Глава 10 Житейские будни

Глава 10

Житейские будни

День сменялся днем, недели шли за неделями; текли месяцы и годы. Великая княгиня Цесаревна Мария Федоровна привыкала к своей роли, обживалась в специфической среде, осваивалась в необычных условиях. Ей очень помогал Александр, многое объяснявший, обсуждавший различные жизненные проблемы, занимавшие его.

Он постоянно сетовал на то, что так много времени уходит на пустое. Вот когда жили в Петербурге, то каждое утро надлежало все бросать и ехать в Зимний для ритуальной встречи с Мама, а затем, к вечеру, непременно присутствовать на семейном обеде. Нельзя опоздать, а то обязательно получишь выговор. Жена успокаивала, призывала к смирению, что для стихийной натуры Цесаревича было очень не легко. Сама же княгиня Мария исполняла династические обязанности спокойно, не выказывая неудовольствия.

Самым суетным временем для нее было утро: надо было вставать, когда еще так хотелось побыть в теплой постели, сделать гимнастику, быстро заняться туалетом и, наскоро выпив чашку кофе, нестись к Императрице. А затем сидеть добрый час и выслушивать сетования Царицы на самочувствие, бесконечно-однообразные повествования о здоровье младших детей, об их поведении и успехах. Минни была при этом так внимательна, так заинтересована, что могло показаться со стороны, будто эти темы ее больше всего в жизни волнуют. Под благовидным предлогом муж нередко игнорировал визиты, Цесаревна же — никогда. Она умела делать «что надо» не ропща.

Существовало много других каждодневных хлопот и обязательств. Первые годы почти каждый день час-два занимали уроки. Она быстро освоила несколько русских фраз, а к мужу обращалась почти всегда на языке новой родины. Ему очень нравилось, когда жена его называла «душка», несколько растягивая последний звук, на французский манер, и получалось певуче — сладкое Душка-а-а.

Еще надо было заниматься музыкой, рисованием. А гардероб? У Цесаревны скоро появились свои модистки, с которыми она часами обсуждала и примеряла новые туалеты, чтобы блеснуть на очередном балу или званом обеде.

Ей нравились яркие цвета и контрастное сочетание тканей, но со временем начала отдавать предпочтение пастельным тонам. Она знала, что ей идут приталенные фасоны платьев, с умеренным декольте. Когда вошли в моду турнюры, одной из первый стала их носить, понимая, что при изяществе фигуры эта громоздкая деталь туалета ей чрезвычайно к месту. Александр Александрович быстро установил, что когда Минни занята с портнихой, то это — надолго. В такой момент к ней обращаться бесполезно, так как она ничего другого знать не желает.

Лишь в России Датской Принцессе удалось всласть насладиться возможностью иметь те наряды и те украшения, которые нравятся. Конечно, и здесь надо было считать деньги. У Наследника был свой бюджет, за пределы которого он выйти не имел права. Но драгоценности покупались редко, лишь по случаю, в основном их дарили родственники на праздники, а на туалеты, даже самые затейливые и дорогие, семейных средств вполне хватало.

Появились и русские подруги. Эжени Лейхтенбергская, Великая княжна Ольга Константиновна и две фрейлины — княжна Лиза Куракина (1843–1912) и графиня Александра Апраксина (1851–1943). С ними она гуляла, каталась в колясках, обсуждала такие жгучие женские проблемы: что носят в Париже, в чем была Французская Императрица Евгения на приеме-гала во дворце Тюильри, как вела себя княгиня N на последнем балу, кто на ком женится и кто за кого выходит замуж, у кого кто родился; сочувствовали смертям, другим горестям знакомых и незнакомых.

Каждодневной обязанностью было писание писем. Надо было сообщать о своем житье-бытье в Лондон, в Копенгаген, в Афины. А еще надлежало отвечать на послания многочисленных тетушек, дядюшек, племянников и племянниц из различных городов и пунктов Европы. Днем на эти занятия времени не хватало, и письма приходилось писать вечерами, перед сном. Допоздна в некоторых комнатах второго этажа Аничкова Дворца горел свет: Цесаревна сосредоточенно составляла очередное послание, а сидевший рядом Цесаревич, попыхивая сигарой, неспешно заполнял страницы своего толстого дневника — отчет за истекший день.

