Глава пятая. Командую фронтом

Глава пятая. Командую фронтом

К началу октября 1943 года обстановка на советско-германском фронте сложилась в целом благоприятно для Красной Армии. Войска Калининского и Западного фронтов достигли подступов к Витебску, Орше и Могилеву. Центральный, Воронежский и Степной фронты вышли к среднему течению Днепра и повсеместно форсировали его, имея задачу продолжать освобождение Украины и юга Белоруссии. К этому же времени войска нашего Брянского фронта, разгромив крупную группировку врага, продвинулись на 250 километров, выйдя к верхнему течению Днепра к северу от Гомеля.

1 октября поступила директива Ставки о расформировании Брянского фронта и создании Прибалтийского. Руководство его осталось прежним, а войска, за небольшим исключением, вливались новые. Нашей же армии предстояла передислокация. Она включалась в состав Прибалтийского фронта, который развертывался южнее Великих Лук, имея справа Северо-Западный, а слева Калининский фронты. Это организационное мероприятие осуществлялось Ставкой для того, чтобы силами названных фронтов во взаимодействии с Волховским и Ленинградским нанести поражение вражеской группе армий «Север» и очистить часть Белоруссии, Псковщину, Эстонию и Латвию.

Передислокация 11-й гвардейской в новый район прошла организованно, и к середине октября она расположилась восточное железнодорожной линии Великие Луки — Невель.

Когда все вопросы, связанные с переброской войск, были решены, наступил и мой черед ехать туда. Отправились мы в дорогу с несколькими офицерами штаба на автомашинах.

Путь наш лежал через Карачев, Орел, Тулу и Москву. Стоит ли говорить, как сильно мне хотелось побывать в столице — и по делам, и чтобы повидаться с семьей.

Чем ближе подъезжали мы к Москве, тем сильнее охватывало нас волнение. Невольно вспоминались огромные испытания и лишения, выпавшие на долю москвичей, их мужество и самоотверженность в дни битвы за родной город. Но вот мы миновали Октябрьскую площадь, проехали по Большой Якиманке, ныне улице Димитрова, и оказались у многоэтажного, внушительной архитектуры дома на набережной Москвы-реки. Здесь жила моя семья. Встреча с женой, дочерью и свояченицей доставила мне огромную радость. Не обошлось, конечно, у женщин это долгожданное свидание без слез.

За два дня пребывания в Москве мне удалось кое-что получить из вооружения, средств связи и автотранспорта для армии. Очень теплой и дружеской была моя встреча с руководителями Свердловского района — нашими неизменными шефами. Хорошо помню, что я был приглашен на вечер, где представители трудящихся района подводили итоги предоктябрьского социалистического соревнования. Меня попросили рассказать о Курской битве и вручить переходящее Красное знамя Военного совета нашей армии заводу — победителю в социалистическом соревновании. Вечер этот прошел очень тепло и интересно.

Ранним утром после нелегкого прощания с семьей я вновь пустился в путь. Дорога от Москвы до Великих Лук была трудной. До Торжка мы ехали по Ленинградскому шоссе, а затем свернули на запад и пробирались по дорогам, проложенным в заболоченных лесах. Лишь на следующий день мы добрались до деревни Крупошево, недалеко от которой, на берегу озера Псово, расположился штаб армии. Генералы Иванов и Куликов ознакомили меня с итогами перегруппировки армии и расположением ее соединений.

На следующий день мы с членом Военного совета побывали на КП фронта, где генералы М. М. Попов и Л. 3. Мехлис, выслушав мой доклад о группировке и состоянии войск армии, подробно ознакомили нас с обстановкой в полосе действий фронта. Маркиан Михайлович, в частности, сообщил, что в состав нового фронта, который с 1 по 20 октября назывался Прибалтийским, а потом стал именоваться 2-м Прибалтийским, кроме нашей армии вошли 22, 20, 6-я гвардейская, 3-я ударная, а вскоре войдет и 10-я гвардейская.[77] Действовали эти войска в полосе от озера Ильмень до Невеля. Фронту противостояли войска 16-й армии противника. Особое беспокойство у командующего вызывало положение 3-й ударной армии генерала К. Н. Галицкого и левого крыла 6-й гвардейской армии генерала И. М. Чистякова, занимавших оборону в северной части так называемого Невельского мешка.

Оценивая сложившуюся обстановку, генерал М. М. Попов сказал, что гитлеровское командование, как видно, не только будет упорно удерживать выгодные для него рубежи на подступах к Невелю, но обязательно попытается встречными ударами перехватить горловину и уничтожить наши войска, выдвинувшиеся сюда. После обмена мнениями о возможных контрмерах Маркиан Михайлович, обращаясь ко мне, сказал:

— Чтобы разрядить обстановку в районе Невеля, вам, Иван Христофорович, надо продумать вопрос об организации сильного удара на Новосокольники, чтобы во взаимодействии с шестой гвардейской и третьей ударной разгромить нависающую с севера над Невелем группировку противника.

Это решение я счел вполне целесообразным.

Во время этой беседы М. М. Попов, рассказывая о своей поездке в 3-ю ударную армию, не поскупился на похвалы ее командующему генерал-лейтенанту К. Н. Галицкому, являвшемуся, по его словам, стойким, мужественным и всесторонне эрудированным военачальником.

На следующий же день в наш штаб поступил приказ о выдвижении армии к линии фронта для прочной обороны полосы от села Островки до озера Большой Иван и о подготовке удара на Новосокольники. Началась будничная фронтовая работа по подготовке к боям на новом направлении.

