Глава V. ПЕРВОЕ ПУТЕШЕСТВИЕ (1862—1864)

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Глава V. ПЕРВОЕ ПУТЕШЕСТВИЕ (1862—1864)

На берегах озера Зайсан-нор. Мухаммед-султан. Киргизские зимовки. Переход к озеру Марка-куль. Кожембетцы и лов рыбы. Горы Сары-тау. Зимний лов рыбы на озере Зайсан-нор. Поездка по Тарбагатаю. Кочевая дорога. Летовки на Коджуре. Долина Кызыл-чилик. Орлиное гнездо

Перед отъездом Потанин побывал у П. П. Семенова и просил его дать письмо к новому генерал-губернатору Западной Сибири Дюгамелю не с просьбой устроить Потанину место службы, а только с уведомлением о том, что в управляемом им крае будет жить преданный науке и просвещенный человек. П. П. Семенов в душе, вероятно, удивился этой невинной и наивной просьбе и предложил Григорию Николаевичу пристроить его к экспедиции астронома Струве; экспедиция ежегодно выезжала для работы по определению широты и долготы различных пунктов в пограничной с Китаем местности между Алтаем и Джунгарским Ала-тау. Эти определения были необходимы для точности карт, которые снимались топографами в это же время. Участие в научной экспедиции в незнакомый край было для Потанина исключительно привлекательно. Он с радостью принял предложение Семенова. Таким образом, он на время отказался от непосредственного участия в разрешении волновавших его сибирских вопросов.

По приезде в Омск, осенью 1862 г., он поступил в распоряжение Струве, находившегося уже в городе; но до весны, когда следовало ехать на Алтай, оставалось много времени. Григорий Николаевич принял деятельное участие в организации выборов депутатов от казаков в собрание, которому было предложено обсудить новое положение для казачьего войска. Это предложение было составлено комитетом, назначенным генерал-губернатором специально для этой цели. Собрание выбрало Григория Николаевича одним из секретарей; остальные секретари были молодыми офицерами, сочувствовавшими реформам в демократическом духе. Секретари руководили работой, собрание резко критиковало текст положения, составленный комитетом. Для выработки окончательного текста положения устроили совместные заседания и собрания, на которых Григорий Николаевич выступал защитником интересов простых казаков, чем возбудил против себя неудовольствие офицеров и получил от них аттестацию бунтовщика. Зато простые казаки видели в нем своего заступника. Начальник штаба казачьих войск Гулькевич, сочувствовавший реформе, добился того, что проект нового положения, составленный в демократическом духе, был отправлен в Петербург.

Весной 1863 г. астроном Струве и Потанин прибыли в русскую колонию Кокбекты, расположенную недалеко от южного подножия Калбинского хребта. Последний составляет продолжение Алтая на левом берегу Иртыша и тянется на запад, постепенно понижаясь и распадаясь на отдельные гряды гор и холмов. В качестве проводника пригласили бия Тану Тлемисова, известного у киргизов своими познаниями в степном обычном праве и в юридической практике. Тана раньше кочевал по южному Алтаю и хорошо знал там местность и население: он был проводником в экспедиции капитана Влангали, изучившей Калбинский хребет.

15 апреля (ст. ст.) караван выступил из колонии вниз по речке Кокбекты, впадающей в озеро Зайсан-нор, и через несколько дней дошел до ее устья, которое отстоит от колонии почти на 100 километров. Местность по берегам речки представляла щебнистую степь, поросшую главным образом полынью. Вдоль речки чередовались лужайки, заросли таволги, караганы, камыша и площади солончаков. Речка вскоре исчезла, вода текла под землею, появляясь в отдельных впадинах русла в виде маленьких озерков, которые киргизы называли карасу (черная вода). Эти карасу были окаймлены зарослями чия, злака, растущего большими пучками; его длинный и жесткий стебель оканчивается соцветием в виде метелки. Животные едят только молодые побеги, старые слишком тверды, и у них они объедают только метелки. Чий распространен по всей Внутренней Азии и в Киргизской степи; монголы называют его дэрису.

