Глава 2 «КТО ТАКАЯ ИОЛЕ ТОРНАГИ?..» (1873–1896)

Глава 2

«КТО ТАКАЯ ИОЛЕ ТОРНАГИ?..»

(1873–1896)

Вспоминая счастливые нижегородские месяцы своей жизни и знакомство с очаровательной Иоле Торнаги, Шаляпин писал впоследствии: «Она рассказывала мне о своей прекрасной родине, о солнце и цветах. Конечно, я скорее чувствовал смысл ее речей, не понимая языка».

Об их когда-то долгих и интересных разговорах — о чем рассказывала ему его любимая — Шаляпин помнил немногое… В каком-то смысле эта женщина, с которой он был связан в течение долгих лет, так и осталась для него загадкой, тайной. По-настоящему он не узнал ее. Вначале, когда этого очень хотелось, мешало его незнание итальянского языка. Потом, когда она была рядом с ним, предана ему, его интересовала уже совсем другая персона — он сам.

Но о чем же в то далекое время, кроме солнца и цветов, могла поведать ему Иоле Торнаги? И кто была эта женщина, сыгравшая столь важную роль в судьбе гениального певца?

Перед тем как оказаться в России, двадцать три года Иоле Торнаги прожила на своей родине — в Италии. Два качества определили судьбу этой ярко одаренной девушки. Во-первых, она была очень талантливой балериной. В ее альбомчике, который прошел с ней почти через всю жизнь, есть стихотворение на французском языке, написанное одним из поклонников ее таланта в 1892 году:

Кто такая Иоле Торнаги?

Это юный цветок,

полный очарования и красоты,

с лицом добрым и невинным,

шагом быстрым и сильным,

голосом звонким и мелодичным,

со взглядом робким,

но в котором чувствуется

большой ум.

Замечательная артистка

оставит о себе

незабываемые воспоминания.

Во-вторых, она была необыкновенно ярким и талантливым человеком. Впрочем, все женщины в роду Торнаги были замечательные.

О своей прабабке донне Анджеле Д’Авиньоне Иоле потом рассказывала своим детям почти сказочные истории. Мопассан мог бы написать о ней свой рассказ «Счастье». Красавица и аристократка, состоявшая фрейлиной при королевском дворе, влюбилась в работавшего во дворце молодого часовщика по фамилии Бинда и ради него оставила высший свет и провела всю жизнь в лишениях. Невозможно сказать, была ли она счастлива, смогла бы она, как героиня Мопассана, ответить любопытным: «Он дал мне большое счастье. Я ни разу ни о чем не пожалела». Но очевидно, что эта гордая женщина так и не вернулась к прежней жизни и не покинула своего избранника. Их дети не смогли получить образования и вынуждены были стать ремесленниками. А дочь Базилия вышла замуж за некоего ткача Торнаги и родила много детей.

Базилия Торнаги была не менее яркой личностью, чем ее мать. Когда ее муж погиб на войне с австрийцами, оккупировавшими Север Италии, эта мужественная женщина, оставив семью, взяла в руки винтовку и вышла сражаться на баррикады Милана за свободу и независимость своей родины. Именно в это время судьба свела ее с Джузеппе Гарибальди. С Гарибальди ее связал и мимолетный роман, от которого на свет появилась девочка, названная в честь отца Джузеппиной. Так по крайней мере гласит семейная легенда. До конца своих дней Базилия Торнаги оставалась страстной патриоткой и похоронить себя завещала с портретами мужа и Гарибальди, а на похоронах сыграть Гарибальдийский гимн. «Если ты этого не сделаешь, — в шутку говорила она своей дочке Джузеппине, — то я ночью приду с того света и дерну тебя за ноги».

У Джузеппины Торнаги была сложная судьба. С детства ей пришлось пробивать себе дорогу самой. Резкая, колючая Базилия Торнаги, обладавшая дьявольским характером, не могла быть хорошей матерью. Позже Джузеппина признавалась, что только один Бог помогал ей в тяжелые годы ее юности. Девочка начала танцевать в десять лет и стала известной балериной. Вместе с вечно странствующей балетной труппой она переезжала из одного города Италии в другой, исполняя ведущие партии в классических балетах и народные танцы. В 1879 году в Мессине, где она выступала, ей вручили шуточный диплом «Donna Elegante» как самой изящной и грациозной танцовщице.

