СЛУЧАЙ ДИТРИХА

СЛУЧАЙ ДИТРИХА

Многие бегства из Вольфсберга, удавшиеся бегства, бывали покрыты непроницаемой тайной. Люди просто исчезали, не оставляя за собой никаких следов, и только узкий круг товарищей знал о том, как удалось бежать. Один из таких случаев является ярким примером спайки заключенных и умений держать язык за зубами.

Подходило лето. В лагере стояла невыносимая ранняя жара. Вольфсберговцы маялись по душным баракам, терзаясь тоской и ожиданием каких-либо новых шагов к их освобождению.

Зимняя пища опять сменилась чем-то более вкусным и утешительным. Нас кормили шпинатовой похлебкой и молодым горошком, который приходил в ящиках и мешках целыми грузовиками. Опять женщины целый день, сидя перед кухней на скамьях и сундучках, чистили сотни и сотки килограммов гороха. Шелуха собиралась в рогожи, и мужчины уносили ее на центральный плац, где стояла большая мусорная прицепка. Каждую неделю, в среду, приходил грузовик, забирал ее и увозил на городскую свалку. Из окон инвалидной мастерской мы всегда наблюдали за появлением этого грузовика, возней около прицепки и отъездом в город. Этот порядок врезался в память и однажды нам очень пригодился.

Был обычный рабочий день. Раздавая с утра работу инвалидам, я через окна видела, как провели в баню очередную группу заключенных мужчин. Напротив, в большом блоке «С» мужчины в бездельи ходили попарно или группами вокруг своих бараков. Обычно прогулка начиналась медленным шагом, но затем, вероятно, под влиянием нервности, она ускорялась. Шаг становился быстрым, затем доходил почти до бега, и люди сами того не замечали, пока их кто-нибудь не окликал. Некоторые лежали на солнце, сняв рубахи. Другие стояли у проволочных оград и бессмысленно смотрели куда-то вдаль, а и дали-то ведь не было: проволоки, заборы и вышки…

Часов около одиннадцати в блок «С» вошел сержант-майор «Моська» с двумя киперами. Вид у них был серьезный. Мы, в мастерской, перекинулись словами: — Кого-то заберут на допрос. Недаром вчера вернулся из поездки Кеннеди.

Дальнейшее развилось с невероятной быстротой. Блок «С» был закрыт, на ворота повесили замок. «Моська» и киперы почти бегом направились в ФСС и вернулись в сопровождении капитана Марша и киперов всего лагеря. Каждый блок запирался. Рабочие команды из огорода, конюшен и мастерских были разведаны по баракам. К нам пришел Джок, пересчитал наши головы и запер мастерскую на замок. Начался поголовный обыск.

Заключенных выводили во дворы блоков, строили и делали перекличку, приказывая вызванным отходить в сторону. В это время сторожевые солдаты обходили комнаты, входя в каждый барак сразу с двух сторон, так, чтобы никто не мог выскользнуть. Искали всюду; кого — мы еще не знали. Искали даже в таких местах, где человек не мог спрятаться. Выстукивали доски, залезали под самые бараки, стоящие на «курьих ножках».

Пришло время обеда, но обед не роздали. В лагерь ввели еще солдат, которые лавой обходили все рабочие помещения.

Всем этим, конечно, руководил сам Кеннеди, красный, потный, разъяренный.

Обыск прекратился только с наступлением сумерек, когда открыли ворота блоков и стали разносить пригорелый обед и вечерний чай. «Фрасстрегеры» объяснили, что весь переполох произошел из-за исчезновения некоего Дитриха. За ним были посланы «Моська» и киперы: его должны были отвести в «С. П.». Судьба на этот раз подшутила в пользу самой жертвы. Не зная Дитриха в лицо, сержант-майор напоролся именно на него, войдя во двор блока, и самого Дитриха спросил, где он может его найти. Дитрих, сообразив, что ему угрожает, направил англичан в свой барак, назвав даже номер койки, и, когда они вошли в помещение — исчез.