Злак чий (дэрису)

В урочище Джусагач исчезнувшая вода речки появилась опять в виде многочисленных чистых ключей, текущих отдельными руслами среди гряд галечника и валунов; здесь росли тополя (откуда и название места — сто деревьев), образовавшие большую, но не густую рощу с кустами жимолости, тала, боярышника и шиповника. В низовьях речка опять изменила свой характер,— здесь вдоль узкого и глубокого русла тянулись заросли камышей.

От устья караван прошел вдоль берега озера к выходу Иртыша. Здесь степь была песчаная, а ближе к озеру — солонцеватая, проросшая камышом, в котором ютилось много птиц. Всю ночь в камыше раздавались крики гусей, уток, куликов и лебедей, делавших здесь привал в своем перелете на север.

Переправившись через Иртыш, путешественники шли дальше на восток вдоль берега Зайсан-нора, отмечая характер местности, растения, животных и состав почвы.

Потанин собирал гербарий, Струве вел маршрутную съемку.

Побережье озера было сырое, песчаное, поросшее осокой и камышом; его окаймляли несколько параллельных песчаных валов, набросанных во время сильных юго-восточных ветров, а за ними расстилалась песчаная степь, поросшая полынью и мелкими кустами.

Однообразие местности нарушалось отдельными холмистыми мысами и горой Чакыль-мес; вокруг нее берег сложен из пестрых глин — серых, желтых и красных, в которых дождевые воды промыли ветвистые узкие овраги; подобные места киргизы называют «Керчь».

У восточного конца озера полоса камышей расширилась: она занимала всю дельту реки Черный Иртыш, впадающей в озеро. Здесь караван был встречен племянником проводника Таны Мухаммед-султаном, который выехал далеко в степь.

Значение гостя в степи измерялось расстоянием до юрты хозяина, на котором хозяин встречал гостя. К самым почетным гостям хозяин выезжал дальше, к мало почетным выходил на несколько шагов от юрты. Дальний выезд предвещал путешественникам хороший прием.

В юрте гостей встретила мать Мухаммед-султана, веселая старушка. Тана рассадил по местам не только киргизов, но и членов экспедиции сообразно их значению, а сам занял самое почетное место и первенствовал в течение всей церемонии угощения.

Не ограничиваясь угощением в юрте, Мухаммед-султан прислал начальнику экспедиции в качестве «кунагаса», т. е. подарка, кобылу, быка и несколько баранов. Размеры таких подарков зависели как от богатства хозяина, так и от значения, которое он придавал гостю.

Караваи в это время стоял в урочище Чингильды, в песчаных холмах близ устья Черного Иртыша. Григорий Николаевич увидел здесь киргизскую зимовку «кыстау». Стены этого зимнего жилища сложены из плиток сухого навоза укреплены внутри и снаружи пучками камыша; горизонтальная крыша из камыша лежала на закопченных жердях, подпертых столбиками. Два входа с противоположных сторон вели в кривой коридор, который делил жилье на две части: одну для людей, другую для овец. В жилой половине в крыше было отверстие для выхода дыма, заменявшее также окно; под ним на земле разводили огонь. Топливом у кочевников служит главным образом сухой помет животных, пасущихся в степи. Разные виды его имеют даже разные названия: киргизы называют коровьи лепешки «джепа», лошадиные шары — «тезек», а овечьи шарики — «кумалак». Из последних, политых водой и размятых, делают кирпичи, которые сушат, как плиты торфа; они служат и для топлива, и для постройки зимовок. В горах, где много камня, стены делают из каменных глыб и плиток, но возле зимовок и здесь всегда видны кучи сохнущих «ки», т. е. кирпичей из овечьего помета.