Этот пожелтевший картонный листок, исписанный каллиграфическим почерком выцветшими от времени чернилами, после смерти матери Иоле взяла себе на память. Кажется, это единственное на сегодняшний день свидетельство того, что существовала когда-то такая балерина — Джузеппина Торнаги:

«Мы, Алонсо I, божьей милостью король сцены, ознакомившись с донесением от 3 апреля, в котором служба лож первого ряда указывает на то, что освободилось место дамы, безупречной в одежде, и, согласно статье шестьдесят девятой закона о награждении изящных дам, принимаем предложение нашего министра изящества и красоты и постановляем: присвоить звание Донна Элеганте синьоре Джузеппине Торнаги.

Повелеваем, чтобы настоящий указ, снабженный государственной печатью, был помещен в свод законов и указов короля сцены и выставлялся во время спектаклей на всеобщее обозрение.

Мессина. 4 апреля 1879 года. Государственный министр изящества и красоты А. Пимеони».

Но грациозная и очаровательная Джузеппина Торнаги задолго до этого покорила Сицилию. Один из ее поклонников, сицилийский барон Иньяцио Ло-Прести, стал ее мужем. В ночь с 30 на 31 декабря 1873 года в Риме у них родилась дочь Иоле[11].

То, что Иоле должна была стать балериной, было предрешено с самого начала. В одном из писем к Шаляпину она упомянула о том, что почти родилась на сцене. И это было правдой. Ее мать прекратила выступления только за неделю (!) до рождения девочки и неделю спустя снова вышла на сцену.

Иоле была совсем маленькой, когда родители расстались. Аристократическая семья Ло-Прести не одобрила этот брак. Балерина с весьма сомнительной родословной была не подходящей партией для отпрыска знатного рода, а Иньяцио Ло-Прести, любитель светских развлечений, но в глубине души человек, по-видимому, слабый, не сумел защитить жену от нападок высокопоставленных родственников.

Иоле мало знала своего отца, служившего мелким чиновником в Муниципалитете Палермо. Но детская любовь к нему осталась. Не случайно в ее архиве сохранилось фото его могилы в Палермо, которое ей прислали в 1928 году. На надгробном памятнике из белого мрамора, заканчивающемся крестом, с трудом можно разглядеть маленькую фотографию Иньяцио Ло-Прести — мужчины с гордо посаженной головой и пышными черными усами. Он умер в возрасте шестидесяти одного года.

Вместе с ним похоронена его мать — Букка Каролина Ло-Прести, дожившая до восьмидесяти шести лет. Возможно, именно эта решительная женщина расстроила брак родителей Иоле и лишила ее отца…

От матери Иоле унаследовала талант балерины, добрый нрав и безграничную веру в милосердие Божие. Раннее детство девочки прошло с бабушкой в деревушке недалеко от Милана. Джузеппина Торнаги постоянно уезжала на гастроли, и маленькая Иоле была предоставлена себе самой, потому что бабушка была не их тех, кто создан для спокойной обывательской жизни. Женщина, сражавшаяся на баррикадах Милана, должна была быть в центре всеобщего внимания. Целые дни она проводила в обществе своих деревенских соседей, вспоминая прошлое, размышляя о будущем. Просыпаясь, Иоле находила на столе несколько сольди на покупку еды или оставленные бабушкой пару крутых яиц, зеленый салат и молоко с хлебом… С раннего детства ее приучали к самостоятельности.

Иоле росла, много времени проводила одна — в своих детских грезах — и, конечно, мечтала стать балериной. Ей нравилось наблюдать, как мама занимается дома у станка. Когда она подросла, Джузеппина Торнаги стала брать ее с собой в театр на репетиции, а потом решила отдать в балетную школу. На последние гроши бабушка купила ей прюнелевые ботиночки с кисточками — первые в ее жизни пуанты!

Свое обучение Иоле начала в частной балетной школе, а когда ей исполнилось девять лет, поступила в школу при миланском театре «Ла Скала» в класс известной преподавательницы госпожи Вутье.

О балетной школе «Ла Скала» Иоле рассказала в одном из своих американских интервью. Учиться было очень тяжело. Курс обучения рассчитан на десять лет, и нужно много трудиться, чтобы научиться всему. Только единицы добиваются успеха, а очень многие девочки уходят, не вынеся утомительного тренажа.

