ГЛАВА 8 Я еду в Юту

ГЛАВА 8

Я еду в Юту

Говорят, мы ищем смысл жизни. Думаю, что это не совсем так. Я думаю, предмет наших поисков — практический опыт выживания, поэтому наша жизнь в исключительно физическом понимании — это наши сегодняшние реалии нашего бытия. Поэтому наши ощущения — это и есть наша жизнь.

Джозеф Кэмпбелл. Сила Мифа

Зимой 2003 года я был сосредоточен на девяти четырнадцатитысячниках; поднимаясь на них, я неделю за неделей переключал свою энергию на новый маршрут, на очередную манящую вершину. Эти восхождения были ценны сами по себе, но также они на протяжении всей зимы обеспечивали мне непрерывный тренировочный цикл, так что к трудному походу на Денали я имел хорошую физическую форму. В экспедиции 2002 года с командой «Бродячие псы» я понял, что для успешного подъема на гору высотой 6200 метров, тем более для попытки скоростного — в течение суток — соло, да еще и со спуском на лыжах, от меня потребуется все, что я могу. Когда зимний сезон был официально закрыт, я подвел черту под очередной серией потрясающих зимних соло на четырнадцатитысячники и занялся лыжными походами.

С Риком Инманом, другом и коллегой из «Ют маунтинир», я катался на лыжах с горы Соприс рядом с Карбондейлом в Колорадо. Это оказалось важным для меня: я возвратил утраченную было уверенность в том, что могу правильно оценить лавинную опасность. Был спокойный день, мы скатывались с невысоких склонов над озерами Томас, избегая крутых и жестких ледяных участков. И я порадовался, что избавился от тяги кататься непременно по целине, которая привела к таким опасным последствиям на Резолюшн всего месяц назад.

В конце марта Гарет Робертс и я приняли участие в семидесятикилометровой приключенческой лыжной гонке «Элк-маунтинс гранд-траверс». Дистанция шла от Крестед-Батт до Аспена. Перед гонкой я отправился в сорокакилометровый тренировочный поход вокруг пика Стар, недалеко от Аспена. Желая проверить снаряжение, которое буду использовать в гонке, я утром взял в своем магазине специальные бэккантри-лыжи[68] с металлическим кантом и насечкой. Ровно в полдень я стартовал из туристического лыжного центра в Эшкрофте и до темноты успел пройти двадцать восемь километров через три перевала. Но перевал Перл я проходил уже в темноте, и в какой-то момент меня окутала белая мгла; я понял, что заблудился. Я прошел примерно половину лавиноопасного участка в котловине Перл, стараясь избегать мест схода лавин и не сорваться на фирновых и ледовых участках, но потом понял, что просто хожу по кругу. Когда же я наконец усвою, что компас не врет? Заблудившись в темноте, в пургу, выше зоны леса, на высоте 3600 метров, я решил, что другого выхода нет, — надо вырыть пещеру в снегу.

Для того чтобы выкопать надежное укрытие, нужен участок глубокого и уплотненного ветром снега, и мне удалось найти такой только с третьей попытки. Я просидел в своей норе пять часов, высовывая голову каждые двадцать или тридцать минут и проверяя, видны ли звезды, вершины гор, долина или деревья — хоть что-то, что поможет мне определиться по карте. Существовало всего три долины, где я мог оказаться, исходя из точки старта. Две долины заполнены непроходимым темным лесом, а через третью прорезана дорога, поэтому лучше ждать, пока я не сумею определить свое точное местоположение, и потом найти именно эту долину. Часам к трем ночи буря поутихла настолько, что в паре сотен метров над головой я смог разглядеть вершину. Тогда я опять встал на лыжи и покатился по свежему снегу, держась подальше от крутых склонов. В пять утра я вернулся домой, принял душ, подремал и вышел на работу на несколько минут позже положенного. Пришлось оправдываться перед Брионом Афтером, но отмазка у меня была, скажем прямо, не рядовая.

