Требования

Требования

Во времена моей молодости принято было на полном серьёзе обсуждать: лётчик — рабочий или служащий? Приводились аргументы. Вот, к примеру, пилот: он крутит штурвал…ну, как шофёр. Значит, рабочий. А штурман — он карандашом… Ясно: служащий. А вот бортмеханик — он пришёл с земли, из техников. Значит — инженерно-технический состав. Служащий.

Партия-то относила лётчиков, особенно высокооплачиваемых командиров кораблей, к рабочему классу. Рабочему дорога в партию всегда открыта, а уж

высокооплачиваемому — заведомо. Пилот просто обязан быть в первых рядах… а то в командиры не введут… на новый тип не переучат… По крайней мере, мне именно так ещё в училище предлагал замполит. Я не посмел ослушаться. Судя по тому, что практически все капитаны были партийными, им в своё время замполиты предлагали то же.

По молодости я было даже гордился тем, что и я же состою в том рабочем классе. А по зрелом размышлении, с возрастом уже, понял: вся эта классификация искусственна. Подгоняй профессию под рамки, не подгоняй — лётчики все равно относятся к клану, касте, гильдии — именно лётчиков и никого другого. Мы — одни такие. А, к примеру, пожарные — тоже одни такие. Менталитет. И делители людей на классы — тоже одни такие. Каста.

Какой же я рабочий, когда я там, в небе, один, оценив обстановку, принимаю решения и отдаю команды? При чем тут класс? И какой я служащий? Кому я служу?

Однако я служу. Не государству и не фирме, не частному лицу. Я служу своему Делу, своей авиации. Моё призвание — отдать все силы, а возможно, и жизнь, чтобы летали самолёты и возили людей, почту, груз, чтобы понятие «дорога» не ассоциировалось у людей с днями и неделями пути, а только с часами, проглатывающими тысячи километров расстояния.

Ради этого Дела приходится идти на определённые жертвы. Требования Дела суровы и порой непонятны, неприемлемы для большинства людей.

Даже в мелочах. Назначил время — будь любезен, минута в минуту. Мои друзья в этом убедились. Я не могу позволить себе опоздать. Я никогда не опаздывал на вылет. Если я сказал пассажирам, что через двенадцать минут рассчитываю произвести взлёт, то знаю, о чем говорю и рассчитал, плюс-минус минута.

Свободному художнику в авиации нечего делать. Не держатся они у нас.

Борцу за права человека у нас будет тоже неуютно. Единоначалие подавляет демократию. Все расписано по пунктам, по буквам — будь любезен, выполняй. Есть твои права — они расписаны; пользуйся. Есть, так же расписанные по пунктам, обязанности — хочешь не хочешь, а исполняй. Есть ответственность, она тоже расписана по пунктам: не дай бог чего — прокурор проверит, ответишь.

А Вы доверите свою жизнь свободному художнику?

Боишься ответственности? Не любишь принимать решения? Не хочется ежедневно тянуть хомут занудных обязанностей? Не можешь вынести гнёт сознания, что за каждым твоим движением и словом в полёте следит бездушный «чёрный ящик»? Иди тогда в аэроклуб, плати деньги и порхай в своё удовольствие — но и там, я уверен, воли особой не дадут.

Авиация заставляет человека заняться собой и заключить свою свободу, свою волю в рамки, которые жёстки, но целесообразны. Только большая любовь к небу помогает человеку переносить ту тяжесть, которую он добровольно возлагает на себя в служении авиации.

Вся беда в том, что мальчики (а изредка ещё и романтически настроенные девочки), решившие посвятить свою жизнь лётной работе, узнают в полной мере всю тяжесть требований уже ближе к зрелому возрасту, когда мосты сожжены и сладкий наркотик полётов навсегда посадил их «на иглу».

Ярмо, конечно, позолоченное. С финтифлюшками. С рекламой. А ты надень да набей себе холку, тогда, может, что-то поймёшь.

Попав в авиацию, забудь такое основополагающее слово как режим дня. Его не будет никогда. Забудь слова: рациональное питание, спорт, воскресенье, праздник, отпуск летом, супружество, секс, друзья, дети…Нет, все это будет присутствовать. Где-то рядом. Урывками. Суррогатом. Как исключение, как удача, как подарок судьбы. Если случайно совпадут сразу несколько факторов.

Это не преувеличение, не эпатаж — это горькая правда жизни лётчика. Я так живу уже три с лишним десятка лет. Все это я испытал на своей шкуре. И мои товарищи не дадут соврать.

Поначалу жизнь представлялась мне этаким цветущим деревом, где равно благоухали и работа, и семья, и друзья, и хобби, и общественные нагрузки, и самосовершенствование…Утром уходил на работу, в небо, возил почту по деревням, вечером возвращался к очагу, к пенатам; хватало времени и на художественную самодеятельность, и на КВН, и на те партнагрузки, и на заочную учёбу в вузе (а то в командиры не введут), и на общение с друзьями, не говоря уж о семье, воспитании ребёнка… спал в своей постели каждую ночь… режим…

В большой авиации пришлось жертвовать всем понемногу. И — все больше и больше. И постепенно цветы на дереве жизни стали увядать. Потом осыпались. И стали желтеть листья. И усыхать ветви.

