Кафе «Ла Болле»

Кафе «Ла Болле»

Если на Монпарнасе, среди других тем, говорили о поэзии и о деле поэта, вырабатывая мироощущение и отношение к поэзии, то практика, — т. е. чтение и разбор стихов, зародилась в кафе «Ла Болле».

Кафе «Ла Болле» помещается в «Пассаже Ласточки» около площади Св. Михаила в самом начале Латинского квартала.

«Пассаж Ласточки» представляет собой узкий проход под арками между высокими старинными домами.

В то время когда русские поэты собирались в кафе «Ла Болле», оно разделялось на три помещения. При входе — стойка с напитками, главным образом спиртными, перед которой толпились потребители Латинского квартала, большей частью довольно подозрительного вида мужчины и женщины.

Огромная дверь, сделанная из грубых досок, выкрашенных в коричневую краску, вела во второй «зал», где происходили собрания: стены кое-как выбеленные, сводчатый потолок, деревянные скамьи вдоль стен, грубые, ничем не покрытые столы и табуретки составляли меблировку этого зала.

Приблизительно в подобной же обстановке, за такими же столами, на таких же скамьях, заседали некогда мэтр Франсуа Вийон с товарищами; в девятнадцатом веке и в начале двадцатого в «Ла Болле» собирались французские и иностранные поэты — среди них Оскар Уайльд и Поль Верлэн, о чем свидетельствует памятная надпись, сделанная простой краской на стене около входа.

Внизу, под «баром», в обширном подвальном помещении, разделенном на несколько отделений, с такими же грубыми столами и скамьями, но уже со стульями вместо табуреток, помещалась, главным образом, туристская публика, желавшая провести вечер в обстановке Латинского квартала «с настоящими апашами и богемой».

На эстраде происходили выступления певцов и певиц, исполнявших старинные песенки богемы и апашей и характерные танцы, а в публике, среди корректных пиджаков, фраков и дамских туалетов, группами рассаживались повсюду «апаши» и «апашки» в самых невероятных костюмах.

Всем аборигенам было известно, что это — переодетые артисты или статисты, но иностранцы с опаской поглядывали на своих страшных соседей и ждали, что вдруг вспыхнет ссора, заблестят ножи, польется кровь и прибежит полиция.

Драки — настоящие или инсценированные, время от времени в подвале случались, иногда скандалили сами подвыпившие гости, но в общем двум полицейским, которые каждую ночь дежурили в «Пассаже Ласточки» (может быть, тоже по просьбе хозяина), работы было мало.

Поэтические собрания пользовались в «Болле» правом экстерриториальности. Во время собраний никто из туристов и посторонних посетителей не допускался в зал, и председатель собрания имел право удалять из зала всех по своему усмотрению. Если среди поэтов возникал какой-либо слишком яростный спор, или. кто-либо нарушал порядок чтения, или мешал собранию, председатель применял к нему «меру изгнания» — на время или до окончания собрания.

Кто только из парижских поэтов не перебывал на этих «чтениях и разборе стихов» в «Ла Болле»! Всякий, пишущий стихи, печатающийся или еще не печатающийся, имел право читать — и подвергаться разбору.

Чтение начиналось «по кругу», подряд, как сидели; отказываться, за исключением уважительных случаев — например, если очередной сидящий оказывался художником и стихов не писал, считалось недопустимым. В чтениях участвовали представители всех литературных направлений и групп — от самых «левых» до самых «правых» в смысле формальном.

После того, как очередной автор оканчивал чтение, начинался обмен мнений — тоже по кругу. Стесняться не полагалось, обижаться — было бы бесполезно. Мнения высказывающихся, в большинстве случаев, были противоречивы, порой — сумбурны, порой — совсем неправильны.

Спорили иногда о мелочах — нужно ли убрать запятую или поставить тире вместо «и»? Говорившие постоянно отвлекались в сторону, переходя на «общие вопросы», последователи той или иной поэтической школы пользовались случаем, чтобы утверждать свои взгляды, — и председателю собрания то и дело приходилось призывать кого-либо к порядку.

В этом бурном, прихотливом, страстном и не всегда объективном потоке речей, среди общего спора и шума, читавшие, особенно новички, чувствовали себя «как на страшном суде» и очень переживали успех или неуспех своих выступлений.

Старые, опытные участники собраний в «Ла Болле» давно привыкли не считаться ни с кем, ничем не огорчаться и мужественно отстаивать свои стихи и свое мнение наперекор всем, порой — даже наперекор очевидности.

Враждующие поэтические направления имели своих «ведет» и яростно защищали их от всяких нападок.

Борис Поплавский, В. Мамченко и некоторые другие поэты, умевшие хорошо и талантливо говорить на любую литературную тему, чувствовали себя во время этих собраний «как рыба в воде», но я не представляю себе на подобных «обменах мнений» А. Штейгера (Штейгер появился позже и «Болле» уже не застал).

Ант. Ладинский, тоже не обладавший ораторскими способностями, бывал не раз «разнесенным в пух и прах», несмотря на свою талантливость.

Представители «старшего поколения» Г. Адамович, Георгий Иванов, И. Одоевцева и Н. Оцуп время от времени тоже приходили на собрания в «Ла Болле».

Чтение и разбор стихов, для того чтобы они могли принести объективную пользу, особенно — поэтам начинающим, должны происходить в совсем иной обстановке — в небольшой группе, связанной общностью целей и отношения к поэзии.

Среди тогдашних парижских молодых поэтов вызывали большой интерес рассказы о собраниях поэтов в Петербурге — на «башне» у Вячеслава Иванова, у Сологуба, в «Цехе поэтов», но в «Ла Болле» не было ни Вячеслава Иванова, ни Гумилева, чтобы руководить прениями.

Поэтому, цех поэтов в кафе «Ла Болле» представлял собою стихию буйную и порой безответственную. Но большинство молодых поэтов любило эти собрания, может быть, именно в силу их анархической непосредственности и ничем не ограниченной свободы высказываний.

В начале двадцатых годов собрания в «Ла Болле» происходили каждую субботу, но с появлением в 1925 году Союза Молодых Поэтов и Писателей, который стал устраивать большие публичные вечера с докладами и чтеньем стихов, «Болле» постепенно стало распадаться.

На смену ему, помимо «Союза», появились объединения на идеологической почве: «Левое», в смысле отношения к искусству, «Кочевье», группировавшееся вокруг журнала «Воля России» и ее редактора М. Л. Слонима, стремившаяся к нео-классицизму группа «Перекресток», а затем возник большой журнал «младшего поколения» — «Числа», под редакцией Н. А. Оцупа, объединивший постепенно всех, и молодая литература завоевала себе признание.