ГЛАВА IV. В плену.

ГЛАВА IV.

В плену.

Тюрьма.

Английский офицер, узнав из наших слов, что он арестовал командира и часть команды «Морского Чёрта», с гордостью сказал нам:

? Прекрасно, вы составили себе имя, вы встретите достойное обращение. Я британец.

Слово «британец» он произнес с особым ударением. Нас перевели на пароход, который в тот же вечер оставил нас в Суву. Весь город был в движении. Нас ожидал конвой солдат, под охраной которого мы были отведены в ночлежный приют, устроенный для здешних туземцев. Весь дом был оцеплен многочисленной стражей. На первом допросе я сочинил целый роман с целью замести следы наших товарищей, оставшихся в Мопелиа. Мои товарищи просто отказались давать какие бы то ни было показания, чтобы таким способом избежать всяких противоречий. Через несколько дней нас перевезли на грузовом автомобиле в настоящую тюрьму и рассадили по отдельным камерам. Мы энергично протестовали против такого обращения с военнопленными, но начальник тюрьмы оправдывался тем, что исполняет лишь полученное приказание.

Это была колониальная тюрьма, предназначенная для туземных преступников. На восьмой день нашего сидения в тюрьме, ко мне в камеру пришел комендант и, стараясь быть, против обыкновения, любезным, объявил, что со мной желает говорить японский адмирал. Он просит меня приехать на крейсер «Идзумо», стоявший на рейде.

В сопровождении английского офицера и двух конвойных, меня доставили на пристань, где ожидал вельбот под японским флагом. Сидевший в вельботе офицер встал и отдал мне честь. Я занял место рядом с ним. Когда мы подошли к крейсеру, все офицеры были на палубе, чтобы приветствовать арестанта. Адмирал вышел навстречу и пожал мне руку, произнеся следующие слова:

? Я преклоняюсь перед вами за то, что вы сделали для своей страны.

Он представил мне потом своих офицеров и сказал им:

? Вот тот человек. которым мы денно и нощно гнались три месяца.

Затем, повернувшись ко мне, он продолжал:

? Я очень сожалею, что встречаю вас здесь в таком положении. Наше общее желание было встретиться с вами в честном, радостном бою.

Я со своей стороны выразил сожаление, что нахожусь не у него в плену. Эти слова его, невидимому, удивили. Он совершенно не знал, что мена содержали в обыкновенной тюрьме. Мне бросилось, однако, в глаза, что, в противоположность своему обращению со мной, японцы крайне холодно и сдержанно относились к английскому офицеру. Английские часовые пытались сопровождать меня по трапу на палубу, но были отосланы обратно в шлюпку. Адмирал пригласил меня в свою каюту. После тюремной камеры она показалась мне дворцом. Сигары, папиросы, портвейн и бутылка шампанского стояли на столе. Адмирал показал мне две японских книги, одна с рисунком «Эмдена» на обложке, другая с «Мёве».

Это все я сам написал,? объяснил адмирал.? Третью книгу я хотел бы написать о вас. Мы учимся у вас, и я пишу для нашего юношества. Таков обычай.в нашей стране. Наша молодежь должна воодушевляться тем, что другие люди делают для своей родины. Не расскажите ли вы мне что-нибудь о ваших похождениях.

Охотно!

Но прежде всего, одни вопрос: вышли ли вы со своим судном из нейтрального порта С. Штатов Аргентины или Чили?

Нет, мы пришли из Германии. Мы были замаскированы под норвежцев и подвергались осмотру неприятеля в продолжении полутора часов.

- Вы были осмотрены англичанами?

- Ну, да!

Довольная улыбка осветила лицо командира и старшего офицера крейсера, присутствовавших при нашей беседе.

За бокалом шампанского я рассказал адмиралу вкратце историю «Морского Чёрта», но при этом всячески старался скрыть местопребывание команды, оставшейся на острове Мопелиа, что мне, по-видимому, и удалось. Японцы остались при убеждении, что, после гибели «Морского Чёрта», мы пересели на ранее захваченную нами американскую шхуну «Манила», и что она до сих пор действует в море с остальной частью команды.

Простившись с адмиралом, я опять вернулся в городскую тюрьму. В этот раз ненадолго. Через два часа нас посадили на пароход и отправили в Новую Зеландию, где для нас было приготовлено более долговременное пристанище.

