Рядом с фронтом
Рядом с фронтом
…Как будто небольшой срок — сорок дней, а сколько зла причинили фашистские варвары за время хозяйничанья в селах и хуторах нашего Неклиновского района! Сожжено более семисот дворов колхозников и рабочих. Большинство общественных строений разрушено полностью, а уцелевшие школы, клубы и больница стояли без окон и дверей. Расстреляны, замучены в фашистских застенках семьдесят человек, многие за сочувствие партизанам. В Неклиновском районе были освобождены от немецко-фашистских захватчиков населенные пункты Синявка, Морской Чулек, Мержаново, Приморка, Некрасовка. В селе Синявке в наскоро отремонтированном помещении правления рыболовецкого колхоза разместился сельский Совет. Обязанности председателя Совета по совместительству исполнял командир партизанского отряда Николай Прокофьевич Рыбальченко.
В начале декабря стояли суровые морозы, то и дело поднимались снежные метели. Несмотря на лютый холод, с утра до поздней ночи в сельский Совет шли женщины, старики. Они изливали председателю свое горе, рассказывали о муках, перенесенных во время оккупации села фашистами. Одни просили помочь хлебом, одеждой, другие — в ремонте жилья. Особенно важно было побыстрее перевести в теплые сухие помещения детей и больных из сырых подвалов, подземелий и пещер. И Совет делал все, что представлялось возможным.
К вечеру 3 декабря, когда схлынул людской поток, в слабо освещенном помещении Совета собрались партизаны, старики и комсомольцы — члены подпольно-диверсионных групп. В тот вечер от подпольщиков я узнал о героической гибели Тоси Аникеевой.
Перед Ростовской наступательной операцией Аникеева получила задание разведать охрану штаба немецкой воинской части. Перед этим девушка долго не жила дома. Ее мать-старушка ушла в ближнее село, и Тоня постучалась к соседям. Не успела она войти в дом, как из смежной комнаты вышел постоялец — немецкий офицер.
— А, русский фрау — партизан! — воскликнул он, потирая руки.
— Тосю посадили в подвал, — со слезами на глазах рассказывала нам в тот вечер о подруге Фета Константинова. — Комсомольцы-подпольщики сумели наладить с ней связь. Вскоре ее повели на допрос…
Гестаповец долго рассматривал Тосю, потом заговорил с переводчиком. Переводчик достал из папки листовку, спросил:
— Это ваша работа?
Девушка ответила, что она ничего не знает. Тогда позвали станичного атамана Зубкова. Атаман взглянул на Аникееву, усмехнулся:
— Попалась, значит. Первая комсомолка на селе. Связана с партизанами.
Тося с презрением взглянула на Зубкова, не выдержала., сказала:
— И я знаю тебя. Сын палача-белогвардейца, фашистский холуй и предатель.
Враги окружили девушку. Ее били плетьми, а когда она падала без чувств, топтали ногами, потом обливали холодной водой, поднимали, били снова. От нее требовали назвать фамилии руководителей партизанского отряда, указать его базы.
— Ты же знаешь, где находится отряд, — в бешенстве орал атаман. — Говори, а то изничтожим!
Ничего не добившись от мужественной комсомолки, гитлеровцы ночью вывели ее на расстрел к полотну железной дороги. Аникееву хотели поставить на колени и выстрелить в затылок, но она приняла смерть стоя. Пуля пронзила ей грудь как бойцу, идущему в атаку…
Хоронили Тосю в освобожденной Синявке. Гроб, задрапированный красной материей, несли комсомольцы-партизаны. Все село вышло проводить в последний путь отважную патриотку. На холме, рядом с братской могилой героев гражданской войны, процессия остановилась. Отсюда видна степь, которую она так любила, и молодые сады, и школа у речки Морской Чулек, где училась девушка. Тихо падал снег. У гроба, сжав автоматы, застыли в скорбном молчании ее товарищи — Леня Сидоренко, Ваня Ющенко, Костя Голоснов и Володя Мовцесов.
Выступая, командир отряда взмахивал рукой, в которой держал пистолет. Он словно чеканил слова:
— Ты — верная дочь народа, храбрая партизанка. Жила и росла среди нас. Ты немного успела совершить, но сумела то, на что способен человек в самом великом — отдала свою жизнь, чтобы свободно жили другие…
Старики стояли без шапок, женщины утирали слезы. С приазовских плавней подул низовой ветер, разогнал тучи. Лучи солнца осветили холм. Прогремел трехкратный салют в честь погибших.
У партийных и советских работников дел — только успевай поворачиваться. Приходилось заботиться не только о местном населении. Стремительное наступление наших войск привело к тому, что тылы некоторых воинских частей поотстали. Поэтому мы помогали армии продовольствием и фуражом. Зерно, муку и фураж, отбитые у немцев, взяли на строгий учет. Склады конторы «Заготзерно», тщательно охранялись от диверсантов. Председатель сельского Совета Рыбальченко собственноручно выписывал продукты со складов.