Направившись из урочища Чингильды на север, в горы Сары-тау, по неровной холмистой степи, экспедиция пересекла плоские возвышенности и промежуточные долины и впадины. Местность сделалась более разнообразной; в одной из долин участники экспедиции видели стадо сайг (антилоп) и кулана (дикого осла). 22 мая пришли в долину реки Кальджир, расположенную среди более высоких гор; их северные склоны были покрыты лесами лиственницы, тогда как на южных склонах пояс степных кустов и трав прямо переходил в альпийские поляны. Река Кальджир вытекает из озера Марка-куль и в верхнем течении проходит по глубокому недоступному ущелью. Обходя его, путешественники поднялись на горы, окружающие озеро с юга, и шли по альпийским лугам, пересекая верховья долины бассейна реки Алкабек, впадающей в Черный Иртыш выше Кальджира. Здесь они встречали киргизские аулы, прибывавшие на летовки (джайляу).

Кулан (дикий осел)

На вершинах гор лежали еще пятна снега. На альпийских лугах паслись табуны лошадей, стада рогатого скота и баранов.

С гор спустились к озеру недалеко от истока Кальджира. Озеро со всех сторон окружено горами и лежит в зеленой чаше. Леса лиственницы на берегу озера местами сменялись осиной и березой, которые еще не покрылись свежими листьями.

Вблизи истока Кальджира было много аулов рода Кожембет. Это были горцы Южного Алтая, выходившие на равнины Зайсана только на короткое время, чтобы скосить хлеб на маленьких пашнях. Их зимовки находились высоко в горах: они занимались рыболовством в реке. Путешественники видели ловлю, происходившую каждый вечер. Собиралось человек 50 взрослых и детей, верхом на быках. Это были представители от всех семейств рода. Они привезли с собой два общественные невода. Почти все верховые заехали в реку значительно ниже ее истока из озера и криками и горящими головнями начали гнать рыбу вверх но реке к истоку, загороженного у неводами. Затем заполненные невода вытаскивали и складывали рыбу в общую кучу. Закидывание невода и загон рыбы повторялись несколько раз, так что шум и крики продолжались всю ночь. На рассвете начался дележ рыбы; все участники лова сели на землю замкнутым кругом вокруг кучи; каждый держал в руках раскрытый мешок. Возле кучи сели два избранных делильщика, спиной друг к другу. Они разбросали по мешкам сначала крупную рыбу, по две штуки каждому, затем среднюю и, наконец, мелкую, пока не поделили всю кучу.

Кроме этого ночного общественного лова днем происходил еще частный лов острогой. Киргизы разъезжали верхом по реке или, раздевшись, бродили вдоль берега и кололи рыбу острогой.

Кожембетцы летом питались исключительно рыбой, а молоко копили к зиме в виде консервов, известных вообще у киргиза под названием ирюмчика и крута. У каждой юрты были устроены полати из цыновок, сплетенные из чия, подпертых палками. На них сушился сыр в маленьких колобках.

Другие виды ловли кожембетцам были неизвестны. Сетей они не ставили, лодок не имели. Это делало для них недоступным рыбное богатство самого озера; практиковавшаяся ими ловля в истоке реки как крупной, так и мелкой рыбы грозила истреблением рода форелей.

После ухода киргизов с берегов озера в нижние долины гор Алтая на зимовки Марка-куль посещался крестьянами из деревень, расположенных на реках Нарыме и Бухтарме к северу от хребта Нарымского, отделяющего эти реки от озера. Они приезжали, неводили; засолив рыбу, складывали ее в переметные сумы и увозили — каждый по две навьюченные лошади.

По словам Потанина, озеро посещалось и русскими торговцами, казаками и татарами для меновой торговли с кожембетцами. Последние так нуждались в русских тканях, что казаки экспедиции очень выгодно сбыли им не только все свои запасные рубахи и штаны, но и старые носовые платки, онучи и тряпки; в конце концов они остались при одной смене нижнего белья. Тем не менее, когда начальник запретил казакам торговать, кожембетцы, стали так резко выражать свое неудовольствие, что пришлось позволить им продолжать мену. Насколько выгодна была здесь торговля, видно из следующего примера, приведенного Потаниным: казак Насонов в два лета сбыл кожембетцам русских товаров на 10 000 рублей, а в обмен вывез местных произведений на 20 000.