На острове Мотуихе.

Было бы горько рассказывать всё то, что нам пришлось перенести на пароходе и в различных этапных пунктах от бесчеловечной жестокости окружавшей нас стражи.

Меня и Кирхгейса отделили от остальных товарищей; их отправили на остров Соме, а нас двух на минную станцию в Девонпорте. Она составляла часть крепостных портовых укреплений в Окленде. Большой минный сарай был разделен на отдельные клетки, которые служили арестным помещением для дезертиров. Отсюда нас перевели на небольшой остров Мотуихе, расположенный вблизи Окленда. Мы встретились здесь с большим числом немецких граждан, интернированных с начала войны... Комендант лагеря ? английский полковник ? был очень горд, что к нему поступили, наконец, настоящие военнопленные.

В одну из первых прогулок по острову мне бросилась в глаза прекрасная моторная лодка, принадлежавшая коменданту. «Эта лодка будет моей», ? подумал я тотчас же. Остров... моторная лодка... и всякие другие возможности промелькнули в моем мозгу. Решение было принято. Но прежде чем что-нибудь предпринять, нужно было хорошенько осмотреться и освоиться с своим положением. Мы имели право свободно гулять во острову, но в 6 часов вечера должны были все возвращаться в лагерь. Повсюду были расставлены часовые, и по первому впечатлению казалось, что нас бдительно охраняют.

Для серьезной попытки к бегству требовались большие приготовления. Любопытство моих соотечественников, содержавшихся в лагере, представлялось мне одним из главных препятствий. В особенности был опасен один австрийско-польский врач, очень умный, но опустившийся человек, который доносил всё новозеландским властям. Нужно было прежде всего запутать его в дело. От всех перенесенных лишений и скитаний по тюрьмам я физически очень ослабел и имел весьма болезненный вид. Ревматизм, одна из тех болезней, которую трудно проверить. Волею судеб я избег ее, но кто мог бы это доказать, когда вдруг мне стало сводить всю спину. Быть может, у меня был и ишиас? Австриец, во всяком случае, вполне проникся этой мыслью. В дождливые дни я совершенно не выходил, лежал весь день в кровати и стонал. В хорошую погоду я чувствовал себя лучше. Наш плотник соорудил мне пару костылей, при помощи которых я только и мог передвигаться. Доктор всячески старался облегчить мои страданья и усиленно мазал меня йодом. Комендант лагеря также выражал свое сочувствие, но в глубине души был рад видеть меня в таком беспомощном состоянии. Своим приближенным он сознавался: «Хорошо, что у него ревматизм. Это опасный тип. Теперь он, по крайней мере, ничего не сможет предпринять». Одним словом, все мне поверили.

Затем я посвятил врача в свои денежные дела, что еще больше усилило его доверие ко мне. Я ему дал понять, что жду с родины большую сумму денег. Мои соотечественники, видя мою тесную дружбу с доктором, настойчиво стали меня предостерегать на его счет. Но я продолжал свою двойную игру.

В то же время я исподволь подыскивал себе команду. В лагере содержались 14 морских кадет Северо-Германского Ллойда[24]. Они держались всегда дружно вместе и горели страстью к приключениям. Из них я наметил семь человек и стал их понемногу знакомить со своими планами. Кроме того, я посвятил в заговор одного радиотелеграфиста из Самоа и моторного инженера Фрейнда, которому комендант доверил присмотр за своей моторной лодкой. Кадет Паульсен нес обязанности рулевого на этой лодке и, кроме того, заведовал потребительской лавочкой в лагере.

Теперь нужно было подумать о том, как достать все нужное снаряжение. Мне удалось уговорить коменданта дать разрешение устроить на рождество любительский спектакль. Было решено изобразить на сцене эпизод из Ютландского боя и заранее не разглашать содержание пьесы, чтобы неожиданностью зрелища усилить впечатление для зрителей. Все стали усиленно изготовлять силуэты судов, раскрашивать флаги, шить морские фуражки, изготовлять немецкие кокарды и т. п.

Кадеты и остальные участники заговора занялись более серьезной работой. Из мармеладных жестянок были изготовлены ручные гранаты, начиненные взрывчатым веществом. Его удалось похитить у фермера, где некоторые пленные работали на выкорчевке деревьев. Из старого штурвального колеса, бритвенного прибора и обломков зеркал был изготовлен сектант, который, как оказалось впоследствии, давал возможность делать наблюдения c точностью до 50 миль.