Несмотря на «эпистолярное усердие», недоразумения все равно возникали. Перед самым новым, 1867 годом Мария Федоровна получила гневную депешу от матери, в которой содержался резкий упрек дочери за то, что она мало пишет и, видимо, больше «не нуждается в своих родителях». Минни была расстроена и долго плакала на плече Александра. Она считала эти упреки несправедливыми; ведь она посылала свои весточки в Копенгаген через три-четыре дня, а оказалось, что этого мало. Строгая и любящая Королева требовала ежедневных отчетов от Минни, не понимая, как мало у нее времени. В конце концов мужу все-таки удалось успокоить жену, а та, как только пришла в себя, сразу же села за очередное письмо родителям.

В остальном событий было много, но они были все текущие и часто походили одно на другое. Первый новый год встречали вдвоем, выпили по бокалу пунша. Накануне получили подарки из Англии. Алике прислала Минни дорожный мешок, а Александр получил от нее маленькую золотую галстучную булавку с крошечной жемчужиной, а от Берти — серебряный портсигар.

Вскоре произошла неприятность. Трое служащих, нанятых в Англии состоять при лошадях и экипажах Цесаревича, стали вести себя неподобающим образом. На Рождество и Новый год они перепивались, самовольно уходили. Это было возмутительно. Кто бы мог предположить, что и англичане подвержены «русской болезни» — неумеренному потреблению горячительных напитков. Их пришлось уволить.

Случались и кратковременные семейные размолвки. Минни хотела вечером поехать на спектакль в Немецкий театр, а Александр — на представление в цирк. Жена выражала обиду: он ее не любит, ее желания для него не имеют никакого значения и т. п. Подобными «универсальными» аргументами во все времена пользовались жены для своего семейного самоутверждения. Мария Федоровна в этом смысле не представляла исключения. Александр сердился, говорил, что «отпускает ее куда угодно», а сам же останется дома. Потом были поцелуи, ласковые слова и женские слезы примирения. Той, первой зимой их совместной жизни, случилось и еще раз такое.

Цесаревич был зван братом Владимиром к себе на ужин, в узкой мужской компании. Обсудили с Минни. Она была согласна. Написал записку Владимиру и уведомил, что будет на вечере. Но когда наступил тот день, то Мария Федоровна вдруг стала выражать недовольство. Ну, зачем он едет, что там интересного, не лучше ли будет, если они проведут вечер вместе. Александр вспылил: я уже дал согласие и поеду непременно. Но жена не успокаивалась, зазвучали упреки. В итоге — Цесаревич категорически заявил, что никуда не поедет, и тут же дал знать об этом Владимиру Александровичу.

Прошло немного времени, и Минни, видя, как расстроен муж, начала уговаривать его поехать. Он был непоколебим. Она рыдала, просила прощение. В конце концов, они помирились, но Минни считала, что обязана себя наказать за глупое поведение, испортившее настроение мужу. Придумала себе страшную кару: этой ночью она будет спать не с Сашей, а одна на кушетке. Сообщение повергло мужа в уныние. Ему стоило некоторых усилий переломить настроение жены, убедив ее, что этим она наказывает не только себя, но и его.

Подобные маленькие «семейные турниры», в которых проигрывали обе стороны, со временем совсем прекратились. Они научились понимать друг друга.

Александр Александрович любил тихие семейные вечера в любимом Аничкове, когда никого не было. Они читали, разговаривали, писали письма, обсуждали происшедшие события. Зиму и весну 1867 года Престолонаследник просто упивался романом Федора Достоевского «Преступление и наказание», публиковавшимся в журнале «Русский вестник».

8 марта 1867 года записал в дневнике: «так интересно, как никогда еще не было». Он не рисковал переводить Минни с листа, а только пересказывал ей некоторые сюжетные куски и сцены. Он читал еще и «Войну и мир» Льва Толстого, но этот роман нравился меньше и интересовал главным образом описанием батальных сцен.

