ВОЙНА. ПЕРВЫЕ МГНОВЕНИЯ. ПЕРВЫЕ ДНИ

ВОЙНА. ПЕРВЫЕ МГНОВЕНИЯ. ПЕРВЫЕ ДНИ

Итак, возвращаюсь к незабываемому.

...Раннее утро 22 июня 1941 года. Точнее, утро еще не наступило. Была ночь. И только-только начал брез­жить рассвет.

Мы еще спим сладким сном после трудного вче­рашнего многокилометрового похода (мы шли уже более недели). Спим прямо на земле под открытым небом, подстелив солдатскую шинель (ею же умудря­лись и укрыться). Под головой - мягкая шерсть ранца.

Сквозь сон слышу гул приближающихся самоле­тов. Но это никакой тревоги не вызывает. Потом, вдруг, свист бомб и взрывы, взрывы, взрывы... Вскакиваю, как ошалелый. Кругом стоны, ужасные, раздирающие душу стоны раненых солдат. И дикое ржание лоша­дей. Они с вечера были привязаны к стойлу.

А сейчас мечутся, поднимаются на дыбы, пытаются оторвать­ся. Некоторые из них уже мертвы. Есть разорванные на куски. Много лошадей уже оторвались и убегают от обрушившегося на них ужаса.

Несметное число поваленных смертельным огнем солдат нашего 117-го стрелкового полка 23 стрелко­вой дивизии.

Число убитых при этой бомбежке красноармей­цев не только я, но и история не знает, и, наверное, не узнает. Но их было много, очень много...

Война... Еще мало понятное, но уже страшное сло­во. Неужели немцы? Кто-то увидел кресты на крыль­ях самолетов, и сомнений нет - немцы!

Не успели опомниться, как над нами вновь чер­ная туча немецких самолетов и сыплющиеся из них бомбы. Впервые в жизни увидел несущиеся вниз к земле бомбы. А внизу находились мы, пока еще жи­вые. Страшный незабываемый ужас охватил меня. Я бросился на землю. И опять взрывы, и снова смерть рядом. Чье-то разорванное тело, оторванная нога, раз­вороченный живот... Боже, за что? Почему? Что де­лать? Самолеты улетают. Подымаюсь. Подхожу к ра­неному, он просит помощи. Начинаю его бинтовать. И вдруг его голова резко падает вниз. Подхватываю. Прижимаю к себе. И следует последний вздох. Сол­дат мертв. Осторожно кладу его голову на землю. Руки дрожат. Впервые в жизни я видел проклятущую смерть рядом. Не могу прийти в себя. И вдруг слышу строгий приказ: «Строиться!». И пока еще огромная масса солдат почти бегом уходит с места недавних страшных событий.

Куда идем и зачем?..

Оказывается, в 47 километрах от нашего ночного расположения находится город Каунас (Литва). Мы должны как можно быстрее преодолеть это расстоя­ние, занять за городом оборону и там встретить врага. Идем быстро, над нами то и дело появляются немец­кие истребители и беспощадно расстреливают нас. Снова жертвы, снова убитые и раненые. Возникают первые недоуменные вопросы: «А где же наши само­леты?», «Почему в нашем небе безнаказанно хозяй­ничают немецкие стервятники?».

Но вопросы эти остаются без ответа...

После каждого такого налета поднимаемся с зем­ли, раненых укладываем на повозки и - вперед, на за­пад...

К полудню нам навстречу стали попадаться граж­данские лица: женщины с детьми, старики и старуш­ки со скромными узлами. Перепуганные лица. Эти люди согнуты не столько от тяжести узлов, сколько от ужаса пережитого. Они рассказали нам, что бегут с разгромленных немцами пограничных застав, а их мужья и сыновья уже убиты.

Немецкие самолеты снова над нами. По команде «Воздух!» бежим на обочину дороги, падаем на зем­лю. Пытаемся сбить самолеты выстрелами из караби­нов. Естественно, тщетно. На дороге остаются очумев­шие женщины с детьми, немощные старики. Их рас­стреливают немецкие самолеты, летящие низко над землей. Дорога усеяна трупами. Много убитых и ра­неных мирных людей. А стервятники снова и снова над нами.

