8. Золотой мальчик

8. Золотой мальчик

Мне было одиннадцать лет, а я уже выступал с шестнадцатилетними и с легкостью выигрывал у них. Я был мастером спорта, прыгал все тройные прыжки. И когда приехал в Петербург, считал себя лидером и чемпионом. Никакая дедовщина и зуботычины старших не могли ударить по моему чувству собственного достоинства и понизить самооценку. Это очень здорово. Потому что если ты не считаешь себя чемпионом, ты никогда им не станешь. У тебя просто не будет сил бороться за этот титул — в спорте и в жизни.

Если постоянно думать, что сейчас ошибешься, ни о каком результате не может быть и речи. Главное — поверить в свои силы, управлять своим телом, своими коньками. Выходя на лед, ты должен чувствовать себя королем.

Я в это поверил и стал ледовым королем.

Чувства, которые переживаешь после большой победы, описать невозможно. Только тот, кто сам такое пережил, знает, как это бывает на самом деле. Ты становишься известным, тебя не просто узнают — к тебе начинают относиться совершенно иначе.

Когда-то мы тренировались на одном льду с Алексеем Урмановым. Только я был еще пацаном, а он — олимпийским чемпионом, к нему часто приходили поклонницы за автографами. Иногда он кивал в мою сторону и подшучивал: «Девчонки, вон Женя Плющенко катается! Бегите к нему, возьмите автограф!» Я отворачивался, делал вид, что ничего не слышу, и продолжал упорно тренироваться. Я обижался на эти шутки, но уже тогда знал, что ко мне тоже будут приходить поклонницы и их будет гораздо больше, чем у кого-либо.

Мишин всегда ставил нам, младшим, в пример Урманова, своего первого ученика-чемпиона. Да, мы во все глаза смотрели на Урманова: он великий спортсмен, олимпийский чемпион. И конечно, у него учились.

Но я никогда не хотел подражать Урманову. Я хотел, чтобы у меня был свой стиль, стиль Евгения Плющенко. Конечно, что-то я брал у разных спортсменов: Петренко, Урманова, у Ягудина, Браунинга, Бойтано, Фадеева.

Быстрота ног и скорость очень хорошие у Элвиса Стойко, точность движений — это Тодд Элдриж, артистичность — Виктор Петренко, классические программы, классическая хореография — Алексей Урманов. Я взял понемножку от каждого спортсмена, добавил что-то свое, и у меня получился мой собственный стиль катания. Сейчас, наверное, начинающие спортсмены что-то берут у меня, и это нормально.

Мне 11 лет, и в Петербурге проходят Игры доброй воли. В них участвует талантливый фигурист, олимпийский чемпион Виктор Петренко — мой кумир.

До этого я много раз видел его по телевизору, старался не пропускать соревнований с его участием, а тут увидел своего кумира вживую, близко! Мне он нравился больше всех остальных: музыкальный, артистичный, очень эффектный. Когда он прыгал тройной аксель, я смотрел на него как завороженный.

Тогда после выступления я подошел к нему и попросил автограф. У меня до сих пор хранится тот флажок с его росписью.

А спустя четыре года я впервые в жизни участвовал в одних соревнованиях с Петренко. И выиграл у него. Для меня эта победа стала потрясением, было ужасно неудобно. Я — щенок, который только начал кататься. А он — мастер!

Виктор подошел ко мне после соревнований:

— Женя, ты молодец. Мы уже отстрелялись. Теперь ваше время, время молодых.

Мне было очень приятно и очень неловко одновременно. Никакого ликования от этой победы я не испытывал. И это был единственный раз, когда мне действительно не было радостно оттого, что я выиграл.

Может, именно Витя тогда и внушил мне, что действительно пришло мое время.

После этого я выигрывал постоянно: у канадцев Элвиса Стойко и Курта Браунинга, американца Тодда Элдрижа, француза Филиппа Канделоро. Великие имена, звезды фигурного катания. Я восхищался ими, и еще несколько лет назад мне казалось, что они недосягаемы. Когда выигрывал, мне не было их жаль, никакого неудобства перед ними я не испытывал. Наоборот, больше всего на свете мне хотелось победить.

А с Виктором Петренко мы подружились. Я знаю его семью. У него подрастает дочка-красавица, она уже катается и подает надежды, у него прекрасная жена и замечательная теща, которая была его педагогом. Виктор был на моей свадьбе, потом мы вместе выступали на многих шоу по всему миру, в том числе и в моем шоу «Золотой лед Страдивари».

С Алексеем Урмановым соперниками мы стали позже. В 1999 году в чемпионате Европы участвовали три ученика Алексея Николаевича Мишина: я, Урманов и Ягудин. Правда, Ягудин перешел в разряд бывших, за год до этого чемпионата он ушел к другому тренеру, Татьяне Тарасовой.