Сама же гонка обернулась натуральной героической эпопеей: сорок процентов команд выбыли из-за очень низкой температуры в первой половине гонки и из-за сильного ветра во второй. Десяток человек серьезно поморозились, кому-то не удалось прикрепить камус на лыжи, у кого-то поломалось снаряжение. У некоторых, как у моего напарника Гарета, замерзла вода в кэмелбэках, а там и до обезвоживания было недалеко. На контрольном пункте в хижине Друзей, почти на середине дистанции, мы с Гаретом были последней командой, покинувшей КП и успешно преодолевшей перевал Стар до контрольного времени. Двадцать девять километров по двадцатиградусному морозу мы прошли за восемь часов и миновали перевал, имея в запасе две минуты. Через девять с половиной часов наша команда прибыла на финиш шестнадцатой, после нас финишировали всего две команды (пара участников схватила холодную ночевку — они запилились на несколько километров и не смогли исправить ошибку до утра). Катясь со склона горы Аспен под приветствия жены Гарета и радушных волонтеров, мы с Гаретом согнули колени в классическом телемарке, показывая, что все еще получаем от этого удовольствие. Мы пересекли линию финиша под вспышки камер и нагнули головы, чтобы получить памятные жетоны. А потом улыбались и смеялись, сжимая в руках холодные бутылки местного пива, с таким видом и таким чувством, будто выиграли гонку. На самом деле выигравшие команды закончили на девять часов раньше нас, у них было достаточно времени, чтобы принять душ и полноценно выспаться до того, как мы подползли к финишу. Наверное, поэтому все они попали на церемонию награждения, а мы заблудились и в итоге праздновали сами по себе, с пивом и бургерами в «Литтл-Энни».

Через две недели я отправился в одиночку на пик Катедрал и на лыжах съехал оттуда по кулуару восточной стены южного ребра. В 2001 году, закончив сезон летних восхождений на четырнадцатитысячники, я опустил высотную планку и добавил в свой список еще шестьдесят вершин; это была моя версия так называемых пиков Столетия — сотни самых высоких вершин в Колорадо, штате Столетия.[69] На пятьдесят из них я поднялся в 2002-м, увеличив число взятых вершин выше 13 800 футов (4200 метров) со ста девяти до ста девятнадцати. Катедрал был следующим в моем списке, и он стал моей сто десятой вершиной в штате. С вершины через долину Конандрам-Крик я смог осмотреть хребет Хайленд на всем его протяжении. На май я планировал траверс этого хребта — пятой категории сложности и длиной почти тридцать километров — и проводил разведку с видеосъемкой, чтобы потом спланировать путешествие.

Спуск с Катедрала был самым экстремальным внетрассовым спуском на лыжах в моей практике; пятидесятиградусный восточный кулуар длиной сто пятьдесят метров в ширину почти на всем своем протяжении был не больше трех метров. К счастью, снег размяк на солнце, и это позволило мне накрутить несколько десятков дуг на самом технически сложном участке кулуара и отдохнуть в пологой части желоба. В три часа дня я проехал мимо летнего ресторана «Пайн-Крик кукхаус» в Эшкрофте и был одним из последних, кто видел это безлюдное здание за сорок пять минут до того, как там взорвался газ и оно сгорело дотла. Когда я возвращался в город, то очень удивился, увидев, как по Кэстл-Крик-роуд с воем сирен мчатся пожарные машины, и только на следующее утро я прочитал в газете, что случилось.

17 апреля утром я поднялся на Кэстлабра-Пойнт (предвершина пика Кэстл, высота 4206 метров, мой сто одиннадцатый из пиков Столетия) и в полдень скатился на лыжах в котловину Конандрам, неподалеку от Аспена. Самое замечательное, когда лазаешь или катаешься в этой котловине, — возвращение к природному горячему источнику с температурой воды сорок градусов. Ты отмокаешь в горячей воде на высоте 3400 метров, готовясь пройти финальные тринадцать километров до своего автомобиля.