Первой страдает семья. Мужика в доме нет. Он появляется урывками, налётами; ничего не спланируешь. Концерт — раз не прилетел, пропали билеты, два пропали… зачем даром деньги тратить. Суп варить — раз прокис, два… зачем регулярно готовить. Прилетит — сам в холодильнике найдёт; если надо, сам себе и сварит. Родительское собрание…дневник… все мимо ушей — завтра на вылет… «Когда вернёшься?» «Не знаю». Я себе не принадлежу. Я служу. Служба оказывается такой безалаберной, что единственным регулярным её проявлением становится лишь зарплата.

Приходишь из дальнего рейса глубокой ночью. Щёлкнул замок; из спальни появляется заспанная жена в бигудях. Ткнулась сонно в плечо: «Ты живой?» Я разворачиваю её курсом на кровать: «Иди добирай»… пошла добирать. Но сна уже нет. Дождалась в постель. Обнялись. Не спим. Сил никаких нет. Я только час назад ласкал двенадцатью колёсами матушку-землю. Во мне ещё зудит напряжение посадки. Она это понимает. В ней ничего не проснулось тоже: она мертво спала; она много и тяжело работает, потому что лётчик в России нынче не может обеспечить своим трудом благосостояние семьи. Да и она любит свою тяжёлую работу не меньше, чем я свою.

Раз так. Два. Тридцать два. И — засохла ещё одна ветвь. Нет, конечно, ростки ещё пробиваются. Но, уважаемые читатели «Спид-инфо» и прочей белиберды, Вы не знаете, что такое часовые пояса, и никто в мире, кроме лётчиков да бортпроводников этого не испытал в той полной мере, которая способствует усыханию ветвей, регулярно, годами, десятилетиями. Да говорят ещё, там, наверху, облучение…

Облучение там есть, но это такие мелочи. Не облучение виновато в угасании желаний, а постоянная борьба организма лётчика за выживание в условиях безрежимья. Нет, это не импотенция. Просто, как в том романсе: «Разлука уносит любовь…»

Сильно ли стремится хирург после тяжёлой операции в постель к жене?

Стремится. Сильно. В постель. Спать. Спать! СПАТЬ!!!

Я прилетел ночью; днём я отсыпаюсь, а в ночь снова улетаю. Так мне нынче повезло. Я — человек-функция. Меня не спрашивают; меня нажали — я полетел. Я страдаю. Я понимаю, что рушится семья, но… разве секс — это в жизни главное? Тем более у лётчика. «Первым делом, первым делом — самолёты…»

Если секс занимает в твоей жизни ведущее место и ты хочешь регулярно спать с женой, то стоит хорошо подумать, прежде чем тянуться к штурвалу. Это тебе подтвердят и моряк, геолог, топограф…

Не потому ли наши лётчики вынуждены летать до глубокой старости, что у половины, если не больше — вторые семьи и дети малые? Любовь к небу — одно, а детей кормить надо. Второй брак любому алиментщику кажется исправлением ошибки молодости; однако, лётная работа быстро загоняет и вторую семью в тот же тупик, да только теперь уж молчи и не рыпайся.

Постепенно основным интересом супруги становится срок твоей зарплаты. А ты убегаешь в дальний рейс от семейных проблем. Дом становится ещё одной гостиницей на твоём пути.

Да, жена лётчика должна иметь мужество. Она вечно ждёт. Жизнь её — её тайна, и я не собираюсь срывать покровы. Она меня ждёт — спасибо ей за это.

Конечно, идти рядом с подтянутым, солидным, седым капитаном, в форме, в фуражке с «дубами» — приятно. Но любая капитанская жена скажет: это только позолоченная безделушка на отполированном до блеска ярме.

Дети тоже отдаляются. Родитель поневоле откупается дорогими игрушками — а как ещё выразить отцовские чувства. Прилетел — дитя ползает; прилетел — уже бегает; прилетел — уже жених на пороге…

Я так выпускного вечера у дочери и не видел: пролетал. Спасибо, хоть свадьбу видел.

Почему мы летаем до преклонных лет, всякими правдами и неправдами побеждая медкомиссию? Так внуков-то поднимать надо. Дети ж у нас не лётчики. Впрочем, у Филаретыча сын-то пилот. Еле сводит концы с концами: налёта-то нынче почти нет… А Филаретыч, с девятью диагнозами, вынужден летать, чтобы поднять внучку.

С друзьями встречаешься все реже и реже. У них 104 выходных дня в году плюс праздники. У тебя выходные все больше зимой, как, впрочем, и отпуск. Отпуск летом ещё совсем недавно можно было получить только на похороны. Лётчики мрачно шутили: «на свои похороны…» Сейчас все рушится, народ обнищал, так теперь и летом, раз работы стало поменьше, можно в отпуск сходить. А в наши времена, когда Аэрофлот за год перевозил сто сорок миллионов пассажиров, летний отпуск был несбыточной мечтой. Мне пришлось переболеть хорошей пневмонией, чтобы с небес свалилась июльская крымская лечебная путёвка. Это было счастье…

Отпуск — ещё одна составляющая семейного напряжения. С весны вечный вопрос: куда поедем в отпуск?

