9. Подлая душа

9. Подлая душа

Подлая душа нашлась.

Когда все построились на площади перед депо (собственно, строя никакого не было: все приплясывали и кутались), Курбатов, вскарабкавшись на сани, крикнул:

— Если кто не хочет работать, будет хныкать, — выходи. Нам хлюпиков не надо.

Никто не вышел. Все по-прежнему приплясывали, переглядывались; кто-то в задних рядах затеял возню — грелся. Казалось, никто и не расслышал того, что кричал Курбатов. Алеша Попов тронул его сзади за полу: «Да что ты все речи произносишь? Пошли!» В это-то время и отделилась от строя закутанная в женский платок неповоротливая фигура. Человек подошел к саням, и Попов успел только шепнуть Якову:

— Счетовод из потребиловки… Васька-интеллигент. Ясное дело.

Из рядов донесся смех, улюлюканье; Васька, словно подгоняемый им, почти бежал. Прямо перед собою Курбатов увидел удивительно красивые, какие-то не мужские глаза и услышал заикающийся, идущий из-под платка голос:

— Я нне ммогу… У мменя ммать заболела, ддома лежит… Нне ммогу…

— Чего он там брешет? Не слышно, — донеслось из рядов.

Внезапно Алеша Попов подскочил к Ваське и толкнул его так, что вся нелепая, закутанная фигура, медленно качнувшись, осела на сани. Курбатов, нагнувшись, схватил Попова за руку.

— Ты что? Не смей!

Попов вырвал руку. В морозном, жгучем воздухе его голос буквально прозвенел; казалось, вот-вот он оборвется где-то на недосягаемой высоте.

— Врет он, ребята!.. Он вчера до ночи на вечерухе гулял. Выходит, мать не болела?

— Она утром заболела! — зло крикнул Васька.

— Врешь. Сегодня же к нам приходила — керосину одалживать.

Строя уже не было. Все толпились вокруг саней; задние напирали на передних, и покрытая инеем лошадь беспокойно вскидывала морду. Тут-то и крикнули из толпы:

— Гнать его из комсомола!

Очевидно, это было уже наболевшим; Ваську в Няндоме не любили, но Курбатов, человек новый, не знал этого. Но он снова, как и час назад, в школе, почувствовал незримые нити, тянущиеся к нему от замотанных в шарфы и шали ребят, от недобрых их глаз, от неповоротливых на морозе губ, и крикнул, стараясь перекричать всех:

— Пусть уходит! Выгоним на бюро райкома!

— Сейчас! — требовал задыхающийся от волнения Попов. Он уже стоял на санях и дышал Курбатову прямо в лицо. — Слышишь? Сейчас. Голосуй, или я сам…

Курбатов еще раз обвел взглядом лица. Было ясно, что все выскажутся за исключение. Но нельзя, — и он это понял подсознательно, — нельзя было распускать страсти.

— Хорошо, — нахмурился Курбатов. — Будем голосовать. Но при одном условии: окончательное решение за райкомом.

— Голосуй!

Руки уже были подняты.

Васька-интеллигент медленно выпрямился и варежкой сдвинул с лица платок. Все увидели кривую, немного растерянную, но все же усмешку. Зубами стянув варежку, Васька сунул руку за борт полушубка и вытащил комсомольский билет. Маленькая книжечка упала к ногам Курбатова.

— На, возьми! По нему денег не дают. И подите вы все…

Он подошел к первым рядам. Ребята — те, кто слышал, были настолько ошеломлены, что Ваське никто не сказал ни слова. Ряды раздвинулись. Белая фигура прошла мимо них. Сверху, с саней, Курбатов видел огромную от шерстяного платка голову; он провожал ее глазами, но вдруг голова куда-то исчезла, и оттуда, с той стороны, где она исчезла, донеслись глухие удары.

— Эй, ребята, что там!..

Он хотел было спрыгнуть, догадавшись, но Карпыч заступил ему дорогу. На Курбатова укоризненно глядели небесно-голубые лукавые глаза.

— А ты не ходи. Ты свое дело сделал — и точка. А мы уж теперь его по-своему проводим.