День первый
День первый
1
В нашем 13-м скоростном бомбардировочном авиационном полку военно-воздушных сил Западного особого военного округа Константина Усенко звали «сын Донбасса» не только потому, что он был родом из Донецкой области. Из Донбасса у нас служило много славных парней. Гордостью полка, например, был Александр Устименко из шахтерского города Красный Луч. Он храбро воевал и за подвиги, совершенные в самом начале Великой Отечественной войны, первым в полку был награжден орденом Ленина. Замечу, что Александр еще с авиашколы был близким другом Константина. Не случайно, оба стали нашими лучшими летчиками. Но об этом потом. Сыном Донбасса Усенко прозвали с легкой руки командира авиаполка полковника Ушакова. Случилось это так.
В авиаполк Константин приехал глубокой осенью 1940 года в числе одиннадцати выпускников Ворошиловградской школы военных летчиков — молодых, задорных, влюбленных в свою профессию. В те довоенные годы двадцатилетние комсомольцы мечтали о покорении пятого океана, об Арктике, о подвигах. Поэтому они все, как один, рвались в небо! И надо отдать им должное — летали здорово! Всего за два месяца приехавшие изучили новый для них самолет — пикирующий бомбардировщик Ар-2 и были введены в боевой состав. Костя Усенко оказался среди первых.
Впрочем, у него всегда так получалось: в семилетке, в аэроклубе, в техникуме, в авиашколе. Старательный, любознательный, с быстрой реакцией восприятия, он буквально все «схватывал на лету», да так добросовестно, что повторного объяснения не требовалось. Учителя и инструкторы ставили его в пример. Константин от похвал краснел, но не зазнавался; будучи от природы застенчивым, он держался в стороне, однако именно на него почему-то в первую очередь обращали внимание.
Так произошло и в 13-м. При первом же знакомстве полковник Ушаков, рассматривая строй вновь прибывших, задержал пристальный взгляд на Усенко.
— Пожалуй, начнем с тебя, сын Донбасса, — сказал командир полка и приказал: — Представьтесь!
Все были очень удивлены, что полковник, не листая личных дел, точно определил, откуда летчик родом. Константин, услышав обращение, тоже смутился, но не растерялся, ответил спокойно и громко:
— Младший лейтенант Усенко. Из Донбасса.
— Значит, я не ошибся. — Ушаков добродушно улыбался. — Впрочем, ошибиться трудно. Как у вас в Донбассе называют горы породы, что ссыпаются возле шахт? Терриконами? Вот если ту гору опрокинуть и поставить на вершину, то по конфигурации это будешь ты, Усенко: рост и ширина плеч подходящие! Правда, по габаритам до террикона ты пока не дотянул, — продолжал шутить полковник, — но, думаю, не все потеряно. Сколько тебе сейчас лет? Двадцать? Вот доживешь до моих, будешь в самый раз. А по крепости ты, как видно, и теперь не уступишь антрациту? Эко вымахал!
В самом деле, Константин был крепкого телосложения, высок ростом. Его движения были быстры и легки. Ясные голубые глаза, русые, слегка вьющиеся волосы и застенчивая улыбка, свидетельствовавшая о его добрых душевных качествах, вызывали к нему расположение. Друзьям с ним было так же легко и надежно.
Когда приступили к тренировкам на Ар-2, Усенко вырвался вперед. Если все молодые летчики, чтобы добиться права на самостоятельный полет, должны были сделать по восемь — десять полетов с инструктором, то Константин вылетел с третьего: летал он безукоризненно, и это сразу заметили опытные проверяющие тяжелый самолет в его руках становился легким и послушным.
Потом мы стали нести боевые дежурства. 13-й авиаполк тогда базировался в авиагородке Россь под Белостоком, вблизи государственной границы. Время было неспокойное: в Европе бушевала война, граница и воздушное пространство в нашем районе часто нарушались, и потому принимались меры по улучшению базирования авиации. С марта 1941 года в Росси начали строить ВПШ — взлетно-посадочную полосу с твердым покрытием, и авиаполк был переброшен в лагерь на полевой аэродром близ села Борисовщизна, там приведен в повышенную боевую готовность: с рассвета до темпа эскадрильи замаскированных самолетов с подвешенными бомбами и вооружением, с экипажами стояли наготове. Это было очень утомительно. Дежурства отрывали от плановой учебно-боевой подготовки, так необходимой нам, молодым, но иного выхода не было.
В полку было пять эскадрилий по двенадцать экипажей в каждой. Дежурили обычно три из них, остальные учились, летали. Через сутки эскадрильи сменялись.
В те месяцы накануне войны мы в учебных полетах осваивали новый метод бомбометания — с пикирования: на боевом курсе пилот прерывал прямолинейный полет бомбардировщика и направлял машину вниз — пикировал на цель до определенной от нее высоты, потом сбрасывал бомбы и выравнивал машину. Такой метод был во много раз эффективнее бомбометания с горизонтального полета, так как цели поражались с большей точностью, но по технике исполнения он был намного сложнее, к тому же требовал специальных самолетов.
Наша авиапромышленность в конце тридцатых годов выпускала небольшое количество таких бомбардировщиков конструктора Архангельского — Ар-2. Они были двухмоторными, трехместными, внешне походили на СБ (скоростные бомбардировщики). Таким образом, Ар-2 был первым серийным советским пикировщиком, а мы, стало быть, — первыми летчиками-пикировщиками. В конце 1940 года в серию запустили другой, более совершенный тип такого самолета «петляков», ставший впоследствии знаменитым. Но на вооружение он начал поступать только в 1941 году, и до войны им вооружили всего один авиаполк 12-й. Появление Пе-2 представляло собой уже новый шаг в развитии метода бомбометания с пикирования.
Должного опыта бомбометания с пикирования в то время еще не имелось. Мы получили соответствующие инструкции и методические указания. Но одно дело читать по бумаге и совсем другое — выполнять в воздухе. Инструкции имели погрешности, и нам приходилось их уточнять, дополнять, разрабатывать новые тактические приемы. Поэтому наши учебные полеты больше походили на исследовательские. После каждого вылета нас собирали командиры и на основе донесений наблюдателей и докладов экипажей скрупулезно, по минутам анализировали действия пилотов и стрелков-бомбардиров (так с 1941 года стали называть летчиков-наблюдателей).