Да… провались оно. Мне бы цепь — и к койке себя в спальне приковать. Наездился я, накатался всласть, до тошноты.

А ей же хочется вырваться. А она же мечтает о том море, о той ялтинской толпе, о тех нарядах на набережной…

Конечно, поедем. Ради детей. Обязаловка. Но обязаловка эта — серьёзное испытание здоровья лётчика. Это не отдых; это каторга.

Столько лет прожито… Дети выросли. Мы постарели. Да в конце концов, я себе принадлежу? Скандал: «езжай одна». А я — на дачу, в лес, в тишину и покой… А другой — в запой. Не потому ли лётчики любят водку, что хоть как-то снимает вечный стресс несвободы? Да только тут что-то одно: или летай или водку пей. Редко кому удаётся совместить это пропорционально: русские же люди… А пьяниц у нас не держат: лётчик, у которого на предполётном медосмотре обнаружены признаки алкогольного опьянения, увольняется с изъятием пилотского свидетельства. Пилотское — это, извините, не шофёрские права, не купишь. Так что пить лётчики умеют, раз летают до сих пор.

По прошествии ряда лет вдруг обнаруживается, что древо жизни, так благоухающее в молодости, засохло, ветви обломились и остался голый, зачугунелый Ствол Службы. И ты как на цепи вокруг ходишь. У тебя остался в жизни один интерес. Ты уже в очках и с лысиной; твои «дубы» и погоны, блестящие, с пропеллерами, пуговицы…это же монашеская ряса…ты жрец. Ты читаешь инструкции и руководства, ворчишь на молодых и принимаешь эту работу как должное. Машина захватила тебя в своё время за рукав, затянула в шестерни, больно по ним прокатила несчётное число раз — и ты приспособился своими саднящими вмятинами к её зубьям; ты ещё и удивляешься, что молодёжь возмущается порядками в авиации… эх, ребята, у вас ещё «благоухает»…а рукав-то уже в шестернях…Приспособитесь и вы.

Раз в два дня обязан звонить в план: куда лететь. Всю жизнь на привязи. Так бы заехал дня на три на дачу… нельзя: план. Вот только сегодня был в эскадрилье, узнал, что три дня — не в плане; все равно звони: изменения могут поступить в последнюю минуту.

Дежурный по плану проинструктирован: жёнам — не отвечать. Женщинам — не отвечать. Исключение — только для двух наших уважаемых пилотесс, положивших жизнь на алтарь авиации: Нины Литюшкиной и Тамары Вавиловой. Честь им и хвала, низкий поклон. Они одни только знают, чем им пришлось пожертвовать ради штурвала.

Когда строгие врачи на лётной комиссии придирчиво проверяют робких абитуриентов, придираясь к любой мелочи, они спасают ребят от серьёзных разочарований в зрелом возрасте. Ибо тот, кто вступил на стезю авиации, начал марафон, требующий огромной выносливости.

Нужен трехкратный запас прочности, чтобы организм за двадцать лет не износился до полного списания. Если же человек выдержал на лётной работе тридцать лет, то это делает честь его здоровью — и работе по поддержанию этого здоровья. Ну а те, кто долетал до 60 лет, совершили подвиг. Таких — единицы.

Зато сколько угодно молодых ребят, наживших себе болячки, несовместимые с лётной работой. И больше всего — язвенников. Ночные полёты, ночное обжорство, соления, копчёности, калорийная обильная пища, едва утоляющая постоянный рефлекторный голод, возникающий у лётчика при одном виде штурвала, кофе, курево, водка — все это вкупе со стрессами быстро гробит желудок. Да ещё постоянно сухой, жареный воздух, сухость в горле и обильное, без меры, питьё: минералка, лимонады, соки, эта “ Кока-кола”…

Самое трудное в работе над собой — уберечься от обжорства. А оно ж все такое вкусное: лосось, копчёности, икра, мясное ассорти, горячее блюдо. Пирожное. Кофе. Шоколад… А если полет более четырех часов, то — ещё раз. А по прилёту — в столовую. А днём — сон. А в ночь перед вылетом — плотный ужин. А в полёте — снова обжорство.

А в газетках печатают: ритуалы отхода ко сну… раздельное питание…тьфу.

Потом на годовой медкомиссии начинаются проблемы: с эндокринологом, с гастроскопией, с велоэргометром…

Я пробовал бегать трусцой. После ночного рейса. Хватило ума бросить. Меня лично спасает физический труд на даче: в меру лом, в меру кувалда, в меру лопата. И сумел уберечься от увлечения водкой, хотя — не трезвенник.

Нервы тоже изнашиваются. Но я научился расслабляться, меняя увлечения, хобби. Помогает баня, слесарная мастерская, ведение дневника, музыка. Очень благотворно действует на нервы спокойный, тупой механический труд: копание лопатой, перекладывание досок, кладка кирпича…

Эта книга пишется в рейсах, на подоконниках гостиниц, на полках, вынутых из шкафа и положенных на колени (почему-то считается, что стол в комнате — излишняя роскошь), а то и на положенном на бок кресле. Творчество — важнейший фактор, определяющий долголетие, в частности, и лётное.