Мы конкурировали между собой, и конкурировали жестко.

На чемпионате Европы в 1999-м первым стал Ягудин.

Я мог стать чемпионом. Но допустил небольшую ошибку и проиграл. Видимо, к тому времени еще не созрел: делал сложные элементы, но катание все равно оставалось детским.

А Алексей Урманов — олимпийский чемпион 1994 года в Лиллехаммере — стал третьим. Он проиграл младшим в своей группе.

Сказались старые травмы.

Этот чемпионат стал последним в его спортивной карьере. После него он ушел из любителей в профессионалы.

В спорте имеет большое значение вовремя уйти, красиво и чтобы не оставалось неприятного осадка. Алексей нашел себя в тренерской работе, катается на показательных выступлениях и растит сыновей-близнецов.

Победив на первых чемпионатах, я узнал, что такое слава и деньги. Ледовые дворцы всего мира открыты для тебя, зал рукоплещет именно тебе, тысячи людей замирают, когда ты крутишься в прыжке. Потом сотни людей ждут, когда выйдешь из раздевалки, чтобы взять автограф, чтобы пожать тебе руку или просто увидеть вблизи.

Внимание, аплодисменты, восторженные взгляды и письма поклонников — это всегда приятно.

Популярность способна вскружить голову. Еще вчера ты был просто Женей Плющенко, а сегодня уже чемпион, любимец миллионов.

Слава пришла ко мне очень рано. И благодаря ей появилась излишняя самоуверенность. На окружающих это не распространялось, зато в спорте ощущалось. Мне стало казаться, что уже никто меня не обойдет, я чуть ли не явственно ощущал на своей голове корону.

Спускаться на землю каждый раз мне помогала мама. Когда она видела, что меня заносит, советовала:

— Ты стал чемпионом? Это, Женя, было вчера. А сегодня все забудь и начинай сначала. У тебя началась новая жизнь, новые тренировки и новые победы. И помни: если ты достигаешь каких-либо целей — это замечательно, но не зазнавайся, не у всех спортсменов, даже очень хороших, получается, как у тебя.

Она мне всегда это говорила: и когда я только начинал показывать результаты, и когда чего-то добивался.

Порой я обижался на маму, пытался доказать, что я уже взрослый, ведь я чемпион. И мама снова осаживала меня:

— Никогда не забывай, как трудно тебе было и откуда ты вышел.

Зазнаться мне не давали и во Дворце спорта «Юбилейный». Как-то по дворцу поползли слухи: «У Плющенко звездная болезнь! Плющенко зазнался, он уже не здоровается!» На самом деле я просто шел по коридору, крепко задумался и кого-то не заметил.

С тех пор я здороваюсь со всеми, иногда по нескольку раз, чтобы ничего такого никому и в голову не пришло.

Слава — это не только внимание, но еще и приличные деньги. Перед тобой открываются дорогие магазины, и ты можешь позволить себе очень многое. А учитывая, что до этого ничего не было, аппетит становится бешеным. Это все равно что голодного посадить за шикарный стол, уставленный роскошными яствами. Такой человек не сможет себя контролировать и обязательно переест.

И мне нужно было время, чтобы пресытиться этими возможностями.

Когда еще был юниором, я с завистью смотрел на старших: они носили золотые цепи, печатки и браслеты. У меня не было на это денег, но я мечтал повесить на себя какую-нибудь дорогую золотую вещицу. И дал себе зарок: к 16-летию купить золотую печатку.

Эта мечта исполнилась в 15 лет. Я выступал на Гран-при в американском городе Детройте и стал вторым. И когда все закончилось, пошел выбирать себе кольцо.

Захожу в ювелирный магазин и вижу очень красивую печатку: большую, с россыпью бриллиантов. Это колечко стоило 1200 долларов.

В тот день в магазине были скидки, печатку уценили до 700 долларов. Это меня и подкупило, получалось, что я еще и сэкономил. Я долго носил это кольцо с бриллиантиками, оно и сейчас хранится у меня дома.

После того случая я начал скупать все понравившееся золото. Ходил увешанный цепочками, кулончиками и браслетами и светился на солнце. Но, к счастью, эта страсть достаточно быстро меня отпустила.

Кольца я всегда покупал с небольшим запасом. Но проходило несколько месяцев, максимум год, и перстни лопались — ровно посередине. Ни с того ни с сего рвались браслеты и цепочки. А украшения я покупал дорогие.

Отчего так случалось? Объяснений этому непонятному явлению не нахожу до сих пор. Может быть, так реагировало золото на мою мощную энергетику, а может, просто золото — не мой металл.

После того как лопнули несколько перстней, я перестал носить золото и тратить на него деньги; увлечение само собой сошло на нет.