Но не только художественные произведения занимали Престолонаследника: он внимательно знакомился и с журналом «Колокол», издававшимся за границей врагом Трона и Династии Александром Герценом (1812–1870) и нелегально переправляемым в России. Александр с удивлением обнаруживал, что некоторые нелицеприятные оценки и суждения Герцена, касающиеся высших должностных лиц Империи, порой совпадали с его собственными.

Первые годы жизни в России Мария Федоровна по-русски читать не умела, но когда научилась, то первым делом прочла знаменитый роман «Преступление и наказание», пережив потрясение от глубокой силы произведения. Достоевский стал ее любимым русским писателем, с которым она позднее лично познакомилась.

За несколько месяцев до смерти Достоевского Цесаревна лично встретилась с писателем в Мраморном Дворце и тихо проплакала целый вечер, пока писатель читал выдержки из «Братьев Карамазовых».

До поры же она отдавала предпочтение французским романам и регулярно знакомилась с парижским журналом «Revue des deux Monde» («Обозрение двух миров»), помещавшим статьи о загадочных происшествиях, о тайнах мира, жизни и смерти. Этому изданию сохранила верность до конца дней.

На вечерах в Аничкове неоднократно вспоминался Никс, Ницца и все, что было так еще недавно, но уже казалось далеким прошлым. Цесаревич и Цесаревна вместе не раз перечитывали его письма к нему и к ней. После того сидели молча обнявшись, и слезы текли по щекам обоих. 12 апреля навсегда остался в их памяти днем сожаления и печали. Умерший стал для них ангелом-хранителем, которому обязаны были своим счастьем и благополучием. Когда родится сын-первенец, то вопроса с именем просто не будет: его нарекут Николаем.

Если не было балов и приемов, то спать ложились около полуночи. Перед сном обычно почти не ели. Александр выпивал стакан простокваши, а Минни съедала апельсин или яблоко. Она вообще всю жизнь проявляла умеренность в пище и хоть никогда не придерживалась строгой диеты, но ела чрезвычайно мало. Почти не потребляла хлеб. Правда, когда подносили на встречах хлеб-соль, то приходилось отщипывать маленький кусочек от увесистого каравая, но зато на обедах и ужинах к нему почти не притрагивалась. Овощи, фрукты, молочные продукты составляли главное содержание меню.

Но исключения существовали. Когда жили в Царском, то порой не могла удержаться от соблазна: посещала иногда булочную Петерсена, славившуюся своими горячими калачами, бубликами и сдобами, один вид которых заставлял забыть о всех диетах.

Несмотря на заботу и ласку, которые окружали в России, Цесаревна сильно скучала по Дании, по родителям, братьям и сестрам. Первые месяцы после свадьбы она не надеялась, что сможет посетить Копенгаген в недалеком будущем. Император Александр II и Императрица Мария Александровна объяснили ей, что они с Александром обязаны совершить большое путешествие по стране. Россия должна была видеть и знать будущую Царицу.

Она не спорила, понимая свои новые обязанности. На душе же порой было так грустно. Ей сочувствовал муж, рискнувший переговорить по этому поводу с родителями. Царь вошел в положение. Он не хотел огорчать любимую невестку. Решили так: весной поедут ненадолго в Москву, а затем Александр с женой отправятся в Копенгаген. К тому же повод имелся серьезный: в мае 1867 года — серебряная свадьба Короля Христиана и Королевы Луизы. Минни, узнав о решении, была в полном восторге.

Но возникала одна сложность. Царь намеревался посетить Императора Наполеона III, настоятельно его приглашавшего. Французский Император с некоторых пор выказывал признаки дружеского расположения к России и не стеснялся публично сожалеть о несчастной Крымской войне, где две державы являлись противниками.

За прошедшие с той поры десять лет политическая ситуация в Европе сильно изменилась. С каждым годом все явственней заявлял о себе Германский колосс, и Франция искала сближения с Россией. В Париже весной 1867 года должна была открыться грандиозная Всемирная выставка, и Александр II дал согласие приехать. Самодержца обязан был сопровождать Наследник, которому пришлось согласиться на утомительные переезды из Копенгагена в Париж и обратно. Другого выбора у Александра не было.