Полигон находился на пустыре в Беловежской пуще. Там известью на земле были нарисованы контуры танков, автомашин, артиллерийских батарей и просто круги с крестами посередине. Эти наземные цели мы и бомбили цементными бомбами. Но постепенно от полета к полету росло наше умение, шлифовалось мастерство. К весне 1941 года мы владели таким методом бомбометания достаточно уверенно.
В начале июня нашему авиаполку приказали подготовиться к переходу на Пе-2. Сразу в центр переучивания, находившийся на одном из подмосковных аэродромов, были направлены экипажи инструкторов, в том числе и наш. В субботу 21 июня мы были на месте. А утром в воскресенье грянула война. Нас задержали в Москве.
Москва, как и вся страна, была взбудоражена вероломным нападением гитлеровцев. Всюду: на предприятиях и в учреждениях — проходили массовые митинги. Люди добровольно уходили в ряды Красной Армии, требовали немедленной отправки на фронт, чтобы громить фашистских бандитов. На митингах бывали и мы, летчики, тоже выступали, клялись покарать, раздавить гитлеровскую гадину.
В начале июля в Москве неожиданно появились почти все летчики нашею авиаполка. Они были неузнаваемы: измученные, в грязном, рваном обмундировании, смотрели на нас, тыловиков, с откровенной иронией, восторг наш не разделяли, держались угрюмо. Авиаполк разместили недалеко от стадиона «Динамо» в старинных зданиях Военно-воздушной академии имени Жуковского. Я немедленно разыскал своего друга Константина Усенко и поразился его перемене: выглядел он значительно старше своих лет. Его симпатичное лицо вытянулось, щеки запали, скулы обострились, под глазами обозначились темные круги. Весь его вид выражал крайнюю степень усталости. Только глаза не погасли. Наоборот, они светились ярче, но в них появился незнакомый стальной огонек, взгляд стал пристальным. Казалось, Костя перенес тяжелую болезнь. Я забеспокоился.
— Та не спрашивай, Павло! — отмахнулся он и отвел глаза. — Не болел я, здоров, тут дела похуже.
Но что может быть хуже болезни? Привяжется лихоманка!
— Ну шо ты прыстав? — недобро взглянул он на меня. Я и раньше замечал: когда Костя нервничал, то начинал путать русские и украинские слова. Сейчас он был взвинчен, говорил резко, быстро. — Мы ж, Павло, еле вырвались, чуть не угодили к фашистам в лапы под Минском. Где наши самолеты? Та нэма их бильш! Нимци разбомбили на аэродроме в Борисовщизне. Как сюда добрались? Где ехали на автомашинах, а где топали на своих двоих. Сначала пошли в Бобруйск, сказали, там нас ждут самолеты. Но немцы опередили, захватили Бобруйск раньше, чем мы туда добрели. Пришлось поворачивать на Могилев, потом на Смоленск. Там сели на попутный товарняк до Москвы… Ну а здесь что слышно? Скоро дадут нам машины? Скоро отправят на фронт?
— Выезжаем в тыл. Там для нас приготовили Пе-2.
— Вот здорово! — оживился Костя. — Ну, теперь мы померимся силами с фашистами.
О том, что произошло в первые дни войны там, на границе, подробнее других рассказали стрелки-бомбардиры Михаил Ярнов и Александр Филиных. Миша в ту последнюю мирную ночь был оперативным дежурным полка, а Саша летал с Костей Усенко на разведку…
2
…На воскресенье 22 июня в 13-м авиаполку объявили выходной. Все обрадовались: три месяца не отдыхали! Особенно напряженными были последние два дня, когда по приказу из авиадивизии полк занимался двухсотчасовыми регламентными работами, то есть, проще говоря, летчики и техники разбирали самолеты на составные части, чистили, регулировали их, смазывали и снова собирали. Трудились от зари до зари.
Вечером в субботу, оставив за старшего начальника оператора штаба капитана Власова, командование авиаполка, многие летчики и техники уехали к семьям в Россь, а оставшиеся в лагере с наступлением темноты отправились на площадку импровизированного клуба смотреть новый звуковой художественный фильм «Музыкальная история». Весь авиагарнизон остался на попечении внутренней службы, которую возглавил дежурный по лагерному сбору младший лейтенант Усенко.
Оставив за себя помощника, Усенко лично проверил подразделения, караулы. Нарушений не было, все находились на своих местах, службу несли бдительно. Но глубокой ночью Константин обнаружил, что не работает телефонная связь. Связисты нашли перерезанные провода. Диверсия?! Повреждение ликвидировали, но летчик встревожился и заспешил из караула к оперативному дежурному, чтобы по прямому проводу доложить о случившемся в Белосток, в штаб 9-й авиадивизии.
Быстро светало. В сереющем мраке стали различимы ближайшие деревья, сооружения. От быстрой ходьбы, беспокойства и бессонной ночи сердце у парня громко стучало, в висках тугими толчками пульсировала кровь. Вдруг он услышал еле уловимый гул авиационных моторов. Какой же летчик утерпит, чтобы не посмотреть, кто и где летает? Остановился и Константин Усенко. Звук стремительно нарастал. Доносился он с запада.
— Никак, ночные полеты? — предположил Константин и, задрав голову, до рези в глазах стал вглядываться в светлеющий небосвод.
Он увидел наконец самолеты. Низко над горизонтом растянутой неровной цепочкой они летели прямо на их аэродром. За первой цепочкой показалась вторая, более густая.
— СБ, что ли? — попытался на расстоянии определить тип самолетов летчик и хотел продолжить путь, но какая-то подсознательная тревога удержала на месте.
Самолеты подлетели к границе аэродрома, зашли с правой стороны, и вдруг с ведущего часто-часто засверкали ярко-красные вспышки огня, в незнакомый надрывный гул моторов вплелся треск пулеметов; почти одновременно неподалеку от Константина на незамаскированной стоянке связных У-2, взбивая пыль, дробно застучали пули.