Дитриха искали целую неделю. Время от времени делали налеты на бараки, переворачивали все вверх дном, обыскивали мастерские, осматривали заборы, не было ли подкопа. Наконец, беглеца вычеркнули из списков заключенных, и жизнь пошла своим тихим порядком.

Долгая жара разразилась грозой и ливнем. Как это всегда бывает в горных краях, сразу же похолодало. День-два шел мелкий дождик.

Однажды, следя за работой одного из инвалидов, учившегося делать заготовки для ботинок, мастер-сапожник Андрей Ноч и я стояли около него у самого окна. Как обычно, мимо нас проводили людей в баню. Прошла большая группа, и люди вскоре должны были уже выйти, закончив купанье. Внезапно, пересекая наискосок «Адольф Гитлер Плац», появились Кеннеди, Марш и группа киперов. У Кеннеди в руках был револьвер. Мы все насторожились. Они вошли в банный барак.

Почти сразу после этого, перед проволочной оградой, тянувшейся перед окнами нашего барака, появился человек, завернутый с головой, как бедуин, в серое лагерное одеяло.

В этом не было ничего необычного. В холодные и дождливые дни многие заключенные после бани, боясь простудиться, набрасывали на себя одеяла, закрываясь с головой. Странным было только то, что этот человек был один, а не в группе, и мне в глаза бросилось его лицо, бледное, с дрожащими губами. Два темных глаза под сенью капюшона из одеяла смотрели прямо на меня, горя мольбой.

— …Дитрих…

Я скорее угадала, чем услышала, шепот Андрея Ноча.

Трудно объяснить себе, что руководило мной в тот момент, когда я махнула рукой, показывая Дитриху, чтобы он шел к нам.

Плац был пуст. Из-за дождя не было даже гуляющих в блоках рядом и напротив нас.

Дитрих упал на землю, приник к ней на момент, а затем валиком подкатился под нижний ряд колючей проволоки. Она зацепила его за одеяло, но он рывком освободился, встал и, обходя барак, пошел к входным дверям.

Кто видел Дитриха, кроме меня, Ноча и Копича, которому мы показывали, как делать заготовки?

…Человек в одеяле вошел в дверь, у которой стоял смастеренный инвалидами шкафчик, без стекла, в котором мы выставляли особенно удачные работы: куклы, игрушки, ботинки, переплетенные альбомчики, закладки и обложки для книг. Повернувшись спиной к работавшим, он стал как бы рассматривать эти предметы. Я подошла к нему, чувствуя, как у меня в горле пульсирует кровь.

— Подарок для жены? — беспечным тоном удалось мне выговорить. — Посмотрите эту сумку. Ее и на свободе не достанете! Или эти голубые полуботинки: самый лучший материал — французские шинели! Или этот альбом? Да? — И, не ожидая ответа, добавила: — Тогда идем в переплетную.

Переплетная находилась напротив, через коридор. Маленькая комнатка, в ней «бункер» — две кровати одна над другой, большой стол, переплетный нож и пресс и полки с материалами. Там работали и жили главный переплетчик Тони Каух и его помощник Сепп Майерхофер. Им можно было верить. Они будут молчать, как могилы…

Они оба знали Дитриха в лицо. Не успели мы войти, как Тони, не спрашивая, ловя все на лету, сказал: — Ты уходи! Иди обратно в мастерскую. Молчи — никому ни слова! А мы поговорим потом…

Когда я вернулась, мне было легко прочесть в глазах, кто видел и узнал Дитриха: кроме Ноча и Копича, лейтенант Зеефранц и капитан Вальтер Штарк. Они — солдаты. Не выдадут…

А около бани шла возня. Вывели всех купавшихся. Им не дали даже одеться. Завернутые в одеяла, голые и мокрые, дрожащие от холода, они были построены, и тут же Кеннеди вел допрос. Люди отрицательно качали головами, разводили руками. Рядом с Кеннеди стоял заведующий баней д-р Амброз. Повернувшись к нему, наш «повелитель» что-то орал, тыча прямо ему в лицо свои жирные кулаки…

Баню обыскивали, также и самое помещение, и штабели дров для топки, бросая вниз поленья.