В последних числах октября на 2-й Прибалтийский приехал начальник Тыла Красной Армии генерал А. В. Хрулев, чтобы помочь в становлении тыла нового фронта. Андрея Васильевича сопровождала группа опытных генералов и офицеров центральных управления. Вместе с ними, в частности, был помощник члена Государственного Комитета по вопросам интендантского снабжения Михаил Сергеевич Смиртюков.[78]

По согласованию с А. В. Хрулевым поочередно вызывались в штаб фронта все командующие армиями для доклада о самых существенных нуждах подчиненных им войск.

Заблаговременно подготовив все необходимые документы, мы с генералами Куликовым и Лазаревичем в назначенный день прибыли в штаб фронта. Андрей Васильевич внимательно выслушал нас. Он свободно ориентировался во всех многочисленных и сложных проблемах тылового обеспечения, точно знал, чем центр реально мог помочь войскам, быстро схватывал сущность запросов и тут же принимал по ним конкретные решения. Почти все наши просьбы он обещал удовлетворить, причем особую щедрость проявил в экипировке офицерского состава. Но прошло и недели после отъезда А. В. Хрулева, как мы начала получать все, обещанное им.

Результатом работы начальника Тыла Красной Армии и сопровождавшей его группы генералов и офицеров было значительное улучшение всех видов снабжения войск, укрепление фронтового армейского и войскового тылов. Все мы, от командующего фронтом до рядового воина, всегда добром вспоминали эту большую помощь, понимая, что она обеспечена усилиями тружеников городов и деревень.

В разгар подготовки армии к наступлению я был вызван на КП фронта. Помню, что, прибыв туда во второй половине дня 16 ноября, я был немедленно принят М. М. Поповым и Л. 3. Мехлисом. Выслушав мой доклад о выходе армии в район сосредоточения, Маркиан Михайлович сообщил, что Верховный Главнокомандующий срочно вызывает меня в Москву. Я не удержался и спросил о цели этого вызова, но в ответ мне не было сказано ничего определенного. Как видно, фронтовое начальство тоже было не в курсе дела.

Из-за плохой погоды ехать пришлось по железной дороге, в служебном вагоне Военного совета фронта. На следующий день я прибыл в столицу, так толком и не зная, что меня ожидает. Встретивший меня на вокзале генерал сказал, что вначале со мной побеседуют в Генеральном штабе. Заехав ненадолго к семье, я отправился в Генштаб, где сразу был принят генералом А. И. Антоновым. Тепло поздоровавшись и усадив меня у стола с развернутой картой, Алексей Иннокентьевич сказал, что получил указание проинформировать меня о планах боевых действий в Белоруссии, после чего сообщил, что в начале октября до исполнителей был доведен план наступления силами трех фронтов. При этом войска Калининского (в дальнейшем — 1-го Прибалтийского) фронта должны были, наступая на Витебск, охватить белорусскую группировку врага с севера. В центре — на Оршу и Могилев — наносили удар войска Западного фронта, а с юга — на Гомель и Бобруйск — войска правого крыла Центрального (в дальнейшем — Белорусского) фронта.

Успех этих ударов мог бы привести к далеко идущим последствиям, вплоть до выхода в Прибалтику, к границам Восточной Пруссии и Польши. Но к сожалению, ощутимых результатов добились лишь войска Белорусского фронта генерала К. К. Рокоссовского, действовавшие на гомельско-речицком направлении. В центре наступление сразу же застопорилось, так как враг оказал яростное сопротивление. На северном крыле 1-й Прибалтийский достиг лишь частичного успеха. Был освобожден Невель, но дальнейшее продвижение остановили подошедшие крупные резервы врага…

— Видите, Иван Христофорович, что получается? — после паузы продолжал Антонов, водя указкой по карте. — На юге белорусская группировка врага охвачена нашими войсками, а на севере, у Невеля, мы застряли на полпути к Витебску. Крайне необходимо и здесь добиться перелома.

Поняв, что информация закончена, я спросил, какая роль в Белорусской операции отводится мне.

— Об этом вы услышите, видимо, из уст самого Верховного, — уклончиво ответил Алексей Иннокентьевич. — К нему мы отправимся вечером вместе, захватив и Сергея Матвеевича Штеменко…

И. В. Сталин был в хорошем расположении духа, и беседа наша носила почти непринужденный характер. Осведомившись о том, ознакомили ли меня с планами Ставки на белорусском направлении. Верховный заговорил о весьма положительной для нас общей ситуации на советско-германском фронте. При этом он сразу же отметил, что есть направления, где дела обстоят неважно. К числу таковых он отнес 1-й Прибалтийский фронт, две армии которого после успеха под Невелем оказались в мешке с крайне узкой горловиной.

— По неясным для меня причинам, — продолжал Сталин, — войска Первого Прибалтийского не могут добиться перелома в обстановке и развития ранее достигнутого успеха в направлении Городка и Витебска. А там мы можем изолировать две оперативно-стратегические группировки врага — северную и центральную, открыть себе ворота в Прибалтику и создать выгодные условия для освобождения всей Белоруссии. В Ставке обсуждался вопрос о смене командующего Первым Прибалтийским фронтом. Принято решение назначить вас на этот ответственный пост. — Говоря это, Верховный внимательно и, кажется, доброжелательно смотрел на меня, а затем спросил: — Как вы к этому относитесь, товарищ Баграмян?

Я ответил, что считаю такое назначение большой честью для себя и приложу все силы, чтобы оправдать доверие партии.

Слегка кивнув, И. В. Сталин продолжал:

— Успешно проведенная вами операция в районе Орла и Брянска убеждает в том, что новый пост будет вам по плечу.

Я поблагодарил Верховного Главнокомандующего за столь высокую оценку боевых действий 11-й гвардейской армии.

— Мы решили передать одиннадцатую гвардейскую армию в состав войск Первого Прибалтийского фронта и возложить на вас задачу разгромить городокскую группировку войск противника и в последующем овладеть Витебском.