Память сохранила страшный эпизод: немецкий летчик низко пролетающего самолета, злорадно улы­баясь, расстреливал находящихся на дороге из... пис­толета.

К утру следующего дня вошли в Каунас. Запом­нилась река, большой железнодорожный мост и при­легающая к нему огромная площадь. По бокам пло­щади стоят красивые костелы. Спокойно проходим город и за его окраиной занимаем оборону: роем око­пы в человеческий рост, строим деревянные блинда­жи, маскируем установленные пушки, пулеметы.

Мы ждем немцев. В полдень сзади нас из города стали доноситься выстрелы, одиночные и часто по­вторяющиеся.

Командир полка посылает разведку (я служил тог­да в штабной роте связи и был свидетелем этого и пос­ледующих событий). Через некоторое время развед­чики докладывают командиру полка, что в городе из окон домов, и особенно из тех самых красивых косте­лов, стреляют по нашим войскам.

Следует приказ: «Оставить занятые позиции и вы­ходить из города!». Движемся по узким улочкам горо­да. Из окон домов бьют по нашим рядам. Опять поте­ри. Убивают помощника командира роты (если пра­вильно запомнил, его фамилия Сименута).

Он находился внутри кабины радиостанции «6 АК» (автомо­бильная, коротковолновая). Собираем раненых, уби­тых оставляем. Доходим до края улицы, которая упи­рается в площадь перед железнодорожным мостом. Из стоящего справа костела пулеметная очередь косит наших ребят. Останавливаемся. По приказу команди­ра полка к углу улицы подкатывают 76-миллиметро­вую пушку, и лично он прямой наводкой выпускает несколько снарядов по костелу. Пулемет умолкает, мы бежим через площадь к мосту и выходим из города.

На сей раз, идем на восток. Полная растерянность в штабе полка. Пробуем наладить связь с соседями, другими полками нашей дивизии. Но никто не отве­чает.

Наступает ночь. Мы где-то в лесу. Сидим на зем­ле. Справа и слева слышен гул движущихся танков, машин, мотоциклов. Разведка докладывает, что это поток немецких войск на колесах движется на восток. Кто-то говорит о том, как могли немцы так вероломно поступить. Ведь совсем недавно был подписан акт о ненападении (я тогда высказал мысль, что теперь нам надо спать одетыми... Уже тогда, в 1939 году я не ве­рил в искренность дружбы с фашистами). Еще вчера эшелоны с нашей пшеницей и нефтью торопились на Запад, в Германию. И вдруг - война!?!

Кто-то сказал, что немцы напали на нас потому, что решили помочь Молотову «построить» социализм, такой как в Германии. Действительно, незадолго до нападения Германии, Сталин освободил Молотова от должности председателя Совета Министров. А еще раньше Молотов был в Германии, встречался с Риб­бентропом. Трудно поверить в такую версию, но она прозвучала.

Наш политрук утверждал, что это только мы от­ступаем. На всех других фронтах Красная Армия ос­тановила немцев и уже бьет их на территории Герма­нии. Но и в это верилось с трудом.

Наконец, пришел рассвет, мы поднимаемся с зем­ли и движемся на восток. Рядом командир полка, его штаб. Рядом товарищи по роте. Передвигаемся молча. Дает знать о себе голод. Нет сил передвигать ноги.

Неожиданно узнаем, что мы в окружении. Нужно прорваться и вывести обоз, на телегах которого сотни раненых. Возглавил атаку лично командир нашей 23-й стрелковой дивизии генерал-майор Павлов. Он со­брал разрозненные остатки дивизии и повел нас в ата­ку. Он шел в полный свой высокий рост, одетый в ге­неральскую форму с пистолетом в руке, звал нас в бой. Как оказалось, небольшая группа немецких войск рас­стреливала нас из автоматов. А потом, испугавшись нашего неумолимого натиска, оставила свои позиции, и нам удалось выйти из своего первого окружения (их потом будет очень много...).