Но Иоле любила танцевать и совсем не уставала. Помимо занятий в классах, она, как и другие маленькие балерины, была занята в массовых сценах в спектаклях «Ла Скала». Еще ребенком она вышла на сцену прославленного театра и увидела вблизи многих выдающихся певцов. Больше всего ее поразили трое — Анджело Мазини, Франческо Таманьо и Маттиа Баттистини. А в театре в то время появлялись Джузеппе Верди, Арриго Бойто, молодой Джакомо Пуччини…

С Пуччини и Бойто Иоле познакомилась много позже, будучи женой Шаляпина, во время его миланских триумфов. О Верди Шаляпин оставил интересное воспоминание. Летом 1900 года он с семьей жил в местечке Варадзе недалеко от Генуи и иногда наезжал в Милан. Однажды он зашел в небольшое миланское кафе и занял столик, сев спиной к входной двери… «Вдруг буквально все находившиеся в кафе мгновенно поднялись со своих мест, — рассказывал он. — Мурашки поползли у меня по спине, и какая-то неведомая сила приподняла меня и заставила стоять, как и всех присутствовавших. Я оглянулся: в дверях стоял невысокий седой старичок, приветливо со всеми раскланиваясь. Это был Верди»[12]. Возможно, в тот день в кафе рядом с Шаляпиным была и его жена?..

В 80-е годы XIX века балет Милана был известен на весь мир. В воздухе еще витали легендарные образы Марии Тальони, Фанни Черрито, Фанни Эльслер. Многие итальянские балерины с успехом танцевали на сценах различных театров мира. Старшими современницами Иоле были Пьерина Леньяни, Карлотта Брианца, Вирджиния Цукки. Иоле росла в отблеске их имен и, конечно, хотела быть похожей на них. На Иоле возлагали большие надежды. Ее отличали природная грация, изящество и чувство прекрасного. Но она проучилась в школе всего пять лет. Джузеппина Торнаги получила травму ноги и вынуждена была уйти со сцены. Она больше не могла платить за обучение дочери, и той пришлось вступить в труппу одного маленького театрика и начать зарабатывать на жизнь самой.

Об этих ранних годах жизни Иоле Торнаги известно довольно мало. Но по некоторым упоминаниям в письмах, по некоторым отрывочным фразам можно понять, как много слез пришлось выплакать бедной девочке и сколько испытаний перенести, прежде чем удача улыбнулась ей…

1890 год принес Иоле первый большой успех. Она танцевала в Милане в летнем театре «Эден». Иоле была уже прима-балериной небольшой труппы и пользовалась симпатиями публики. Ее имя стало появляться на страницах миланских газет.

«В „Эдене“… Вчера вечером во время балета была устроена бурная овация грациозной прима-балерине Иоле Торнаги, которой преподнесли цветы», — сообщала одна из них[13].

В других говорилось:

«В „Эдене“, где всегда много народу, несколько дней назад был показан новый балет Марцагоры под названием „Эстелла“, в котором была встречена горячими аплодисментами юная прима-балерина Иоле Торнаги».

«На сцене „Эдена“ появился новый комический балет „Рыбачка из Кьоджиа“, поставленный Смеральди на музыку Маренко и Леви… Двух первых балерин Иоле Торнаги и Джузеппину Гуэрра публика встретила горячими аплодисментами. Это подлинные артистки, обладающие изяществом и блеском».

Среди публики был замечен Луиджи Манцотти, выдающийся хореограф «Ла Скала», который хлопал девушкам, не жалея рук.

В «Эдене» с огромным успехом шел также балет «Кларетт», в который хореограф Чезаре Смеральди превратил оперетту Ш. Лекока «Дочь мадам Анго». «Прима-балерина синьорина Торнаги в роли Кларетт была встречена горячими аплодисментами», — сообщали газеты.

О выступлении Иоле на сцене театра «Эден» поэты слагали стихи, прославляя изящество ее пируэтов и па. Она стала маленькой миланской знаменитостью, и госпожа Вутье, увидев, какие успехи сделала ее бывшая ученица, устроила ей выступление в Бухаресте во время сезона итальянской оперы.

