Я коммунист, товарищи!
Я коммунист, товарищи!
Обстановка на фронтах менялась. Летчики 45-го истребительного упорно изучали новую материальную часть, готовились к новым схваткам.
— Знаю, знаю: вы все рветесь в бой. Я прекрасно понимаю ваше настроение, — улыбался Ибрагим Магометович Дзусов. — Но вам придется подождать, поучиться. Вот освоим новые самолеты — и наши, отечественные, и заграничные — тогда другое дело.
И они учились. Все дни были заполнены занятиями. Только что прошел урок по тактике воздушного боя. Командир полка свернул оперативную сводку боевых действий, посмотрел на летчиков, техников, механиков.
— Можно разойтись!
Когда все разошлись, к Дзусову строевым шагом направился Лавицкий. До блеска были начищены сапоги. Белоснежная полоска воротничка отделяла гимнастерку от смуглой загорелой кожи.
— Товарищ подполковник, разрешите обратиться!
— Пожалуйста!
— Прошу, рекомендуйте меня в партию.
— Чего же так официально? — развел руками Дзусов. — Можно было бы и попроще.
— Да момент уж больно торжественный!
— Помню, после одного из боев вы уже обращались ко мне с таким вопросом, — ответил Дзусов. — Я тогда поговорил со своим заместителем по политической части и инженером полка. Все мы пришли к единому мнению, что вы достойны быть коммунистом. Я охотно дам вам рекомендацию для вступления.
Николай сел писать заявление. Оно не давалось сразу. Хотелось многое высказать. Наконец он изложил все, что положено в таком случае. Там были и такие слова: «Хочу вместе с бойцами ленинской гвардии бить врага до полного уничтожения. А если в бою придется погибнуть, отдам свою жизнь, только бы жила моя Родина, небо которой я защищаю».
И вот наступил день, когда Николай пришел в политотдел, где проходило заседание партийного бюро. Лавицкий увидел товарищей. Но почему-то очень волновался. Даже в бою он не испытывал такого состояния, какое им овладело сейчас.
Парторг зачитал рекомендации, характеристики, ознакомил присутствующих с биографией Лавицкого. Николаю задавали вопросы. Он отвечал. Как-то так получилось, что он рассказал и о своем босоногом детстве, и о трудных годах учебы, об участии в Великой Отечественной войне. Потом выступали коммунисты.
Инженер полка Володин сказал просто:
— Летает он грамотно. В воздушный бой вступает смело. Дерется решительно. Даже тот факт, что он не имеет аварий и поломок, говорит о многом.
В словах выступающих чувствовались нотки уважения к Лавицкому. Все подчеркивали, что Николай в любую минуту готов прийти, на помощь и во имя дружбы готов на самопожертвование.
— Не хотелось бы повторять все, что здесь говорилось о Лавицком, — начал Дзусов, — но одну черту хочу в нем отметить: читает он много. Как губка влагу, впитывает в себя знания. Будет часами сидеть над техническими справочниками по самолетам — «аэрокобрам», «киттихаукам» и прочим. С той же жадностью набрасывается на художественные произведения.
Партийное бюро решило рекомендовать партийному собранию принять Николая Ефимовича Лавицкого кандидатом в члены Коммунистической партии.
Лавицкий вышел из душной комнаты на крылечко. Достал из портсигара «гвоздик». Закурил. Было тихо. Ничто в этот вечер не напоминало о войне.
А вскоре состоялось партийное собрание, на котором коммунисты приняли кандидатом в члены партии летчика-истребителя, командира звена 45-го истребительного авиационного полка лейтенанта Николая Ефимовича Лавицкого.
Председатель партийного собрания пожал ему руку и сказал:
— Вас вызовут в политотдел.
В эти дни Николай чувствовал необыкновенную окрыленность. Хотелось петь. Он брал в руки баян. Мелодия сменяла мелодию. И приходили воспоминания. «Где ты сейчас, Женька Селезнев, наш первый комсомольский секретарь? А ты, Михаил? На каком фронте деретесь? Писали, что Михаил ранен».
Дни леченья проносятся мимо,
И дружку произведен ремонт.
И опять оба тезки Максима
Возвращаются вместе на фронт.
Песня словно бы говорила о всей фронтовой жизни, о друзьях, воевавших на земле, в небесах и на море.
— Хорошая песня! — За спиной раздался голос Виктора Масихина. — Но петь придется во время выступления самодеятельности. А сейчас командир приказал прибыть всем летчикам на КП. Ознакомление с приказами, с телеграммами.
Таков уж здесь был порядок: командование постоянно информировало летчиков о происходящих событиях.
На командирской учебе они знакомились с приказами по дивизии, армии, корпусу, с которыми 216-я смешанная авиационная дивизия взаимодействовала, поддерживая войска в оборонительных и наступательных операциях.
Одна из телеграмм особенно запомнилась Николаю. Датированная 24 августа 1942 года, она была передана из штаба 9-й армии на имя командира дивизии: «Вручить немедленно. Атака танков — отбита. Военный совет соединения Коротеева объявляет благодарность всему летному составу, участвовавшему в отражении танковой атаки. Сообщить всему личному составу».
Последний приказ гласил о перебазировании авиационного полка в район Аджекабула, под Баку.
— Помнишь, Николай, — сверкнул белоснежными зубами Василий Сапьян, — снижаясь до бреющего полета, мы видели, как радостно махали пилотками пехотинцы; здорово, что мы в авиации!
— Здорово-то здорово, ты часто об этом толкуешь, — возразил Лавицкий. — Но вот уходить с фронта нежелательно. Обленишься.
— А что ж, будем воевать на самолетах старых конструкций? — ввернул Сапьян. — Приказы не обсуждаются, а исполняются. И зачитаны они для исполнения.
— Да я не об этом. Когда втянешься в бой, свыкнешься с фронтовой обстановкой, честно сказать, не хочется уходить. А в тылу появляется растренированность — страшная штука.
Сапьян ничего не ответил. Только про себя подумал: «И в этом весь Николай. Боевая обстановка для него вполне естественна. Вот теперь в партию его принимают, настоящим коммунистом он будет».