Кожембетцы были так напуганы военным конвоем, что не верили в мирные задачи путешественников. Из окрестностей собрались влиятельные лица и в течение трех дней обсуждали, встретить ли членов экспедиции дружелюбно или выразить им свое неудовольствие. Поэтому три дня на стоянку экспедиции приходили только простые киргизы. Только на четвертый день ее стали постепенно посещать более почетные лица с подарками в виде баранов и кумыса; последнего привезли по крайней мере бочку.

Позже всех прибыли дети умершего султана Кулика, пользовавшегося большим уважением в крае. Его старший сын, человек лет за 40, высокого роста, был необыкновенно тучен; говорили, что в его табунах была только одна лошадь, которая могла нести его. Он был одет в синий халат с красными шнурами на груди и походил на старинного венгерского магната.

Тана придавал большое значение посещению этих султанов. Он выпросил в соседних аулах чистую юрту для приема гостей и на следующий день устроил в ней большое угощение. Закололи несколько баранов. Алтпыс, собственный повар Таны, хлопотал у котлов. Когда мясо сварилось, Тана распорядился, чтобы лучшие куски были разложены на деревянные блюда, предназначенные для наиболее почетных гостей. По знаку Таны в юрту направилась процессия с подарками. Впереди шел Мамын, мулла и русский переводчик Таны. Он нес на подносе подарки старшему сыну Кулика — кусок красного сукна и полголовы сахару. За ним шел другой киргиз с подарками для других лиц. Все было разложено так, чтобы яркость и пестрота красок поразили толпу кожембетцев, мимо которых шла процессия. Около 10 человек понесли в юрту блюда с мясом

В другие дни Тана разбирал спорные дела кожембетцев, их тяжбы из-за кочевьев. Местные султаны дорожили знаниями и беспристрастием Таны и не отпускали его до окончания дел.

31 мая экспедиция покинула озеро и поднялась на горы Сары-тау, расположенные к западу от него. Пересекали горные долины, в которых было много аулов кожембетцев. В одном месте члены экспедиции видели врытые в землю две фигуры, высеченные из гранита. Это были каменные бабы, как их называют, позже попадавшиеся Григорию Николаевичу очень часто в Монголии. Они встречаются также на Украине, в Галиции и в Пруссии. Это грубо сделанные из разных пород камня статуи величиной от 0.7 до 3.5 метра, изображающие преимущественно женщин, сидящих или стоящих, одетых или голых. На мужских статуях можно различить оружие — лук, колчан, топор, кинжал. На женских статуях различимы серьги, браслеты, ожерелья. Иногда изваяна только голова, а остальная часть камня не отделана; иногда, наоборот, все туловище изваяно, а черты лица отсутствуют или едва заметны. Эти изваяния принадлежат исчезнувшим народам. Они, провидимому, представляли намогильные памятники и имели различные знаки.

Каменные бабы

Экспедиция провела несколько дней вблизи подножия главной вершины Сары-тау. Струве поднимался на нее пять раз, Потанин — два раза, один раз пешком. Вершина плоская, на нее можно подняться на лошади, особенно с северной стороны. Снег лежал в немногих местах, обращенных к северу, и сильно таял. На южном склоне Григорий Николаевич отметил параллельные ряды обломков гранита, представляющие, по-видимому, морены ледников, когда-то спускавшихся с этой вершины. Вершина достигает 2700 метров абс. высоты. С нее открывался обширный вид на долину реки Курчум и Нарымский хребет на севере, озеро Марка-куль на востоке, горы Сары-Тарбагатай и долину Черного Иртыша на юге, где вдали виднелся даже Саур с его вечными снегами и ледниками.