«Что такое? — опешил Усенко. — Стреляют?! Стреляют по своим самолетам?! Сдурели, что ли?» — Он механически взглянул на часы: они показывали три часа сорок семь минут.
Один из У-2 вспыхнул ярким пламенем. Огонь лизал крылья, быстро расползался по самолету, и вот он уже весь заполыхал, освещая красноватым светом соседние машины, деревья.
Константин кинулся к горящему У-2, но над головой из-за верхушек деревьев на небольшой высоте выскочило новое звено самолетов, и младший лейтенант ясно увидел ромбовидные крылья, а на них зловещие черные кресты — «юнкерсы»! В ту же минуту раздался свист бомб. У недалекой опушки леса султанами вздыбилась земля, в утренней тишине оглушительно грохнули первые взрывы. Теперь уже со всех самолетов сыпались и взрывались бомбы. Усенко упал на землю, прижался к ней, всем телом ощущая ее дрожание при каждом взрыве.
Вокруг все свистело и грохотало. «Юнкерсы» выстраивались в круг, на землю летели все новые и новые бомбы. Сомнений не было: аэродром бомбили фашистские самолеты. К этому мы должны были быть готовы. И все же нападение оказалось внезапным: о приближении немецких самолетов служба ВНОС[1] не оповестила.
Нужно было немедленно действовать! Но как? Дежурный вскочил на ноги, бросился к своей палатке.
На ее пороге стоял бледный, растерянный помощник — стрелок-радист Карпенко. Привлекательное тонкобровое лицо высокорослого, с мощной фигурой сержанта выражало растерянность и тревогу. Из-за его широкой спины выглядывали другие.
— Что же это такое, товарищ младший лейтенант? — хрипловатым от волнения голосом спросил он. — Что?!
— Не дошло? — закричал на него Усенко. — Налет фашистов! Горят самолеты! Война, Тимофей!
На Константина в упор глядели расширившиеся от ужаса темные зрачки глаз помощника, и в них он вдруг увидел ожидание. Да, глаза сержанта смотрели на него, дежурного, с надеждой и ждали. Чего? Конечно, приказаний! Усенко понял, что сейчас от него, от его действий на аэродроме будет зависеть многое: сохранность самолетов, противодействие врагу, даже жизни людей. Командования нет, люди спят, бодрствует только дежурная служба. Нужно немедленно действовать!
Усилием воли подавляя лихорадочное состояние, Константин обычным голосом отдал первое распоряжение:
— Внимание всем! Объявить боевую тревогу! Тревога!
— Слушаюсь! — Помощник с готовностью бросился к висевшему на специальном кронштейне куску рельса и со всей силы застучал по нему железной палкой.
Младший лейтенант, уже полностью овладев собой, отдавал новые приказания;
— Горнист! Сирену!.. Рассыльный! Бегом на спиртозавод, дать гудок!.. Помощник! Обзвонить все эскадрильи, батальон аэродромного обслуживания, караулы. Поднять по боевой тревоге!.. Шофер! Автобус за командованием полка в Россь!..
Дежурные красноармейцы бросились выполнять приказания. Пронзительно взвыла сирена. Схватив винтовку, выбежал рассыльный. Заурчал мотором отъезжающий автобус.
Усенко снял трубку телефона:
— Квартиру комполка! Срочно!
— С Россью нет связи, товарищ младший лейтенант.
— Оперативного!
— Связи нет… Наверное, повреждена взрывами. Константин положил трубку, задумался. В поле зрения попал железный ящик. Усенко обрадованно бросился к нему, открыл ключом, выхватил «красный пакет», вскрыл. Из большого конверта выпала толстая пачка стандартных листов машинописного текста. То была «Инструкция дежурному по лагерному сбору о действиях по сигналу „Боевая тревога“». Летчик лихорадочно перебирал руками листки инструкции и с ужасом понял, что только на то, чтобы их прочитать, потребуется не менее четверти часа! Где взять это время? Он с сердцем бросил бумаги назад в ящик.
— Товарищ младший лейтенант, в третьем карауле на стоянке убит часовой. Горит самолет.
— Запишите в журнал! Я — к оперативному!
Замкнув ящик, он выбежал.
Лагерь уже проснулся. Из палаток, схватив оружие и противогазы, выбегали люди и привычно бежали к самолетам, на свои посты. А над их головами, поливая опушку леса пулеметным дождем, неистово носились фашистские самолеты. Но земля врагу ничем не противодействовала — полевой аэродром не имел зенитных средств прикрытия:
накануне зенитная батарея была снята с позиции и уехала на учения.
В бессильной ярости Константин выхватил пистолет и стоя начал стрелять по низко летающим вражеским самолетам. Он опомнился, только расстреляв всю обойму, и тут же с удивлением увидел, как в нескольких шагах от него, припав на колено, какой-то красноармеец тоже целился и стрелял из винтовки. Усенко хотел крикнуть ему, что это бесполезно, но невдалеке со стоянки четвертой эскадрильи из носовой установки СБ застрочили спаренные «шкасы»[2] — это один из летчиков успел вскочить в кабину и открыть огонь. Бой был скоротечным и слишком неравным: немецкие самолеты обрушились на эту единственную ожившую точку, и СБ с храбрецом исчез в столбе взрыва.
Запыхавшийся Усенко вбежал к оперативному дежурному Ярнову. Тот нервничал: связи с дивизией не было. Не отвечала она и на радиовызовы. Стали вместе думать, что делать. Но на КП появился помощник начальника штаба капитан Власов. Он выслушал доклад Усенко и обрушился на него.
— Так это ты объявил тревогу, не из дивизии? Ты соображаешь, что натворил? А если это мелкая провокация?
— Это война, капитан! Немцы делают третий заход. Убит часовой. Два самолета горят. Я вывожу людей из-под удара. Надо срочно рассредоточить самолеты и готовить их к бою.
Власов опомнился, согласился:
— Да, конечно! Давай команду: готовить полк к вылету!