Очевидно, обыск и допрос ничего не дали. Людей повели обратно одеваться, и даже Амброза не увели в ФСС.

Никого из нас не интересовало, почему Дитрих попал в Вольфсберг. Был ли он тяжким преступником, или просто одним из многих — не играло роли. Главным мы считали факт, что именно один из нас находится в опасности, и его необходимо спасти.

До самого вечера я не шла в переплетную, чтобы не привлечь чье-либо внимание. Сам Каух принес мне готовые вещи — тетради для людей, посещавших разные курсы, и в первой же я нашла записочку, которую я прочла и быстро засунула в животик медвежонка, которого набивала паклей. В записке стояло: «Материал сложили под кровать. Он — портящийся и долго не выдержит. Нужно найти лучшее место. Что дальше?»

— Что дальше?

Только вечером нам удалось, не привлекая внимания, устроить маленькую конференцию. Кто-то подал мысль. Перед входом в наш рабочий барак стояла старая уборная, небольшая хата, состоявшая из двух отделений, умывалки и помещения с «тронами». Прошлой зимой от морозов полопались все трубы, и ни умывальниками ни отхожим местом никто не пользовался. Нам разрешили временно складывать там отбросы материалов и кучи пакли для набивки игрушек. Мы вспомнили, что этот барачек имел чердак, на который можно было пройти через квадратный прорез, прикрытый доской.

Когда пришел за инвалидами Джок и развел по баракам, когда блок был заперт на замок, Тони Каух и Сепп Майерхофер пошли «выносить мусор» в заброшенную уборную. В большом мешке, под тяжестью которого кряхтели несущие, они вынесли Дитриха, подняли его и воткнули в прорез в потолке, забросив туда тряпья, два-три старых одеяла и шинели.

На некоторое время проблема была решена, но как быть с едой, что делать дальше?

Той же ночью в женском бараке я посвятила в тайну Дитриха нескольких подруг. Произведен был сбор галет, которые мы в это время получали вместо хлеба, собрали кое-что из продуктов, пришедших в посылочках: кусочек козьего сыра, краюшку высохшего крестьянского хлеба, головку лука. В большой котелок был слит чай. На следующее утро я принесла все собранное в мастерскую, и только ночью Тони Каух забросил это Дитриху.

Так, на чердаке заброшенной уборной, некий вольфсберговец, Фриц Дитрих, просуществовал 12 дней… Дни были жаркими, ночи — еще холодными. В полном одиночестве, получая передачу только раз в сутки, Дитрих лежал, закопавшись в тряпки, боясь быть обнаруженным.

Конечно, он не мог ждать конца лагеря, питаясь крохами, которые мы ему уделяли. Нужно было что-то выдумать, как-то выбросить его за пределы нашего «колючего городка».

Тони Каух, этот вечно веселый, остроумный и добродушный переплетчик, в прошлом был сержантом иностранного легиона в Африке, а во время войны — «ширмайстером», подвозившим амуницию на грузовике на передовые позиции, часто во время боев, под ураганным огнем. Его испугать было просто невозможно, и жизнь развила у него особую способность быстро соображать и, несмотря на риск, так же быстро и бесстрашно действовать. Он и предложил:

— А мусорная прицепка? Что, если выбраться со вторника на среду из бараков, подкатиться под проволоку, взяв с собой Дитриха. и закопать его в гороховую шелуху в прицепке? На следующее утро его вывезут из лагеря. По дороге он выскочит на каком-нибудь завороте — и поминай, как звали! Ведь на прицепке нет сопровождающих. Конвойный сидит в будке с шофером.