Я заверил И. В. Сталина, что приложу все свои силы для выполнения поставленной задачи.

— Но дело в том, что генерал Попов, — добавил я, — изъял из одиннадцатой гвардейской первый танковый корпус генерала Буткова и восемнадцатую гвардейскую стрелковую дивизию генерала Завадовского.

— Что касается танкового корпуса, то я вас вполне понимаю, и мы поправим товарища Попова, — ответил Сталин, — а о дивизии не стоит и говорить. Ведь в ней сейчас наверняка не больше половины штатной численности…

Я все же продолжал просить Верховного Главнокомандующего возвратить 18-ю гвардейскую, подчеркнув, что она в составе армии сражается давно и что речь идет о заслуженной дивизии, на которую равнялись воины других соединений, а в заключение сказал, что мы быстро укомплектуем ее гвардейцами, возвращающимися из армейских госпиталей, и лучшими воинами из числа вновь призываемого контингента.

— Слышите, как дерется новый командующий фронтом за каждую дивизию и за гвардейские традиции! Это, по-моему, похвально, — сказал Сталин, обращаясь к присутствующим.

Тут же он приказал соединить его с М. М. Поповым и потребовал вернуть в 11-ю гвардейскую армию 1-й танковый корпус и 18-ю гвардейскую дивизию.

— Есть ли у вас пожелание, — обратился ко мне Сталин, — относительно кандидатуры на должность командарма одиннадцатой гвардейской? Мы здесь, в центре, подумали и пришли к выводу, что неплохо было бы на эту армию назначить опытного командующего — Героя Советского Союза генерал-полковника Чибисова. Как вы смотрите на это назначение?

Предложение кандидатуры Н. Е. Чибисова было для меня несколько неожиданным, и я не торопился с ответом, чтобы лучше его обдумать.

— Что же вы не отвечаете? — спросил Сталин. — Или имеете что-либо против Чибисова?

Собравшись с мыслями, я ответил, что если вопрос еще не решен окончательно, то я порекомендовал бы другую кандидатуру. Чибисов, безусловно, опытный командующий. Однако надо иметь в виду, что, когда он после финской кампании стал генерал-лейтенантом, я был всего-навсего полковником. Чибисов об этом, конечно, знает, и это в какой-то мере может усложнить наши взаимоотношения.

— А у вас есть кто-нибудь на примете? — спросил Сталин, не теряя благодушного тона.

— Я предлагаю генерала Галицкого, нынешнего командарма третьей ударной.

— А вы давно его знаете? — снова спросил Сталин.

— Нет, — ответил я, — видел всего несколько раз, присутствуя на его докладах генералу Попову, но он произвел на меня очень хорошее впечатление своей собранностью, твердостью, умением быстро вникать в боевую ситуацию, точно сориентироваться в ходе боевых событий. Вместе с тем этот генерал хорошо знаком с обстановкой в районе Невеля, так как именно его войска сыграли основную роль в овладении этим пунктом.

— Что же, — ответил Верховный Главнокомандующий, — ваши доводы заслуживают внимания.

Сказав это, Сталин о чем-то задумался, раскуривая трубку, а затем энергично нажал на кнопку звонка. Сейчас же в кабинет вошел Поскребышев.

— Подготовьте проект Постановления Совета Народных Комиссаров о присвоении товарищу Баграмяну звания генерала армии, — повернувшись к вошедшему, сказал Верховный и спросил:- Кто-то еще из командующих фронтами ходит в генерал-полковниках?

— Командующий Ленинградским фронтом Говоров, — не задумываясь, ответил А. Н. Поскребышев.

— Включите в проект Постановления и товарища Говорова, — распорядился Сталин и обернулся к Алексею Иннокентьевичу: — Как вы думаете, товарищ Антонов, присвоение звания генерал-полковника товарищу Штеменко поможет ему в работе?

— Конечно, — ответил генерал Антонов.

Тогда, вновь обращаясь к Поскребышеву, Верховный сказал:

— Включите в проект Постановления товарищей Баграмяна, Говорова и Штеменко.

Спустя десять минут документ был подписан, и Сталин сердечно поздравил меня и С. М. Штеменко с новыми высокими воинскими званиями и моим назначением на пост командующего фронтом, пожелал успехов в проведении предстоящей операции.

На должность командующего 11-й гвардейской был назначен генерал-лейтенант К. Н. Галицкий, а вместо него на пост командарма 3-й ударной генерал-полковник Н. Е. Чибисов.

На следующий день я отправился к новому месту службы и 19 ноября 1943 года, прибыв на КП фронта в село Верхняя Затурщина, принял командование войсками 1-го Прибалтийского фронта от моего старого друга по учебе в 1924–1925 годах в Ленинграде, в Высшей кавалерийской школе, генерала армии А. И. Еременко. Андрей Иванович был, естественно, удручен тем, что ему приходилось сдавать фронт, тем более что причины неуспеха операции были, по его словам, объективными.

— На юге Белоруссии, — сказал он, — сравнительно благоприятные погодные условия, а у нас здесь непролазная грязь. Из-за бездорожья мы не можем снабдить войска достаточным количеством боеприпасов. А Гитлер перебросил в полосу действий фронта две пехотные дивизии из-под Ленинграда, пять пехотных и одну танковую дивизию с южного крыла группы армий «Центр», как раз оттуда, где действует Рокоссовский. Солидно пополнил враг и свою авиацию…

Как я убедился в дальнейшем, генерал Еременко был во многом прав.

Итак, я принял фронтовое объединение, которое было на одном из важнейших направлений советско-германского фронта. Фронт действовал сейчас в полосе между Невелем и Рудней. В состав его входили три общевойсковые армии: 4-я ударная, 43-я, 39-я, а также 3-й гвардейский кавалерийский и 5-й танковый корпуса. Заканчивала передислокацию в его полосу и ставшая мне родной 11-я гвардейская.