Нужно было позаботиться и о парусе, для нашей моторной лодки. Кадет Паульсен оставлял в хозяйственных ордерах, которые он давал на подпись коменданту, пропуски. Они потом заполнялись. Мы выписывали нужные для нас материалы. Их присылали из Окленда. В большем количестве был заготовлен провиант, преимущественно такой, который занимал мало места. Тайком ловили мы комендантских кур и солили их впрок. Массовое исчезновение кур доктор приписал распространившейся среди них болезни. Никто не обратил, однако, внимания, что трупы мертвых кур никогда не находились.

Наш будущий парус был сшит в виде театрального занавеса. Расходы по устройству любительского театра были покрыты добровольной подпиской среди пленных. Австрийскому врачу было поручено заведовать театральной кассой, и он относился с большим рвением к сбору пожертвований. У некоторых пленных удалось достать бинокли, часы и вырезать из атласов нужные карты. В качестве оружия были заготовлены ручные гранаты и кинжалы. Из предыдущего опыта мы знали, что оружие нам понадобится только для внушения страха. На этот случаи было изготовлено несколько пугачей и бутафорский пулемёт из жести. Главным нашим оружием должны были служить немецкий флаг и немецкая форма обмундирования. Пару настоящих винтовок все же необходимо было достать. Нам удалось в конце концов похитить их из лагерного цейхгауза.

Но как теперь перенести все наше снаряжение в моторную лодку?

Был собран военный совет. Решено было, что инженер Фрейнд, заведовавший мотором, расскажет коменданту, что лодка дала течь и нуждается в ремонте и окраске. Комедиант сразу обеспокоился и велел на следующее же утро прислать солдат и вытащить лодку на берег. Было приступлено к ее ремонту, и в нашем распоряжении оказалось вдоволь времени, чтобы перенести и спрятать в лодку все нужное имущество. «Жемчужина», таково было название лодки, имела девять метров в длину и была снабжена хорошим мотором. Все наше имущество, мундиры и шестинедельный запас провианта мы запрятали вод решетчатые люки, которые после этого плотно прибили гвоздями. Коменданту было объяснено, что это сделано потому, что люки плохо держатся и стучат на ходу. Под видом бидонов с бензином была запасена пресная вода. Бензин был также доставлен в достаточном количестве. Лодка была, таким образом, незаметно нагружена всем, чем нужно. По окончании всех работ английские солдаты были опять призваны на помощь. Безукоризненно выкрашенную и заново отремонтированную лодку спустили на воду.

Но мере того, как наши приготовления приближались к концу, мой «ревматизм» все заметнее усиливался. Комендант продолжал выражать свое соболезнование, а в душе испытывал чувство удовлетворения. Все было настолько готово, что оставалось делать общую проверку всего плана действий. Среди бела дня была произведена молчаливая тревога. Нужно было удостовериться, что все пружины заговора действуют точно и согласованно. По условленному сигналу, участники заговора отправились по своим местам. Один должен был выключить телефонные провода, чтобы прекратить связь острова с Новой Зеландией, другой находиться у гребной шлюпки, чтобы её привести и негодность и этим затруднить погоню, третий снаряжал повозку как будто за углем, а на самом деле доставлял под мешками бензин и т.д. Я сам направился в дом коменданта убедиться, что там все спокойно, и в последнюю минуту, как бы мимоходом, прошел на пристань, чтобы быть около шлюпки. Пробная тревога была произведена в присутствии коменданта, и он ничего не заметил. Все одиннадцать участников заговора при этом впервые встретились друг с другом. До этого я обыкновенно беседовал лишь с каждым в отдельности.

На нашу беду, погода к этому времени стала портиться, парусные суда не показывались в море, и нам приходилось со дня на день откладывать побег. Между тем, наши приготовления кое-кем были замечены. Коменданту подбросили анонимную записку с просьбой обыскать моторную лодку. В один прекрасный день комендант призвал к себе Паульсена. которому был доверен присмотр за лодкой и потребовал от него ключи от замка якорной цепи и от каюты. Все казалось потерянным. С большим трудом удалось отклонить и рассеять подозрения коменданта. Этому сильно помогло то обстоятельство, что, незадолго перед тем, я демонстративно нависал в Германию письмо с просьбой выслать мне 100 000 марок. В лагере был намеренно распространен слух о моём большом состоянии, которое позволило мне снарядить на собственный счёт всю экспедицию с «Морским Чёртом». Комендант полагал, что раз я ожидаю получить такую крупную сумму денег, то, очевидно, не должен помышлять о побеге. Его удалось убедить, что анонимная записка написана по злобе каким-нибудь завистником.