— Но как же Дитрих будет двигаться на свободе? Одетый в лагерные лохмотья, он сейчас же бросится в глаза. Кроме того, он долгие часы пролежит под вонючей, разлагающейся шелухой и другим мусором и весь промокнет в зловонной жидкости!

— Ерунда! — упрямо заявил Тони. — Я и об этом подумал. Все можно устроить. Необходимо достать хорошее гражданское платье, скажем, народную одежду. У многих теперь есть такая. Белую рубаху, шляпу с кисточкой из козлиной бороды, кожаные короткие штаны, белые чулки-«доколенки» и пару полуботинок. Сочиним, что это нужно для театра. В каждом блоке по одному предмету. Ты, — обращаясь ко мне, приказал он, — достань в складе старые дождевые пелерины. Мы в них завернем Дитриха и закопаем под шелуху. Понятно?

— Понятно. А он-то согласен?

— Спросите его, на что он не согласен!

Правда: другого выхода не было.

Женщины, посвященные в план «операции Дитрих», взяли на себя снабжение одеждой. Они выпросили ее у знакомых во время гуляния и передали мне. Все подготовления были проведены к назначенному дню. Подошла Троица. Мы знали, что ирландцы и шотландцы проведут этот праздник весело — будет опять стрельба, народные танцы под звуки волынок. Праздновали они два дня и на третий, во вторник, ходили смутные, с больными головами, и все еще под парами алкоголя. Этот день мы и выбрали, зная, что бдительность будет ослаблена.

Ночью, в эту знаменательную дату, Каух спустил Дитриха с его чердака.

Все соучастники с трудом скрывали волнение. Операция была опасной. Каух, Ноч и Копич, как самые сильные, взяли на себя провести ее в жизнь. Они должны были вместе с Дитри хом выползти на животах под колючей оградой их блока и ползти почти до самой прицепки, вдоль неглубоких канавок, окружающих плац, ловя интервалы между вспышками рефлекторов, кружащих по лагерю. Взобравшись на прицепку, они должны были раскопать вонючую шелуху, погрузить на дно завернутого в плащ-палатку Дитриха, закопать его и предоставить капризу судьбы.

В голову приходили разные возможности: они могли по дороге попасть в руки не вовремя вышедшего патруля; могли случайно не вывезти прицепку в среду… Дитрих мог задохнуться…

Правда, время было точно высчитано. Наблюдая за англичанами, наши точно знали, когда происходят смены часовых, в какие интервалы солдат на ближайшей вышке включает свой рефлектор, сколько времени возьмет у них добраться ползком до цели.

В этот вечер время тянулось, как на зло, медленно. Вернувшись в женский барак, я не находила себе места. Когда, в 10 часов вечера, потушили свет, в моей комнате собрались посвященные в тайну женщины. Одиннадцать… Двенадцать… Час ночи. Ровно через двадцать минут наши приступят к выполнению «операции Дитрих»; она займет минимум полчаса.

Вдруг, в половине второго, раздались выстрелы и крики. Мы застыли. Кто-то вскрикнул громко: — Нет! Нет! Этого не может быть!.. Неужели?..

Стрельба так же внезапно прекратилась, как и началась. Все затихло. Мы, не ложась, просидели еще час, но потом разошлись. Лагерь молчал. Сонливо ползли лучи рефлекторов, и часовой на вышке около нашего барака насвистывал веселую песенку.

Утро, солнечное и ясное, ничем не омрачилось. Пришли «фрасстрегеры». Мы спросили их, что за стрельба была ночью. Стрельба? Ах, да! Перепились солдаты. Обычная история.

Когда я пришла в мастерскую, инвалиды были уже по местам, шили, работали. На пишущей машинке старательно выстукивал слепой Ханзи. Я незаметно проскользнула в переплетную. Каух сказал, что «операция» прошла исключительно хорошо. Пьянство солдат помогло; патруль опоздал более, чем на полчаса. Дитрих давно уже лежал под покровом шелухи, а заговорщики вернулись по баракам, когда раздалась стрельба.

