красного Креста, к депутатам, к ученым, к молодежи.
Он обращался к каждому человеку на земле.
— Я люблю людей, — признавался он. — Для меня человек прежде всего человек, значит друг; нужно действительно много, чтобы я стал относиться к нему иначе.
— Когда кто-нибудь не согласен со мной, я спорю. Это противник, а не враг. Только если он против блага для людей, если он ему противодействует, он становится врагом. Тогда уже это драка, и в ней нет жалости. Человек, который хочет войны, — это злостный индивидуум, ему надо помешать стать опасным.
Он верил людям. Поэтому люди поверили ему. Поэтому он вел и возглавлял Движение сторонников мира.
МЕЖДУНАРОДНАЯ ПРЕМИЯ МИРА
Корреспондент «Правды» Юрий Жуков пришел в Коллеж де Франс, чтобы поздравить профессора Жолио-Кюри. Газеты и радио только что разнесли весть: Комитет по Международным премиям в Москве 6 апреля 1951 года присудил первую премию «За мир и дружбу между народами» Фредерику Жолио-Кюри.
Корреспондент не сразу смог застать профессора Жолио-Кюри в Коллеж де Франс.
10 апреля профессор председательствовал на районной партийной конференции пятого района Парижа и выступал там с яркой речью, в которой убеждал, что «только партия, контакт с партией дает каждому из нас точную перспективу, позволяет лучше понимать и намечать свое собственное дело и свое место в рамках этой перспективы».
Не вышла встреча и на следующий день, потому что профессор Жолио-Кюри был занят на заседании второй сессии Всемирной федерации научных работников. Сессия снова переизбрала его на пост председателя федерации.
— Если бы люди направили все свои усилия на обеспечение благополучия человечества, а не на войну, то они создали бы такие условия, при которых было бы невозможно возникновение войны, — говорил Жолио-Кюри в тот день на сессии.
Наконец все же корреспонденту «Правды» удалось побеседовать с первым лауреатом Международной премии мира. Жолио-Кюри подчеркнул, что считает высокую награду присужденной не только ему, но и всем сторонникам мира.
— Сила нашего движения, — говорил Жолио-Кюри, — в его массовости, его народности.
Профессор бережно разгладил рукой пачку телеграмм на своем рабочем столе: приветствия и поздравления, полученные им со всех концов мира. Он выбрал одну из них и показал.
— Вот телеграмма от президента Академии наук СССР Несмеянова. Я был ею особенно тронут. Наши друзья, советские ученые, так много сделали для процветания мирной науки, для счастья человечества. Их слова для меня особенно дороги. Мы знакомы уже семнадцать лет. Я не раз бывал в вашей стране. И всякий раз я убеждался в том, что советская наука неуклонно идет на подъем.
На мгновение Жолио-Кюри задумался. Тень промелькнула по его живому, выразительному лицу.
— Сама логика научного творчества натолкнула меня на мысль о том, что исполнение гражданского долга и работа в лаборатории неразрывно связаны друг с другом.
— Моя гражданская деятельность во Всемирном Совете Мира — это прямое продолжение того, что я и мои коллеги делали до войны и особенно во время войны.
— Мы знаем, что впереди еще долгий и трудный путь. Но в конечном счете силы мира победят силы войны, потому что народы не хотят войны. Сознание этого ободряет и дает силы в борьбе.
Премии мира существовали и раньше в других странах. Но значение премий мира может быть поистине велико лишь тогда, когда за ними стоит действительно могучая сила, не на словах, а на деле борющаяся за мир.
И именно в этом особое значение Международных премий мира, — с силой повторил Жолио-Кюри. — Их учредило Советское государство, с самого момента своего рождения выступающее как наиболее активная и последовательная сила в борьбе за мир. За этими премиями — сам советский народ. И когда тебя удостаивают такой высокой премии, ты невольно говоришь себе: это еще больше повышает творческую ответственность за дело борьбы за мир.
Разговор коснулся того, что рост и укрепление движения борцов за мир вызывают бешенство поджигателей войны.
— Я знаю, что не сегодня, так завтра против нас, лауреатов Международных премий мира, будет поднята очередная кампания в прессе, состоящей в услужении у лагеря войны. Это меня нисколько не трогает. Чем больше будут бесноваться эти господа, тем больше они выдадут свой собственный страх перед лицом растущего движения борцов за мир.
— Какими работами заняты вы сейчас в лаборатории Коллеж де Франс? — задал вопрос корреспондент.
— Конечно, здесь нет таких возможностей, какими я мог располагать, скажем, в комиссариате атомной энергии, — последовал ответ профессора. — Работать здесь труднее. Именно на это и рассчитывали господа американцы, когда они требовали, чтобы меня отстранили от работы в комиссариате. Они боялись, что если я останусь там, то французские ученые откроют, что-то такое, до чего сами они еще не додумались. Но они глубоко ошибаются в своих расчетах, думая, что все решают деньги, материальные средства. Нет, решающей силой науки является творческая мысль!