Побег.

13-го декабря 1917 года побег, наконец, удался. Должно казаться невероятным, что нам удалось усыпить подозрительность новозеландцев. Они нами дорожили, как редкими экземплярами, и сторожили нас самым тщательным образом. Известно было, что я когда-то начал свою морскую карьеру матросом в Австралии, и поэтому австралийцы мною в известной степени гордились, и местные газеты приписывали мне самые необычайные похождения. К тому же местопребывание остальной команды «Морского Чёрта» до сих пор не было выяснено. Не была исключена возможность её внезапного появления с целью нас освободить. Около дюжины моторных судов постоянно сторожили водное пространство вокруг острова Мотуихе. Тем не менее, нам удалось обогатить военную историю этого уголка земли совершенно новой страницей.

13-го декабря комендант с дочерью отправился прокатиться на моторной лодке. К вечеру он ожидался обратно. К моменту его возвращения было решено всем быть наготове. Каждый должен был так или иначе выбраться из лагерной ограды, ворота которой в шесть часов вечера закрывались. В это время происходила поименная перекличка, после которой никто не имел права покидать лагерь. В пять с половиной часов наш наблюдательный пост передал, что «Жемчужина» возвращается в гавань. Под различными предлогами мы проскользнули из лагеря на заранее назначенные места. В шесть часов мотор стал у пристани. Комендант хотел оставить трубача на пристани, пока инженер Фрейнд справится привести лодку в порядок. Но наш военнопленный, бывший за кучера у коменданта, любезно предложил и трубачу сесть в экипаж, на что комендант милостиво согласился. Комендант был в хорошем расположении духа и разрешил также кучеру съездить за углем. Тот воспользовался этим, чтобы провезти на лодку полный запас бензина. Мы все были уже на местах. Одному из наших попался навстречу надзиратель. Весь план бегства мог сорваться, но человек не растерялся, выбрал укромное место и сделал вид, что отправляет естественную надобность. Надзирателю надоело ждать, и он прошёл мимо.

Телефонная связь была разобщена, гребная шлюпка приведена в негодность. Мы все сели в лодку и запустили мотор. Было ещё совершенно светло, и мы, можно сказать, на виду у всех прошли мимо острова. В лагере в это время был час обеда. Когда мы поравнялись с солдатской казармой, оттуда доносились голоса обедающих. Мы на всякий случай выставили подушки с сидений, чтобы укрыться от пуль, если в нас будут стрелять, но никаких признаков тревоги не было заметно. С момента возвращения коменданта и до нашего ухода протекло едва ли четверть часа. Маленький тузик, который шёл у нас на буксире, замедлял наш ход, и мы его вскоре бросили на произвол судьбы. Он послужил, как оказалось в последствии, первым поводом к обнаружению нашего побега.

Один из моих друзей, оставшихся на острове, следующими словами описывал в последствии впечатление, произведенное в лагере нашим побегом: «Некоторые из пленных сразу узнали о совершившемся побеге. За обедом в лагере царило глубокое молчание. Пища не лезла в рот. Мы ждали услышать выстрелы, но всё было тихо. После обеда многие не смогли осилить своего волнения и поспешили взобраться на скалы, но моторной лодки не было уже видно в море. Вскоре пришло известие, что в море плавает отвязавшийся от моторной лодки тузик. Теперь и всем остальным стало ясно, что что-то неладно. Путём переклички было установлено, кого нет налицо в лагере. Вначале возникла мысль, что тузик оторвало ветром, и что моторная лодка отправилась за ним в погоню. Так прошло несколько часов. Поздно вечером комендант попросил позвать к нему командира «Морского Чёрта», которого он хотел представить своей дочери. Его, конечно, не могли разыскать, но комендант успокаивал себя, что он, наверно, предпринял какую-нибудь прогулку по острову.