Отбомбившись и отстрелявшись, фашисты улетели. Было убито двое, ранено шестеро, сгорели два самолета — СБ и У-2. Когда на аэродром прибыл командир 13-го авиаполка капитан Гаврильченко, Усенко обстоятельно доложил ему об обстановке и принятых мерах. Комполка приказал летчику идти в эскадрилью и готовиться к вылету.
3
Авиаполк быстро собрался и подготовился к вылету. Но вылететь не мог: не было связи ни с вышестоящим командованием, ни с соседями. Посланные самолеты связи не вернулись. А время шло. Нужно было что-то предпринимать. И командир полка послушался совета своего помощника капитана Богомолова, решив выяснить обстановку своими силами. На разведку вылетели экипажи Осипова, Устименко и Усенко.
Константин Усенко, стрелок-бомбардир лейтенант Филиных и стрелок-радист Прядкин на своей «арочке» делали круг, набирая высоту. Несмотря на бессонную ночь, Константин был предельно собран. Он привычно двигал рулями, пилотируя машину, регулировал режим работы моторов, но в глубине его души продолжало жить все то, что случилось на глазах за последние часы. В том, что началась война, он не сомневался. Его тревожила неизвестность масштабов беды. Поэтому он так внимательно разглядывал открывавшуюся с высоты местность. Под крылом Ар-2 мелькнула и осталась позади железнодорожная станция Россь, рядом с ней местечко и авиагородок. На станции и в авиагородке клубился серый дым: догорали ангар, склады, ряд жилых домов был разрушен, летное поле перепахано воронками от авиабомб.
— Слева по курсу самолеты! — встревоженно доложил Филиных. — Идут прямо на нас!
— Слушать всем! Приготовиться к бою! — приказал летчик и энергично повернул «арочку» в другую сторону, помня категорический приказ командира: в бой не вступать!
Внезапно в рев моторов ворвались звуки пулеметных очередей, и Константин почувствовал легкую дрожь штурвала и машины. Он завертел головой по сторонам, пытаясь определить, откуда стреляли.
— Командир! Пулеметы опробованы! — доложил радист.
— Так это ты стрелял, Прядкин?
— Так точно! — бодро ответил тот. — Славно работают, как часы!
В телефонах зарокотал командирский бас:
— Ты… в следующий раз изволь докладывать! — хотя знал, что Прядкин по-своему был прав — перед боем оружие следовало опробовать.
Неизвестные самолеты пронеслись далеко в стороне. Ар-2 развернулся и лег курсом на север. Горизонт раздвигался: виднелись просторы лесных далей, серебристые пятна полей колосящейся ржи, синие озера и болота. В зеленом массиве появилась прогалина, и в ней заголубела широкая лента реки Неман, ее знакомый изгиб, в который упиралась другая река — ее приток Зельвянка, городок Мосты, за ним — железнодорожный мост.
Еще издали летчики заметили в Мостах зловещие клубы пожарища: горела станция. Широкий шлейф дыма поднимался кверху, стлался по земле до реки, закрывая городок.
— Курс: триста тридцать! — подал команду стрелок-бомбардир. — Держи высоту, командир, и скорость…
— Есть курс, скорость, высоту! — автоматически продублировал Усенко.
В кабинах стало прохладно: Ар-2 летел на большой высоте. Воздух был чист, видимость, как говорят летчики, миллион на миллион, отменная — пространство обозревалось вокруг на десятки километров.
Константин оторвал взгляд от горизонта и с тревогой посмотрел под самолет на знакомую излучину реки, где, помнил по прошлым полетам, находился крупный военный лагерь. Лагеря не было. На его месте виднелись лишь ровные ряды квадратиков от снятых палаток да желтеющие под лучами солнца дорожки и линейки. Но вся территория лагеря была густо усыпана круглыми воронками от бомб. Сколько ни вглядывался летчик, следов людей, боевой техники и имущества не было. Удар немецких бомбардировщиков, как видно, пришелся по пустому месту.
«Успели сняться!» — с облегчением подумал Костя, и чувство тревоги у него сменилось удовлетворением.
По курсу «арочки» за тупым фонарем передней кабины внимание летчика привлекла пепельно-серая полоса. На общем зелено-сине-голубом фоне она широким темным мазком поднималась от линии горизонта и верхним неровным косматым краем упиралась в синь неба. Константин не сразу понял, что это дым, а поняв, удивился его масштабам, спросил бомбардира:
— Слушай, Саша! Что это горит впереди? Неужели Гродно?
— Похоже, — сдавленно ответил тот. — Подлетим поближе, уточним…
Город Гродно горел. Горели железнодорожная станция, депо, кожевенный и стекольный заводы. Пламенем пожаров озарялись трубы тонкосуконной и мебельной фабрик, здания, костелы, жилые дома. В непроглядном дыме потонула возвышающаяся над городом знаменитая Замковая гора — древний город с замечательными памятниками истории и культуры. Мощные взрывы раздавались в районе мельничного завода, городской больницы, зоопарка.
Горел аэродром. Языки пламени пожирали ангары, авиаремонтные мастерские, складские помещения, жилые корпуса. На месте самолетных стоянок полыхали костры. Костров было много — это догорали на земле разбитые самолеты базировавшейся здесь 11-й смешанной авиадивизии 3-й армии. Зеленое летное поле, взлетно-посадочная полоса, рулежные дорожки — все пестрело пятнами больших и малых воронок. А над разрушенными зданиями авиагородка, над жилыми кварталами и парками города носились чужие одномоторные самолеты Ю-87. Друг за другом сваливались в крутое пике, и там, куда они направляли свой смертоносный груз, сверкал огонь взрывов, вставали султаны вздыбленной земли, рушились здания, гибли люди — все обволакивалось новыми и новыми клубами пыли и дыма.
Перед глазами летчиков раскрывалась ужасная картина. Но город не был повержен; в дыму и в пламени рождалось и нарастало сопротивление вероломному врагу. Над клубами дыма Усенко разглядел вспыхивающие в воздухе черно-белые шары разрывов снарядов зенитной артиллерии. В районе аэродрома звено «чаек» истребителей И-153 — вертелось в колесе воздушного боя. На них наседало до двух десятков тонкофюзеляжных с короткими, будто обрубленными крыльями «мессершмиттов». Положение «чаек» было крайне тяжелым, но они поле боя не покидали: уклоняясь от пулеметно-пушечных трасс врага, сами поливали его огнем, яростно бросались на вражеские пикировщики, сбивали их с боевого курса, не давали прицельно бомбить объекты. Можно было только дивиться бесстрашию «чаек».