Провожая Иоле и вторую ведущую танцовщицу труппы Джузеппину Гуэрра в Румынию, один миланский журналист не без юмора писал: «Кто знает, сколько голов вскружат там Т. и Г.? Держу пари, что если наследный принц обратит на них свои королевские взоры, то синьорина Вакареско будет быстро забыта. В черных глазах двух этих девушек, возможно, содержится разрешение всех самых важных дипломатических вопросов в наших отношениях с Румынией…»

Но юная очаровательная Иоле Торнаги и не мечтала о любви принца. Она уже была влюблена. Она была помолвлена. И ожидала от будущего большого счастья. С этими радужными надеждами в октябре 1890 года она отправилась в Румынию, и Бухарест не обманул ее ожиданий. Он стал началом ее настоящей, большой карьеры.

Слух о триумфальном выступлении Иоле в столице Румынии быстро достиг Италии. Газеты писали:

«В Национальном театре Бухареста огромным успехом пользуется очаровательнейшая танцовщица Иоле Торнаги. „Libertd“, „Independance Roumaine“ и другие местные газеты, которые мы имеем перед глазами, воздают ей восторженную хвалу».

«Огромный успех мадемуазель Гуэрра и триумф очаровательнейшей мадемуазель Торнаги — именно так надо определить выступление этой танцовщицы, у которой есть великолепное мастерство, ум, изящество, которые и демонстрирует эта совсем юная знаменитость, обладающая всеми качествами звезды первой величины».

Когда Иоле и Джузеппина Гуэрра исполняли «танец часов» в опере А. Понкьелли «Джоконда», публика кричала им «браво!» в один голос.

Бенефис Иоле состоялся в дождливую погоду, но несмотря на это, зал был полон и было много цветов.

«Балетная звезда Иоле Торнаги стала любимицей публики, — писали газеты, подводя итог ее выступления в Румынии. — Грациозную и очаровательную танцовщицу, обладающую святым огнем вдохновения, ждет большое будущее. Блеск, легкость, мастерство, сила, изящество, очарование — все соединилось в ней.

Мадемуазель Иоле Торнаги и мадемуазель Гуэрра исполнили тарантеллу, которую повторили по требованию публики. После этого неаполитанского танца бенефициантка получила в подарок большую корзину цветов, белых голубей, бриллиантовый браслет и свой портрет в красиво выполненной раме, очень хорошо написанный».

Начало было многообещающим.

По возвращении в Италию Иоле с успехом выступала в Венеции, а затем Луиджи Манцотти пригласил ее в Неаполь, в театр «Сан-Карло».

Вероятно, с Луиджи Манцотти Иоле встретилась еще в годы обучения в балетной школе «Ла Скала». В начале 80-х годов в Милане как раз шли его знаменитые балеты-феерии «Эксцельсиор» (1881) и «Любовь» (1886), в которых была занята не только вся труппа «Ла Скала» от мала до велика, но даже и животные из миланского цирка.

В альбоме Луиджи Росси «Балет в Милане» есть рисунок, на котором изображен Луиджи Манцотти, занимающийся с маленькими балеринами школы «Ла Скала», отбивая по столу ритм огромной палкой. Возможно, среди этих маленьких черноволосых девочек с огромными темными глазами есть совсем юная Иоле Торнаги?..

В 1891 году Иоле приехала в Неаполь. 10 марта она впервые выступила на сцене театра «Сан-Карло». Иоле танцевала балет «Пьетро Микка» на музыку Дж. Кити, которым Манцотти дебютировал в «Ла Скала» как хореограф. Партнерами Иоле были В. Гандини, А. Пуричелли и Л. Саракко. Дирижер — Дж. Мелилло. В 1891 году Иоле станцевала балет «Пьетро Микка» двадцать три раза.

Неаполитанцы приняли ее тепло. Первые же рецензии на ее выступления были очень доброжелательные: «В балете „Пьетро Микка“ большой успех выпал на долю синьорины Торнаги Иоле, прима-балерины французского ранга… Обладательница превосходной школы, она может быть названа среди лучших балерин итальянской сцены… Помимо привлекательной внешности, она восхищает всех своими танцевальными па и точностью, с которой она исполняет самые сложные танцы. В нашем театре она привлекла к себе избранную публику, которая восхищается ее превосходной балетной культурой и неистово ей аплодирует, и эти аплодисменты вполне заслуживает ее изящество и ее сценическое мастерство».

Прошло совсем немного времени, и Иоле стала любимицей неаполитанской публики.