Люкнер слишком страдает от ревматизма, чтобы убежать. К тому же на моторной лодке имеется запас бензина всего на один день.

Наконец, комендант всё же решил сообщить по телефону в Окленд о случившемся. Телефон не действовал! Дело становилось серьёзнее. Телеграф, оказалось, тоже не действует. Пробовали войти в связь с Оклендом световыми сигналами, но из этого ничего не получилось. Время шло, и только в половине первого ночи в Окленде обратили внимание, что не был дан сигнал с острова, обычный полуночный сигнал по телефону.

Скоро весть о побеге распространилась по всем фортам. Были снаряжены в погоню моторные суда и небольшие пароходы, вооружённые пулемётами. К ним присоединились многие спортсмены со своими судами. Началась общая суматоха и беспорядочная гоньба судов в заливе Хаураки. Между тем, «Жемчужина» с беглецами уже давно вышла в открытое море и преспокойно отстаивалась в отдалённой, укрытой от глаз бухте. Все утешались мыслью, что «Жемчужина» не сможет далеко уйти, и вскоре распространился слух, что лодка опрокинулась в море, и все немцы утонули.

Для нас ? беглецов ? было нелёгкой задачей без морской карты и компаса находить правильный путь в обширном заливе Хаураки. Погода была скверная, ночь ? тёмная. После часу ночи залив стал освещаться лучами прожекторов из Окленда, что дало нам возможность исправить наш курс. К утру мы бросили якорь в хорошо укрытой бухте острова Ред-Меркьюри и оставались там спрятанными весь день, чтобы дать улечься первому пылу наших преследователей. С устроенной на берегу замаскированной вышки мы наблюдали за морем. Пароход прошел близко мимо острова, но не заметил нас. Прождав два дня, мы вышли из прибрежных вод в море. Не успели мы покинуть остров, как около него показался правительственный пароход «Леди Робертс». Пароход высадил команду, которая тщетно обыскала весь остров. Отходя от острова, пароход задел винтами за грунт, должен был прекратить дальнейшие попытки и вернуться в Окленд. Мы направились обратно в наше убежище и продолжали спокойно отстаиваться здесь.

Захват шхуны «Моа».

На третий день мы увидели в море две шхуны. Решено было захватить их обоих. Но когда мы пошли на приступ, поднялся свежий ветер и одной из шхун удалось ускользнуть. Это сыграло для нас, как мы узнали впоследствии, роковую роль. Пришлось ограничиться захватом второй шхуны.

Мы подошли полным ходом к борту шхуны, и взяли ее на абордаж. С немецким флагом и оружием в руках мы вскочили на палубу «Моа» (так называлась шхуна) с громкими криками:

? Судно захвачено, вы под немецкой властью!

Команда судна была поражена, как громом.

? Не убивайте нас!

.Мы быстро успокоили людей. На палубу выбежал кок и стал на ломанном английском языке объяснять нам:

? Я кок, я рус-рус, мир с Германией.

Оружие, провиант и радиоприёмная станция были перенесены на шхуну. «Жемчужина» взята на буксир. «Моа» было прекрасное судно, но очень плоскодонное, всего три фута осадки, и при этом с большой парусностью. Под свежим ветром мы пошли к островам Кермадек, где предполагали воспользоваться запасами продовольствия, заготовленными для потерпевших кораблекрушение. В следующую ночь разыгрался шторм. Мы стали штормовать по ветру. Капитан был в большой тревоге. Его судно не было приспособлено для плавания в открытом море, так как не имело киля. По мнению капитана, мы подвергали опасности жизнь всей команды. Пришлось объяснить, что мы должны идти вперед ? на берегу нас ожидала еще большая опасность, чем в море.

Капитан всю ночь не спускался вниз и, чтобы сбить силу волн, выливал в море масло. Буря всё время свирепела, волны с треском разбивались о корму, судно бросало то вверх, то вниз. Пришлось убрать еще часть парусов и сбросить за борт груз леса, принайтовленный на палубе. Он становился слишком опасным. Сорвавшись от качки, доски могли перебить нам ноги и руки и разрушить все на палубе. Провианта у нас запасено было на шесть недель, и мы охотно делились нм с командой «Моа», у которой запасов хватило всего на три дня. Нашу «Жемчужину» оторвало с буксира и разбило волной. Это сильно нарушило наши первоначальные планы. Только через 36 часов буря улеглась.