— Где же другие истребители? Где помощь? — чуть не кричал летчик, глядя на неравный бой «чаек». Почти с неприязнью смотрел он на штурвал своего бомбардировщика: рядом в небе в отчаянном меньшинстве дрались с врагами его товарищи по оружию, а он им ничем помочь не мог.
Летчик догадывался, что внезапным ударом на рассвете врагу удалось нанести гродненскому соседу — 11-й смешанной авиадивизии — весьма серьезный ущерб и тем обеспечить себе преимущество, господство в воздухе — главное в современной войне. Дравшиеся «чайки», по-видимому, были небольшой уцелевшей частью. Но 11-я дивизия не единственная на «белостокском выступе»! Есть и другие, они обязательно придут на помощь «чайкам», и прежде всех их 9-я дивизия! Надо только срочно, немедленно сообщить, поднять!
— Костя-а! — прервал мысли голос бомбардира. — Убери газ, ты держишь скорость больше расчетной.
Пилот взглянул на прибор. Действительно, охваченный тревожными думами, он непроизвольно прибавил обороты моторам, и самолет летел на предельной скорости. Летчик сбавил скорость.
А телефоны продолжали встревоженно гудеть:
— Это не провокация, Костик. Это — война!
— Я это понял еще на рассвете. Фотографировать будешь?
— Нет. Обойдем стороной. Бери на север, выйдем на Августовскую дорогу… Эх, Гродно… Эф-три! Эф-три! — вызвал Филиных радиста. — Записывай радиограмму…
Пылавший город остался позади. Разведчики полетели на северо-запад вдоль шоссейной дороги Гродно — Августов. По ней друг за другом на расстоянии одного-двух километров на запад следовали три воинские колонны. За ними на конной тяге пылили пушки, крытые и открытые повозки.
— Воздушный бой! — оторвал от наблюдений голос Прядкина.
— Где? — вскинулся Усенко.
— Слева ниже нас. В районе головной колонны войск.
Летчик наклонил «арочку» и увидел, как короткие и тупоносые истребители И-16 смело нападали на большую группу фашистских двухмоторных бомбардировщиков Ю-88. Один фашист беспорядочно падал.
— Девять «ишачков» против тридцати! Так их…
Под ударами советских истребителей строй вражеских бомбардировщиков распался: часть их повернула обратно, другая упорно летела к Гродно. В стороне от дороги, по которой следовали наши войска, на зеленом фоне леса возникли серые кружочки — это фашистские самолеты освобождались от бомб, сбрасывая их куда попало.
Впереди Ар-2 показались извилистые берега реки Бобр и местечко Белокаменно. Над местечком по кругу носилась шестерка Ю-87: они бомбили наши войска. С разных мест по вражеским самолетам вели огонь зенитные пулеметы. Летчикам хорошо было видно, как искрились огнем их счетверенные установки.
Дальше по Августовской дороге в нескольких километрах от Новокаменно внимание летчиков привлекли вспышки огня на опушке леса — артиллерийская батарея из шести орудий вела бой с немецкой пехотой. От местечка к батарейцам бежало много красноармейцев. С другой стороны к ним подходила вражеская автоколонна, по которой стреляли батарейные орудия. Колонна состояла из приземистых грузных автомобилей с короткими кабинами и длинными кузовами. В кузовах плотными рядами сидели солдаты в зеленых касках и серо-зеленых мундирах. За некоторыми автомашинами катились тяжелые минометы и пушки. Дальше двигались крытые фургоны, автоцистерны, кухни.
Колонна следовала на восток и была очень длинной. Ее головная часть остановилась, упершись в позицию нашей батареи, а окутанный пылью хвост еще двигался, исчезая в гуще начинающихся здесь Августовских лесов. Машины подъезжали одна за другой, останавливались. Из них во все стороны выскакивали серо-зеленые фигурки: одни из них тут же падали под разрывами и оставались лежать неподвижно, другие бросались в кюветы или исчезали в густых зарослях соседнего леса.
Так вот какие они, фашисты! Летчик внимательно рассматривал их.
— Эф-три! Радируй: в квадрате… — Филиных начал диктовать текст радиограммы.
— Саша! — прервал его Усенко. — Посмотри, справа на дороге еще что-то пылит! Видишь? Сейчас подлетим ближе.
На дороге густо клубились пепельно-желтые облака пыли. В их разрывах чернели прямоугольные коробки.
— Танки! — И бомбардир стал считать: — Раз, два… восемь. Да их тут не меньше сотни! Чьи они? Дорога ведет на Друскининкай и Мяркине, еще ближе Капчеместис.
— Серые какие-то… Наши же окрашены в зеленый цвет. Может, немецкие? Надо уточнить. Снижаюсь! Усенко перевел машину в планирование.
— Давай вдоль колонны! — предложил Филиных и почти сразу закричал: Кресты! Вижу кресты! Отворачивай!
Точно: из клубов пыли вынырнул танк, за ним второй, третий. На серой их броне с пятнами камуфляжа Константин ясно увидел широкие черные кресты в белом окаймлении: танки были немецкими. За танками на автомашинах следовала моторизованная пехота. Летчик резко двинул секторы газов, моторы взвыли на полной мощности, Ар-2 с отворотом улетал от дороги.
— Эф-три! Срочно радируй: «В квадрате… до сотни немецких танков с мотопехотой. Направляются на большой скорости…»
Ар-2 натужно ревел моторами, стремился ввысь. В кабинах становилось все прохладнее. Бомбардир докладывал о каких-то самолетах, но Константин слушал его плохо: он думал об увиденных танках. Сотня, а может, и больше в одном кулаке представляла для наших войск большую опасность. Шли они проселочными дорогами, и наше командование о них могло не знать.