Раз уж я профессионал, то должен уметь беречь свой рабочий инструмент — здоровье. Но лётная гигиена — пока гипотетический предмет в высшем лётном образовании, и приходится вариться в собственном соку, изобретая способы восстановления сил после длительного полёта.

Я, например, исповедую старый лозунг моей любимой учительницы: “учите урок на уроке”. Восстанавливайте здоровье в рейсе. Усилил осмотрительность — ослабь её там, где можно. Есть возможность вздремнуть по очереди — на здоровье. Ханжа ужаснётся попранию святынь: как это — лётчик, который должен неусыпно… Ага, неусыпно. Прагматичный капиталист на Западе давно это практикует. Даже в парламенте дремлют, не говоря уже о ведущих авиакомпаниях. Порох, чтобы был надёжным, надо периодически осторожно подсушивать. И в этом — тоже профессионализм. Не надо гореть на работе. Это глупо.

Чукча бежит по тундре сто километров за оленями. Он кладёт периодически руки на маленькое такое коромыслице: чтоб отдыхали. Чукча умный, он знает, что ноги даже в беге устают меньше рук. Да если и устают, деваться все равно некуда, надо бежать. Но руки он по возможности бережёт: надо того оленя ещё арканом поймать; ради этого-то он и бежит.

А как болят ноги в длительном полёте… Деть их совершенно некуда, а хочется отрубить и положить в холодильник, в самую морозилку. Не знаю отчего, но ноги у меня болят всегда, ещё с Ан-2; видать, это как-то связано с нервным напряжением. Уж и так их мостишь между педалей, и эдак, и струю от вентилятора направишь на них, и подожмёшь, и сядешь на ногу… Крутят.

А мочевой пузырь…Попробуй-ка выйти в полёте в туалет: там вечная очередь, и не хватает совести оттолкнуть пассажира… хотя… все мы люди… А надо быстро — и назад за штурвал. Плюнешь и терпишь.

Проблемы кишечника в полёте — вообще особая статья. Мало того, что от безрежимья он иной раз может и взбунтоваться. Надо знать, что можно есть перед полётом, а от чего следует воздержаться: от молока, чёрного хлеба, от богатых клетчаткой фруктов и овощей… Мы стиснуты в кабине плечо к плечу, и надо терпеть, если газы бунтуют в животе.

Это все — изнанка тех позолоченных завитушек. И это самые выразительные примеры, а существует ещё масса мелочей: мёрзнет плечо от близости заиндевелой оконной рамы (за бортом-то под 70 мороза); воет форточка: где-то запала уплотнительная резинка, и воздух вырывается с пением через щель… Если это выслушивать часов пять, то вылезешь из кабины с чугунной головой.

Надо быть готовым лететь в Сочи через Норильск и уметь одеться так, чтобы и не простыть в морозном северном порту, и не тащить с собой шубу на юг.

Надо уметь, вырвавшись из сорокаградусной ташкентской жары, уберечься от простуды, которую можно заработать за час полёта под струёй вентилятора, направленной на потную грудь.

Как уснуть днём перед ночным полётом? Я пользуюсь проверенным способом: плотная еда после хорошей прогулки; усталость надо беречь, лелеять и отдаться ей, улёгшись в постель. Роль семьи тут очень важна: обеспечить отцу отдых. Ну, каждая жена сама лучше знает, как усыпить мужа перед рейсом, — и совсем не так, как Вы подумали: жены лётчиков суеверны… А вот малого ребёнка проконтролировать — искусство. У меня дочь с трех лет бегала и громко предупреждала всех в квартире: “Тише! Папа спит!” И я под этот крик, правда, засыпал…

Как уснуть после тяжёлого ночного рейса? Если организм перевозбуждён, то будешь мыкаться по квартире в идиотском состоянии полдня и все равно потом упадёшь без сил и проснёшься часов в 10 вечера — и ночь снова провертишься.

Лучший, проверенный, но не одобряемый семьёй способ: 150 грамм водки залпом — и чем-нибудь занюхать. И сразу в постель. Проверено: берет через 15 минут, и сон провальный. Но, конечно, злоупотреблять этим способом нельзя. Только если уж очень надо с утра поспать.

Самое тяжёлое — это когда ляжешь в обед, и надо поспать часа два-три и обязательно встать.

Будильник. Где я? Который час? Да когда же он умолкнет?

Ещё две минутки…

Я дома. Раз звенит, надо вставать.

Сердце гулко бьётся в грудной клетке, аж подкидывает всего. В груди жжёт. Горячий пот.

Господи. Умереть бы. Все тело затекло. Дайте поспать ещё! Внутри все вибрирует; какой-то лихорадочный зуд в животе.

Глубоко вдохнуть. Ещё. Ещё. Покой. Покой. Провал.

Нет, надо вытаскивать себя. Ну, ещё минутку. Какие ватные руки…

О, кишечник. Нет, отпустил. Ну, ещё пару минут…

Валюсь, валюсь, проваливаюсь… дыхание глубокое, медленное… спать...

Нет, ты — Капитан или кто? Ну! Ну!