«Среди балерин ей по-настоящему можно отдать пальму первенства, поскольку помимо совершенно особенной грации, она обладает редким мастерством и многими сценическими качествами. Каждый вечер она получает награду за свое усердие — долгие аплодисменты, и хочется вновь и вновь любоваться ею — настолько велико очарование ее танцев».

В 1892 году Иоле продолжала танцевать балет «Пьетро Микка» (дала тридцать четыре представления). А 5 апреля 1892 года в «Сан-Карло» состоялась премьера балета Луиджи Манцотти «Нарента» на музыку П. Джорца.

Газеты писали: «В театре „Сан-Карло“ нашел теплый прием балет Манцотти „Нарента“, мастерски возобновленный Коппини. Торнаги, Пуричелли и Саракко были встречены аплодисментами».

Однако не все критики были настроены миролюбиво. Один из них посвятил балету и его автору весьма разносную статью. Но — это было отмечено всеми — публика горячо приняла новый балет и еще более восторженно — исполнителей.

«Более чем самому балету, успех выпал на долю прима-балерины Иоле Торнаги, которая в партии Наренты сумела продемонстрировать, помимо всего прочего, превосходные артистические данные. Удивительно видеть ее — такую молодую и уже настолько прекрасную балерину… Можно предположить, что в скором времени она станет одной из самых ярких звезд на нашем балетном небосклоне».

Наренту Иоле танцевала с огромным успехом. Едва она появлялась на сцене, как публика встречала ее аплодисментами, которые не прекращались и по ходу спектакля, а по окончании ее вызывали на поклоны много раз. Иоле станцевала Наренту двадцать два раза. Эту же партию она исполняла на закрытии сезона, прощаясь с неаполитанской публикой.

Подводя итог театрального сезона, один из критиков писал:

«Прежде чем закроются двери „Сан-Карло“, я хотел бы сказать несколько теплых слов о той неутомимой молодой особе, которая приехала в Неаполь скромно, безо всякой помпы, и мало-помалу завоевала публику всех возрастов и сословий своим усердием и трудолюбием. В „Пьетро Микка“ она грациозна и проворна, как оса. В „Наренте“ она являет пример той своеобразной декламации без слов, когда руки и ноги выражают движения души. Таким образом, мастерство хорошей школы в сочетании с превосходным вкусом и темпераментом свидетельствуют в ней о том редком для балета качестве, которое называется сценической интуицией. Если синьорина Торнаги будет и дальше продолжать работать в том же духе, ее ждет дорога триумфов и со временем балетные звездочеты откроют в ней подлинную звезду».

По окончании неаполитанского сезона Иоле отправилась покорять Америку. На одном из спектаклей в «Сан-Карло» ее увидел американский импресарио Томпкинс и пригласил в Новый Свет. Она гастролировала в театрах Нью-Йорка, Бостона и Чикаго.

Америка оказала ей восторженный прием. Ее называли «великолепной Торнаги», «примадонна ассолюта», а один из журналистов предпослал статье о ней цитату из «Двух веронцев» Шекспира: «Такую грацию ей дали небеса, что восхищения она достойна».

Шумная, торопливая Америка со своими «небоскребами» в десять этажей аплодировала европейской грации и красоте итальянской балерины.

«По грациозности движений мадемуазель Торнаги — это Ариэль, как его, должно быть, задумал Шекспир, дух, который ведет вас в безопасное место, быстрый, как ласточка, и такой веселый. Она столь же прекрасна лицом, сколь и формами, настолько же вдохновенна, сколь выразительны ее па. Вы не можете сравнить ее непосредственность и очарование ни с чем из того, что вы видели раньше, но после нее вы сможете оценивать очарование других, сравнивая их с Торнаги», — писал корреспондент газеты «Sundy Herald».

Сразу же по окончании спектаклей поклонники устремлялись в гримерную Иоле. Многие хотели выразить ей свое восхищение. Иоле встречала всех счастливая и свежая, как роза. Единственное, что выдавало ее усталость, было учащенное дыхание. Но она была приветлива и любезна со всеми.

Журналисты были немножко влюблены в нее. Тот же корреспондент «Sundy Herald», воспевавший Иоле стихами Шекспира, наблюдал за ней не только на сцене, но и в жизни, ловил каждое ее движение. Однажды он не смог скрыть своего восхищения.