— Слушай, эф-три! Твою радиограмму о танках «земля» приняла?
— Так точно, командир! Получил «квитанцию».
— От кого получил?
— От наших, из полка. Дивизия не отвечает: помехи
— Вызывай еще и еще! Добейся, чтобы дивизия приняла. Танки обходят Гродно с севера. Это очень опасно! Давай!
Августов горел. За городком проходила государственная граница. Летчики угадали ее линию по огороженным дворикам пограничных застав. Дворики были разрушены, горели. Но с воздуха хорошо было видно, что пограничники в окопах и развалинах продолжали вести неравные бои с захватчиками. Смельчаки дрались в окружении. Наших войск не было видно.
— Пойдем в Ольшанку! — приказал Усенко.
— Командир полка запретил перелетать границу!
— А ее уже нет, Саша! Вон, видишь? Все пограничные села горят. Полетим в Ольшанку, посмотрим, что там у них!
Ольшанка — важный железнодорожный узел и город. Солнце находилось позади самолета и хорошо освещало землю. Ар-2 летел на большой высоте. У летчиков коченели руки и ноги, они мерзли, но желание выяснить, что делает враг, было превыше всего.
И летчики увидели: город и станция были буквально забиты фашистскими войсками. Они не маскировались. Бесконечными колоннами на восток двигались танки, мотопехота, кавалерия, артиллерия на механической и конной тяге. На железнодорожной станции разгружались эшелоны. С запада подходили новые. Филиных все это фотографировал.
— Справа в двух километрах ниже — четверка истребителей.
— Следи, Прядкин, за ними. Если развернутся к нам, сообщи немедленно.
— Они нас не видят. Мы же со стороны солнца… Зенитки почему-то не стреляли: то ли их расчеты еще не обнаружили советский самолет, то ли принимали за свой.
— Сюда бы с десяток бомб! Сколько целей!..
— Разрывы ниже сзади! Вижу батарею в парке у станции. Вторая у моста! А вон еще одна на окраине у дороги!
— Съемку закончил! — доложил Филиных. В это время самолет встряхнуло волной близкого разрыва, и Усенко перевел его в пикирование. Ар-2 вышел из зоны обстрела. Летчик выровнял машину и направил ее на юг.
— Истребителей не видно?
— Нет их, командир. Воздух чист.
Внизу потянулось однообразное лесное море. Теперь граница проходила правее. На этом участке не было видно ни войск, ни боев. Не было и пожарищ.
За Граево воздушные разведчики вновь обнаружили немецкую колонну. Она пылила по дороге на большой скорости.
Через несколько минут полета на той же дороге показались фигурки в защитной форме. Наши! Одни из них тащили бревна и укладывали поперек дороги, устраивая завал, другие окапывались. В лесу стояли кони. Видно, это была кавалерийская часть. В нескольких километрах от нее по дороге шла на рысях колонна кавалеристов. По три в ряд четкими взводами и эскадронами конники следовали в направлении Граево. В голове колонны — танкетки.
— Не меньше полка! — обрадовался Филиных. — Ну, эти покажут фашистам, почем фунт лиха.
Впереди «арочки» блеснула серебром полоска реки Нарев. Советские войска здесь попадались чаще. В одном месте у опушки летчики увидели замаскированные танки. Их орудия были повернуты в сторону реки.
На противоположном берегу клубилась пожарищами Ломжа. За ней небо искрилось огнями — там шел бой. Весь район по обе стороны реки был забит войсками. Везде двигались люди, кони, танки, повозки. Там, где шли бои, рвались артиллерийские снаряды, мины, бежали цепи атакующих.
Центр сражения, как видно, находился близ дороги западнее Ломжи. Здесь по краю большого ржаного поля петляли ряды окопов и траншей, на которые накатывались густые немецкие цепи под прикрытием танков. С опушки примыкающего к полю леса во фланг наступающим катилась лавина конницы. Почти у самих окопов вспыхнуло несколько костров — загорелись подбитые танки.
Охваченный азартом увиденного боя, Усенко ввел «арочку» в вираж, но перед носом самолета вспыхнули черно-багровые шары разрывов, и летчик поспешил выйти из зоны обстрела.
— Слева ниже — девятка «юнкерсов» под прикрытием шестерки «хейнкелей»! Идут курсом на восток! — доложил Прядкин.
— Костя! Надо уходить! Нам еще нужно заглянуть в Остроленку. Держи курс двести семьдесят!
От Ломжи до Остроленки всего сорок километров, семь минут лету. Рядом с рекой Нарев тянулись железная и шоссейная дороги. Они оказались заполненными немецкими войсками. Их было полно и в Остроленке. Над городом патрулировали немецкие истребители. Но они были намного ниже разведчика, и тот рискнул прорваться.
— Боевой курс! — скомандовал бомбардир. — Включаю аэрофотоаппарат. Костя! Продержись всего три минуты!
Ар-2 заходил с запада, и вражеские зенитки не стреляли. Самолет уже находился над центром города, когда радист закричал:
— Командир! Снизу два «хейнкеля» направляются к нам!
— Слушать всем! Приготовиться к бою! Саша! Долго еще?
— Около минуты…
— Атакуют справа!
В рев моторов ворвался перестук пулемета: Прядкин открыл заградительный огонь.
Нервничая, Усенко косил глазами, ища «хейнкелей»
— Эф-три! Где истребители?
— Снизу сзади. Разошлись в стороны. Развернулись.
— Фотосъемку закончил!..
Летчик резко бросил Ар-2 на крыло. В ту же минуту у самой кабины пролетела длинная цепочка зеленых и малиновых огоньков. Константин не сразу сообразил, что то была пулеметная очередь вражеского истребителя, а поняв, так потянул штурвал на себя, что самолет закружился в глубоком вираже. «Хейнкели» проскочили стороной.
Снова застучал пулемет радиста. К нему присоединились оба «шкаса» бомбардира. Разведчик со снижением уходил от города на юго-восток.
— Где истребители? Доложите!
— Ушли назад. Больше не видно. Получили по зубам и отвязались! — все еще возбужденный боем, доложил радист.