На следующий день Дженет Лайтберн — участница моей команды, собирающейся на Денали, — и я взошли на Куондэри по кулуару Кристо. Я спустился на лыжах с вершины в стиле телемарк, на полусогнутых коленях, но одна из задних пружин крепления сломалась, и дальше мне пришлось ехать в прогулочном варианте. Это был километровый спуск, на котором я получал удовольствие оттого, что вынужден на ходу варьировать технику сообразно наличному снаряжению. Тем вечером я поехал домой в Аспен и, поскольку в субботу мне не надо было на работу до часу дня, утром вышел на пробежку. Я чуть больше чем за три с половиной часа проделал внедорожный кросс-марафон в сорок два километра от своего дома аж до Сноумасс. При этом два раза мне пришлось бежать по восьмисотметровым участкам глубокого, по бедра, снега. Затем я отработал восьмичасовую смену. Вспоминая все то, что я проделал за последние шестьдесят часов — проехал на лыжах больше восьмидесяти километров, шел, бежал, набрал в общей сложности три километра высоты, — я чувствовал себя готовым к путешествию на Аляску. И то, что я был сейчас в самой лучшей физической форме за всю жизнь, сыграет неожиданную роль в моем путешествии на следующей неделе.

Я договорился встретиться с Дианой и Вольфгангом Штиллерами — друзьями моего инструктора по скалолазанию Гэри Скотта; они хотели подняться на гору Холи-Кросс по кулуару, который тоже назывался Кросс. Это был красивый маршрут по желобу с вертикальными стенами, который выводил на вершину высотой 4268 метров. К началу подъема нужно было пройти на лыжах девятнадцать километров, на восхождение мы запланировали два с половиной дня. Это был бы наш первый совместный выход, и если бы все пошло хорошо, то на будущее у нас были большие планы — гребень Либерти на пике Райнир. Однако очередная пурга, что так часты в конце зимы, положила конец нашим мечтам. За день до выхода в центральных горах выпало двадцать сантиметров снега. Выросла лавинная опасность, и лезть в узкий кулуар, доверившись только горной удаче, было очень рискованно. Лавина размесила бы нашу троицу в трехсотметровом наклонном блендере из айсбайлей, скальных стен, кошек и снежных якорей. А затем нас выплюнуло бы из кулуара к подножию горы. Тут не стоял вопрос, выживем мы или нет, а скорее — смогут ли потом наши родственники сказать, кто есть кто, после мясорубки в кулуаре.

Принять решение было легко, Диана и Вольфганг были полностью согласны, и мы договорились снова попытаться в июне. Они знали, что я специально копил выходные для апрельской вылазки, и очень извинялись. Но я не был ни капли раздосадован.

— На самом деле начальник сказал мне, что я могу отдыхать до вторника, поэтому сегодня у меня начинаются пятидневные каникулы. Завтра мы с другом покатаемся на лыжах с горы Соприс. В последнее время я много думаю о пустыне. Может, подамся на какое-то время в район Моаба, отдохну от гор.

Годом раньше я усвоил, что когда проводишь весь июнь на Аляске — живешь в лагере на леднике, строишь снежные стенки, лазаешь на ледовые стены, — то летнего времени на летние занятия остается мало. Получив шанс поехать в Юту на четыре дня, я надеялся урвать немного летнего солнца с опережением графика. Диана и Вольфганг пожелали мне безопасных путешествий, и я поблагодарил их за то, что они меня пригласили. Мне нужно было сложиться — добавить снаряжение для маунтбайка и скалолазания, взять описания и путеводители по тем местам в Юте, где я могу оказаться, — и хоть немного поспать. Я и мой аспенский друг Брэд Юл договорились в три часа стартовать на Соприс, и на сон оставалось немного.

Пока я складывался, домой приехала Леона:

— Куда ты на этот раз?

После нескольких часов в местных барах она была немного навеселе.

— Утром катаюсь с горы Соприс на лыжах.

— И тебе нужно все вот это?

Посреди гостиной было сложено мое снаряжение для скалолазания и маунтбайка, спальный мешок и рюкзаки.

— Я еду в Юту. Пока не знаю, что буду делать. Выезд на Холи-Кросс сорвался.

— Вот засада-то.

— Ну, не совсем. Я давно хотел рвануть в пустыню и погреть косточки, сечешь? Немного покататься на маунтбайке, полазать в узких каньонах. Брэд сказал мне про субботний пикник в Гоблин-Вэлли. Я мог бы попытаться и туда тоже попасть. Думаю, что куча людей из города собирается на все выходные на эту угарную вечеринку.