Эти господа не оригинальны. Они повторяют то же, что делали во Франции гитлеровцы. Нас снова называют агентами Коминтерна… Наконец, нас снова пытаются подкупить. Газеты, намекают, что в случае, если Жолио-Кюри порвет с политикой, для него будут созданы наилучшие условия. Тщетные усилия! Нас, прогрессивных ученых Франции, не удастся ни подкупить, ни запугать, ни изолировать от борцов за мир, делающих свое великое дело во всех странах, — закончил беседу ученый.
Часть июля этого года супруги Жолио-Кюри провели на отдыхе под Москвой. Фредерик удил рыбу на Московском море, а на даче у писателя Эренбурга увлеченно старался научиться ставить самовар.
6 июля в Свердловском зале Кремля председатель Комитета по Международным премиям академик Д. В. Скобельцын вручил Фредерику Жолио-Кюри диплом и золотую медаль лауреата.
— У советского народа нет награды более высокой, — сказал при этом академик Скобельцын. — Комитет выразил мнение и волю миллионов людей, знающих и любящих вас. Не случайно, что представители народов избрали своим руководителем именно вас.
— Заверяю вас, — говорил в ответном слове Жолио-Кюри, — что высокая награда, которой вы меня удостоили, дает мне одновременно величайшее счастье моей жизни и новые силы для того, чтобы идти до конца, чтобы наши дети не знали ужасов новой войны, чтобы наука не отклонялась преступно от своей, цели, чтобы плодом усилий всех трудящихся было все большее счастье!
ЖОЛИО-КЮРИ ГОВОРИТ…
Бомбей, январь 1950 года.
«Сознают ли трудящиеся, что из восьми часов их работы на заводах и на полях четыре часа используются для того, чтобы оплатить расходы на вооружение и на содержание солдат? Эти четыре часа идут на подготовку и разрушение того, что создается в течение других четырех часов».
Варшава, ноябрь 195 0 года.
«Мы будем работать, сохраняя в наших умах и в наших сердцах воспоминания об ужасах войны и фашистского гнета.
Нельзя допустить, чтобы перенесенные страдания были напрасны.
Нельзя допустить, чтобы люди направляли на свое собственное уничтожение те силы природы, которые они сумели открыть и покорить».
Хельсинки, июль 1951 года.
«…Если все те, кого хотят превратить в солдат будущей войны, все те, от кого хотят, чтобы они производили оружие, если все те, кто дает жизнь, станут активными сторонниками мира, тогда войны не будет…»
Вена, ноябрь 1951 года.
«Наше движение является истинным выражением сокровеннейших чувств миролюбивых людей, всего земного шара. Именно поэтому все люди, кем бы они ни были, признают наше движение за мир столь большой силой.
…Быть может, ученым легче с уверенностью представить себе ту огромную радость жизни, которую принесла бы людям наука в условиях мирной жизни. В самом деле, каждое мгновение они сообщали бы своим братьям радостные известия — известия, которые навсегда избавили бы мир от терзадощих его ужасных бичей — от болезней, которые ежедневно убивают мужчин, женщин и детей в самом расцвете их сил; известия, которые сведут к минимуму то время, которого требуют сейчас от людей тягостные повседневные обязанности во имя обеспечения материальных условий жизни; наконец, известия, которые позволят каждому человеку, освободившемуся от материальных забот, отдаться высшей радости — радости открывать и творить».
Февраль 1952 года. Обращение к народам мира с призыв отметить в 1952 году юбилей Виктора Гюго, Николая Васильевича Гоголя, Леонардо да Винчи и Авиценны.
«У народов есть общее достояние, каким являются великие произведения науки, литературы и искусства, сохраняющие в течение веков отпечаток гения. Это культурное наследие является для человечества неиссякаемым источником. Оно позволяет людям различных эпох узнавать друг друга, улавливать в настоящем связывающую их нить. Оно открывает перед ними перспективы всеобщего согласия и понимания. Оно ежеминутно утверждает в них веру в человека в момент, когда более чем когда-либо необходимо взаимопонимание».
Берлин, июль 1952 года.
«…Стоит только пробудиться сознанию и активности широкой общественности, как всякая попытка навязать народу войну станет практически невозможной.
Наше движение открыто для всех миролюбивых людей и всем должно быть ясно, что единственная наша цель — избежать ужасного мирового конфликта, который подготавливают некоторые государства, и содействовать установлению прочного и справедливого мира…»
Вена, декабрь 1952 года.
«…Мы живем в мире, который еще не оправился от ужасных потрясений второй мировой войны, а между тем в трех районах земного шара еще продолжает свирепствовать война…