В этом первом бою был смертельно ранен наш ко­мандир дивизии. Это случилось на третий день войны - 25 июня 1941 года.

Вместе с другими солдатами выносим тело наше­го генерала и у какого-то неизвестного мне населен­ного пункта хороним его. А потом, уже в хаосе, со­всем не «повзводно» движемся на восток.

Снова ночь. Перед нами какая-то быстрая река (ка­жется, Неман). Кем-то организована переправа: попе­рек реки натянут трос. Нужно раздеться. Вещи и кара­бин держать в одной руке (а у нас - связистов - еще и телефоны, и катушки с кабелем), другой - держаться за трос и идти в воду. Выпив порцию щедро налитого в котелок спирта, вместе с другими «храбро» шагнул в холодную воду. Под ногами большие скользкие кам­ни. Быстрое течение сбивает с ног. Крепко держусь левой рукой за трос, в правой - одежда, карабин, теле­фон. Остановиться нельзя, ибо сзади торопят другие. Вдруг, уже знакомый рев немецких самолетов. Рев при­ближается, самолеты уже над нами, и слышится свист бомб. Держусь за трос и гнусь к воде.

Падаю, теряю карабин, телефон и что-то из одеж­ды. Взрывы, взрывы. Вода кипит, опять крики ране­ных солдат. Самолеты улетают, и, не помню как, ока­зываюсь на противоположном берегу. Но, увы, вода унесла мои карабин, телефон и брюки. В правой руке только одна гимнастерка. Бегаю без брюк между сол­датами и спрашиваю, нет ли у кого-нибудь лишних брюк. Только к утру кто-то поделился своими запаса­ми.

А потом началось необъяснимое...

Разрозненные, никем не руководимые части не только 23-й дивизии, но и всей 11-й Армии, сами, как могли, начали хаотическое бегство на восток. К тако­му выводу я пришел не потому, что нам кто-то об этом сказал. Увы, я был лишь солдат, которому никогда и ничего не говорили (тем более, правду...).

Но если рядом со мной по лесам и болотам бежа­ли такие же солдаты других дивизий, но той же 11-й Армии, нетрудно было догадаться, что это было на­стоящее бегство целой армии.

Что происходило в других местах, с другими час­тями Красной Армии, мы не знали. Но мы бежали. Дру­гое слово просто не подходит. Бежали, не зная, куда и зачем. Испуганные, растерянные, некормленые, уста­лые мы двигались на восток. Мы не знали, где мы, как называются эти места. Мы не знали, куда ведут эти лесные тропинки, и что нас ждет. Когда какая-то бегу­щая впереди группа солдат, устав, бросалась на зем­лю, все делали то же. Вначале нам никто не мешал «передохнуть». А в последующие дни над нами появ­лялся самолет-разведчик («рама» - с двумя фюзеля­жами). Тут же немецкая артиллерия начинала забра­сывать нас снарядами. Мы быстро поднимались, на­спех обувались, заматывая измученные ноги «непос­лушными» обмотками, и снова бегом вперед...

Иногда, на коротких привалах невольно кто-то спрашивал, где наши самолеты, танки, что происхо­дит с нами. И, если это слышали командиры, нередко спрашивающего расстреливали, обвинив в паникер­стве.

Так длилось много дней и недель. Память не со­хранила их количество, никто их не считал (да, и до этого ли было!). Нас никто не вел, никто не руководил движением этой массы. Никто ничего не объяснял, не успокаивал. Мы были брошены на произвол судьбы. И брели на восток. Вместе с нами бежало и время, и никто не знал, какое сегодня число и даже какой ме­сяц...

На нашем пути неоднократно оказывались немец­кие, по-видимому, небольшие заслоны. Пишу «неболь­шие» потому, что бегущая солдатская толпа, на минут­ку остановившись и сообразив, что мы опять окруже­ны, «легко» справлялась с заслоном. Мгновенно на­чинали стрелять все (даже те, кто не видел противни­ка). Впереди раздавались взрывы гранат. Когда путь наш был свободен, мы снова бежали вперед.