20 апреля 1867 года Царь, Цесаревич с женой, Великий князь Владимир в сопровождении свиты отбыли в Москву. Мария Федоровна еще России и не видела. Ей пока знакома была лишь жизнь светского Петербурга, а теперь — Москва, древняя столица России, Первопрестольная, где Русские Цари всегда венчались на царство. Петербург называли головой государства, а Москву — сердцем. Она много раз потом еще побывает здесь. Вместе с Сашей будет короноваться, молиться в древних храмах. Пройдут годы, и она проедет через этот древний город за гробом своего любимого супруга, переживет радости и печали коронационных торжеств сына Николая.

Она слышала, что Москва очень не похожа на Петербург, но не думала, что это различие такое резкое. В старой столице все было как-то ниже, менее помпезно, но не менее величественно и несомненно более страстно. Людей на улицах толпилось больше, крики «ура» как будто звучали даже громче. Кругом же, куда ни брось взгляд, купола церквей и непрерывный почти благовест колокольный.

Остановились поначалу за городской заставой, в Петровском Дворце, в старом путевом дворце Русских Царей. 21 апреля состоялся торжественный въезд. По всей дороге стояли войска: конные уланы, драгуны, казаки, на всех домах развевались флаги. Минни ехала в английской коляске, заказанной Александром в Англии и специально доставленной по этому случаю из Петербурга.

Прибыли к Иверской, вошли в часовню, приложились к чудотворной иконе Иверской Божией Матери. Далее — Кремль. Успенский собор: усыпальница московских патриархов и митрополитов. Краткий молебен. Архангельский собор: усыпальница московских Царей. Краткий молебен. То же самое и в Благовещенском соборе. Затем взошли на Красное Крыльцо, где именитое московское купечество подносило хлеб-соль. Проследовали в кремлевские покои.

Немного передохнув и перекусив, царь повел невестку показывать дворцовые помещения и царскую сокровищницу — Оружейную палату. Мария Федоровна была в восхищении от богатого убранства помещений, от блеска драгоценных металлов и камней.

Со следующего дня началась череда парадов, приемов, визитов. Цесаревна очень волновалась, так как ей надо было благодарить разные депутации и отдельных лиц. Она дала слово Царю, что непременно будет делать это по-русски, и сдержала обещание. Александр написал жене небольшие шпаргалки, две-три любезные фразы, которые она усердно учила в Аничкове и по дороге в Москву. Теперь надо было сдавать экзамен, и она справилась успешно. Медленно, но вполне внятно, она произносила слова о том, что благодарит именитое купечество за его службу России, о том, что искренне благодарит дам-попечительниц богоугодных заведений за их нужную работу.

Вечерами — иллюминации и балы: у московского генерал-губернатора, в Благородном собрании.

Посетили несколько раз и московские театры. В Большом слушали героическую оперу Михаила Глинки «Жизнь за Царя» и смотрели красочный балет, поставленный на музыку жившего в России итальянца Чезаро Пуньи по сказке Петра Ершова «Конек-Горбунок».

Были в первом русском драматическом театре — Малом. Смотрели «Женитьбу» Н. В. Гоголя и некоторые другие одноактные спектакли. Мария Федоровна с трудом еще понимала русскую речь, но Саша ей переводил, объяснял непонятное. Но и не всё улавливая, Цесаревна невольно обратила внимание на игру одного, пожилого уже актера, который был особенно хорош на сцене. Имя его тогда гремело в России. Его звали Пров Михайлович Садовский (1818–1872).

Немало посещали и другие места. Приюты, училища, Романовские палаты — дом, где родился первый Царь из династии Романовых Михаил Федорович. Визит Марии Федоровны в Московский воспитательный дом длился больше запланированного. В огромном здании на берегу Москвы-реки содержались многие сотни незаконнорожденных детей и детей-сирот. Цесаревна испытала щемящее чувство жалости к этим малюткам, лишенным материнской заботы и ласки. Обошла многие помещения, посмотрела на работу персонала. Поблагодарила.

Десять дней продолжался этот первый визит в Москву.

2 мая вернулись в Петербург. А здесь ждало приятное свидание: в Петербург в тот же день приехал брат Марии Федоровны Вильгельм («Вилли») — греческий Король Георг I. Давно не виделись, и встреча стала такой сердечной.