Задание было выполнено, опасность осталась позади. Теперь можно было расслабиться.
Самолет летел на восток к Белостоку. Слева внизу виднелись серебристая лента Нарева, железнодорожная ветка и шоссе. По железной дороге и шоссе двигались воинские эшелоны и колонны войск. Двигались они на запад, и это успокаивало летчиков. Воинские части занимали оборону вдоль реки. За ней в лесу укрывались танки, — разведчики увидели многочисленные борозды от гусениц, которые вели туда. Но в целом обстановка на земле и в воздухе здесь была спокойнее, чем под Гродно и Ломжей. Экипаж стал приводить в порядок все увиденное за часы разведки. Филиных делал записи в бортжурнале, готовился к докладу в штабе дивизии.
По всем расчетам, самолет подлетал к Белостоку, но города не было видно: мешало ярко светившее солнце и плотная туманная дымка, закрывавшая весь горизонт.
Прошло еще несколько минут, Ар-2 приблизился к окраинным домикам, и в кабинах резко запахло удушливой гарью пожарищ: туман оказался… дымом. Белосток тоже горел. А как аэродром? На этом аэродроме самолету Усенко согласно приказу командира полка предстояло совершить посадку. Предчувствие беды подкралось к летчику. Оно его не обмануло. Белостокский аэродром был разгромлен фашистской авиацией: разрушен авиагородок, на стоянках взорваны самолеты, которые не успели взлететь.
— Впереди по курсу СБ! — закричал Филиных. — Кто это стреляет по нему?
Усенко тоже увидел серебристого собрата. Тот подлетал к границе летного поля. Летел он почти в сплошном облаке из черно-белых разрывов: с земли по нему яростно стреляла зенитная батарея.
— Что же они делают? — бушевал бомбардир. — Ослепли? Красных звезд не видят, что ли? Это же осиповская «восьмерка»!
Усенко узнал машину своего авиаполка: на ее фюзеляже четко виднелась цифра «8» — то был самолет лейтенанта Осипова. Значит, он тоже закончил разведку и теперь готовился произвести посадку, а ему мешали.
Осипов перевел свою машину на снижение и выпустил шасси. Зенитки тотчас прекратили его обстрел, зато разрывы появились под самолетом Усенко.
— Что за черт! — в сердцах выругался Константин, энергично отворачивая от аэродрома. — Саша! Следи за Осиповым. А мы что будем теперь делать?
— Как что? Садиться! Зенитчики, видимо, спутали СБ с «юнкерсом». Они ж внешне похожи. Потому и стреляли. Ничего! Сейчас им Осипов «разъяснит»! Заходи, Костя, на посадку.
— Добро! Вхожу в круг.
Но едва Ар-2 подлетел к летному полю, как вокруг него вновь заклубились разрывы. Усенко выпустил шасси, и обстрел прекратился. Странное поведение зенитчиков настораживало. Летчики внимательно осмотрелись, но ничего подозрительного не заметили. Самолет снижался.
— Осипов сел. Рулит. Видишь?
— Да, да. Вижу.
Константин заходил на посадку, а Осипов все рулил Было в его поведении что-то необычное, на Осипова непохожее и потому вызывавшее подозрение: тот всегда рулил на повышенной скорости, «с ветерком», за что ему часто влетало от командования. А сейчас… полз как черепаха. В чем дело?
Осипов наконец поравнялся с ангаром, остановился. В ту же минуту от ангара отделились и побежали развернутой цепью к самолету… солдаты в серо-зеленой форме. Но другую сторону ангара Константин вдруг разглядел шесть трехмоторных транспортных самолетов Ю-52, еще дальше — до десятка Ме-110. На их крыльях и фюзеляжах темнели черные кресты, на килях — свастика. У самолетов сновали серо-зеленые фигурки.
Константина бросило в жар: как же до сих пор ни он, ни экипаж не заметили врагов?
— Фашисты заняли аэродром! — закричал он и двинул секторы газа. Моторы взревели на максимальных оборотах. Летчик повернул кран уборки шасси. Ребята! Саша! Огонь! Огонь по фашистам! — приказал Усенко, направляя нос Ар-2 на цепь гитлеровцев, лихорадочно ловя их в сетку прицела. Корпус машины задрожал от стрельбы носовых пулеметов. Цепь гитлеровцев сломалась, солдаты забегали, часть из них, сметаемая ливнем пуль, осталась неподвижной, другая прыгала в укрытия.
Застучали пулеметы Филиных и Прядкина. Зенитки неистовствовали, они били в упор, но младший лейтенант, прижимая бомбардировщик к земле, вел его бреющим полетом и поливал свинцом все попадавшееся на пути.
Когда отлетели от Белостока на порядочное расстояние, командир экипажа напомнил бомбардиру:
— Давай домой, Саша!
— Да, да! Сейчас…
Усенко не мог примириться с мыслью о том, что на аэродроме остался самолет Осипова и фашисты уже наверняка расправились с советским летчиком.
Наступило тягостное молчание. Через некоторое время его прервал Филиных, объявив: «Волковыск!»
Впереди показались знакомые очертания водонапорной башни и высокие шпили костелов районного центра. Пожары бушевали и в этом городе, но они уже никого не удивляли.
— Да что же это такое? — вдруг вскрикнул Александр.
— Где? — переспросил Усенко.
— Да на аэродроме. В Борисовщизне.
Подлетая к своему аэродрому, они не узнали его. Все поле было перепахано воронками от бомб. Горел навес над столовой, скамейки. Не стало палаток. Кое-где дымились обуглившиеся деревья. Но самым страшным было — дымящиеся самолеты. Константин не поверил своим глазам. Может, сказалась бессонная ночь дежурства, голод пли напряженный полет? Он встряхнул головой, плотно закрыл и открыл глаза. Увы! Ошибки, к несчастью, не было: на земле догорало не менее трех десятков бомбардировщиков из их полка.
Как же случилась такая беда? Ведь авиаполк должен был взлететь вслед за разведчиками. Видимо, не успел, так как налет немецкой авиации был внезапным.