Когда женился и надел обручальное кольцо, я все ждал, когда же оно лопнет. И оно действительно лопнуло, правда, в переносном смысле — я развелся.

Но я не считаю страсть к золоту признаком звездной болезни. Если человек покупает украшения, это всего-навсего означает, что у него есть возможность их покупать.

Чуть позже у меня появилась еще одна страсть — машины. Дорогие, спортивные, красивые и очень быстрые.

В 11 лет Мишин взял меня с собой на семинар в Париж. Я показывал элементы, которые за мной должны были повторять другие фигуристы, приехавшие на этот семинар. На меня смотрели тренеры, взрослые спортсмены и дети со всей Европы. Я катался по восемь часов в течение шести дней. Уставал ужасно. И кроме катка и гостиницы, ничего не видел. Только однажды мы с Алексеем Николаевичем прошлись по магазинам на Елисейских Полях и посмотрели на Эйфелеву башню. Никакого «Вау!» от заграницы у меня не было. Я просто много работал и постоянно уставал.

Но именно там, в Париже, я впервые сел за руль.

Я очень устал после тренировки. В раздевалках Дворца спорта — холод, на улице — дождь. А мне нужно было дождаться тренера.

В результате меня посадили в чей-то «Опель Вектра», откинули сиденье, и я заснул.

Пришел хозяин машины, а с ним русский парнишка, который отлично говорил по-французски.

— Хочешь посидеть за рулем?

— Конечно!

Я стал трогать ручку коробки передач. С первой скорости переключился на вторую, потом на третью… Сон как рукой сняло. Правда, я тогда еще ничего не знал о вождении, не знал даже, что, когда переключаешь сцепление, нужно выжимать педаль. Но вреда никакого от моих упражнений для машины не было, ведь у нее даже зажигание не было включено. Француз заметил, что мне интересно, и стал все показывать и объяснять. Тогда-то я и понял, как водить машину. Это было круто.

«Опель Вектра» стал самым ярким впечатлением от моей первой поездки за границу.

В 14 лет я купил машину отцу, а через два года — себе. Это был «Фольксваген Гольф», почему-то темно-зеленого цвета, хотя моими любимыми цветами всегда были черный и серебристый.

Отец уже жил с нами в Петербурге и учил меня вождению. На тренировки во Дворец спорта я ездил за рулем, а папа сидел рядом и руководил процессом, подсказывал, когда надо было перестраиваться из ряда в ряд и правильно держать дистанцию.

Следующую машину — «Ленд Крузер» — я купил для нашей семьи. Она большая, словно приспособленная для путешествий, родители даже ездили на ней в Волгоград.

Когда началось мое увлечение машинами, я имел обыкновение приходить в магазин и не задумываясь покупать понравившийся автомобиль.

Я купил себе классную спортивную машину, очень быструю и удобную. Потом появился «Мерседес». Несколько машин мне подарили друзья.

Увлечение автомобилями еще не оставило меня, но сейчас я уже несколько умерил аппетиты. А какое-то время назад у меня был целый автопарк, машин шесть или семь. Часть из них стояла на стоянке, часть — в гаражах.

Мне нравилось, проснувшись утром, решать, на какой машине ехать. Выбор зависел от настроения и запланированных на день дел.

В семье не разделяли моих увлечений, и мама иногда спрашивала:

— Женя, зачем тебе целый автомобильный парк?

— Мне надо!

— Женя, так нельзя!

— Мама, я уже взрослый и самостоятельный и знаю, что делаю!

Мы спорили, я обижался на нее и уезжал. Но всегда минут через пятнадцать перезванивал:

— Мам, ну ты прости. Я дурак и был не прав!

Я понимал, что мама все правильно говорит, но в тот момент ничего не мог с собой поделать. Мне надо было до всего дойти своим умом, в том числе и до того, что столько машин мне действительно ни к чему.

Шиковал я недолго. Пришло понимание, что автомобили, даже самые классные и дорогие, — это всего лишь железки, которые гниют и падают в цене.

На сегодняшний день у меня всего две машины. Думаю купить еще третью, и будет самое то.

Потом меня охватила новая страсть: я увлекся часами. Мне их дарили, я и сам покупал. У меня были часы самых известных марок мира, и однажды дома их скопилось столько, что можно было открывать магазин.

Потом и это увлечение прошло. Хотя часы люблю до сих пор и не могу пройти мимо магазинов, где их продают, особенно в аэропортах, в Лос-Анджелесе или Нью-Йорке. Обязательно заглядываю — хотя бы посмотреть. В последнее время я стараюсь часы не покупать, сдерживаю себя. У меня есть свои трудности, проблемы. Есть семья: мои родители, сестра с племянницей, сын, есть мое будущее. И если появляются деньги, надо их вкладывать во что-то стоящее.