Волевое усилие. Сел. Все, уже не лягу, бесполезно. Не думать об усталости, об отдыхе. Двигаться. Шея затекла какой-то вязкой резиной. Осторожно, чтобы не щёлкнула, начинаю выворачивать её из туловища. Зарядка для хвоста… Теперь открыть глаза.

Яркий свет. Щурюсь. Встаю. Ой, спина. Раздвинуть шторы. За бортом солнце. День. Снова кишечник… Ползу в туалет. В душ. Жизнь продолжается.

Доживаю до вечера. Общение с внучкой высасывает последнюю энергию. Доползаю до кровати и умираю до утра.

— Чего ты орёшь по телефону?

И правда. Чего я ору. Вон супруга: часами мурлычет в трубку, тихонько, с интонациями…

Подбегает внучка:

— Деда! Деда!

— Ась!

— Деда, а что такое “ась?”

Мы глохнем в полётах. Единственное профессиональное заболевание, которое признается теми, кто там, наверху распределяет нам порции пищевой кости в старости, чтоб с голоду не сдохли, — это глухота. Единицам везёт: оформляют пенсию по профзаболеванию, по среднему заработку… до 60 лет. А там — как все.

И связь по телефону я веду громко не только потому, что после полёта хуже слышу, а и по привычке вести связь отчётливо. Вы бы послушали в эфире моего чуть косноязычного Филаретыча: Левитан!

Кстати, вот ещё одно требование: пришёл в авиацию — должен уметь чётко и внятно, командным голосом изложить, доложить, приказать; должен уметь сформулировать мысль, должен, в конце концов, уверенно донести через микрофон информацию пассажирам .

— Уважаемые пассажиры! Говорит капитан корабля. Я приветствую Вас на борту самолёта Ту-154 авиакомпании “Красноярские авиалинии”… Расчётное время…

Уж если ты, Капитан, общаешься с пассажирами, делай это красиво.

Проводницы говорят мне: “Василич, когда на эшелоне ты говоришь пассажирам, что на борту все в порядке, — веришь, нет — они просто балдеют. У них наконец все разжимается внутри. Интонация такая у тебя, что ли”.

Доверяйте мне. Я долго и трудно шёл к своим “дубам”на фуражке. Пятнадцать лет, на разных типах самолётов, я повышал свой класс, пока не стал пилотом первого класса; ещё пять лет ушло на то, чтобы стать классным пилотом; ещё десять — на то, чтобы стать Мастером. Я Вас довезу. Уже два миллиона перевёз, и все живы. Чего же Вы боитесь?

Да. Какой уж тут рабочий. С микрофоном. Но и служащий… контора… а это ж — в небе.

Может, это… интеллигенция? А что: каждого специалиста готовят индивидуально, личность. Нянчатся. Учитывают особенности характера, темперамент и прочее… профессия-то явно не массовая. Капитан тяжёлого самолёта назначается приказом министра персонально.

Да нет. Не тянем мы на интеллигенцию. Интеллигент — у кого душа болит за все. Кто жизнь кладёт на алтарь высоких идеалов…

А мы…это…”ложим”. Мы изъясняемся пока что именно так. С наших трибун ещё льётся поток выражений типа: “ложить” (ударение на “о”); “средства” (ударение на “а”); “галиматня”; “перетрубация”; “привуалирует”; “желает быть лучшего”; “инциндент”… Не каждый напишет грамотно и мудрёное слово “интеллигенция.” Нет, не тянем. Душа у нас за все не болит. Судьбы государства — где-то там, внизу; нам до них далеко, как, впрочем, и тому государству до наших судеб. Льготная пенсия — кость, брошенная нам ещё при Сталине; на неё не прожить…но и с голоду не помрёшь.

Я благодарен авиации, пожалуй, за одно: никогда не стоял в очередях, не считал копейки до получки. На жизнь хватало.

Но сесть на нищенскую пенсию, мне, Капитану, из Службы которого государство высосало миллионы…обидно.

Нет, не тяну я на интеллигента. У меня душа болит за своё, нищенское, ограбленное родиной-мамой будущее.

Пока я летаю — капитализм ли, социализм за бортом — я все-таки востребован. Но когда я сам окажусь за бортом…

Проклятый капитализм как-то так заботится о вышедших в расход лётчиках, что пенсия у стариков равна среднему заработку. Не волнуйтесь, из них тоже высосано все — но им и воздаётся в полную меру. А для тех, кто пролетал больше тридцати лет, иные авиакомпании приплачивают ещё 10 процентов.

У нас недаво принят закон о пенсиях лётному составу. Хитрый, лукавый закон. Заворочена формула. Учитывается все: и налёт, и средний заработок, и вредность… Да только когда приложишь эту формулу к реальному старику-лётчику, к конкретному мне, тебе, к нему — оно как-то так оборачивается, по формуле этой, лукавой, что учителя мои, ушедшие по полной выслуге на пенсию несколькими годами раньше, до полной пенсии-то и не дотягивают: по этим хитрым коэффициентам пересчитанный их средний заработок…маловат!

