Глава 1 Что такая славная девушка, как ты…

Глава 1

Что такая славная девушка, как ты…

Я знала, что пожалею о своем порыве уже тогда, когда моя дрожащая рука нащупывала на дне дорожной сумки маленький альбомчик с семейными фотографиями и вытаскивала его наружу. Скрытые в нем образы ввергали меня в неуправляемый водоворот эмоций. Они манили и ранили меня своей простотой и лучащимся из них счастьем, напоминая о жизни, которая мне больше не принадлежала, о детях, которых я уже так долго не могла обнять. Маленький альбом, лежавший у меня на руках, стал моим талисманом, символом моей решительности, будущего и прошлого одновременно. Теперь я не смогу больше спать, но память о минувшем счастье и спокойствии стоила этих жертв.

Я тихо лежу в кровати, наблюдая за тем, как всполохи света от прожекторов время от времени пролетавших вертолетов отражаются на моем окне, и жду, когда рассвет освободит меня от нежеланных мыслей. Удивительно, как быстро пролетели годы со дня трагедии и как неутолима и мучительна душевная боль, словно фантомное эхо от некогда ампутированной части тела. Ощущение времени зависит от состояния человека, который оказался в подобной ситуации. Для меня оно летело и тянулось одновременно, в зависимости от моих отношений с окружающими и того, чем я была в тот момент занята. Потеря обоих детей наделила меня непредсказуемыми способностями: ощущением боли неописуемой силы и несгибаемым стремлением выжить. Тогда я поняла, что человеческая память способна сохранить какие-либо события или дни, но психологический отпечаток этих событий, эмоции и ощущения часто стираются или запоминаются урывками.

За решение, которое я приняла в возрасте семнадцати лет в состоянии влюбленности в казавшегося мне тогда славным молодого человека, студента архитектурного факультета, раньше учившегося в альма-матер принца Чарльза, в элитной частной школе, спустя десятилетие мне пришлось расплачиваться уже вместе с детьми.

Спокойный молодой человек, картинно красивый, высокий, галантный брюнет, которого я полюбила, оказался внуком последнего султана Тренгану и наследным принцем. Теперь я понимаю, что именно во мне нравилось Бахрину: к тому времени он уже успел жениться на такой же, как он, студентке и развестись с ней, когда оказалось, что жена бросила его ради садовника-австралийца. Во мне, подростке с тяжелым прошлым за плечами, выросшем в нездоровой семейной атмосфере, мечтавшем о семье просто ради того, чтобы ее любить, он нашел податливый материал, чтобы слепить такую принцессу, какую ему хотелось. Свежая кровь с точки зрения генеалогии, лишенная родителей, которые могли бы ему помешать, вечный аутсайдер для Австралии из-за смешанной крови (австралийка, рожденная от французских, ирландских, английских и китайских предков), находящаяся в стране, пропитанной тогда ксенофобией, я изо всех сил старалась стать достойной того, что он мне предлагал: полное принятие исламской веры и надежное положение в его семье.

Мы зажили странной супружеской жизнью, влившись в семью Бахрина, ветвь королевской семьи Малайзии в Тренгану, состоятельном штате, кормившем правящую семью доходами от собственного газа, нефти и других полезных ископаемых, не считая ценных пород древесины. Я была подходящим материалом для материнства, и он решил, что мои гены удачно подчеркнут его. Когда мы заключали свой союз, десятилетняя разница в возрасте казалась несущественной, но как только всплыли наши культурные различия, брак быстро лишился позолоты. Так часто бывает с волшебными сказками. Мне не нравилось то, что он волочился за другими женщинами и избивал меня, а его бесило то, что это не нравилось мне. К тому же, как только я стала матерью, несмотря на то что я все еще была в подростковом возрасте, моя податливость исчезла, уступив место зрелому сознанию. Надо сказать, сознание было пронизано влиянием Запада, что в очередной раз доводило голубую кровь моего мужа до точки кипения.