За считанные дни были восстановлены и пущены в ход вальцевая мельница и пекарня. Население и воинские части снабжались мукой и хлебом. Старики рыбаки организовали круглосуточный подледный лов. Ивану Герасимовичу Евтушенко не раз приходилось выезжать на передовую, чтобы научить армейских поваров по всем правилам варить донскую уху и пшеничную кашу с «рахманками», то есть с рыбьим жиром. В благодарность фронтовики щедро одаривали рыбака махоркой.
Леня Сидоренко вихрем носился по селу на трофейном вороном жеребце, выполняя поручения председателя сельского Совета. Он то наблюдал, как местные плотники ремонтируют клуб рыболовецкой артели, предназначенный под полевой госпиталь, то спешил к рыбакам или на различные склады.
Перед тем как в госпиталь начали поступать раненые, девушки под руководством Феты Константиновой вымыли в комнатах полы, собрали по селу столы, стулья и, по возможности, создали в палатах уютную обстановку. Бабушка Гудиха принесла в госпиталь портрет В. И. Ленина. Рискуя жизнью, она уберегла портрет от фашистов на чердаке своего, дома.
Неугомонный завхоз партизанского отряда Куринков с утра до поздней ночи в хлопотах. В ночном бою у камышитового завода мы захватили пять автомашин с трофейным оружием — винтовками, пулеметами разных систем, много ящиков с патронами, ручными гранатами. Куринков позаботился, чтобы оружие было проверено и аккуратно уложено на складе отряда. Там же он хранил муку, сахар, соль, табак — словом, все необходимое в боевой обстановке. Однажды я зашел на склад и подивился энергии завхоза.
— Петр Федорович, — помнится, оказал я Курникову, — неужто все это для «Отважного-1»?
— Я, товарищ секретарь, — ответил завхоз, — пекусь не только о нашем отряде. О моряках-побратимах тоже не забываю. На войне может всякое случиться. Не ровен час, может, еще придется сражаться в тылу врага. Вот запас и пригодится.
Самостоятельно изучать трофейное оружие для партизан оказалось делом затруднительным. Обратились за помощью к Куникову. Он прислал инструктора, старшего лейтенанта, потом направлял к нам и других офицеров. В отряде проводились военные занятия.
Шли занятия и в группе разведчиков. Им говорили:
— Помните, в разведке вы все видите, а вас — никто. Обнаружили себя — поставлен под удар отряд. Действуйте осторожно, скрытно и решительно…
Леня Сидоренко и Ваня Ющенко, сидя рядом, зашептались, вспомнили свою первую разведку. Им тогда приказали выяснить, как организована охрана причала у рыбозавода. По неопытности они забрались в салотопку. Там хранились горючее, моторные лодки. В любую минуту в помещение могли зайти немцы. На этот случай молодые бойцы приготовили бритвы. На счастье, все обошлось благополучно…
На другом занятии партизаны учились ориентироваться по карте, ходить по азимуту. И снова воспоминания: не одному бойцу приходилось плутать в приазовских плавнях.
Изучали борьбу с танками.
— Смелому танк не страшен, — говорил инструктор. — Только знай уязвимые места и умей метко бросать гранату, бутылку с горючей смесью…
Сидоренко рассказывал товарищам, как он на Миусе подбил танк гранатой, а потом расстреливал фашистов, покидавших горящую машину. На занятиях он повышал свои знания.
Изучали, как вести огонь по воздушному врагу. Оказывается, из винтовки или ручного пулемета можно было сразить самолет на высоте 600–800 метров. Стрельбу открывали, когда машина проносилась над головой. Стреляли из положения лежа.
— А я стрелял, как только увижу самолет, — говорил Костя Голоснов своему другу Володе Мовцесову. — Знал бы правила стрельбы, глядишь, и подбил бы крылатого фашиста…
Учились разжигать замаскированные костры: «звездный», «полинезийский».
— А как разжечь костер без спичек? — спрашивал офицер и отвечал: — Приготовь сухую бумагу или мелкое сено, листья камыша. Вынь из патрона пулю, высыпь на разжогу часть пороху, заткни бумагой и выстрели в растопку.
— Смотри, как просто, — говорили партизаны. — Ведь случалось, отсыревали спички…
Инструктор учил партизан распознавать немцев по родам войск.
— Пойди разбери их, особенно ночью, — шептались партизаны. — Главное, попался фашист, уничтожай его без разбору.
Занятия в отряде проводились вечерами, а то и ночью. В дневное время бойцы восстанавливали в селе разрушенное врагом хозяйство, помогали тыловым подразделениям частей Красной Армии. Не прекращались разведки в тыл врага. Вместе с моряками мы готовились к новым боевым схваткам с противником.