На вершине Сары-тау при ясном небе погода была сносная; но часто здесь и летом свирепствовали бураны. Даже на стоянке экспедиции у подножья Сары-тау иногда приходилось надевать шубы и греться у огня. Несмотря на суровый климат, киргизы проводили на альпийских лугах все лето.

К стоянке экспедиции вскоре прикочевал аул Мухаммед-султана, и Струве послал ему, по степному обычаю, в подарок дорогую саблю. Распространенный среди киргизов старинный обычай подарков русские чиновники широко использовали как легальную форму для внедрения взяточничества. Так, в некоторых местах они способствовали тому, что киргизы ввели в обычай приветствовать назначение нового начальника поднесением ему подарка в 400—600 рублей.

6 июня экспедиция оставила Сары-тау, спустилась через бассейн реки Кальджир в предгорья к реке Калгутты, затем в степи подножия Сары-тау, 13 июня прибыла к озеру Зайсан-нор и закончила путешествие в г. Кокбекты.

Григорий Николаевич выяснил, что в песчаной степи к северу от озера еще попадаются куланы и сайги, особенно на солончаках. В архиве управления области сибирских киргизов он нашел указания, что еще в половине XVIII века куланы были распространены гораздо севернее и что киргизские охотники нередко переходили на правый берег р. Иртыша партиями до 15 человек, чтобы добывать куланов в степи за Иртышской и даже за Горькой линией станиц.

Вернувшись в Усть-Каменогорск, Потанин занялся описанием своего путешествия. Но уже в начале 1864 г. он поехал опять на озеро Зайсан-нор. В день выезда он попал в буран, заставивший его вернуться в город, так как за три часа удалось проехать только 8 километров. На следующий день он видел доказательства силы бурана. Все долины были заполнены снегом и казались не очень глубокими. Верстовые столбы были занесены до верхушки. Но на южном склоне Калбинского хребта, через который он ехал, снега почти не было, и стада паслись по долинам. Этот хребет вообще славился зимними бурями, и проезжающим иногда приходилось сидеть целые недели на пикетах (станциях) в ожидании хорошей погоды.

Потанин хотел посмотреть на Зайсан-норе зимний лов рыбы, но в Кокбектах он узнал, что первый лов кончился, и ему пришлось собирать сведения о нем у казаков этого городка, которые ловили рыбу сетями и крючками со льда в начале и в конце зимы. Он все-таки поехал к озеру, чтобы наблюдать искусство киргизских рыболовов, которые ловили в течение всей зимы. По дороге он встречал казацкие обозы с рыбой первого лова. Обычно к этому времени казаки привозили с собой разные товары, которые с большой выгодой для себя выменивали у киргизов на рыбу, продукты скотоводства и даже земледелия.

На озере Григорий Николаевич в разных местах наблюдал ловлю рыбы в прорубях крючками разной величины, посещал юрты киргизов на берегах озера среди камышей, знакомился с их бытом и узнал киргизские названия всех мысов. Лед озера был не ровный: его пересекали торосы, т. е. валы из льдин, нагроможденных друг на друга силой ветров во время ледостава, когда образующиеся ледяные поля приходят в движение, напирают друг на друга и ломают свои края. У берегов эти торосы были не выше одного метра, но в середине озера они были значительно больше.

Конечно, они не могли соперничать с торосами дрейфующих льдов Арктики, которые состоят из глыб льда в один, два и даже три метра толщины и достигают 10—15 метров вышины.

В описании этой поездки Григорий Николаевич дал много сведений не только о рыболовстве, рыбах озера и рыболовных артелях крестьян и казаков, но и о хлебопашестве киргизов, его возникновении, методах и успехах.

Знакомство с условиями рыболовства на озере дало Потанину возможность послужить еще раз интересам простых казаков. Рыболовство на этом озере составляло монополию всего Сибирского казачьего войска, командование которого сдавало его в аренду одному купцу, лишая тем казаков права ловить в нем рыбу. Григорий Николаевич обследовал состояние хозяйства казаков в колонии Кокбекты, составил от их имени прошение атаману о сдаче рыболовства на озере в аренду казачьим артелям отдельными участками, присоединил к прошению докладную записку о нуждах казаков Кокбекты и добился того, что озеро было сдано по участкам в аренду казакам.