Мой некогда прекрасный принц становился все более жестоким по отношению ко мне, но последней каплей в чаше моего терпения стал его брак со второй женой, малоизвестной певичкой из ночного клуба. Он женился спустя пару недель со дня рождения нашего младшего ребенка. Так получилось, что я с детьми вернулась домой, в Мельбурн.

В результате затяжного судебного разбирательства в Семейном суде Австралии, долго пытавшемся определиться, где именно разбирать наше дело, поскольку принц желал, чтобы меня депортировали из моей родной страны и чтобы я предстала перед Исламским судом в Малайзии, Бахрин добровольно подписал соглашение о передаче мне полной опеки над детьми. Тем самым он позволил мне и детям начать заново свою жизнь в Австралии.

Вопреки мнению некоторых средств массовой информации на принца никто не давил, ни с точки зрения юриспруденции, ни эмоционально, и у него оставалось право свободно, хоть и с соблюдением некоторых условий, встречаться с нашими детьми.

Аддин и Шахира жили со мной в Австралии с тех пор, как им исполнилось два года и пять месяцев соответственно. Мы были счастливы и самодостаточны, и это время кардинально отличалось от того, которое я провела в королевской семье. Сразу же после развода я работала официанткой, машинисткой, учительницей танцев, консультантом по связям с общественностью, и мне приходилось балансировать на грани, стараясь, чтобы моих заработков хватало на оплату услуг няни. Но все это время самым главным для меня были дети и время, которое я могла с ними провести. Мы жили небогато, но счастливо в старом покосившемся доме, который я отремонтировала собственными руками.

В те дни жизнь моих детей была легка, они светились от радости и смеялись. Я помню, как забиралась вместе с ними на старое абрикосовое дерево и как мы устраивали в парке пикники для плюшевых мишек. Наверное, в то время я взрослела вместе с ними, потому что мне, матери-одиночке, исполнилось всего лишь двадцать два года. У нас были дни, когда мы, смеясь до хрипоты, в буквальном смысле валялись в грязи, ныряли с масками в ванной и мастерили из коробок от сухих завтраков шляпы и космические корабли. Но самое главное в этом то, что мы были вместе, и каким бы скромным ни был наш достаток, дети никогда не голодали, не ходили грязными, всегда были любимы и знали об этом. И теперь мне кажется, что сейчас, после стольких лет разлуки с детьми, больше всего я скучаю именно по объятиям, мучительно тянусь к такому простому проявлению векового инстинкта – прижать к себе свое дитя и вдохнуть его нежный запах, снова вспомнить, что еле слышный стук маленького сердца возник внутри твоего тела.

Когда Аддину и Шахире было семь и пять лет, я снова вышла замуж. Это произошло в 1990 году, через пять лет после того, как я ушла от отца своих детей. Ян Гиллеспи был сосредоточием света и смеха по сравнению с моим прошлым, Питером Пеном, которого мне так не хватало в детстве. Он появился бесплатным приложением к своим детям-подросткам и работал кинорежиссером-документалистом и журналистом. Наши дети полюбили друг друга, и мы зажили счастливой суетливой жизнью в зеленом пригороде Мельбурна. Поездки на велосипедах, выходные на ферме родителей Яна, шумные праздничные ужины и суматоха в доме: что еще можно было ожидать от семьи с пятью детьми, их время от времени ночующих друзей и приходящих гостей? Наверное, мы слишком упивались своим семейным счастьем, потому что, когда на нас опустился меч судьбы и двое младших детей были похищены, нам показалось, будто было жестоко вырезано самое сердце нашей семьи.