Последний из аспенских горнолыжных подъемников закрылся в понедельник, тем самым официально началась межсезонная миграция аспенцев в экзотические уголки планеты. Жители редко покидают долину во время лыжного сезона — периода напряженной работы. Фактически даже вылазка за тридцать километров в Базальт кажется дальней поездкой. Но со второй половины апреля до конца мая, когда управление шоссейных дорог открывает перевал Независимости,[70] жизнь в городе затихает, и люди стекаются в более теплые места — в Мексику, Таиланд, на Багамы и в Юту. Для меня тоже настало время присоединиться к большинству прямо после очередной лыжной поездки.

Позже той же ночью, примерно в четыре часа, Брэд подпрыгивал на пассажирском сиденье рядом со мной, пока я пробивался на своем пикапе сквозь полуметровые снежные заносы по пути на гору Соприс. Это походило на рекламу полноприводного транспорта — из колеи летит снежная крупа, а у нас улыбки до ушей. Мы были приятно удивлены, что смогли такой ранней весной проехать к началу тропы. В темноте мы разгрузили наше снаряжение для внетрассового катания и принялись по очереди торить тропу к озерам Томас, до которых было шесть с лишним километров и где я уже был месяц назад с моим другом Риком. В полшестого утра стало светлеть, и сквозь туман мы увидели край замерзшего нижнего озера. Но, несмотря на погоду и высокую лавинную опасность — за день до нашего приезда шел снег, — я не особо нервничал в этой поездке. Я был готов вернуться, если лавинная опасность возрастет и в цирке станет совсем опасно, и знал, что и Брэд думает так же.

Гору Соприс не спутаешь ни с какой другой — вершин у нее две, метрах в восьмистах друг от друга и одинаковой высоты, 3960 метров. Мы определили безопасный маршрут подъема на восточную вершину и вылезли на хребет, пролегавший к северу от озер. Видимость была низкой — метра три, а склон, по которому мы собирались спускаться с вершины на лыжах, был покрыт слишком уж тонким слоем снега. Поэтому мы спрятали наше катальное снаряжение (мои лыжи и сплитборд[71] Брэда) на высоте 3560 метров. Поднимаясь в плотные облака, мы с Брэдом перестали ориентироваться в туманной завесе, которая превратила землю и небо в непрозрачную белую стену, начинавшуюся перед самыми нашими глазами. Мы обошли справа отвесные скаты, из-за которых нам пришлось столкнуться с карнизом на высоте 3900 метров. Я вслепую шел по плотному снегу, вонзая в стену передний рант ботинок для телемарка, а белая мгла скрыла вершину карниза. Брэду было труднее вбивать носок, потому что он поднимался в мягких ботинках для сноуборда, но я одолжил ему свой ледоруб, и он быстро забрался на карниз. В 8:30 утра мы вместе вышли на восточную вершину, где я сфотографировал, как мы смеемся над заиндевелой пятнадцатисантиметровой бородой Брэда.

Мы вернулись к лыжам и сплитборду и по одному съехали с крутого склона хребта в цирк, ориентируясь на подъемные следы. Свежий снег хорошо сцепился со старым и лежал слоями, и мы решили, что надо бы проверить сам цирк. Сначала мы выкопали яму, посмотрели, как лежат слои, и изменили свои планы. Мы планировали спуститься по широкому кулуару, образованному двумя скальными выходами в центре цирка, но вместо этого решили проехать пару кругов к центру. Когда мы начали спускаться в цирк, облака растянуло, и мы с воплями покатили вниз, нарезая дуги шириной метров по четыреста. Два часа мы разрисовывали цирк озер Томас, а потом остановились, чтобы разделить одну из фруктовых булочек Брэда. В тот прекрасный момент мы смеялись, и смеялись как дети.