Я рассказал уже о тех планах, которые имелись у Ставки в отношении использования войск фронтов, наступавших с целью освобождения Белоруссии. Хотя замысел этот имел далеко идущие цели, все же не он был главным тогда в масштабе всего советско-германского фронта. Дело в том, что основной заботой Ставки на предстоящий период было освобождение Ленинградской области и, особенно, Правобережной Украины.

Одновременно планировалось наступление и на западном направлении с целью выхода наших войск на линию Полоцк, Минск, река Птичь, то есть на глубину 150300 километров, хотя для достижения подобной цели 1-й и 2-й Прибалтийские, Западный и Белорусский фронты, как показало развитие событий, не имели достаточного превосходства над противником. Они нуждались во всестороннем усилении, чего Ставка сделать не могла.

Мы ни в коей мере не берем под сомнение правильность решения направить основные резервы Украинским фронтам, где наносился главный удар. Это обеспечило успех зимней кампании 1943/44 года.

Серьезность задач, поставленных центральным фронтам, заставила их действовать очень активно, что вводило в заблуждение вражеское командование относительно истинных целей советской стороны. Там были скованы крупные силы вермахта, германское командование, таким образом, ослабило соседние направления, особенно ленинградское. Вместе с тем действия четырех упомянутых фронтов не были свободны от недостатков.

Как только я принял командование войсками 1-го Прибалтийского фронта, Андрей Иванович Еременко уехал в Москву, где вскоре получил назначение на должность командующего Отдельной Приморской армией, действовавшей в Крыму. Подробно в курс боевых событий вводил меня начальник штаба фронта генерал-лейтенант В. В. Курасов.

Владимира Васильевича я очень хорошо знал еще по совместной учебе в академии Генерального штаба в 1936–1938 годах. После успешного окончания курса обучения мы с ним в течение двух лет были старшими пре-иодавателями кафедры тактики высших общевойсковых соединений этой же академии и еще тогда стали настоящими друзьями. Но осенью 1940 года наши пути разошлись: я был назначен в войска Киевского Особого военного округа, а он — в Генеральный штаб. Новая встреча и возможность работать вместе, конечно, очень обрадовала нас обоих.

В. В. Курасова отличала высокая общая и штабная культура, огромная работоспособность, умение быстро схватывать в боевых событиях главное, сделать надлежащие общие выводы, наилучшим образом охарактеризовать сущность сложившейся обстановки для принятия правильного решения. Все эти положительные качества генерала Курасова и его незаурядные способности в вопросах организации управления войсками в различных видах операций весьма обнадеживали меня. Я хорошо понимал, что в его лице обрел одаренного и эрудированного начальника штаба фронта. До конца войны мы с ним работали, что называется, душа в душу.

Хорошо запомнился мне первый доклад В. В. Курасова. Когда я пригласил его к себе в кабинет, он, войдя, извинился, что еще не закончена работа над большой оперативной картой, которая будет готова через 10–15 минут. И тут же, нисколько не затрудняясь отсутствием карты, генерал стал докладывать мне о развитии обстановки после 25 октября, когда в соответствии с директивой Ставки началось наступление войск фронта на витебско-городокском направлении.

— Позвольте, — сказал Владимир Васильевич, — я доложу о ходе боевых действий за каждый день, и вам станут ясней особенности обстановки.

Он проинформировал меня во всех деталях о действиях 4-й ударной армии начиная со 2 ноября, так как эта армия была, как говорится, в фокусе событий на всем фронте.

Признаться, меня поначалу несколько удивила эта, как мне показалось, излишняя детализация, и я даже спросил Владимира Васильевича, как это в его памяти удерживаются все эти названия и цифры. Он ответил, что такова, видимо, особенность его памяти, выработанная опытом штабной работы.

— Кроме того, — сказал Курасов, как бы оправдываясь, — речь ведь идет о делах моей родной четвертой ударной. В ее рядах я получил боевое крещение в январе сорок второго, а потом целый год командовал ее войсками после генералов Еременко и Голикова…

Пока шел этот наш разговор, старший оператор внес прекрасно оформленную карту обстановки. Владимир Васильевич обратил мое внимание на необычайно сложную конфигурацию линии фронта. На крайнем правом его крыле, как лепестки огромного цветка, почти симметрично расположились многочисленные озера.

— В дефиле между этими озерами наши войска и прорвались на запад во время Невельской операции, — сказал Курасов, — а затем продвинулись на северо-запад и юго-запад. Образовалась довольно большая вмятина во вражеском фронте. Южнее этой вмятины нависает над войсками четвертой ударной армии крайне опасный для нас выступ, занятый врагом.

Глядя на карту, я заметил, что вершина выступа упирается в межозерье, в основании находится Витебск, в центре Городок, а близ него вновь раскинулось соцветие озер, правда, не такое живописное, как на севере, но в не меньшей степени затруднявшее наступательные действия.

— Выступ, занятый врагом, — уточнил генерал Курасов, — имеет в поперечнике от тридцати пяти до шестидесяти километров и тянется с юга на север до восьмидесяти пяти километров.

На карте особенно зримо виделась опасность для войск фронта, таящаяся в этом выступе, откуда враг легко мог нанести удар во фланг и тыл нашим соединениям, стремившимся выйти на оперативный простор с целью освобождения Белоруссии. И гитлеровское командование не жалело усилий, чтобы сделать это, сосредоточив в районе Городка многочисленные пехотные и танковые части.