Ар-2 кружил над аэродромным полем. С места, где находился КП полка, взвилась зеленая ракета. Там стояла группа людей, махала руками. Один из них поднял над головой белый флажок.
«Посадка разрешена», — автоматически и как-то безучастно отметил про себя летчик.
Капитан Гаврильченко — осунувшийся, почерневший — молча выслушал доклад разведчиков. Сказал с болью:
— Значит, Осипов угодил к фашистам в лапы? А где Устименко? Не видели?.. Напишите подробное разведдонесение и сдайте в штаб. — Он задержал взгляд на командире экипажа.
— Устал?
— Никак нет! Готов к выполнению нового задания!.. Товарищ капитан, туда надо лететь немедленно! Надо помогать наземным войскам. Там очень трудно!
— Знаю, Усенко. Наша четвертая эскадрилья уже воюет. Еще готовим около десятка машин.
— Севернее Гродно прорвались танки. Много их! Разрешите мне, товарищ командир? Сейчас, сразу, как заправлюсь. Я знаю, где они…
— Нет, Усенко. Тебе нужно отдохнуть. Потом я тебя пошлю! Связи с командованием у нас по-прежнему нет. Отправил уже три самолета. Как в воду канули. Будем воевать сами. Пойдешь на доразведку!
— Есть!.. Только, товарищ капитан, разрешите с бомбами? Там столько целей! Хоть килограммов шестьсот!..
— Хорошо, Усенко, возьми шестьсот! Нет, тысячу килограммов! Взлетишь? Молодец! Бери десять «соток», лети! Мсти за родной полк!
Из-за леса донеслось монотонное гудение — там показался одинокий самолет.
— Устименко!..
— Товарищ командир! — подошел техник самолета Гаркуненко. — Самолет к боевому вылету готов!
— Хорошо! Экипаж в сборе?
— Да! Только… — Гаркуненко замялся.
— Что там еще? — спросил Костя.
— Я без тебя отпустил в Россь старшину Федосова.
— Кто разрешил? В такое время?
— У него там… Понимаешь?
— Не тяни! Знаю: семья, две дочери. Ну и что?
— Нет их… больше.
— Как нет?
— Утром… Прямым попаданием… Другие семьи тоже погибли.
Усенко низко опустил голову, он не мог говорить. Константин познакомился с семьей Федосова весной, когда тот пригласил командира к себе в гости.
Жена Федосова — Екатерина Филипповна, миловидная, приветливая молодая женщина, потчевала гостя домашними угощениями, а две дочурки — старшая Лидочка и младшая Наташенька — сразу подружились с дядей Костей: младшая забралась к нему на колени, а старшая стала декламировать стихи о Москве, она уже училась в школе. А теперь их нет…
Усенко взял себя в руки и спросил Гаркуненко:
— Ты сколько бомб подвесил?
— Шестьсот, как приказано.
— Добавь еще четыре «сотки», Коля!
— Есть!
— Саша! Филиных! Пойдем к командиру. На КП полка младший лейтенант Усенко доложил о готовности экипажа к вылету.
— Товарищ командир, разрешите ударить по танкам? — снова попросился летчик.
— Нет, Усенко! Сейчас главное не танки, а фашистская авиация. Господство в воздухе — главное! Мы будем уничтожать самолеты. Нанесем удар вот по этому, он показал по карте, — крупному аэродрому. Я поведу десятку. Ты, Усенко, полетишь впереди группы. Подойдешь к Седлецу, разведаешь обстановку, сообщишь мне. Задание ясно?
— Так точно!
— По самолетам! — Взяв в руки шлем, планшет с картами, командир полка быстрым шагом направился к выходу.
Летчики выбежали из КП и через пару минут были у своего Ар-2. Константин успел заметить, что с опушки леса на летное поле выкатили несколько бомбардировщиков, там суетились люди. «Эмка» командира полка направилась к ним.
В это время завыла сирена, раздались команды:
— Воздух! Воздух!
Люди от самолетов бросились к щелям: к аэродрому подходили немецкие бомбардировщики.
Усенко вмиг оценил обстановку: его машина, стоявшая на открытом месте, безусловно, станет объектом атаки. Надо успеть взлететь.
— По местам! — закричал он. — От винтов!
Схватив парашют и не успев застегнуть лямки, он вскочил на крыло, плюхнулся на сиденье и нажал кнопку стартера. Правый мотор запустился сразу. За ним левый. Усенко, надев на шлем телефоны переговорного устройства, услышал:
— Эф-один к полету готов! — доложил Филиных.
— Эф-три готов! — прогудел Прядкин.
А немецкие самолеты уже становились в круг перед бомбометанием.
Усенко с места повел Ар-2 на взлет. Тяжело груженная машина бежала долго, медленно набирая скорость Летчик уже различал границу аэродрома, за ней высилась желтая стена соснового леса. А самолет все бежал и бежал. Сосны стремительно приближались, вырастали в размерах, Лобовой удар казался неминуем: отвернуть было некуда.
Константин видел опасность, молниеносно соображал: «Если не наберем скорость — врежемся в лес, погибнем!.. Убрать шасси? От удара сдетонируют бомбы…» Руки самопроизвольно потянули штурвал, но летчик пересилил инстинкт самосохранения и упрямо выдержал взлет!.. Толчки о землю стали реже, еще реже. Наконец они прекратились, самолет повис в воздухе. Перед глазами замелькали желтые стволы и близкие верхушки деревьев.
Телефоны загудели, раздался крик Прядкина:
— Командир! Нас атакуют! Сверху сзади…
В натужный рев моторов вплелся торопливый перестук пулемета.
— На-а! На-а, гад! Получай!..
Раздался страшный удар. Ар-2, как живой, вздрогнул и стал заваливаться вправо.
— Командир! Горит правый мотор! Горит правый… Крыло разбито, хлещет бензин! Кругом огонь! Нас ата…
Раздался новый удар. Перед глазами пронесся сноп пламени. Треск. Звон. С приборной доски брызнули осколки стекла. Близко, почти над кабиной мелькнула тень вражеского истребителя, и сразу застрочили пулеметы из передней кабины.
Константин торопливо взглянул направо: правая плоскость, мотор полыхали в огне.