Это когда они при Брежневе зарабатывали по 600-700 рублей, а средний по стране тогда был 250, — вот этот их заработок маловат. “Извините, ребята, раньше надо было позаботиться о среднем, поднапрячься…”

Мы-то понимаем. Для того и формула… чтоб на стариках сэкономить. Да мало того: пенсию нашу привязали к каким-то выплатам авиационных предприятий. Вот если все предприятия да возьмут и дружно оторвут от себя хороший кусок, да в общий котёл его, то тогда, по формуле, по коэффициенту, старикам добавят немного. Правда, если предприятия не захотят дружно отрывать от себя для никому не нужных, отработавших, бесполезных стариков-лётчиков, то и не добавится. Хотя по формуле, если мы все дружно, с песней, в ногу (знакомый мотив!) — да отдадим жену дяде… получается пенсия чуть не больше среднего заработка лётчика в нынешнее время. Разевай рот шире. Пой хвалу законодателям и правителям. И летай, летай до глубокой старости — ты же, кроме как крутить штурвал, ничего в жизни делать не умеешь. Государство тебя взрастило, взлелеяло, напичкало идеями ( раньше думай о Родине, а потом о себе), обучило, приковало к штурвалу, высосало все соки, выплюнуло и кинуло тебе кость. Спасибо.

Нет, явно не тянем мы на интеллигенцию.О судьбах родины не думаем.

Лётчик должен знать, что как только он осядет на земле, на него навалится смертная тоска безделья. Никто и нигде не возьмёт его на работу. Он вылетал свои сроки, он заработал 70 — 80 лет льготного трудового стажа (грубо год за два) — он никому не нужен. По великому блату садят на проходную. И провожает он своих молодых коллег взглядом подстреленного, забившегося в кусты сокола.

Не потому ли спиваются лётчики на пенсии? Не потому ли столь велик среди списанных лётчиков процент самоубийств?

Я никогда не сяду на проходную. Я прокормлю себя руками. Я ремесленник. И дед мой, и отец умели делать все. И мама моя, старая учительница, говорила мне в детстве: “Сынок, мужчина должен уметь делать все; а уж что женщина — заведомо. И для жизни надо очень мало: кусок хлеба, кусок сала, картофелину; ну, куфайку и сапоги”.

На куфайку и кусок сала я себе уж заработаю, а картошка в России своя. Мне вот на рассаду хороший сорт дали со своего огорода Заслуженный, Почётный профессор-хирург, обладатель Золотого скальпеля, и супруга его, тоже профессор, Заслуженный Врач России.

До каких же пор в России профессор будет сажать картошку?

Ну, страстей нагородил, скажете Вы. Что же тогда держит тебя на проклятой лётной работе уже тридцать с лишним лет? И теперь, по прошествии этих десятков лет, зная изнутри тяжесть ярма, муки неизбежной обязаловки, вред для здоровья, разрушение привычных стереотипов нормальной человеческой жизни, — может, не стоило огород городить? Если бы прожить жизнь сначала… Может, все это напрасно и не стоило связываться?

Нет! Стоило! Стоило добиваться и страдать — ради изумительного, немногим в этой жизни доступного чувства Полёта. Ради прекрасного сознания своей профессиональной состоятельности — именно в моем Небе. Именно с сотней пассажиров за моей спиной, доверивших мне свои жизни. Ради потрясающего ежедневного ощущения соприкосновения с родной землёй — как нежно целуют друг друга губы влюблённых…

Да никакая другая профессия не даёт такого щедрого ежедневного притока положительных эмоций, по сравнению с которыми бледнеют все оргазмы земли. За одно это я навек благодарен моей Авиации и навек ей верен.

Стоило строить этот великий Храм! И Вам стоит попробовать. Потому что в лётной профессии редкостным образом сконцентрировались самые тонкие и острые ощущения, самые высокие требования и уж самое что ни на есть весомое чувство своей мужской состоятельности.

Поверьте, времена, когда валютная проститутка была героиней нашего нищего времени, пройдут, и достойная самого высокого уважения профессия лётчика займёт своё исконное место в первых рядах — и по престижу, и по оплате. Ещё загорятся глаза ребятишек при виде старого Капитана в фуражке с “дубами!”

Если Вы готовитесь стать лётчиком, то не мешает самому проверить себя в элементарных вещах.

Умеете ли Вы водить машину? Если нет, надо научиться. И в процессе этого обучения внимательно присмотреться к себе: Вам ближе езда по принципу “газ-тормоз” или же решение задач посложнее? Если Вы потребитель благ, в том числе и блага передвижения, если Вы любите резкость, “спортивный”, рвущий машину стиль, да ещё если впридачу Вы, не дай бог, увлекаетесь боксом, ждите проблем в овладении искусством пилота. Ибо для пилота резкая реакция — и вообще упование на реакцию — есть сугубый вред, и такой метод обучения летанию неприемлем. Лётчик должен прежде всего думать и анализировать ситуацию; движения органами управления должны быть плавными, но энергичными.

Мне довелось летать с одним пилотом, у которого почему-то не удавались посадки. Присмотревшись, я понял, что у человека очень замедленная реакция. Ну, у меня самого реакция явно не боксёрская, я это знаю потому, что в молодости пошёл было заниматься боксом — и не получилось. Бог миловал. Я научился “лететь впереди самолёта”, упреждая развитие событий. Нет, иной раз приходилось парировать броски, кренящие самолёт у самой земли, — реакции вполне хватало.