Увы, я не могу перечислить названия мест, где были организо­ваны эти заслоны. Но их было много. И каждый раз мы прорывали их ценой жизни наших солдат.

Мы еще не чувствовали, что нас стало меньше. Но все чаще я видел, что исчезали одноротники и од­нополчане. Все чаще рядом оказывались совершенно незнакомые красноармейцы.

Исчез Гриша Замуэльсон, с которым я познакомился во время призыва в армию. Все прошедшие почти два года мы были вместе. Были друзьями. Делились всеми своими радостями и бедами. Позже, при совер­шенно случайных обстоятельствах, я узнал, что он погиб...

Мимо нашего внимания не прошло и исчезнове­ние с гимнастерок наших командиров опознаватель­ных знаков. Затем мы увидели, что многие из них оде­ты в гражданскую одежду.

Нас уже давно никто не кормил. Когда на нашем пути, на опушке леса оказывалась какая-то избушка, мы буквально набрасывались на нее и забирали все, что можно было есть и пить. Часто хозяева не возра­жали и даже сами доставали еду и отдавали ее нам. Но случалось и другое... И тогда: несколько выстре­лов в потолок - и еда наша!..

А если нам «везло», и на нашем пути оказывался крохотный магазин, мы набивали карманы и ранцы всем, что попадалось. Мешок муки - и все в муке. А потом, бредя, непрерывно жевали эту муку. Слюны не хватало, чтобы ее смочить, она застревала в горле. Но какая была вкусная!

А когда в бочке оказывалась селедка - ранцы и карманы были набиты селедкой. После того, как съе­дали ее (вместе с косточками и даже с головой), страш­но мучила жажда. Пили воду из болот, ручьев и даже иногда - сохранившуюся жидкость в следах копыт крупных животных.

...Здесь я хочу сделать небольшое отступление. Я записывал свои воспоминания на протяжении многих десятков лет. Писал кратко, редко, с большими пере­рывами, прятал записи от посторонних глаз. Но пи­сал. Не менее двух раз в году, обязательно 9 мая и 22 июня, я без особых подробностей рассказывал о пе­режитом своим близким. Поэтому все, что видел, слы­шал и пережил в эту лихую годину, никогда не забы­вал. Эти воспоминания долгие годы мучили меня во сне. Ночью, во сне, я постоянно четко видел эти ужас­ные события. Поэтому все, что уже написал и о чем хочу написать, хорошо помню. События эти оставили очень глубокий след в моем сердце и памяти. При этом не исключаю, что многое не знал, многие детали за­быты. Не сохранились в моей памяти наименования мест, где происходило пережитое.

И потому сейчас, когда многие сведения можно по­лучить из Интернета, я решил воспользоваться совре­менной техникой с целью найти какие-либо официаль­ные документы о тех первых днях Великой Отечествен­ной. Обратился к специалистам, назвал данные полка, дивизии, армии, в которой служил в те трудные дни. Просил поискать что-нибудь о военных событиях пер­вых дней войны на Северо-Западном фронте, участни­ком которых, как маленькая пылинка, был и я.

К сожалению, о 117-м стрелковом полке никаких данных найти не удалось. Но полученные сведения о судьбе 11-й Армии, а значит и о судьбе 23-й стрелко­вой дивизии, оказались выше ожидаемых. Я приведу некоторые выписки из обнаруженного.

1. В статье полковника Б. Н. Петрова, напечатанной в «Военно-историческом журнале» №7 за 1988 год под заглавием «Военные действия на северо-западном на­правлении в начальный период войны», есть таблица, озаглавленная «Боевой состав Северо-Западного фрон­та на 22 июня 1941 г.». В числе других воинских частей значатся 11-я Армия и 23-я стрелковая дивизия.

2. В названной статье утверждается: «Плохо уп­равляемые соединения 11-й Армии с боями пробива­лись в направлении Полоцка. К этому времени Армия потеряла до 75 процентов боевой техники и пример­но 60 процентов личного состава. Связь с ней отсут­ствовала. Ее местонахождение стало известно только к вечеру 30 июня...»