Греческий Монарх прибыл с деликатной миссией личного свойства: он хотел жениться на Великой княжне Ольге Константиновне, кузине Александра Александровича. Эта живая, непосредственная девушка, характером напоминавшая Марию Федоровну, пользовалась симпатией Цесаревича и Цесаревны. Они очень хотели, чтобы у двадцатидвухлетнего Короля и семнадцатилетней русской княжны все сладилось. Вилли был одногодок с Александром, но уже три года занимал Королевский Трон. Его избрало Королем греческое Национальное собрание через год после свержения предыдущего Короля — баварского принца Оттона.

Греция была разрушена смутой, и новому Монарху досталось тяжелое наследство. Его кандидатуру поддерживала Англия, державшая в те годы Грецию в тисках финансовой зависимости. Но на земле Древней Эллады были сильны симпатии к России, к стране, где жили братья-единоверцы, и брак с русской княжной, несомненно, укрепил бы положение молодого короля.

Датскому Принцу, как раньше и сестре, тоже повезло: свою избранницу он полюбил искренне, всей душой. Княжна Ольга, девушка гордая и своенравная, не сразу дала согласие. Она не хотела уезжать из России, но настоятельные увещевания родителей — Великого князя Константина Николаевича и Великой княгини Александры Иосифовны, других родственников, а главное — несомненная любовь к ней Георга сделали свое дело. Она дала согласие, и 15 октября 1867 года в Петербурге состоялась свадьба. Но это случилось осенью, а летом того года — первого русского года Марии Федоровны — произошло еще немало событий.

7 мая 1867 года из Петербурга вышел специальный поезд, в котором ехали Цесаревич, Цесаревна, чины двора Наследника. Путь лежал на Ригу. Там сели на корвет «Аскольд» и отбыли в Данию. Три дня плавания прошли в волнениях. Мария Федоровна занемогла. Вскоре после отплытия у нее началась сильная рвота, продолжавшаяся с перерывами все время.

Ничего не ела и так ослабела, что не могла без посторонней помощи встать. Ее на руках выносили на палубу, где она и лежала. Александр неотступно находился рядом, ужасно переживал. Он посоветовался с доктором Плумом. Тот высказал предположение, что, может быть, Цесаревна беременна. У молодого супруга радостно забилось сердце, но вид больной Минни сводил всю радость на нет. Когда жена заболевала, Александр всегда переживал и самозабвенно за ней ухаживал.

Еще как-то зимой у Марии вдруг резко поднялась температура, и несколько дней горячка не проходила. Ночами Александр почти не спал: обтирал ей лицо лимоном, сам готовил питье, менял белье. Он и потом в подобных ситуациях будет вести себя так же трогательно и заботливо.

К Копенгагену подошли 10 мая, в середине дня. На удивление всех, Мария Федоровна, как только показался датский берег, стала себя лучше чувствовать, а когда судно причаливало, уж совсем без посторонней помощи оделась и причесалась. На «Шлезвиге» встречали Король и Фреди. Объятия, поцелуи, слезы. На пристани ждала вся Королевская Семья, многочисленное общество.

Когда приехали во дворец Амалиенборг, то Минни опять стало плохо. Она легла в постель, где провела весь вечер и весь следующий день. Затем состояние улучшилось, и вечером она даже протанцевала несколько туров на балу.

14 мая — день свадебного юбилея Короля и Королевы, и дочь с раннего утра была уже на ногах. Цесаревич с женой подарили юбилярам роскошный серебреный сервиз в русском стиле с затейливыми украшениями.

Проведя несколько дней среди датской родни, Александр Александрович покинул Данию и отбыл в Париж. Папа ожидал в Кёльне. Двинулись дальше вместе, а от границы Франции ехали в поезде Императора Наполеона. Затем был торжественный въезд в «столицу мира». На вокзале встречал Наполеон III, и красочный кортеж через весь город проследовал во дворец Тюильри, где ожидала Императрица Евгения.