А здесь я как-то проехался с ним пассажиром на автомобиле. Батюшки — да он же так убьётся! Реагирует поздно, нервно, резко и невпопад; несколько раз сам себе создал опасные ситуации… короче, все мне стало ясно. Да ещё знающие его люди рассказывали, что он в волейбол-то играть совершенно не способен: не может тот мяч поймать.

Как такой человек попал в авиацию, как прошёл психологические тесты — я не знаю. Но в конце концов ему пришлось уйти. Устроился работать на земле… персональным шофёром у какого-то начальника. Он так ничего и не понял, он обижен на судьбу и считает, что несправедливо попал под сокращение. Но и с водительской должности как-то быстро ушёл.

Если, внезапно попав в аварийную ситуацию на дороге и чудом из неё выкарабкавшись — то ли успели затормозить, то ли увернуться, то ли на обочину выскочить, — если Вы после этого выключаете двигатель и, глядя невидящими глазами в одну точку, нервно закуриваете трясущимися руками, переваривая перипетии события, которое уже прошло, — то у Вас для пилота слишком нервная конституция и богатое воображение. Если же Вы добавляете газу и говорите: «это не со мной», — и через пару минут в городской дорожной сутолоке забываете об инциденте — это говорит о Вашей способности освобождаться (как у нас говорят, «отстраиваться») от помех, защищая нервную систему для решения главной задачи. Лично я так и поступаю.

Лучше всего для пилота, собирающегося долго и много работать в небе, иметь характер сангвинического или флегматического темперамента. Холерику на тяжёлом самолёте работать сложнее; меланхолику — нечего делать.

Лётчику, возможно, придётся увидеть ужасающие последствия авиакатастроф — и он должен после этого суметь спокойно летать, оставив в памяти лишь выводы.

Лётчик обязательно должен быть уживчивым среди людей. Ему придётся долго работать бок о бок с экипажем в очень маленьком пространстве кабины. Уживчивость, толерантность, умение принять человека, каков он есть, и приспрсобиться к нему, и к другому, и к третьему, ожидая, что и к тебе приспособятся и примут, какой ты есть — важнейший фактор, напрямую влияющий на безопасность полёта. Лётчики — все личности, индивидуальности, и ломать человека тут — заведомо во вред делу.

О курении в кабине. Если экипаж протестует, то куда денешься: будешь терпеть. Но зачем эти мучения, если можно бросить курить, пока молод. Я сам курил 17 лет, пока жизнь не заставила бросить, — и не жалею.

Вообще, на мой взгляд, массовое, народное курение есть признак упадка, деградации, отсталости общества. Вспомним фильмы советского периода — там каждый мужчина обязательно курил папиросу — задумчиво, нервно, порывисто, лениво…

Я переучивался на Ту-154 в Ульяновской школе высшей лётной подготовки и жил в гостинице «Дружба», где собирался лётный контингент из дружественных нам стран. И вот повезло же: жил на одном этаже с ребятами из Народной, Северной Кореи. Меня поразило не то, что они, собравшись утром, с обязательными значками на пиджаках, молились под председательством их большевика на икону своего вождя. И не то даже, что расхаживали по коридору в кальсонах, совершенно не обращая внимания на присутствие женского персонала гостиницы. Меня поразило то, что все они, поголовно, повсеместно, постоянно, чуть не одну сигарету от другой — курят и курят. Синий дым слоями висел в коридоре, в холле, у телевизора; все пропиталось запахом дешёвой корейской махорки; дежурные махнули рукой: на замечания, что курят, что не положено, — корейцы смотрели на тебя как на дурака. Мужчина — должен курить!

И их страна «пришла», и наша «пришла»… И у нас снова массовое, поголовное курение, да и кое-что похуже.

А потом удивляемся, как быстро губятся лёгкие у лётчиков. Мало им «жареного» воздуха…

К «жареному» воздуху, отбираемому для системы кондиционирования от компрессоров двигателей, нагретому до 250 градусов и смешиваемому с сухим, ледяным забортным воздухом, — к этой смеси, почти совершенно не содержащей водяного пара, придётся привыкать. И если хотите сберечь бронхи, заранее приучайтесь к бане. И даже не к сырой — нет, к сухой, хорошо прогретой русской бане с веничком… Там влаги достаточно, но главное — тренировка всех систем организма: нервов, сосудов, слизистой — да что агитировать, когда это принято в народе тысячи лет. Баня и бассейн с ледяной «енисейной» водой очень помогают нашему брату поддерживать душевное и физическое здоровье.

Ну а после баньки…

Логично. Поговорим и о водке, раз мы россияне.

Если Вы пьёте для того, чтобы забыться, вырубиться, отвязаться от этого мира, если Вам надо ещё и ещё добавить, чтобы уплыть в мир кайфа…бог Вам судья — но летать долго Вам не придётся. И капитаном — заведомо. Капитан должен контролировать все. И себя — в первую очередь.

Алкоголь — сильнодействующее средство. Но коль решил связать свою жизнь с полётами, то надо отдавать себе отчёт. Это же мина замедленного действия… а за спиной пассажиры.

Тут уместно поговорить о культуре употребления алкоголя, но я в этом не силён и интересующихся отсылаю к мудрым кавказским старикам.