Далее цитируется телеграмма Начальника Гене­рального Штаба генерала армии Жукова Г. К. коман­дующему Северо-Западным фронтом: «В районе Довгилишки, Картыняны, леса западнее Свенцян НАЙ­ДЕНА 11-я Армия Северо-Западного фронта, отходя­щая из района Каунаса. Армия НЕ ИМЕЕТ горючего, снарядов, продфуража. Армия НЕ ЗНАЕТ обстановки и что ей делать. Ставка Главного Командования при­казала под Вашу личную ответственность немедлен­но организовать вывод этой Армии из района Свенцяны в район севернее Дисны...».

3. В докладной от 26.06.41 командующего войс­ками Северо-Западного фронта генерал-полковника Ф.Кузнецова народному комиссару обороны СССР указано: «...11-я Армия - штаб и Военный совет Ар­мии по ряду данных пленен или погиб. Немцы захва­тили шифродокумент... 11-я Армия не является орга­низованным, боеспособным соединением».

4. В этой же статье указывается, что: «За первые 18 дней войны Советские войска отступили на глуби­ну до 450 км...».

Точнее было бы сказать, что за эти 18 дней войны - немецкие войска прошли территорию нашей страны в глубину до 450 км. А мы просто физически не могли так быстро отступать. У нас тогда не было для этого необходимого количества механизированных средств.

А бродя в окружении врага по лесам и болотам, к тому же без еды, много не пройдешь. И потому, оставшись в тылу врага без необходимого вооружения и «прод-фуража», мы оказались не в состоянии бороться с зах­ватчиками и были обречены на уничтожение.

Так, наверное, было на всех фронтах. Именно по­этому можно поверить такому страшному официаль­ному признанию, что в первые месяцы войны в плену и окружении оказались миллионы солдат Красной Ар­мии. (Где-то встречал цифру 6 миллионов!!!).

Ничего подобного тому, что я нашел в Интернете, до сегодняшнего дня я нигде никогда не читал и ни от кого не слышал.

Потерять целую Армию! Не знать, где находятся десятки тысяч солдат! Вот почему мы в первые дни, месяцы войны ничего не знали! Вот почему нам ниче­го не могли сказать и наши командиры! Ужас снова охватил меня, когда я это читал.

Снова возвращаюсь к теперь уже известным мне официальным данным. Из процитированного видно, что исчезновение целой Армии, как организованного и боеспособного соединения, было замечено в первые же дни войны. Тогда же были приняты меры, чтобы ее найти. По данным Генерального штаба Красной Армии к 30 июня 1941 года 11-ю Армию нашли. Более того, было приказано помочь ей. В частности -организовать выход из района нахождения.

Но мы-то, бойцы этой армии, как в первые восемь дней войны, так и в последующие множество дней, недель и месяцев, продолжали бродить по лесам и бо­лотам. А вокруг был дикий хаос. Более того, положе­ние наше с каждым днем становилось все хуже и безысходнее: уже давно никто не закапывал убитых. Никто не оказывал помощь раненым. Тех, кто еще мог ходить, поддерживали, приободряли, а других просто оставляли на лесных тропинках. Исчезли медсанбаты и просто врачи и санитары. Не было ни телег, ни но­силок.

В упомянутой телеграмме Начальника Генераль­ного Штаба обращается внимание, что 11-я Армия осталась без продфуража. О нашем всегда голодном состоянии я уже вспоминал. А теперь о лошадях. До начала войны у нас в полку их было много. Почти не было машин и все было в конной упряжи. Даже в на­шей роте связи радиостанция «6 АК» (автомобиль­ная, коротковолновая) была в конной упряжке. Но буквально в первые же дни войны лошади исчезли, так как их просто нечем было кормить. Лошадей ос­тавляли в лесу и в болотах. Некоторых из них мы при­стреливали. Вырезали мясо, обжигали на огне. И это была для нас самая вкусная пища, которая иногда спа­сала от голода.