— Мадемуазель Торнаги, — воскликнул он, — есть ли на свете такая вещь, которую вы не делаете столь изящно?

В другой раз, когда она рассказывала ему о своем обучении в балетной школе «Ла Скала», он снова не удержался:

— Мадемуазель, вас могли научить танцевать, но никто бы не смог научить вас быть настолько изящной. В вас есть подлинная грация, которая затмевает даже ваше мастерство.

Ей было приятно, и в таких случаях Иоле не скрывала своей радости. «Она восхитительно искренна, открыта и сердечна, — писали о ней. — Она совершенно лишена манерности, и это еще одно свидетельство побеждающей свежести ее лет, число которых — восемнадцать».

В Америке Иоле стала настоящей знаменитостью. Журналисты хотели знать о ней буквально все:

«Мадемуазель Торнаги нравится ее жизнь. Каждый день она занимается около двух часов, но делает это с удовольствием, поскольку любит не только выступать перед публикой, но вообще танцевать. Она завтракает в десять часов утра и обедает около трех, после чего не ест вплоть до окончания вечернего спектакля. На вопрос придерживается ли она какой-нибудь диеты, чтобы держать себя в форме, она с улыбкой ответила: „О нет, я ем все — котлеты, макароны, пирожки, мороженое — все, что мне нравится“».

Вместе с Иоле в Америку приехала ее мать, которая выступала здесь в 1884 году. Газеты вспоминали о том, какой превосходной танцовщицей она была. Но Джузеппина Торнаги уже шесть лет не выступала на сцене. За это время она располнела, ее волосы поседели, но лицо оставалось по-прежнему молодым. Когда они с Иоле вместе шли по улице, их принимали за жену и дочь преуспевающего французского промышленника…

О своей балетной карьере Джузеппина Торнаги уже вспоминала мало. Теперь она радовалась успехам своей умной, талантливой девочки, которая сумела привлечь к себе всеобщее внимание. Газета «New York World» посвящала Иоле целые колонки. Ее описывали как удивительно милое и доброе существо, очаровавшее здесь многих:

«…Ей не больше двадцати, она прелестна и обладает тем живым обаянием, которое свойственно только франко-итальянским девушкам. Она говорит только по-итальянски и по-французски, но и без переводчика то, что говорят ее глаза, руки, плечи, может не понять только бесчувственный слепец».

В другой статье говорилось: «Она очаровательна и изящна и во всех отношениях может считаться привлекательной — овалом лица, карими глазами и лукавой улыбкой. Но природа предназначила ей быть „прима-балериной assoluta“».

И наконец: «У балерины необычайно красивое лицо. Оно изящной формы, ее рот подвижен, а глаза — огромные, сияющие и выразительные. Она необыкновенно внимательна и известна среди своих коллег как человек дружелюбный и с привлекательными чертами характера».

Как бы в подтверждение этих слов в газетах появлялись портреты Иоле — «примадонны assoluta» в балете «Black Crook».

Она и вправду необыкновенно хороша. Черные вьющиеся волосы обрамляют ее красивое лицо. Поражает серьезный, полный достоинства взгляд, аристократическая — от отца! — посадка головы. И вместе с тем… опять та же грусть, какая-то тайная печаль разлита во всем облике этой юной девушки, даже в те месяцы ее шумного успеха на американском континенте и блестящих перспектив на будущее. И выглядит Иоле гораздо старше своих восемнадцати лет — видно, ей пришлось повзрослеть быстрее…

В Америке с Иоле произошел один любопытный эпизод, получивший освещение в газетах. Перед началом спектакля к ней за кулисы пытался прорваться какой-то молодой чернобородый итальянец, прилично одетый и с хорошими манерами. Вышибале Майку, охранявшему покой балерин от слишком надоедливых поклонников, он темпераментно объяснял, что ему нужно срочно увидеть синьорину Торнаги. Помощник директора театра Уоррен, видя, что молодой человек возбужден, велел Майку выставить его за дверь.

Когда об этом узнала Иоле, она, как сообщали газеты, «смертельно побледнела», и чтобы вернуть ее к жизни, потребовался стакан холодной воды. Затем она поведала собравшимся следующую историю.