На спуске дневное солнце превращало снег в кашу, из-за теплой погоды и дорога, и парковка были в грязи. Колеса пикапа утопали в колее, которую я проделал на пути сюда. Мы почти проехали мимо ямы в мокром снегу, но ошибка в управлении — нас выкидывает из колеи, и я едва успел остановить машину, когда нас боком стало заносить в мокрый лес. Брэд предположил, что мой полный привод работает неправильно; иначе, мол, я сумел бы вырулить обратно на дорогу. Мы застряли в мягкой грязи и снегу, лежавших поверх толстого льда. Без толку буксуя, мы торчали там полтора часа до тех пор, пока — спасибо Тебе, Господи, за мобильные телефоны — не приехала жена Брэда, Лия, с буксировочным тросом. Мы прицепили мои цепи на колеса Брэда, присоединили буксировочный трос и, заведя одновременно оба двигателя, освободили мой пикап.

Сказав мне, чтобы я позвонил на мобильный Брэду в субботу уточнить насчет вечеринки в национальном парке Гоблин-Вэлли, Брэд и Лия уехали в Сильвертон через перевал Макклюр. А я покатил на запад, в Инглвуд-Спрингс. Я три часа ехал по шоссе, читая в описании Каньонлендс про узкие каньоны рядом с Моабом и Грин-Ривер. Я обдумывал возможные маршруты и решил, что утром погоняю на велике по тропе Слик-Рок около Моаба. Затем в субботу пройду пешком по каньону, который выведет меня как раз к вечеринке в Гоблин-Вэлли. Проехав восемь километров по фривею I–70, мимо Томпсон-Спрингс, штат Юта, я повернул с шоссе в обширную зону отдыха и поставил пикап на самую темную парковку около навесов для пикников между двумя двадцатиметровыми прожекторными столбами, освещавшими полдюжины мескитовых деревьев. Я разложил спальник в кузове пикапа и заполз внутрь, у меня едва хватило соображения на то, чтобы снять контактные линзы перед тем, как погрузиться в заслуженный сон.

В пятницу утром я проехал тридцать миль на юг в Моаб, чтобы целый день кататься на велосипеде по тропе Слик-Рок — одному из самых известных веломаршрутов в Юте. Маршрут заработал свою популярность тем, что требует техники езды по песчанику, а песчаных ловушек там на протяжении двадцати километров всего несколько. Ну и вдобавок он расположен неподалеку от центра Моаба, и там есть многочисленные обзорные площадки над ущельями, где течет река Колорадо. Я рассмеялся, когда увидел сверху свой пикап с лыжами на багажнике — на парковке в начале велосипедной тропы, и ни одной снежинки на восемьдесят километров вокруг.

Стартовал по тропе я в одиночку, но вскоре, хотя разминки явно и не хватало, нагнал четверых профессиональных велосипедистов и сел им на хвост. Вскоре после этого они ускорились, и это уже было выше моих сил. Несясь сломя голову к трехметровой — и, как казалось на первый взгляд, вертикальной — скальной плите, я навернулся с велосипеда. Хорошо, что вовремя выщелкнул ноги из контактных педалей, иначе падение вышло бы еще унизительнее. Я впервые ехал по песчанику и понял, как многому мне нужно научиться, коли первый десяток препятствий вызывает у меня такие проблемы, причем по местной десятибалльной шкале трудностей они не сложнее шестерки. К счастью, каждый раз я благополучно спрыгивал с падающего велосипеда.

Я сосредоточился на оттачивании движений, работая над ошибкой по три или четыре раза, пока не исправлял ее. Имитируя лучшие приемы байкеров, перед крутым пятнадцатиметровым песчаниковым холмом я встал на педалях, перенес вес на руль и надавил всей массой на вилку передней оси. Я не мог поверить, но колеса не забуксовали — и я не навернулся. Скрипя на самой нижней передаче, я упорно стремился вверх, зная, что при повороте скольжение тянет переднее колесо перпендикулярно. Я задыхался, ноги яростно стонали, но из последних сил я крутанул педали еще несколько раз — и победно обмяк в седле на вершине холма.