Генерал Курасов сообщил, что всего за 10 дней до моего прибытия силы 3-й танковой армии Рейнгардта предприняли отчаянную попытку совершить прорыв. 6–8 пехотных батальонов при поддержке 50 танков нанесли тогда удар в северном направлении и потеснили подразделения 156-й стрелковой дивизии полковника И. Г. Бабака. Правда, решительными контрмерами положение было восстановлено с большими потерями для врага.

Много лет спустя после этих событий, работая над данной книгой, я нашел красноречивые свидетельства немецкой стороны об этом ударе. Вот что писал в своих воспоминаниях бывший начальник штаба 3-й танковой армии генерал Гайдкемпер:

«8 ноября после мощного огневого удара 252-я пехотная и 20-я танковая дивизии из межозерного дефиле… устремились в атаку, они преодолели большое минное поле и в кровопролитной для обеих сторон борьбе заняли ряд населенных пунктов и высот, углубившись на 6 км в неприятельскую оборону. Некоторые населенные пункты русские обороняли с особым упорством. В этих боях был тяжело ранен капитан Мюллер, который вел в атаку свой 3-й батальон 7-го полка. Всюду поднялось настроение, так как, хотя и в одном месте, мы снова шли вперед. Во второй половине дня в наш штаб поступило сообщение, что ОКХ приказало группе армий «Север» нанести удары по обе стороны г. Невель, западнее озера Невель, в южном направлении, чтобы восстановить прежнюю границу между обеими группами армий и освободить зажатые врагом севернее этой линии войска группы армий «Центр». Итак, можно было надеяться, что продолжение нашего наступления во взаимодействии с ударом 16-й армии, вероятно, уже на следующий день приведет к полной ликвидации бреши, что в свою очередь воспретит врагу дальнейшую переброску сил на запад, так же как и снабжение прорвавшихся вперед русских частей».

Далее Гайдкемпер пишет: «Мы тщательно готовились к продолжению наступления на следующий день, но получили уведомление, что 16-я армия не сможет нас поддержать. Генерал Рейнгардт в категорической форме опротестовал это решение, настаивая на немедленном докладе фюреру. Гитлер был в это время в Мюнхене на праздновании дня 9 ноября. Это вызвало оттяжку в принятии решения, чего оказалось достаточно для нарушения ранее разработанного плана. В 2 часа 30 минут пополуночи поступил приказ ОКХ: «На основании доклада о намерениях командования групп армий «Север» и «Центр» в районе Невеля фюрер решил: группа армий «Север» должна считать долгом чести поддержать 9 и 10 ноября (утром) всеми возможными силами достигнутый сегодня группой армий «Центр» успех. Группа армий «Центр» 9 ноября продолжает наступление, с тем чтобы в этот день по меньшей мере добиться окончательного перекрытия дефиле между озерами Езерище, Завережье, Еменец и Ордово. Цель наступления — отнять у противника возможность планомерного отхода».[79]

Из приведенного свидетельства неприятельской стороны следует прежде всего тот вывод, что о положении в межозерье во всех деталях был информирован Гитлер. Это дает представление о значении, которое придавалось в ставке вермахта городокскому направлению. Причем враг здесь стремился не только к упорной обороне, но и мощным ударам по нашим войскам.[80]

Вернемся, однако, к нашей беседе с В. В. Курасовым. В заключение он сказал, что накануне, 18 ноября, войска фронта продолжали атаки на городокском направлении в районе села Большой Прудок, перерезали большак Городок — Невель. На витебском направлении успеха добиться не удалось…

В первые же дни командования я объехал войска фронта.

Ездил я почти всегда с членом Военного совета генералом Д. С. Леоновым, и за время нелегких путешествий по непролазным дорогам на вездеходе, который, к сожалению, далеко не всегда оправдывал свое название, мы не только довольно близко познакомились, но и стали с Дмитрием Сергеевичем настоящими боевыми друзьями. Он был воистину «старожилом» Калининского фронта, так как служил здесь со дня его образования (с октября 1941 года) и был верным политическим помощником командующих генералов И. С. Конева, М. А. Пуркаева и А. И. Еременко. Дмитрий Сергеевич был на два года моложе меня, в армии служил с 1922 года, а в партии состоял с 1918 года. Перед войной он занимал последовательно посты члена военных советов Сибирского и Уральского округов. Отечественную начал, будучи членом Во-евного совета 22-й армии, действовавшей в составе Западного фронта севернее Смоленска.

Человек ясного ума и твердой воли, он видел свою миссию политического руководителя в том, чтобы помогать солдатам всех степеней и званий с полной отдачей исполнять свой долг перед Родиной. С Дмитрием Сергеевичем мы шли рука об руку почти до самого победоносного завершения войны, и у меня будет еще много случаев сказать в его адрес доброе слово.

Объезжать войска мы начали с крайнего правого крыла фронта, где действовала 4-я ударная армия генерала В. И. Швецова, а затем побывали в 43-й армии генерала К. Д. Голубева и 39-й генерала Н. Э. Берзарина. Настроение воинов всюду было боевым, несмотря на трудности в снабжении всеми видами довольствия из-за осенней распутицы.

Прежде чем принимать конкретное решение о дальнейших действиях, мне хотелось возможно более глубоко и всесторонне изучить обстановку, но приказ Ставки обязывал без какой-либо паузы возобновить наступление. И вот в итоге напряженной работы появился боевой приказ от 23 ноября 1943 года. В нем ставилась общая задача разгромить 9-й и 6-й армейские корпуса немцев, овладеть Городком и Витебском. Для этого предлагалось использовать все силы фронта.

К 19 ноября в полном составе передислоцировалась в полосу действий фронта 11-я гвардейская. Вскоре же генерал К. Н. Галицкий вступил в командование ею, членом Военного совета остался генерал П. Н. Куликов, а начальником штаба стал полковник Ф. Н. Бобков.