Молодой человек оказался ее бывшим возлюбленным. Они познакомились в Милане, полюбили друг друга и обручились, надеясь вскоре пожениться. Молодой человек происходил из хорошей семьи. Теперь ему было около двадцати шести лет. У него были две сестры и младший брат. Когда в Бухаресте и Венеции Иоле выпал большой успех, а затем Луиджи Манцотти пригласил ее в Неаполь, ее возлюбленный, страдая от ревности, начал пить, сделался игроком и разорвал помолвку. Затем он начал повсюду преследовать ее.

Однажды в Неаполе он оказался среди публики в зале и, когда Иоле появилась на сцене, крикнул на весь театр: «Неблагодарная, неверная!» Бедняжка так испугалась, что не смогла танцевать. «Я ничего не слышала о нем до сегодняшнего вечера, — закончила она. — Раньше он забрасывал меня письмами, но потом это прекратилось. Если он собирается оскорбить меня при всех, я не вынесу этого унижения».

Ее успокоили и заверили, что если молодой человек снова появится в театре, его сразу же препроводят в ближайший полицейский участок, чтобы он не учинил какого-либо скандала.

Назвать журналистам его имя Иоле отказалась. Не хотела порочить его семью.

Несмотря на этот досадный эпизод, Иоле понравилась Америка и радушные американцы, которые так тепло ее приняли. Она даже хотела остаться здесь, чтобы выучить язык, но потом все-таки решила вернуться в Европу, предварительно подписав контракт на выступления в Америке в течение трех ближайших лет.

Казалось, перед ней открывается блестящая перспектива, еще немного — и весь мир узнает об удивительной балерине Иоле Торнаги. Но вдруг что-то произошло, в отлаженном механизме сломалась какая-то важная деталь.

С возвращением Иоле в Италию жизнь потекла в прежней колее. Ничего для нее не изменилось. Никто не заметил ее успеха в Америке. Балет «Ла Скала» переживал тяжелые времена, и Иоле, как когда-то ее мама, должна была начать ездить из одного города в другой, выступать на сценах различных театров. Весной 1895 года она в очередной раз с огромным успехом гастролировала в Америке. Ее альбомчик исписан стихами и восторженными отзывами ее поклонников. Но то было в Америке… Не в Европе…

В итальянской ее жизни что-то не ладилось. Что-то мешало ей занять то положение в искусстве, для которого, казалось, она была предназначена судьбой. Может быть, мешала ее чрезмерная честность, порядочность, ее аристократизм, неумение идти ни на какие компромиссы и искать себе влиятельных поклонников, богатых покровителей. В общем Иоле была мало приспособлена к роли балерины. Она по-детски любила танцевать, святой любовью любила искусство, сцену и мало заботилась о деньгах и чинах. И потому, несмотря на свой талант, она по-прежнему оставалась лишь прима-балериной небольших итальянских трупп и, постоянно разъезжая из города в город, вынуждена была тяжким трудом зарабатывать себе на жизнь.

Но чем больше мелькали перед ней различные сцены и театры мира, тем сильнее, как вспоминала она впоследствии, какая-то неведомая сила тянула ее в далекую, пугающую страну Россию…

Наступил 1896 год. В это время Иоле танцевала в Милане и сотрудничала с театральным агентством Энрико Кароцци, который очень высоко ценил ее талант. «Облетите всю землю на воздушном шаре, лучше не найдете», — написал он о ней в одном письме. Однажды Кароцци сообщил ей, что ее приглашают на гастроли в Россию.

Это сообщение неожиданно напугало ее. Не то чтобы она верила всяким нелепым слухам, ходившим о России — стране снегов и медведей. Ее товарищи, побывавшие там, рассказывали о доброте и радушии русских, любивших балет и хорошо относившихся к иностранным артистам. Но что-то более глубокое и зловещее лежало у нее на сердце, когда она лихорадочно думала о том, как бы отказаться от этого заманчивого предложения…

Но мама сказала ей: надо ехать. Нельзя было упускать такой шанс. Иоле предлагали хорошие условия. В глубине души Джузеппина Торнаги надеялась, что может быть, в России, где в то время выступали многие ведущие итальянские балерины, ее Иоле наконец-то оценят по достоинству, она привезет оттуда хорошие рецензии, отзывы, и тогда перед ней откроются двери лучших театров Европы.

Весной 1896 года Иоле Торнаги отправилась в Россию. Перед отъездом она много плакала…