21-го декабря показался в виду остров Кёртис. Из него подымались большие столбы дыма, которые вблизи оказались гейзерами[25]. Остров, представлявший собой кратер вулкана, был весь покрыт остывшей лавой и не имел никакой растительности. Теплая вода около острова кишела акулами, которые сотнями окружили судно. Была спущена шлюпка, и Кирхгейс с четырьмя нашими людьми отправился к острову. За ними потянулась целая процессии акул ? жуткое зрелище для сидевших в шлюпке. Чем ближе приближались к острову, тем тяжелее давили газы на легкие. На острове оказался сарай, обитый жестью, и в нём значительное число ящиков с продовольствием и бутылей с пресной водой. Часть запасов была погружена на шлюпку и переправлена на судно. Тяжело загруженная шлюпка целый час выгребала к судну, получила в конце концов течь и в полузатонувшем состоянии подошла к борту. Стаи акул окружили её, с нетерпением ожидая добычи. В ящиках оказалось много мяса, масла, сала, затем ? одеяла, одежда, сапоги, лекарства и даже целый запасной парус. Нужно отдать справедливость, что английское правительство на этот раз блестяще позаботилось о беглых военнопленных.

Нам не хотелось высаживать наших пленных на острове, отравленном серными испарениями, и мы решили это сделать на следующем острове Маколей. Предполагалось оставить им провиант и, при проходе мимо ближайшей сигнальной станции, сообщить об их местонахождении новозеландским властям.

В то время, как мы обсуждали этот вопрос, с наблюдательного поста передали, что к северу за островом Маколей виднеется дым.

Срочно была отправлена шлюпка за двумя людьми, оставшимися на острове. На «Моа» были подняты все паруса, и мы понеслись на запад. Пароход стал яснее обозначаться на горизонте и определённо стал нас преследовать. Мы опознали в нем кабельный пароход «Ирис», служивший вспомогательным крейсером. Наш барометр пошел книзу!

Приблизившись на расстояние видимости сигналов, пароход поднял английский военный флаг и какой-то сигнал. Мы, тем не менее, шли прежним курсом со скоростью 10 узлов Начиналось своего рода состязание в скорости. Вдруг заблестела вдали огневая вспышка, воздух огласился свистом, и граната ударилась в воду в непосредственной близости от борта. Безнадежный бой с противником, вооруженным пушками, был бы равносилен безрассудному самоубийству. Мы подняли в последний раз в этой половине земного шара немецкий военный флаг, и вскоре затем наступила горькая минута сдачи врагу.

На пароходе меня встретили люди, одетые в штатское платье, со штыками наперевес. Несмотря на то, что я был в форме, меня подвергли самому тщательному и унизительному обыску. Протестовать было бесполезно. Новозеландцы были, по-видимому, вне себя от радости, что им удалось одержать собственную «морскую победу». Пленение «Моа» было впоследствии торжественно расписано во всех газетах.

Пароход доставил нас в Окленд. На мачте «Моа» поверх немецкого флага развевался английский. «Морская битва у Кермаденских островов» была восторженно отпразднована местными жителями.

Опять в тюрьме.

В Окленде нас сначала препроводили в городскую тюрьму Маунт Эден. Здесь пришлось просидеть в отдельных камерах около трёх недель, после чего мы были распределены по различным лагерям. Меня и Кирхгейса отправили в форт Жерве на острове Ривере около Литтлтона. Это было самое уединенное место в Новой Зеландии. Отведённое нам помещение отделялось дощатым забором от остального крепостного двора. Над забором была устроена площадка для часового. Кругом и даже сверху всё было обтянуто колючей проволокой, так что постройка производила впечатление настоящей клетки. Наша охрана состояла из 45 человек. Комендантом был майор Лиминг, тасманиец, в высшей степени порядочный человек. Он сам себя чувствовал вроде как бы пленным на этом заброшенном острове и, насколько мог, старался облегчить наше положение. 119 дней, проведенных в этой приморской крепости, были весьма тягостны для нас ? моряков. Видеть постоянно морс перед собой, следить за проходящими парусными судами, которые будили в нас воспоминания о былом плавании на «Морском Чёрте», и быть в то же время заключенным в четырех стенах своей камеры!