Я помню зияющий провал пустоты и потрясение, когда эмоциональная боль и напряжение заставляли мое тело биться в конвульсиях. Я помню страдание и ничем неутолимое желание снова оказаться рядом с детьми. И это длилось месяц за месяцем под прицелом объективов средств массовой информации с воспроизведением на экранах телевизионных криминальных шоу. Моя принадлежность к королевской семье и занятость на телевидении в роли репортера и диктора разжигала их аппетит, словно кровь стаю молодых акул. Они приходили в неуправляемое неистовство, когда я пользовалась любой возможностью, чтобы обратиться к людям за помощью в поисках местонахождения моих детей сначала на территории Австралии и потом будоража политиков просьбами вернуть их из Малайзии. У Аддина и Шахиры было двойное гражданство, австралийское и малазийское, потому что после их рождения в Тренгану мы с мужем зарегистрировали их в дипломатической миссии Австралии как австралийских граждан.

Я подавала прошения, выносила свои просьбы на парламентские слушания, лоббировала оппозицию, звонила по ночам главам организаций и союзов и бывшим премьер-министрам. На меня реагировали по-разному: от открытого хамства при первой просьбе о помощи до согласия выслушать, несмотря на позднее время. Тогда я находилась под неусыпным вниманием вездесущих репортеров, которые в скором времени устали от тривиальности моей ситуации и, поискав для начала альтернативные точки зрения на происходящее, вовсе обрушились на меня с критикой в погоне за парой пунктов рейтинга. Наша семья стала пищей для таблоидов, но я понимала, что все это было необходимо для того, чтобы выиграть битву.

Я чувствовала, что должна продолжать борьбу и предстать в самом благоприятном свете для публики, чтобы завоевать симпатию и сочувствие как можно большего количества людей, заручиться поддержкой самых разнообразных международных и политических организаций и продолжить борьбу. Иногда, глядя на себя в зеркало, я испытывала к себе только отвращение и прибегала к профессиональной косметике, чтобы замаскировать круги под глазами, чистила зубы и расчесывалась (к этому времени у меня развилась острая форма алопеции) только потому, что это было необходимо для очередной встречи в эфире.

«Дорогая, хорошеньким женщинам легче тронуть сердца, чем страшным», – не раз говорил мне Ян. Зрителям не хотелось каждый вечер смотреть на женщину, страдающую бессонницей и балансирующую на грани самоубийства. Я должна была быть привлекательной для каждого мужчины и женщины и ненавидела себя за эту расчетливость, когда больше всего на свете мне хотелось закутаться в старый банный халат и плакать о детях. Отчаяние ведет человека странными путями и делает очень необычных людей его лучшими друзьями. Известность притягивает к себе самых разных спутников, и спустя некоторое время вы уже не можете вспомнить, к чему стремились в самом начале пути.

Горе и боль, связанные с утратой детей, вынуждают человека учиться показывать свои страдания, чтобы заручиться состраданием окружающих, чтобы не сломаться и не огорчить их своей слабостью. Эта боль не уходит до сих пор, не покидает меня даже здесь, в кровати, в чужой мне Македонии. Как будто огромная машина для удаления сердцевины из яблок вырвала клок моей души и заменила ее тугой мембраной, эхом отзывающейся на любое слово, любой звук, напоминавший мне о моей утрате.

Утро я встретила как обычно: слезами о том, как все могло бы быть, случись иначе, об упущенных возможностях, о важных событиях в детской жизни, свидетелем которых я не стала, о детских секретах, которых не разделила. Я плакала о воспитании, которое не могла дать, и советах, которых у меня никто не спросит, даже о вонючих подростковых носках и беспорядку в комнате, которых я никогда не увижу. Смерть ребенка отнимает у родителя будущее и рушит все мечты. Похищение ребенка истязает его пустотой и неопределенностью будущего и несбывшимися надеждами.

Годы, которые я прожила до этого момента, оказавшись посреди вооруженного конфликта на территории бывшей Югославии, были для меня неизвестной территорией, для которой у меня не было ни карт, ни компаса, но теперь, оглядываясь назад, я понимаю, как далеко завело меня это незапланированное путешествие.

Когда незнакомые люди спрашивают меня о жизни, я коротко и быстро рассказываю им о своем тернистом прошлом, о семье, будто бы принимая вызов.

«Девятого июля 1992 года были похищены мои дети, Аддин и Шахира, и с тех пор я ни разу их не видела».