К тринадцатому километру у меня уже получалось брать препятствия шестой, седьмой и даже восьмой категории. И только я разошелся, как получил увесистый щелчок по носу. На обратной части петли я попал в песчаную ловушку, перенес свой вес слишком далеко вперед, и… Я моргнул, а когда в следующий раз открыл глаза, то уже лежал, распластавшись на животе, носом в песок. Велосипед громоздился поверх моих ног, спины и шеи, а руль придавил голову к земле. Я корчился и изгибался, но ноги были скручены над задницей, правый носок так и оставался вщелкнут в педаль. Двухколесный чемпион по борьбе крепко меня пришпилил. Я засмеялся, и от резкого выдоха песчинки разлетелись в стороны, облепили потные щеки. Я не мог решить, легче мне оттого, что никто не видел моего переворота через руль, или жалко, что нет рядом никого, с кем можно было бы вместе посмеяться от души. Вернувшись к началу круга, я пошел на второй заход и теперь взял препятствие чисто — на глазах у группы велосипедистов, которые все спешились и тащили железных коней вверх по плите на своем горбу.

Возбужденный и утомленный таким интенсивным днем, я уселся в пикапе и стал читать в путеводителе описание каньона Негро-Билл. Трехкилометровая прогулка привела бы меня на естественный мост, шестой по длине в США. У меня было достаточно времени, чтобы проехать на велосипеде к началу тропы и забежать на мост до сумерек, поймав самый удачный свет для фотосъемки.

В прошлые вылазки в Юту я проезжал на велосипеде маршруты длиной в сотню километров и проходил за день шестидесятикилометровые каньоны пешком. Эти прогулки привлекали меня и физическими нагрузками как таковыми, но я всегда таскал с собой камеру, чтобы снимать пейзажи, сюрреалистические формы выветривания и неземные цвета, а также скрытые сокровища петроглифов и кивов,[72] оставленных давно исчезнувшими культурами. После похода в каньон Негро-Билл у меня осталось пять-шесть групп снимков приречной территории и естественного моста. На моей любимой фотографии лазурное небо и рыжеватые стены отражались в зеркально тихом пруду, окруженном зеленым тростником и травой. Вылазка удалась, но мой аппетит как фотографа был только раззадорен. Я хотел пойти в узкий каньон и добраться до петроглифов.

Я уже определился с субботней поездкой: это будет район Робберз-Руст, к востоку от Хэнксвилла, — расположенный в двух часах от Моаба и в двух часах от Гоблин-Вэлли, он идеально подходил для того, чтобы попасть на субботнюю вечеринку. Поскольку за два дня в пустыне мне не попалось бы ни бакалеи, ни супермаркета, запастись водой и провизией следовало заранее. Тащить с собой весь путеводитель было совершенно не обязательно, и я скопировал страницы со схемами тех трех каньонов в Робберз-Руст, где было больше всего узких щелей и петроглифов. Наполнив бензобак и подготовившись к большому путешествию по пустыне, я выехал из Моаба поздно вечером и по хайвею двинул на север. Я включил круиз-контроль и стал просматривать отксеренные странички путеводителя. Совместив два описания примыкающих каньонов, я увидел возможность сделать красивую петлю. Пикап я оставлю на стоянке национального парка Каньонлендс и проеду двадцать пять километров на велосипеде к началу каньона Блю-Джон. Затем две глубокие узкие щели, двадцатиметровый дюльфер — и выхожу к слиянию с каньоном Хорсшу. Оттуда — к петроглифам Большой галереи, потом возвращаюсь к машине. Пятьдесят километров за день — на маунтбайке, пешком и лазаньем. Я прикинул, что если выехать до девяти утра, то к пяти вечера успею вернуться.

На двухсотшестидесятом километре трассы I–70 я свернул к Грин-Ривер, увидев знак, предупреждающий путешественников, что до ближайших заправки и кафе сто восемьдесят километров на запад. Я остановился в грин-риверском мини-маркете и подумал, не позвонить ли Брэду и Лии — уточнить про вечеринку в Гоблин-Вэлли. Но было уже поздно, так что звонок я отложил — позвонить можно будет и завтра из Хэнксвилла. Все равно Брэд встает рано утром и уходит кататься на лыжах, так чего я буду сейчас его будить. Я купил две бутылки «Гаторада», а затем прокатился туда-сюда по главной улице Грин-Ривер, пока в южной части города не нашел съезда на трассу.

