Новоржев Георгия Адамовича

Новоржев Георгия Адамовича

30 августа 1918 года в прихожей здания Министерства Иностранных Дел на Дворцовой площади Петрограда среди дня был убит политическими противниками большевиков (из партии «Народных социалистов») видный чекист Моисей Урицкий. Убийцей оказался бывший юнкер Михайловского артиллерийского училища 22-летний романтик революции и поэт Леонид Каннегисер:

… На битву! И бесы отпрянут,

И сквозь потемневшую твердь

Архангелы с завистью глянут

На нашу весёлую смерть.

Уже на следующий день красный террор[815], начавшийся в бывшей столице, унёс жизни… 512 ранее арестованных видных представителей свергнутого режима! Теперь к голодающим жителям, бегущим прочь из города в деревни и сёла провинциальных губерний, присоединились и средние слои населения, напуганные произволом и беззаконием преступной власти. Как вспоминал поэт Н. Оцуп: «…Умирающий Петербург был для нас печален и прекрасен, как лицо любимого человека на одре».

В начале октября покинула Петроград и Елизавета Семёновна с дочерью Ольгой. В ноябре к ним присоединился и Георгий. 1914–18 годы стали периодом его вхождения в литературную среду: публикация рассказа «Весёлые кони»[816], повесть, стихи и статьи в «Огоньке», «Аполлоне», «Новом журнале для всех», «Северных записках», «Биржевых ведомостях». И первый сборник стихов «Облака», датированный началом января 1916 года.

Из рецензии Н. Гумилёва:[817]

…Георгий Адамович является поэтом во многом не установившимся. Ему не хватает ни технического опыта, ни навыка угадывать, когда чувство созрело для воплощения… Однако везде чувствуется хорошая школа и проверенный вкус, а иногда проглядывает своеобразие мышления, которое может вырасти в особый стиль и даже мировоззрение…

У молодого дебютанта хватило наглости обратиться к самому А. Блоку с просьбой об оценке его первого опыта. Мастер напутствовал автора, посоветовав не пренебрегать «качелями жизни», не предугадав за «комнатностью» строф и аскетизмом выразительных средств голос будущего певца «парижской ноты» — последнего значительного направления поэзии Русского зарубежья:

Вот так всегда, — скучаю и смотрю

На золотую, бледную зарю.

Мне утешений нет. И я не болен, —

Я вижу облако и ветер в поле…

Один из создателей 2-го Цеха поэтов, Г. Адамович наконец-то, после… 7-летнего обучения, завершил в 1917 году своё образование на историко-филологическом факультете университета и окончательно окунулся в поэтическую жизнь Петрограда, став завсегдатаем и литературного кружка «Арзамас», и кружка искусства «Арион».

Семью Адамовичей приняли дальние новоржевские родственники из Псковской губернии в 24 верстах от Пушкинских Гор. 16 октября в местной газетке «Непогасимое пламя» можно было прочесть следующее объявление: «Уроки музыки (рояль) даёт консерваторка старшего курса (О. Адамович — А. К.). Торговая площадь, дом Е. С. Карандашовой».

Мать и сын стали учителями. Елизавете Семёновне предложили преподавать французский язык, Георгию Викторовичу — русский в 1 — ой школе и дополнительно (на полставки) — русский язык и историю в 3-ей. Но за два с половиной года новоржевской «ссылки» петроградскому поэту пришлось быть и классным наставником, и членом школьного президиума, вести литературные кружки и дополнительные «четверговые» занятия в классах.

Местный стихотворец, скрывшийся под псевдонимом Спартак, оставил нам поэтический этюд родного уездного городка тех лет:[818]

Новоржев наш город чудный,

Но стоит он в низине…

В нём дома одноэтажны,

На старинный часто лад;

Но зато почти при каждом

Небольшой фруктовый сад.

Здесь спектакли в месяц дважды,

Всюду «Роста» на стенах.

Три столовые для граждан,

Электричество в домах,

Также «Пламя» есть газета,

Драматический кружок,

Три крестьянина поэта

И учёный педагог…

Из письма Г. Адамовича к Н. Гумилёву:

…Хожу и повторяю Пушкина «Безумных дней угасшее веселье…» вблизи Михайловского и его могилы…[819]

Аура святынь располагала к излияниям и собственную душу. Новоржевский цикл стихов Г. Адамовича, датированных 1919–21 годами, насчитывает более 16 стихотворений (251 строка), из которых выделим особо: «Как холодно в поле, как голо…», «Нет, ты не говори: поэзия — мечта…», «О, жизнь моя! Не надо суеты…», «Жизнь! Что мне надо от тебя, — не знаю…»

Не очень хорошо зная английский, поэт, тем не менее, пробует себя в переводе на русский одной из поэм Т. Мура «Огнепоклонники» (по заданию издательства «Всемирная литература», организованного А. М. Горьким в конце 1918 года для материальной поддержки голодной петроградской интеллигенции) — 2281 строка! Но отредактированная Н. Гумилёвым рукопись увидела свет, увы, лишь в… 1996 году![820]

Однажды, будучи по школьным делам в близлежащем городке Холм, Георгий Викторович с удивлением общался с заведующим Внешкольным подотделом А. Н. Куропаткиным. Да, да! С тем самым бывшим Военным министром и Главнокомандующим вооружёнными силами Дальнего Востока в русско-японской войне 1904–05 годов.