В Париж, по случаю открытия Всемирной выставки, съехалось именитости со всей Европы: Король и кронпринц Прусские, Король и Королева Бельгийские, герцог Гамильтон, герцог Герман Веймарский, герцог Гессенский и многие другие. Но самым важным гостем в Париже был Русский Император. Ему и его свите был отведен Елисейский дворец, и Наполеон III оказывал особое внимание. Он сопровождал Царя почти повсюду, давал в его честь приемы и балы. Находившийся рядом Цесаревич крутился в этом вихре блестящей суеты.

Мыслями и сердцем он был далеко от Парижа, там, где осталась его «дорогая душка», его «маленькая жена». Он понял вдруг, как без нее плохо, как одиноко. Неотступно преследовала мысль: как она себя чувствует, неужели и правда случилось, что Минни беременна. Жена каждый день писала, рассказывала о времяпрепровождении и о своей тоске по нему, единственному. И каждое письмо непременно заканчивала страстно: «Целую тебя, моя душка. Целую тебя, ангел моего сердца, от души». И он ей писал и тоже говорил о любви, но не умел сказать всего, что было на сердце.

В Париже случались и особо запомнившиеся встречи. С отцом нанесли визит княгине Чернышевой и там, по прошествии более года, снова увидел Марию Мещерскую. Александр испытал какое-то странное чувство, смешение радости и безразличия. А на другой день, на торжественном приеме, увидел датского посла в Париже Мольтке, того самого, в кого в юности так была влюблена Дагмар и о чем она ему рассказала перед свадьбой.

Через пять дней по приезде в Париж случилось ужасное. На Царя совершили покушение. 25 мая был большой парад французских войск. На обратном пути в экипаже вместе с Царем сидели Наполеон III, Цесаревич, Владимир Александрович. Когда проезжали Булонский лес, раздался сильный выстрел. Но, слава Богу, пуля прошла мимо и ранила в морду одну из лошадей, с левой стороны кареты, и кровь несчастного животного обрызгала всем костюмы. Позже выяснилось, что злодеем оказался поляк, некто Березовский. Его схватили на месте преступления, а толпа чуть не разорвала его, и лишь вмешательство полиции предотвратило самосуд.

Вечером состоялся бал в русском посольстве, на который прибыли Наполеон и Императрица Евгения. Они принесли извинения Царю. Перед тем как лечь спать, Цесаревич записал: «Чуяло мое сердце что-то недоброе в Париже, и вот сбылось! Боже милосердный, помоги рабам Твоим. Господи, не оставь нас и помилуй нас! Да будет Воля Твоя!» Лишь только 31 мая, вечером, Александру Александровичу удалось вырваться «из поганого Парижа». В Копенгаген летел «как на крыльях». Когда через сутки увидел свою милую, то радости не было границ. «Наслаждение было снова быть вместе и спать в одной постели».

Минни рассказала о своем состоянии, заметив, что, по всей вероятности, она действительно беременна. Эта была такая счастливая весть. У них будет ребенок! Их ребенок! В это невозможно было поверить. Но прошло некоторое время, и оказалась, что радость преждевременна. В конце июня Александр писал матери: «Доктор Плум говорит все время, что это не есть беременность, но мы все были уверены, что Минни беременна. Минни была в отчаянии… Она была счастлива быть матерью, но видно, мы ошиблись. Дай Бог, через несколько времени Минни правда будет беременна. Мы все в отчаянии, что так ошиблись».

Почти все три летних месяца 1867 года Александр и Мария провели в Дании. Время здесь текло приятно и медленно; кругом была такая спокойная обстановка и не было почти никаких обязательств. Императрице Марии Александровне сын сообщал: «Милая Ма, пишу тебе снова из милейшего Фреденсборга, где я себя чувствую так хорошо и так счастливо, что и написать не могу».

Целыми днями Александр и Мария не расставались, чего раньше не бывало. Никто не лез со всякими вопросами, не надоедал докладами, бумагами, доносами. Здесь можно было отдыхать, наслаждаться жизнью. Они пользовались этой возможностью. Но все время волновала лишь одна мечта — иметь ребенка. В конце июля Александр записал: «Моя единственная забота и молитва, чтобы Господь даровал нам детей, как я бы был счастлив… Дай Бог мне тоже быть достойным и полезным сыном нашего милого Отечества, нашей Родной России».

