Дела житейские, радостные и печальные

Дела житейские, радостные и печальные

Я предупредил жену о дне приезда из командировки. Он совпал с воскресеньем. Поэтому все были дома. Дочь, которую обычно рано отводили в детский сад, еще нежилась в теплой постели.

Остальные домочадцы ждали меня за завтраком. Я вывалил на стол из дорожной сумки целую кучу разнообразных сладостей из фирменных кондитерских на Невском проспекте. Но было заметно, что общее настроение далеко не веселое. Я насторожился. Незадолго до моего отъезда бабушку Таню пришлось уложить в больницу. Она в последнее время стала заметно сдавать, особенно после ухода из жизни ее любимой младшей сестры Юлии.

Я спросил, подбирая слова:

– Бабушке Тане не лучше?..

Отрицательные кивки и слезы были красноречивым ответом.

Вскоре мы похоронили бабушку на Востряковском кладбище. Она лежала в гробу с умиротворенно-мудрым выражением на застывшем, исхудавшем лице. С ней стремительно уходило поколение старой интеллигенции, которое отличала особая внутренняя культура. Они незаслуженно тяжело жили на переломе веков и вкусили горечь войн, революции, массового террора.

У мамы настроение также было не на высоте. Она поведала, что Яна решила выйти замуж. Казалось, этому следует только радоваться. Сестра успешно окончила институт, стала работать по специальности (правда, не по призванию). Выделялась стройной фигурой и привлекательной внешностью. Мимо равнодушно невозможно было пройти. Вот и подошло время.

Но вся загвоздка заключалась в том, что маме жених очень не понравился – с первого взгляда. Я решил, что она, как и преобладающее большинство матерей, пристрастна. Их любовь к родному чаду часто зашкаливает за пределы объективности. Но когда лично познакомился с соискателем руки Яны, полностью встал на ее сторону.

Первое впечатление, как правило, наиболее сильное. И оно (даже при менее пристрастной, чем у мамы, позиции) не вызвало у меня чувства симпатии к жениху. Мне он показался неприветливым и замкнутым. Взгляд умных, выразительных глаз был жестким и холодным. Даже в начальный период знакомства он говорил резко и самоуверенно. Успешно окончив технический вуз, с апломбом рассчитывал, что в ближайшие годы станет выдающимся ученым. Я, правда, решил, что причина кроется в его тщеславии: жених явно хотел повысить свою значимость в наших глазах.

Он был крепкого, гармоничного сложения, с манерами темпераментного самца. Грубое мужское начало, которое бурлило в нем, настораживало. Тем более что Яна по своей природе была легкоранима. Естественно, нас очень беспокоило, как сложится ее дальнейшая судьба. Мы высказали ей свои опасения и сомнения в надежности их брачного союза. Но она в ослеплении первой влюбленности воспринимала наши слова как попытку давить на нее. И заупрямилась.

Мы вынуждены были в итоге занять позицию американского политика Теодора Рузвельта[95]: «Научи меня, Господь, спокойно воспринимать события, ход которых я не могу изменить».

Выходные дни я полностью посвящал своей маленькой семье. Мы втроем отправлялись в парк, где были оборудованы детские уголки. В промежутке между играми, по просьбе любознательной дочери, развлекал ее придуманными на ходу сказками. Все в жизни повторяется! Точно так же я их когда-то рассказывал маленькой Яне. Правда, теперь у меня мозги были так загружены, что иногда сам чувствовал, что несу полную ахинею. Даже сказочные образы становились неправдоподобными. Жена весело смеялась, дочь сочувственно говорила:

– Бедный папа, ты совсем запутался! Давай вместе придумаем, что было дальше и в конце.

Мои сказочные «провалы» полностью перекрывались девятым валом рассказов о заморских странах, путешествиях, вулканах, звездах и других чудесах Вселенной. Дочь слушала затаив дыхание. Даже образованная и начитанная жена с неподдельным интересом иногда узнавала что-то любопытное и новое для себя. Моя «шкатулка памяти» приветливо раскрывалась для них с помощью образного мышления, которое свойственно архитекторам.

Самым сложным в общении с дочерью был процесс кормежки. Она к еде, за исключением любимых сладостей, относилась как к акту насилия. Пищу во рту ловко переваливала влево или вправо, непомерно раздувая и без того полные щеки. Лицо и грустные, большие, красивые глаза выражали безграничную тоску от «варварской» экзекуции родителей. При легком похлопывании по раздувшимся щекам она возмущенно крутила головой. Приходилось терпеливо ждать: вдруг сменится гнев на милость и содержимое во рту будет наконец проглочено. В остальном дочь была покладистой, сговорчивой, некапризной, безмерно ласковой.