Алексей Николаевич вышел в отставку с поста Туркестанского генерал-губернатора и с мая 1917 года проживал в собственном имении Шешурино, отданном заслуженному генералу в пожизненное владение новой властью. В 1918 году он отказался от предложения французского посла покинуть Родину и заплатил за это не только собственным краткосрочным арестом, но и расстрелом единственного сына, ровесника Георгия Викторовича и тоже выпускника университета…

72-летний бывший царский сановник нашёл в себе силы пережить случившиеся потрясения и, не озлобившись душой, остался со своим народом. Он основал Наговскую сельскохозяйственную школу, заведовал волостной библиотекой, участвовал в создании Холмского музея, читал лекции, писал дневники и мемуары. Помянул ли он в них военного корреспондента Н. А. Лухманову, которую однажды удостоил аудиенции на маньчжурских «полях сражений»? Только одна его рукопись — «70 лет моей жизни (1858–1896 гг.)» — насчитывает 2200 страниц печатного текста!

А. Н. Куропаткин скончался на 77 году жизни 14 января 1925 года и после отпевания в Никольской церкви похоронен в Крещение (19 января) в родной деревне. В 1964 году его забытая могила была восстановлена.

А жизнь провинциальной глубинки шла своим чередом.

…22 декабря 1919 года в помещении Новоржевского театра состоялся первый вечер современной поэзии, устроенный литературным кружком учащихся школ 2-й ступени и посвящённый А. Блоку. Талантливый лектор т. Адамович ярко обрисовал творчество поэта, до сих пор мало знакомого широкой публике. Декламаторы-учащиеся, не все удачно подобранные, но добросовестно подготовленные, иллюстрировали доклад характерными образами поэзии Блока.

Поэма «Двенадцать», много нашумевшая, хорошо передана т. Розенбергом. Не блоковский язык и тенденциозное содержание вызвали сомнение у слушателей в художественной ценности произведения. Но, по мнению докладчика, оно является прямым продолжением всего творчества Блока и характеризует его яркий расцвет…[821]

…Доводится до всеобщего сведения, что со 2-го февраля 1920 года при Народном Университете открываются цикловые лекции по программам. На историко-литературном отделении:

а) главнейшие моменты русской истории — 2 часа в неделю;

б) техника художественного слова (теория поэзии и прозы)

2 часа в неделю.

Задача курса — объяснить основные истины, законы и правила литературного творчества лицам, чувствующим к нему влечение, и превратить литературного самоучку в подлинного мастера. Лектор Г. В. Адамович[822].

…Президиумом Новоржевского Университета 2 мая 1920 года в клубе «Коммунар» устроен диспут на религиозную тему. Зал переполнен. Многие приехали из деревень. За религию агитируют священники М. Р. Ратьковский и Каролинский, а также председатель Педагогического Совета Орловский. Против — Г. Адамович и П. Дав. На 9 мая назначен диспут — «Церковь и Государство» и «Отделение школы от Церкви»[823].

…Тысячу лет спала Россия, скованная деспотизмом и невежеством. Революция даёт возможность проявлять себя всему, что способно к жизни. Русская литература при всём её величии и красоте была выразительницей чувств и мыслей среднего и высшего сословий. Массы, лишённые знаний, обременённые трудом, ещё не сказали в ней своего слова, и нет сомнений, что в народе погибло множество никому неведомых дарований.

Теперь они нужны России. Наша задача — спасти то, что ещё не погибло, и помочь слабым вырасти и расцвести. Глубокое заблуждение думать, что писательству не надо учиться. Пушкин и Толстой учились ценой личного опыта. Но и у них были учителя.

При литературной секции предполагается открытие школы, где бы всякий, чувствующий влечение к творчеству, мог получить нужные знания. Но есть и другой выход: секция просит всех, кто имеет стремление и призвание писать, кто ищет совета и указаний, присылать свои произведения — стихи, рассказы, статьи и тому подобное, не стесняясь ни формой, ни содержанием. Обещаем каждому дать ответ, то есть сделать разбор, указать недостатки.

Таким образом, школа по переписке поможет безвестному дарованию пробиться на широкую дорогу творчества или, по крайней мере, создаст несколько рядовых, но полезных литературных работников. Вы нужны нашей пробуждающейся стране.

Рукописи направлять в Новоржев в Отдел народного образования (Литературная секция при подотделе Искусств — Г. В. Адамовичу).[824]

Окунувшийся в жизнь уездного городка и занятый добыванием хлеба насущного, Георгий Викторович изредка, но навещал петроградских собратьев по перу. 20 августа 1920 года на лекции Н. Гумилёва в Доме Искусств (бывший дом Елисеева, Невский, 57) его впервые увидела И. Одоевцева, к тому времени уже любимая ученица Литературной студии Николая Степановича. «…Изящный, с необычайно „необщим“ лицом, словно составленным из двух, совсем не подходящих друг к другу половин. Подбородок, рот и нос — одно, а глаза и лоб совсем другое. Разные, как небо и земля. Особенно глаза — действительно небесные, будто это про них:

Поднимет — ангел Рафаэля

Так созерцало Божество».

И Гумилёв его хвалил: «…Очень умненький и острый мальчик. И стихи пишет совсем хорошие. Лучше многих…»[825]

К концу весны 1921 года семья Адамовичей разделилась. Елизавете Семёновне с дочерью удалось получить латвийские паспорта и перебраться в Ригу и затем… во французскую Ниццу! К этому времени на Лазурном берегу оказались её родные сёстры — богатая бездетная вдова Вера Беллей[826] (наследница виллы «Резеда») в сопровождении Таисии Вейнберг. Близкие родственницы сумели благополучно эмигрировать из Петрограда и даже сохранить за собой роскошно обставленную 3-х комнатную квартиру с прислугой в буржуазном доме № 20 на аристократической Почтамтской улице, у Исаакия. Очередь была за Георгием.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.