Столь длительное пребывание в Дании первоначально не предусматривалось, но теплая идиллия Фреденсборга так затягивала, так расслабляла, что момент возвращения все время откладывался. Однако надо было получить согласие Папа, и Цесаревич обращался с просьбой. Царь понимал чувства сына и невестки, и согласие давал, но счел уместным напомнить об обязательствах.

20 августа Александр II писал сыну: «Да сохранит тебя Бог, любезный Саша, нам на радость и утешение и в будущем для счастья и славы нашей Матушки России. Я знаю, что Бог тебе даровал чистое, любящее и правдивое сердце, и еще больше убедился в этом из твоего письма, за которое благодарю тебя от души. Желаю только, чтобы ты почаще и серьезно думал о твоем призвании и готовил себя меня заступить ежеминутно, не забывая 4-е апреля и 25 мая, где рука Всевышнего отстранила еще на время от тебя ту страшную обузу, которая тебя ожидает и на которую и я иначе не смотрю, как на крест, который, по воле Божией, нам суждено носить на этом свете. Уповай на Его милость, как и я, и Он верно тебя не оставит, как Он доселе меня не оставлял и поддерживал».

Далее царь заметил, что в будущем «подобные долгие пребывания ваши за границею не должны впредь часто повторяться, в России оно крепко не нравится. А вы оба принадлежите ей и должны помнить, что вся жизнь ваша должна быть посвящена вашему долгу, т. е. России».

Александр не забывал о своем предназначении, просто его исполнение Царского предназначения виделось в столь отдаленном времени, что и представить было невозможно. Папа еще такой молодой мужчина, он еще полон сил и энергии, а злую руку злоумышленника отвел же Господь. И впредь не оставит!

«Меня постоянно ожидает страшная и трудная обязанность и ответственность, но я не падаю духом, потому что знаю, что Господь со мною, и в трудный момент моей жизни я уповаю на Его милосердие и постоянно молюсь, чтобы он укрепил мой дух и благословил меня на эту трудную обязанность, что я призван Им Самим на это поприще. Со мною жена, которая меня любит и которую я обожаю как нельзя больше. И я готов на все и все переносить с терпением, лишь бы она была счастлива и была бы здорова и весела. Это моя главная забота, и для моей душки я готов всем пожертвовать и все сделать, потому что Господь вручил мне ее, и я обязан заботиться о ней», — записал тем летом Цесаревич в дневнике.

В сентябре покинули гостеприимную Данию и поехали в Висбаден, где должны были увидеться с герцогом и герцогиней Уэльскими. На вокзале встретил Берти, отвез на свою виллу. Здесь произошло знакомство Александра Александровича с сестрой жены — Александрой. Так много слышал о ней, и казалось немыслимым, что еще не виделись. Знакомство оказалось приятным.

Алике Цесаревичу сразу же понравилась. Это была высокая, красивая молодая женщина; такая любезная, такая предупредительная, такая добрая. В свою очередь, Алике тоже сразу же прониклась симпатией к мужу Минни, сохранив расположение на всю жизнь. Она называла его «братом», а он ее «сестрой».

Старшая дочь Короля Христина считалась самой привлекательной при Датском Дворе. Это не было преувеличением. Она производила впечатление на многих, а когда ее увидел Английский Престолонаследник, то и он потерял голову. Со временем, правда, этот «любовный угар» прошел.

В Висбадене с родителями находилось и трое детей Берти и Алике, что радовало Минни и Александра. Так было приятно смотреть на эти забавные существа, с которыми и Цесаревич и Цесаревна проводили немало времени. Мария Федоровна была особенно заботлива, внимательно слушала рассказы Алике о детях, о разных материнских переживаниях. Ее теперь эти темы чрезвычайно интересовали. Она ведь сама должна стать матерью.

С умилением наблюдая за играющими на ковре детьми, Мария Федоровна не ведала, что двухлетнему карапузу Джорджи суждено будет стать Королем, тем самым Георгом V, на субсидию от которого она будет доживать свой век!

В Висбадене семья Русского и Английского престолонаследников проводила дни почти все время вместе. У женщин были свои дела и разговоры, а у мужчин — свои. Александр и Альберт-Эдуард много гуляли, обсуждали политические вопросы и европейские светские новости. Они хорошо понимали друг друга.