Летом 1864 г. Струве и Потанин отправились в экспедицию для продолжения своих наблюдений в пограничной области. Они выехали 14 июня из станицы Урджар у южного подножия Тарбагатая, чтобы обследовать этот хребет.

Путь шел сначала на юго-восток по степи, уже пожелтевшей от жары и мало интересной для ботаника, а затем на восток, по предгорьям, к речке Ласты. Здесь они осмотрели китайские каменноугольные копи и нашли окаменелые раковины, определившие возраст отложений. Отсюда они поднялись вдоль границы с китайскими владениями прямо на хребет. Дорога шла по гребню длинного отрога между двумя глубокими поперечными долинами, поднимаясь все выше и выше. Становилось прохладнее; кругом все было покрыто травой и цветами альпийского мака, зелень радовала глаз после выгоревшей степи подножия. С наступлением сумерек путешественники были на перевале Хабар-асу через хребет. Дорога через этот перевал издавна служила для сообщения между Киргизской степью и городами Китайского Туркестана — Яркендом и Кашгаром. По ней проходили взад и вперед торговые караваны. Григорий Николаевич в описании путешествия приводит сведения о караванах, о русских купцах и казаках, посещавших Джунгарию, о количестве и роде товаров, в том числе и рабов, которых еще в XVIII веке приводили по этой дороге из глубины Азии для продажи русским купцам и чиновникам.

После ночлега на Хабар-асу, во время которого пал иней, путешественники поднялись на соседнюю вершину Сары-чеку, очень плоскую и каменистую, затем спустились до северного подножия хребта на Зайсанскую степь, чтобы проследить изменение растительности на северном склоне и собрать гербарий. Потанин описал много растений, характерных для верхней альпийской и нижней степной зон и отметил, что северные долины Тарбагатая отличаются большей сухостью воздуха, чем южные, и что в первых нет даже кустарников.

В начале июля экспедиция поднялась обратно к горе Сары-чеку и направилась на восток, вдоль по гребню Тарбагатая, по большой «кочевой» дороге, т. е. дороге, по которой кочевники со стадами переходят на летние пастбища.

Читатель, естественно, должен быть удивлен: разве по гребню горного хребта может пролегать какая-нибудь дорога? Вдоль него и пешком проберется разве опытный альпинист. И читатель представляет себе Кавказ, вдоль гребня которого одна скалистая, острая, крутобокая вершина следует за другой, отделяясь от нее глубоко врезанной седловиной. По такому гребню, конечно, никакой дороги не может быть. Но не все горные хребты одинаковы. Немало таких, гребни которых широки; плоские вершины чередуются с широкими, мало врезанными седловинами, и все покрыто растительностью, а на более высоких — россыпями камня. Хребты пограничной Джунгарии, к которым принадлежит и Тарбагатай, большею частью имеют такие широкие и плоские гребни, по которым и проходят главные кочевые дороги: по склонам, изрезанным поперечными долинами, передвигаться со стадами гораздо труднее. Кочевники идут вдоль гребня, затем спускаются в верховья долин, каждый аул к своим пастбищам.

Экспедиция на своем пути по гребню Тарбагатая нашла, что дорога от Сарычеку до гранитного массива Коджур была такая гладкая, что по ней можно было бы проехать в экипаже. В Коджуре проезд немного затруднялся громадными глыбами гранита, рассеянного по гребню; но в промежутках между ними везде можно было пройти.

Коджур по-киргизски значит шероховатый, что вполне соответствует его поверхности. Глыбы были рассеяны и на седловинах. На поверхности глыб часто были чашеобразные углубления, созданные выветриванием породы и заполненные дождевой водой. Одно из них было глубокое и имело форму кувшина. Оно было прикрыто плоским камнем. Киргизы считали воду, заполнявшую это углубление, святой и бросали в нее овечий сыр в качестве жертвоприношения.