После четырех месяцев сидения в крепости нас водворили обратно в лагерь военнопленных на острове Мотуихи. Большинство из наших бывших товарищей по заключению встретили нас с большой радостью. Новому коменданту было запрещено иметь моторную шлюпку. Буксирный пароход «Леди Робертс», который дважды в неделю привозил продовольствие, был вооружен пушкой и воинской командой, чтобы предупредить возможность всякой попытки его захватить. При выходе за пределы лагерной ограды мы должны были отмечаться у караульного начальника и то же самое?при возвращении. В шесть часов все должны были быть налицо в лагере. Вокруг жилых помещений была поставлена высокая изгородь из колючей проволоки. Вокруг лагеря ночью зажигались дуговые фонари.

После заключения перемирия в ноябре 1918 года нас еще четыре месяца продержали пленными в лагере, и только в июле 1919 года я, наконец, вернулся на родину, в Германию.

Судьба остальной команды «Морского Чёрта».

Остается сказать еще несколько слов судьбе команды, оставшейся на острове Мопелиа. Из многочисленных радио, которые удавалось перехватывать, им вскоре стало ясно, что я попался в плен. Они начали тревожиться, чтобы их местопребывание не стало известным, и решили дольше не оставаться на острове. Все энергично принялись за постройку шлюпки. Но при всех стараниях едва ли бы удалось соорудить судно, на котором 58 человек могли долго находиться и море.

Однажды утром в виду острова показался французский парусник. Капитан судна обратил внимание на остов «Морского Чёрта», лежавший на рифе и решил, что на острове находятся моряки, потерпевшие кораблекрушение.

Наши моряки при виде приближающегося парусника пришли в радостное воодушевление. «Вот корабль, который нам сослужит службу!» Теперь нам больше не нужны наши старые скорлупы! Тотчас была снаряжена шлюпка с четырьмя гребцами. Шесть человек, одетых в форменную одежду и вооруженных до зубов, легли на дно шлюпки под банки. Капитан парусника, увидев приближающуюся шлюпку, обрадовался, что он сможет оказать помощь потерпевшим от кораблекрушения, и тотчас поднял французский флаг. Пускай знают, что пришел дружественный корабль, который окажет всяческую помощь! На шлюпке гребли изо всех сил, расстояние быстро сокращалось. Капитан счёл долгом даже прокричать на шлюпку, чтобы гребцы не выбивались из сил, он с судном сам подойдет к ним. На судне спускается трап, чтобы наши могли могли удобнее взойти на борт. Быстро, как кошки, вбегают шесть немецких матросов на палубу. Раздается крик испуга: «Немцы, немцы!.» Матросы на судне поднимают руки вверх. Капитан вне себя от изумления: он француз и вдруг спасает кого?.. Немецких матросов!

? Ну да, капитан, мы немцы, против этого ничего не поделаешь, давно мы уже вас поджидаем. Там, на острове, находятся наши товарищи и еще 27 американских пленных.

? Как? Десант бошей[26] на французском острове? И мы хотели их спасти, за что должны поплатиться теперь нашим кораблем?.

Капитан видит, что роли переменились. Французы высаживаются на остров и должны, в свою очередь, изображать теперь потерпевших от кораблекрушения. Наши переправляются на корабль. «Лютеция», так назывался французский парусник, был переименован в «Фортуну». Лейтенант Клинг принял командование им. Это было прежнее немецкое судно, захваченное французами во время войны. Теперь оно доставляло на острова различные товары французского производства. На нём имелся полный груз различного рода одежды, предметов домашнего обихода, парфюмерии, консервов, различной провизии и т. п.

5-го сентября вечером «Фортуна», приняв всех наших моряков, ушла в море.

1-го октября «Фортуна» стала на якорь у Устричных островов. Был выполнен кое-какой ремонт и принят свежий провиант и вода. При съёмке с якоря судно наскочило на подводную скалу, не обозначенную на карте и получило столь серьезные повреждения, что было приведено в негодность. Нашим морякам пришлось вторично искать себе пристанище.

Островитяне и местные представители чилийского правительства оказали самое радушное гостеприимство. Пришлось прожить здесь четыре месяца. В начале 1918 года на остров зашло первое судно ? чилийская шхуна, доставившая различный груз для населения острова. Капитан шхуны принял команду «Морского Чёрта» и переправил её в Чили, где она оставалась интернированной до конца войны.