Однако Цесаревич неожиданно открыл, что Берти не особенно внимателен к Алике, что у него имелись и другие интересы и привязанности, а при каждом удобном случае он старался улизнуть из дома. В первый момент в том не было ничего удивительного, но уже через несколько дней такое поведение начало обескураживать. Последние вечера их пребывания они все время оставались втроем, и Александр не мог не заметить, что Алике, хотя и вела себя с большим самообладанием, но не была радостной.

Потом уж они с Минни узнают разные подробности о приверженности Берти к азартным играм, о его эпатирующих любовных историях. Будут ужасно переживать и сочувствовать «бедной Алике», испытывавшей такие потрясения.

Висбаденские каникулы длились десять дней, и 17 сентября они отбыли в Россию. Их провожали Уэльские, и Алике была невероятно грустна. Минни, Александр, Берти и Алике потом еще много раз встретятся. Их свидания будут происходить регулярно, раз в два-три года, обычно в Дании.

Летом 1873 года Цесаревич и Цесаревна будут гостями Берти и Алике во время посещения Великобритании. Королева Виктория выкажет им внешнюю симпатию без внутреннего расположения. Она будет уязвлена тем, что «эти русские» прибыли с визитом к ней так поздно, чуть ли не в последнюю очередь, в то время как другие принцы и принцессы из разных европейских домов вели себя совершенно иначе.

Александр ворчанию «старой Queen» не придавал особого значения. Ему, как и отцу, она тоже не понравилась. Английской Королеве на своем веку доведется увидеть у себя в гостях и четвертого Русского Царя: в Англии будет гостить — Цесаревичем и Монархом — муж ее внучки Алисы Николай II.

В том сентябре 1867 года, по дороге домой, Александр Александрович и Мария Федоровна сделали остановку в Берлине, чтобы нанести визит вежливости Прусскому Дому. В неурочное время к Цесаревичу совершенно неожиданно явился именитый гость: бывший прусский посол в Петербурге, а ныне первый министр Короля Вильгельма I Отто Бисмарк.

Александру было любопытно пообщаться с политиком, известным уже всей Европе. Состоялась беседа. «С ним я говорил долго и много спрашивал о теперешних делах Пруссии, о последней войне. Бисмарк объяснял по-своему, и заметно было, что он многое скрывает и многого не скажет ни за что. Говорили тоже о вопросе Северного Шлезвига, но результат очень неудовлетворительный, и, кажется, кроме некоторых городов Пруссия ничего не отдаст Дании».

Вернулись в Петербург только 23 сентября, пробыв за границей четыре месяца. Никогда в последующие годы они так долго не будут отсутствовать. Поселились в Царском, в Александровском Дворце, который был уже полностью готов после переделки.

Они по-прежнему были счастливы, но Александр все время замечал, что Минни временами бывает грустна, и несколько раз заставал ее плачущей. Она не объяснила, в чем дело, но сам догадался, что это от переживаний по несбывшемуся еще материнству. К тому же в октябре она опять простудилась и проболела свадьбу Вилли и Ольги. В конце октября Минни сказала, что вроде бы беременна. У Цесаревича замерло сердце. Неужели теперь правда? А может — опять ошибка? Нет, не может этого быть; они не прогневили Господа, и он пошлет им долгожданную радость.

Цесаревич переживал от отсутствия детей; его мучили страхи от того, что, может быть, у них с Минни их и не будет. Но эти мысли гнал, надеясь на лучшее.

В годовщину свадьбы записал: «Этот год прошел быстро, счастливо и довольно спокойно. Я постоянно благодарю Бога за это счастье, которое Он мне даровал, и, конечно, большего счастья на свете нельзя иметь. Однако что меня очень печалит, это то, что до сих пор у нас нет детей, но я готов ждать с терпением этого великого события — благословения Божьего, если только я имею надежду иметь детей. Теперь, благодаря Господа, я имею и счастлив без конца, но одной надежды мало, и я уповаю во всем на Господа. Да будет Воля Его».

Данный текст является ознакомительным фрагментом.