На юго-восточной окраине Грин-Ривер я проехал мимо пустой стоянки возле желтого здания с алюминиевыми стенами — это была контора шерифа округа Эмери. Потом я вывернул на Эйрпорт-роуд, проехал под шоссе, соединяющим два штата, и двинул к абсолютно дикому пейзажу — ни единый огонек не освещал черноту пустыни Сан-Рафаэль.

Я еду по сорнякам, пробивающимся сквозь неразмеченную и грубо мощенную трассу, и думаю, о чем они свидетельствуют — о жизненном упорстве или просто о халатности дорожного управления. Притормозив на перекрестке, поворачиваю влево, на грунтовку, ведущую в Робберз-Руст. Времени одиннадцатый час, указатель говорит, что до начала тропы через каньон Хорсшу осталось семьдесят пять километров через кромешную тьму пустыни. Возле желтого треугольного знака, предупреждающего, что дороги могут быть непроходимы из-за бурь, пикап наехал на перекати-поле. Такое чувство, что я еду в никуда. В свете фар мелькают зайцы — бегут за машиной, скачут то влево, то вправо или даже прямо по дороге перед колесами, прежде чем рвануть обратно в пустыню.

Я прохожу на высокой скорости трясину, лучи фар ныряют в овраг, и пикап чуть не летит следом, но я резко выкручиваю баранку влево и снова нахожу трассу. Задний мост заносит — и лишь в первый из множества раз. Десятки поворотов, ям и песчаных наносов стараются сбросить мой пикап с дороги, но каждый раз я его выравниваю. Можно подумать, я участвую в ралли: сплошные заносы, облака пыли, подскоки на буграх. Вещи летают по кабине, грохочущая музыка так и подзуживает втопить педаль. Ну прямо «Дикие гонки мистера Жаба».[73] Я еду с включенным дальним светом, чтобы разглядеть виражи, скрытые на другой стороне холмов, но фары едва помогают. Можно было бы замедлить ход, но моя средняя скорость и так всего пятьдесят километров в час. Я устал, и хотелось бы лечь спать до полуночи.

В левом окне замечаю характерное созвездие — Персей. Кроме одного ущелья — скорее всего, это сухое русло реки Сан-Рафаэль, — вокруг нет деревьев, только редкие пучки невысокой травы. Время от времени встречается ограда пастбищ, причем столбики и перекладины ярко-желтые, недавно покрашенные, — значит, пастбища до сих пор используют по назначению. Но огней, которые разогнали бы мрак пустыни, все равно не видно ни единого. В свете фар возникает пивная бутылка; я не сворачиваю, чтобы ее объехать. Переднее правое колесо наезжает на горлышко, бутылка подпрыгивает и бьется о дно машины. Я думаю: «Тут был Хэйдюк», вспоминая главного героя из романа Эдварда Эбби «Шайка с разводным ключом»,[74] который протестует против дорог, разбрасывая по ним бутылки от пива.

Периодически пикап мчится по изрытым плитам песчаника, там, где дорожные рабочие пытались выровнять трассу скрепером. Тот навалил вдоль дороги земляной вал, который не дает фарам осветить пустыню. Я пролетаю над краем следующей болотины на шестидесяти пяти километрах в час и сразу вижу очередной поворот. Приходится резко тормозить, и все равно едва вписываюсь. Опять начинается прямой участок, я переключаюсь с третьей передачи на четвертую. По сторонам мелькает редкий кустарник.

Очередной заяц.

Очередной забор.

Очередной поворот.

Вдруг я проскакиваю небольшой коричневый знак, указывающий, что дорога заканчивается и начинается тропа в каньон Хорсшу. Торможу, разворачиваюсь на сто восемьдесят, отворачиваю налево и выезжаю на стоянку — простая грунтовая площадка. Там стоят еще три машины и две палатки в начале тропы, несмотря на знаки, запрещающие ставить лагерь на парковке. Разворачиваю пикап и нахожу ровное место рядом со знаком, приглашающим посетителей в каньон Хорсшу национального парка Каньонлендс. После этого убираю разбросанное по кузову снаряжение, разворачиваю пенку и спальник и укладываюсь. В сон я падаю, думая о маршруте Блю-Джон — Хорсшу, на который мне предстоит выйти утром. Ветер раскачивает пикап, напевая органичную колыбельную каньона.