С Кузьмой Никитовичем Галицким я познакомился теперь весьма близко. Ему шел сорок седьмой год, родом он был из Таганрога, с 1918 года состоял в Коммунистической партии, активно участвовал в гражданской воине. В 1927 году он окончил Военную академию имени М. В. Фрунзе. В начале Великой Отечественной войны Галицкий командовал 67-м стрелковым корпусом, а затем последовательно 1-й и 3-й ударными армиями. 11-ю гвардейскую он возглавлял до конца войны.

Основную задачу в операции предстояло решать именно гвардейцам 11-й, усиленной 1-м танковым корпусом. Ей же была придана и основная масса артиллерии. Главный удар решено было нанести силами 36-го и 16-го гвардейских стрелковых корпусов в направлении Моховое, Городок. Предусматривались также два вспомогательных удара. Один из них на правом фланге в направлении села Езерище. Эта задача возлагалась на группу войск в составе двух дивизий во главе с заместителем командарма генералом Ксенофонтовым.[81] Вспомогательный удар на левом фланге из района западнее озера Немцово в направлении на Сидары должен был нанести 83-й стрелковый корпус (без одной дивизии), только что переданный в состав армии из войск фронта.

В целом глубина намеченной операции составляла 100 километров, продолжительность — 6–7 суток, среднесуточный темп наступления — 13–15 километров.

Задачи соседей Галицкого были весьма скромными — сковать противостоящего противника и содействовать окружению езерищенско-городокской группировки врага.

Подготовка к наступлению началась тотчас же, то есть 19 ноября. Однако погода к этому времени окончательно испортилась, началась оттепель, таял выпавший накануне снег, плотная облачность закрыла небо. В последующие дни, вплоть до 6–8 декабря, стояла такая же промозглая погода. Температура но опускалась ниже нуля. Дороги стали непроходимыми для колесного автотранспорта, а местами и для гусеничного. С громадным напряжением вели мы в этих условиях подготовку к наступлению. Но к установленному на 24 ноября сроку войска фронта не смогли закончить сосредоточения. Все складывалось так, что поспешное начало удара при столь неблагоприятной погоде могло губительно повлиять на ход и исход операции. Поэтому, продумав самые убедительные аргументы, я обратился в Ставку с просьбой об отсрочке операции. И. В. Сталин отнесся к этому с пониманием и разрешил перенести наступление на более поздний срок. Об этом я сразу же сообщил командармам, встретившим эту весть с облегчением. Передышку мы использовали, конечно, для более основательной подготовки войск.

6 декабря наконец подморозило, и нам удалось доставить минимально необходимое количество боеприпасов для войск первой линии, хотя общая обеспеченность ими и к 13 декабря — новому сроку наступления — оставалась еще неудовлетворительной.

Большая работа к этому времени была проведена политорганами и партийными организациями. Выросли ряды коммунистов и комсомольцев. Так, 11-я гвардейская армия на 13 декабря 1943 года насчитывала свыше 28500 членов и кандидатов в члены ВКП(б) и почти 20 тысяч комсомольцев.[82] Они были впереди в ходе подготовки к наступлению, личным примером мобилизуя всех воинов на повышение боеспособности, подъем наступательного порыва.

Утром 13 декабря, в день начала нашего наступления, опять потеплело, небо затянулось тучами, видимость ухудшилась до предела и командующий 3-й воздушной армией генерал-лейтенант авиации П. Ф. Папивин доложил мне, что использование авиации будет крайне затруднено. Таким образом, задача артиллерии усложнялась. Но командующий артиллерией фронта, очень опытный артиллерист генерал Н. М. Хлебников, обещал справиться с задачей. О Николае Михайловиче я потом расскажу читателям подробнее.

Огневая обработка вражеского переднего края, начавшаяся в 9 часов утра, длилась почти два часа, но с перерывами, так как боеприпасов было все же недостаточно, затем огонь был перенесен в глубину. Одновременно стрелковые части двинулись в атаку.

Передовым подразделениям 11-й гвардейской армии удалось ворваться в расположение врага, почти все траншеи первой позиции полосы обороны на всем участке прорыва были захвачены гвардейцами. Но дальше с ходу продвинуться не удалось. Одна за другой стали оживать артиллерийские огневые точки врага.

Сказались недостаток боеприпасов и плохая видимость. Максимум огневого воздействия пришелся на глубину всего до одного километра. Слаба была поддержка с воздуха. Несколько запоздал генерал К. Н. Галицкий с вводом в бой вторых эшелонов в частях. Командование противника, использовав тактические резервы (два полка 129-й пехотной дивизии), вскоре уплотнило свои боевые порядки в глубине обороны.

Реальный ход наступления, если сравнить его с тем, что запланировано, как правило, приносит много сюрпризов. Так, мы предполагали, что наибольшего успеха добьется 16-й гвардейский корпус генерала И. Ф. Федюнькина, в полосе которого оборона врага была, как нам казалось, менее устойчивой. На деле же получилось, что дальше всех продвинулась 84-я гвардейская стрелковая дивизия, входившая в состав 36-го гвардейского корпуса генерала П. Г. Шафранова. И это при том условии, что в полосе его действий у гитлеровцев были особенно сильные узлы сопротивления Зезюлино и Мамоново. Дело в том, что командир 84-й гвардейской генерал Г. Б. Петерс умело использовал артиллерию, следовавшую в боевых порядках стрелковых подразделений, и танки непосредственной поддержки пехоты. Несколько меньших, но тоже неплохих результатов добилась и соседняя 16-я гвардейская дивизия генерала Е. В. Рыжикова. К 16 часам 13 декабря воинам этих соединений удалось овладеть траншеями второй позиции полосы обороны, а вскоре один из полков 84-й дивизии вышел на шоссе Невель — Городок.