С дороги по гребню постоянно открывался далекий вид то на север, то на юг, то в обе стороны. На севере, вдали, расстилалась Зайсанская степь, на юге, более близко, обширная котловина, орошенная рекой Эмиль; среди нее можно было различить желтые стены китайских городов Чугучак и Дурбульджин. Встречались кочевники со стадами, подвигавшиеся на летовки, джайляу; их шествие представляло живописную картину. Важно шествовали верблюды, завьюченные палками, решетками и войлоками юрт или большими сумами с домашним скарбом; их вели женщины. На некоторых верблюдах поверх сум восседали старухи с грудными детьми. Молодые женщины были разряжены в красные халаты и шаровары, у всех женщин на голове были белые повязки вроде кокошника. Маленькие дети ехали верхом на лошадях или быках, привязанные к седлам.

Мужчины верхом гнали табуны лошадей и были вооружены пиками или фитильными ружьями на сошках[17]; некоторые держали на руке охотничьих орлов. Шли также завьюченные быки, но не связанные в цепочку, как верблюды, а порознь. Погонщиками были подростки, гнавшие овец и коз. Эти караваны встречались отдельными партиями по аулам; блеяние овец и коз, мычание быков и коров, рев верблюдов, крики погонщиков оглашали прохладный воздух над гребнем.

Перекочевка на джайляу — большой праздник у кочевников; после однообразной жизни на зимовке, где уже стало жарко, где подножный корм вытравлен или пожелтел, а докучливые насекомые — комары, оводы, слепни — не дают покоя ни людям, ни стадам, переход на новое чистое место на прохладных высотах с зеленым кормом и цветами альпийских лугов, с их простором, чистым воздухом, частыми сменами погоды очень приятен, а суета и хлопоты перекочевки представляют развлечение.

Среди глыб Коджура Григорий Николаевич заметил много кустов казацкого можжевельника: его стелющиеся стволы очень кривые, древесина красивая и благовонная. Это дерево обыкновенно образует большие зеленые плоские клумбы, рассеянные по склонам гор, а под защитой скал поднимается и выше. Оно растет по южному склону Тарбагатая и только в массиве Коджур переходит в немногие северные ущелья. В этом безлесном хребте оно дает единственное топливо, и киргизы с летовок северного склона ездили за ним на южный.

С Коджура экспедиция спустилась на золотистую седловину и перешла на гребень побочной северной ветви Тарбагатая, отделяющуюся в Коджуре от главной; отсюда она двинулась в верховье реки Терс-айрык, которая разделяет обе ветви. Это верховье представляет широкую котловину с ровным дном и солоноватой почвой, привлекающее стада кочевников. За котловиной началось ущелье реки, на склонах которого находились китайские золотые промыслы; они представляли штольни, т. е. горизонтальные галереи, шедшие в красноватой глине с галькой, содержавшей россыпное золото. Дно ущелья также было изрыто шурфами и разрезами, но рабочих экспедиция не видела; добыча, вероятно, происходила по окончании полевых работ.

Ниже по реке встретили ключ с очень холодной водой и против него заметили на склоне пещеру, в глубине которой на палке были навешаны бараньи черепа и шерсть — жертвоприношения духам пещеры. С этой реки экспедиция вышла в обширную котловину Кызыл-чилик или Чиликты, которая отделяет Тарбагатай от расположенного севернее Саура-Манрака и представляет по окраинам сухую степь, а в средней части — луга и ключевые болота, питающие речку Канды-су. Эта речка в западном конце котловины впадает в реку Терс-айрык, которая ниже прорывается по ущелью между северной ветвью Тарбагатая и отрогами хребта Манрак. Котловина интересна тем, что ее восточная часть орошается большой речкой Чаган-обо, стекающей с ледников Саура; но немного далее вся вода этой речки исчезает, уходит в почву котловины, а затем снова появляется в виде обильных ключей, образующих реку Канды-су, которая в сущности является продолжением Чаган-обо.