20 декабря под вечер в Синявку приехала группа командиров во главе с Куниковым. Их интересовало трофейное оружие. Не успели мы поздороваться, как Куников попросил горячего чая, продрог, говорил, до костей. Я, признаться, удивился: такой закаленный человек и замерз, одетый в полушубок, валенки, шапку-ушанку. Оказалось, вблизи села на Мертвом Донце сани влетели в полынью. Цезарь Львович принял ледяную ванну. Я распорядился принести подходящий костюм, сухие валенки и приготовить чай.
Переодевшись, Куников, по обыкновению, перешел на шутливый тон разговора. Покачал головой:
— Кругом война, а ты восседаешь за письменным столом да еще в кресле. — Он огляделся. — Вот только автомат в углу.
Открыл ящик, достал гранату лимонку. Улыбнулся, сказал:
— Беру свои слова обратно. Сразу видно — прифронтовой райком!
Во время нашего разговора в комнату вошел старик, мой давнишний знакомый Трофим Иванович Панфилов. В полеводческом колхозе имени Яна Фабрициуса он работал в слесарной мастерской. В 1928 году мы с Трофимом Ивановичем создавали этот колхоз. Я тогда был председателем колхоза, а он — моей правой рукой. Панфилов поздоровался и, кивнув в сторону Куникова, вопрошающе посмотрел на меня. Я познакомил их. Спросил у бригадира, что нового.
— Давеча тебе не признался, — виновато и вместе с тем лукаво поглядывая, сказал Трофим Иванович. — Ведь ты строго предупреждал, чтобы без разрешения по степи не ходили, потому как минированная. Да ребята не стерпели, и я, старый, с ними. Вчерашнего дня добрались до полевого стана, раскопали запасные части к тракторам, а в куче пепла отыскали инструмент. Когда возвращались домой, в Белой балке немецкий танк обнаружили с крестом. Я не утерпел, залез в середку. Движитель гожий, управление исправное. Только гусеница ремонта требует, так то полдела. Думаем раненого немецкого зверя на пахоту подладить.
— А если того зверя да направить на фашистов? — вставил Куников. — Отремонтировать и танкистам передать.
Панфилов пристально посмотрел на Цезаря Львовича.
— Наконец вспомнил, где вас встречал: в Самбеке в прошлом году, — сказал он обрадованно. — Моряков там и по сей день, наверно, не забыли.
Помрачнев, добавил:
— В фашистской неволе наши жители. Крепко засел вражина на самбекской горе.
— Осилим захватчиков. Обязательно осилим! — воскликнул Цезарь Львович. — И Самбек освободим. Разве можно победить советский народ! Вот ваша бригада у врага под носом к севу готовится. Это же мужество!
— Иначе нельзя, — ответил Трофим Иванович. — Хлеб растим. А хлеб для фронта, считай, те же снаряды. И тылу без пшенички худо.
Подумав, он сказал:
— А немецкий танк исправим и вручим Красной Армии… Рабочие и колхозники на танковые колонны деньги собирают, А мы, вдобавок, исправный танк передадим.
Мы с Куниковым похвалили Панфилова за такое решение.
После поспешного отступления противника из села на станции осталась два десятка поврежденных немецких тягачей. Колхозные механизаторы пришли к заключению, что часть из них можно восстановить и использовать вместо тракторов. О них у нас и пошла речь. Куников пообещал прислать минеров, чтобы они очистили поля от фашистских «сюрпризов».
Узнав о приезде Куникова и его товарищей, в райком пришел Куринков. Пожимая руку завхозу, Цезарь Львович шутил:
— Приехали к вам, Петр Федорович, приглашать партизан на очередной концерт. А то однажды побывали и глаз больше не кажете. Моряки благодарят за пианино. Особенно Богуславский. Только вырвется свободная минутка, он — к инструменту. Разливаются мелодии по всему островку.
— У нас поважнее инструменты для вас подготовлены, — не без торжественности сказал завхоз. — Пойдемте в склад, полюбуетесь.
В складе трофейного оружия Цезарь Львович восхищенно воскликнул:
— Ай да постарались! Автоматы, гранаты, ящики с патронами…
Потом мы прошли в конюшню. В станках стояли три пары упитанных лошадей.
— Нравятся? — спросил я у Куникова.
— Кони хорошие, только я в породах ничего не смыслю.
— Тракен, — пояснил я. — В Германии они в большой цене.
Фашистским комендантом в Синявке оказался конезаводчик. Комендант ждал подходящего случая, чтобы отправить лошадей в свой фатерлянд. А вскоре сам еле ноги унес — драпал в одном белье, на автомашине. После него, помимо лошадей, осталась карета с немецким фамильным гербом на передке.
Лошадей вместе с просторными санями мы тут же передали морякам. На сани погрузили трофейное оружие, выделенное куниковцам. Обсудив предстоящие совместные боевые операции, мы расстались. На передних санях рядом с Куниковым сидел Евтушенко, самый надежный проводник по приазовским плавням.