Оценивая значение этого успеха, я решил выяснить у командарма, нет ли у него предложений по корректировке плана дальнейших действий армии. Позвонив на КП 11-й гвардейской, мы с генералом Курасовым выяснили, что Кузьма Никитович изо всех сил «нажимает» на И. Ф. Федюнькина, соединения которого натолкнулись на яростные контратаки врага. Я спросил командарма, почему он не стремится развить успех дивизии Петерса. К. Н. Галицкий ответил, что в соответствии с планом операции в полосе действий Федюнькина предстоит вводить 1-й танковый корпус генерала В. В. Буткова, который выдвигается именно сюда. Кроме того, задачей армии, пояснил Кузьма Никитович, является наступление строго на юго-запад, а направление прорыва 84-й гвардейской обращено на запад. Я приказал командарму немедленно выдвинуться на КП Г. Б. Петерса и сосредоточить главные усилия армии в полосе, где удачно совершила прорыв 84-я гвардейская стрелковая дивизия. При этом мы потребовали от Галицкого организовать солидную артиллерийскую поддержку ввода в бой новых сил армии и на этом же направлении ввести в сражение 1-й танковый корпус.

Исполняя все полученные указания, Кузьма Никитович действовал очень оперативно и целеустремленно. Он сразу же вывел из своего резерва 83-ю гвардейскую стрелковую дивизию генерала Я. С. Воробьева, приказав ей в полдень 14 декабря вступить в бой, чтобы развивать успех наступления дивизии Петерса. 1-я гвардейская стрелковая дивизия выводилась из состава 16-го гвардейского стрелкового корпуса в резерв командарма, чтобы в последующем ввести ее в прорыв на стыке 84-й и 83-й гвардейских стрелковых дивизий.

Когда об этих мероприятиях командарма было доложено мне, я тут же одобрил их, указав Галицкому через генерала Курасова на необходимость организации хорошего взаимодействия между соединениями.

В полосе действий 4-й ударной армии отличился 2-й гвардейский корпус генерала А. П. Белобородова, и особенно 47-я Невельская дивизия полковника Г. И. Чернова. Она дерзким ударом совместно с танкистами 24-й танковой бригады не дала врагу возможности закрепиться на промежуточных рубежах и к исходу дня полностью выполнила свою задачу.

К исходу суток на участке наступления 2-го гвардейского стрелкового корпуса генерала А. П. Белобородоиа создались предпосылки для ввода в прорыв 5-го танкового корпуса генерала М. Г. Сахно и 3-го гвардейского кавалерийского корпуса генерала Н. С. Осликовского. Когда об этих событиях мне поздно вечером доложил командующий 4-й ударной генерал В. И. Швецов, я, дав указания по обеспечению ввода подвижных сил в сражение, попросил его от моего имени объявить благодарность полковнику Г. И. Чернову и личному составу его дивизии за храбрость и боевое мастерство.

Успешное начало нашего наступления ошеломило противника. Вот как бывший начальник штаба 3-й немецкой танковой армии Гайдкемпер в своих воспоминаниях описывает реакцию на наш удар в стане врага:

«13 декабря Советы начали большое наступление с целью взять в клещи северное крыло нашей танковой армии. Зимнее сражение за Витебск… началось. Четыре советские стрелковые дивизии и приблизительно 45 танков нанесли удар с северо-востока по 129-й пехотной дивизии южнее оз. Езерище. Одновременно две стрелковые дивизии и до 50 танков атаковали с юго-запада 20-ю танковую дивизию на рубеже оа. Бернево, оз. Черново. Правый фланг 129-й пехотной дивизии был оттеснен на 4 км. К вечеру противник вышел на шоссе Невель — Городок, и армейское командование, стремясь восстановить положение, ввело последние резервы. На рубеже 20-й танковой дивизии русским удалось прорваться на более широком фронте на глубину до 3 км, но в результате наших контратак дальнейшее его распространение было прекращено.

На просьбу командования армии о разрешении быстрого отвода войск северного фланга армии фельдмаршал фон Буш[83] в своей телеграмме, полученной в штабе армии вечером 13 декабря, вновь подчеркнул, что подобные просьбы будут категорически отвергаться. Он указывал:

«Приказ фюрера о том, что конечной целью действий 3-й танковой армии является уничтожение врага, прорвавшегося западнее Невеля, требует от армии безусловного удержания ее вынешних позиций…».[84]

С утра второго дня наступления активные действия продолжались в полосах обеих наших армий. Правда, дивизии, действовавшие на левом фланге и в центре армии К. Н. Галицкого, не добились серьезных успехов, так как за ночь противник подтянул сюда резервы. Но зато части генерала Г. Б. Петерса совместно с танкистами генерала В. В. Буткова в первой половине дня продвинулись на 4 километраа.

После полудня в бой вступили и гвардейцы генерала Я. С. Воробьева. Они, стремительно продвигаясь вперед, нанесли врагу ощутимые потери, что помогло продвижению и соседней 360-й стрелковой дивизии.

В этот день настойчиво продолжали развивать успех и воины 4-й ударной армии. С утра в полосе действий 2-го гвардейского корпуса в прорыв были введены танкисты М. Г. Сахно. На командном пункте фронта мы с нетерпением ждали вестей от генерала В. И. Швецова. И вот около 17 часов он позвонил и доложил, что передовой отряд 24-й танковой бригады из корпуса М. Г. Сахно с десантом автоматчиков из дивизии Г. И. Чернова овладел станцией Блохи, перерезав железную дорогу и взорвав железнодорожный мост, расположенный южнее станции. Такими же напряженными боями были заполнены и все последующие дни нашего наступления.