Григорий Николаевич в описании путешествия перечисляет растения, характеризующие флору Тарбагатая и котловины, а также главных представителей животного мира. Среди последних интересны роды куриного семейства, в отношении которых северный склон Тарбагатая можно разделить на три пояса. В верхнем, альпийском, водится улар, или горная индейка, — крупная птица, которая летом живет не ниже 2100 метров, а зимой спускается до подножия гор, где киргизы ловили ее капканами, приманивая на солонец[18]. Они считали мясо улара самым вкусным и, поймав его, приглашали своих знакомых разделить с ними лакомое блюдо. Средний пояс изобилует стаями киклика, или горной курочки, величиной с небольшую курицу, водящейся на скалистых склонах гор, где птица легко может прятаться от преследователей. В нижнем поясе на сухих степях характерен больдурук, или пустынник, величиной с голубя; он замечателен своим очень быстрым полетом и водится во всех пустынях Внутренней Азии; он прилетает целыми стаями издалека на водопой. Его маленькие лапки с очень короткими пальцами покрыты чешуйками и похожи на лапки четвероногого.

Больдурук

В котловине Чиликты Потанин видел много гусей, куликов; встречались также утки и чайки. Из людей путешественники встретили только шайку барантачей, т. е. разбойников, занимавшихся угоном лошадей и скота Киргизы уже ушли на летовки в горы.

Котловина, вероятно, имела большое значение в жизни кочевников Саура и Тарбагатая; в ней постоянно находились кочевья влиятельных людей, а один из проходов в Тарбагатае называется Манастын-асу. т. е. проход Манаса. Манас — герой самой популярной поэмы у казахов. По преданию, он кочевал по равнине Зайсана.

Из котловины экспедиция поднялась опять на Тарбагатай, к очень низкому перевалу Бургуссутай, удобному даже для экипажей, и повернула вдоль хребта на запад. Хребтовая дорога оказалась трудной; понизившийся в этой части Тарбагатай сильнее расчленен, горы круты и каменисты.

Через урочище Коджур путешественники вернулись к перевалу Хабар-асу и вершине Сары-чеку. На этих альпийских высотах в половине июля (ст. ст.) они уже не застали аулы, которые спустились ниже; погода в горах становилась суровой, начались дожди, иногда с градом. Пустынные скалы Коджура оживляли только крики альпийских галок; они дрались на стойбищах, оставленных юртами, где находили пищу.

Экспедиция провела еще несколько дней в ауле торговца Биджи, наблюдая жизнь киргизов; сделали также две поездки в окрестности — одну на Тас-тау, высшую вершину этой части хребта, другую к скалам Кунег-уя на южном склоне. Эти скалы состоят из белого мрамора, красиво поросшего клумбами можжевельника. Прежде их называли Ак-тас (белый камень) и изменили название по следующему поводу.

На половине утесов, в неприступном месте, загнездились орлы. Киргизы опустили с вершины утеса на канате подойник с камнями; когда он поравнялся с гнездом, его потрясли, и грохот камней так испугал орлят, что они выскочили из гнезда и упали на дно долины, где были пойманы. Отсюда и новое название: кунег — подойник, уя — гнездо. Мраморные скалы этой местности создают грандиозные виды, ограничивая узкие и глубокие теснины.

Когда аул Биджи стал собираться к уходу с летовки, путешественники также оставили горы, спустились по крутому горному проходу к южной подошве и вернулись в станицу Урджар.

Хотя Потанин во время этого путешествия не занимался собиранием произведений фольклора, он все же записал несколько загадок, пословиц, песен и одну сказку о богатыре Ытыгиль, а также киргизские названия растений. Он напечатал их в приложении к отчету, вместе с извлеченными из архива в Омске расспросными сведениями о горах Заир и Ирень-Хабирга и о торговле Семипалатинска в конце XVIII века.