Работа шла своим порядком, но мы, знавшие о Дитрихе, невольно поглядывали через окно на прицепку. Как себя чувствовал там этот несчастный?

Мимо прошел комендант в шотландском кителе, похлопывая себя по ляжкам стеком. Около прицепки вдруг оказался капитан Марш. Все это было обычным, но сегодня, казалось, могло иметь роковое значение.

Подходило время для прихода грузовика. Он уже стоял перед кухней, и его нагружали банками, ящиками, кухонными отбросами и остатками шелухи. Наконец, машина подползла к прицепке. Выскочил шофер и, набросив крюк на кольцо, закрепил их цепью. Нам казалось, что все делалось чрезвычайно медленно. Около него остановилось несколько киперов; завязался разговор, закурились папироски. Наконец, шофер раздавил ногой окурок, вспрыгнул в кабину, скрипнули тормоза, загудел мотор. Грузовик медленно двинулся к выходным воротам нашего лагеря.

Я вышла из блока и пошла к женским баракам. Машина остановилась перед будкой «пен-офисера». Вышел Марш; вспрыгнул на грузовик, взял в руки длинный, как копье, острый шест и стал вонзать его в месиво мусора и отбросов. Он уже перешагнул в прицепку, но в его будке зазвонил телефон. Марш спрыгнул и махнул рукой. Опять загудел, зафыркал мотор, и машина с Дитрихом выехала в английский двор, а затем на залитую солнцем дорогу к свободе.

* * *

В полдень этого же дня, когда разносчики еды всего лагеря столпились около кухни, был дан приказ разойтись. Вошел взвод солдат под оружием. Со всех работ стали снимать заключенных. Солдаты шли по мастерским, складам, огороду, собирая народ и разводя его по блокам. Всем приказано было стать у своих коек.

Началась перекличка и считка, сначала по комнатам и баракам, потом по блокам. Считали киперы и сопровождавшие их помощники. Затем появились сержанты. Их сменили офицеры. Наконец, пошел по блокам Кеннеди в сопровождении Марша.

Мы, с бьющимися сердцами, прислушивалась к разговорам. Нас считали в мастерской, оставив нам привилегию не расходиться по своим баракам. Пришел Джок. На вопрос, что случилось, он пожал плечами и сказал: — Все на месте. Число сходится, а они все еще считают!

Прошло более пяти часов. Нас все еще считали, перекликали, строили. Наконец, и мастерскую разогнали «по домам». К вечеру посередине главной аллеи, между будкой «пен-офисера» и кухней, поставили столы и стулья. Расселись офицеры. Пришел сам комендант. Заключенных выводили из блоков и строили. Капитан Марш вызывал поименно каждого. Нужно было ответить: «здесь!» и отойти в сторону. Одновременно все офицеры делали отметки в лагерных списках, которые были им розданы во многих экземплярах. Все были на месте!

Наконец, когда нам было разрешено разойтись, Марш остановил движение и дал объяснение происходившему.

— Нам очень жаль, что мы вам скомкали весь день и подвергли всей этой процедуре. Мы попались на удочку какого-то анонимного доносчика, который по телефону сообщил, что из мусорного грузовика, то есть его прицепки, по дороге к свалке выскочил человек и скрылся в придорожных кустах. Пока мы вас считали и пересчитывали, полевая жандармерия искала беглеца в окрестностях города. Вы все на местах, а жандармы никого не нашли. Сейчас вы получите обед вместе с чаем, и мы вам выдадим лишние порции хлеба.

Итак, мы вздохнули облегченно. Мы получили полное подтверждение того, что Дитрих спасен. Сбросив вонючую плащ-палатку, чистенький, в белой рубахе и носках, он, наверно, шагал к своему селу.