В целом пятидневное наступательное сражение фронта привело к очищению от противника всего периметра восточного, северного и западного фасов городокского выступа. В несколько раз, до 40 километров, расширилась горловина нашего прорыва южнее Невеля. Положение 4-й и 3-й ударных армий стало удовлетворительным. Клин, вбитый советскими войсками в оборону врага на стыке групп армий «Центр» и «Север», еще более углубился, отчего трещина во вражеском фронте сильно расширилась.

В тяжелых условиях погоды и местности, при острой нехватке боеприпасов нам удалось окружить и в основном уничтожить вражеские войска в межозерье южнее Невеля, овладеть очень важным в оперативном отношении районом, который мог послужить трамплином для броска к Городку и Витебску, так как войска смежных флангов 11-й гвардейской и 4-й ударной армий заняли нависающее положение по отношению к соединениям врага, оборонявшимся на северо-восточных подступах к Городку.

Наш успех был по достоинству оценен Родиной. В оперативной сводке, опубликованной Совинформбюро 19 декабря, указывалось: «На днях войска 1-го Прибалтийского фронта… перешли в наступление против немецко-фашистских войск, расположенных южнее Невеля, и прорвали сильно укрепленную оборонительную полосу противника протяжением по фронту около 80 км и в глубину до 30 км.

В боях отличились войска генерал-лейтенанта Галицкого, генерал-лейтенанта Швецова, танкисты генерал-лейтенанта танковых войск Буткова, генерал-майора танковых войск Сахно и летчики генерал-лейтенанта авиации Папивина.

За пять дней напряженных боев нашими войсками освобождено более 500 населенных пунктов… В боях разгромлены 87, 129, 211-я пехотные дивизии, 20-я танковая дивизия, несколько охранных частей немцев. Уничтожено 69 танков, 164 орудия, 123 миномета, 586 пулеметов, 760 автомашин и 16 складов. Противник оставил на поле боя убитыми до 20 тысяч солдат и офицеров. Нашими войсками захвачены следующие трофеи: 194 орудия, 75 минометов, 37 танков, 110 автомашин, 24 склада с боеприпасами, вооружением и снаряжением… Взято в плен более 2000 немецких солдат и офицеров».[85]

Многие соединения и части нашего фронта были удостоены высоких наград Родины.

Это поощрение, естественно, было встречено с большим энтузиазмом войсками фронта, вдохновило их на новые подвиги. Но успокаиваться нам было нельзя, предстояло без паузы продолжить наступление. Утром 18 декабря мною были отданы соответствующие указания командующим 11-й гвардейской, 4-й ударной и 43-й армий. Основная тяжесть решения задачи по овладению Городком ложилась на 11-ю гвардейскую.

Я уже упоминал о том, что командование противника сделало все возможное, чтобы укрепить ближние подступы к Витебску. Своеобразной полевой крепостью, прикрывавшей этот стратегически важный областной центр Белоруссии, являлся Городок, и поэтому вокруг него была создана мощная оборонительная система, включавшая четыре рубежа, из которых особенно трудным для прорыва был последний, проходивший по окраинам города. Гитлеровское командование, как обычно, с большим искусством использовало местность, изобиловавшую реками, озерами и оврагами.

С утра 20 декабря ударная группировка 11-й гвардейской армии возобновила наступление. Противник, опираясь на подготовленный рубеж, оказывал яростное сопротивление.

В ходе двухдневных ожесточенных боев гвардейцы генерала К. Н. Галицкого продвинулись на левом фланге и в центре на 35 километров, прорвав два оборонительных рубежа, на правом же фланге продвижение составило 15 километров. Враг за эти дни потерял 4500 человек, 9 танков, 130 орудий, много другой боевой техники и снаряжения.[86]

Тем не менее в полной мере ожидаемых успехов мы не достигли. Городок не был взят, оказался под угрозой срыва наш замысел на окружение основных вражеских сил, оборонявшихся на его подступах. Противник умело ма-веврировал и упорно сопротивлялся. Дело осложнилось также необходимостью вывести из боя 1-й танковый корпус. Выявились, к сожалению, и недостатки в управлении войсками. Пришлось выехать на командный пункт К. Н. Галицкого и оказать ему помощь на месте.

В результате ускорения ремонта танков, налаживания более тесного взаимодействия родов войск — в частности, лучшего использования артиллерии, особенно на прямой наводке, — 22 декабря удалось добиться перелома в ходе боевых действий.

Перед решительным броском войск 11-й гвардейской армии на Городок начальник политуправления фронта генерал-майор М. Ф. Дребеднев с большой группой политработников выехал в войска. Они побывали в большинстве частей, которым предстояло продолжить наступление, и провели там короткие митинги, на которых зачитывался приказ Верховного Главнокомандующего о награждении ряда наших частей за прорыв сильно укрепленной обороны врага в межозерье. Воины, выступавшие на митингах, говорили, что высокие награды обязывают их еще более самоотверженно и умело бить врага и в кратчайший срок овладеть Городком, который он превратил в полевую крепость. Нельзя не сказать несколько добрых слов о Михаиле Федоровиче Дребедневе. Ему едва исполнилось тогда 38 лет, но за плечами была хорошая жизненная школа. В 16 лет паренек с Рязанщины ушел служить в Красную Армию, в 22 года стал коммунистом, в тридцатые годы окончил Военно-политическую академию имени В. И. Ленина. В Отечественную Дребеднев стал начальником политического отдела 10-й резервной армии, а затем политического управления Калининского и 1-го Прибалтийского фронтов…

23 декабря в 11 часов началась артиллерийская подготовка. Мы заботились о том, чтобы она была как можно более эффективной. С этой целью накануне на ряде направлений была проведена разведка боем, выявлены наиболее опасные очаги вражеского огневого сопротивления.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.