Алкоголь украшает жизнь человечества тысячи лет. Видимо, есть природная потребность. Но одно дело — украсить жизнь, другое — бежать от неё в дурь. И к сожалению, русскому человеку, в его вечной нищете, матери всех пороков, — свойственно именно второе. Бороться с этим можно, но это зависит только от Вас.

Сидячая работа в условиях постоянных вибраций очень подсаживает межпозвоночные диски, да и вообще способствует развитию остеохондроза и связанных с ним заболеваний. Позвоночник надо беречь, закалять, разрабатывать, тренировать, в меру нагружать — с ранней молодости и до могилы. Мне кажется, не стоит тягать тот эспандер, те гантели или гири. А вот развивать гибкость позвоночника необходимо; есть система упражнений, надо выбрать по себе, «зарядку для хвоста» — и на всю жизнь.

Редкий лётчик любит двигаться. Он постоянно устаёт и хочет отдыхать: сидя, лёжа, за столом, на диване, за картами или водкой. А лучше всего — лёжа с сигаретой у телевизора, с картами и водкой на столике рядом. И пиво… Ну, пусть не так буквально, но схема примерно одна.

Много Вы видели худощавых лётчиков? Я тоже. Правда, мой Филаретыч весьма субтильного телосложения — так у него язва тридцать лет. А в основном народ солидный, с брюшком… как говаривал известный артист: «морррда крррасная…»

С каким лицом он стоит перед врачами на годовой комиссии… врачи знают.

Надо шевелиться. Как хотите. Я вот всю жизнь занимаюсь строительством. Это ещё и спасение от тоски в старости, когда спишут на землю, — я не заскучаю, некогда. Я строю свой Дом. Умоешься семью потами — можно и в полет, отдыхать. Лопата, как говорит моя мама, выгребает из организма все шлаки. Лом очень хорошо развивает гибкость позвоночника. Пару соток земли вскопал — нет проблем с кишечником.

Моей маме 82 года, а она пол достаёт ладонями, не сгибая колен. А я — только пальцами. А Вы?

Надо беречь от травм голову. Врачи очень любят ощупывать старые рубцы, гоняют на снимки, подробно расспрашивают, все записывают, и если и допустят потом летать, то потом ты всю жизнь под подозрением: перенёс травму черепа…

И никаких боксов. Лучше уж волейбол, настольный теннис, бассейн или бег трусцой.

Любите и умеете ли Вы учиться? Ибо учёба Ваша будет продолжаться всю жизнь, и экзамены Вы будете сдавать минимум два раза в год. Надо уметь сдавать экзамены. Надо и на экзамене исповедовать пресловутое «Чикалов летал на четыре…» Надо иметь хорошо поставленный голос, чёткую дикцию, надо уметь владеть собой, нужен определённый артистизм.

Все это пригодится, когда Вы станете капитаном. Вы научитесь объяснять, формулировать, учить. Вы поймёте силу бумаги и научитесь писать так, чтобы словам было тесно, а мыслям просторно. Вам придётся объяснять свои действия устно и письменно, и, возможно, от этого умения будет зависеть Ваша карьера, а то и судьба. Вы поймёте значение слов: документ, подпись, прокурор. Вам придётся ставить свою подпись и отвечать за неё тысячи раз, и Вы научитесь думать, прежде чем подписывать.

Знание английского языка обязательно. И желательно стремиться к свободному владению языком. Не жалейте на это сил и средств. Английский — международный авиационный язык, на нем ведутся все переговоры в эфире, и не только не международных полётах. Будущий капитан должен уметь изъясняться с работниками аэропортов в любой точке планеты; это очевидно.

Так же очевидно обязательное умение работать с компьютером. Жизнь требует этого, и нет числа примерам. Время арифмометров прошло.

Придётся выучить азбуку Морзе. Позывные радиомаяков передаются в эфир именно телеграфной азбукой. В училище каждый учебный день начинается с радиотренажа. Вы научитесь принимать на слух 30 знаков в минуту. Но лучше научиться этому заранее, это не так сложно.

Придётся научиться ходить в форменной одежде, как все, отбросив свою индивидуальность, выражаемую Вами ещё по-детски: оригинальной расцветки носки; косица на затылке, серьга в ухе, руки в карманах…

Серьгу придётся вынуть: она гроша ломаного не стоит против вожделенной тяжёлой авиагарнитуры…да и в фуражке какие серьги…

И носки будут не оранжевые или белые, а строго чёрного цвета, в тон строгой форме человека, который добровольно отказался от мирских благ и пришёл совершить в небе…

Стоп. Если Вы пришли в авиацию «совершать», значит, Вы к полётам, к ямщине, к хомуту, к зарабатыванию себе на хлеб — не готовы. Готовьтесь тянуть воз и служить Делу.

Форма одежды — это знак верности. Приучайтесь сразу уважать форму: под ней скрыто глубокое содержание. Да любую форму можно из мешковатой сделать элегантной, если знать меру, если брюки будут сидеть, а не волочиться, если ботинки будут блестеть, а волосы всегда подстрижены.

Индивидуальнось же Вашу определят поступки, а не цветное кашне поверх форменной шинели. Это все — пена.