Дела житейские
Дела житейские
Любимый отдых – работа с киркой в руке в археологической экспедиции[28].
А. Валентинов
В первый раз Андрей поехал в экспедицию со своим курсом на следующий год после поступления в Университет в 1976-м, путь их лежал к городу Змиёву Харьковской области, что на правом берегу реки Северский Донец, в месте впадения в неё реки Мжа, которая делит город как бы на две части. Хазарский каганат, Салтово-Маяцкаяя культура.
Когда-то на этой земле жили, и хорошо жили, скифы, сарматы, готы, гунны, аланы, авары, половцы, печенеги, татары и наконец, славяне. Еще до первого тысячелетия до н. э. эта земля уже была заселена и обжита. В 1180–1185 годах Игорь Святославич, князь Новгород-Северский, основал на Донце несколько городищ, одно из которых было названо Змиево городище.
«А ниже Мжа на Донце, с Крымской стороны, Змеево городище, а Змеев курган тож, от Мжа версты з 2. А ниже Змеева городищах речка Комолша, а на Комолше городище Каменное, от Змеева верст з 10, лесом подле Донца», – записано об этом местечке в «Книге Большому Чертежу» (1627 год).
– Объект назывался Сухая Гамольша, – вспоминает Андрей Валентинович, – хотя она была абсолютно мокрая, настоящее болото. Но было интересно, тем более, что в первый раз.
«Посвящение – венец любой экспедиции. Желторотых посвящают в археологи, так сказать, инициация и конфирмация одновременно. А посвящают по-разному. Пятнадцать лет назад меня приобщали к археологии глотком вина, смешанного с кровью – под дикие вопли личного состава, переодетого отчего-то индейцами. Шеф экспедиции сидел на импровизированном троне, давая указание каждому неофиту, сколько глотков тому пить. Мне почему-то досталось всего два – но за столом все наверстали. Тогда мы копали в Сухой Гамольше. Первая экспедиция, самая-самая первая…»[29]
В 1978 году копали скифов, тоже недалеко от Харькова – самые северные курганы Царских скифов.
Херсонес же оставался пока несбыточной мечтой. Он видел Херсонес только как турист, смотрел и мечтал…
«Археология для меня не хобби, а работа. Я копал больше двадцати лет главным образом в экспедициях Харьковского университета. Несколько лет был заместителем начальника экспедиции, это вроде старпома на корабле. Копал памятники хазарского каганата, скифские курганы, генуэзский замок, но более всего – Херсонес Таврический. За эти годы мы нашли пуды всякого интересного, но более всего я горжусь тем, что исследовал два уникальных херсонесских памятника – Казарму и Подземный храм»[30].
Учиться было очень интересно, студентам вменялось в обязанность читать книги не только на английском, немецком, итальянском и испанском языках, надо было знать латынь и греческий. Так что со стороны могло показаться, что вместе с заветными корочками Универа они каким-то мистическим образом приобретали способность к языкам. Добавьте великолепный преподавательский состав, умеющий не только правильно преподнести предмет, но и сделать его интересным для студентов, и станет понятно, отчего с каждым годом желающих обучаться в ХГУ становилось все больше и больше.
Перед войной в Афганистане жизнь в стране заметно наладилась. Люди начали верить в более или менее спокойное будущее. Особой преступности – бандитов, маньяков – не наблюдалось. Андрей брал десять рублей и ехал в Москву или в Ленинград, летом мог отправиться с друзьями в Ташкент, или куда душа пожелает – недорого, безопасно, интересно.
После третьего курса началась музейная практика. Услышав это словосочетание в первый раз, невольно начинаешь думать, будто бы несчастных студентов заставляли дышать музейной пылью, занимаясь какой-нибудь скучной работенкой, вроде инвентаризации имеющегося в запасниках. На самом деле они ездили по всей Волге, по северу… Потом пошли экспедиции…
«Изучая древний мир, можно было писать более или менее свободно, благо тупая партийная сволочь ничего такого не замечала. Хотя, были случаи, ловили…»
Но писать и печататься – суть не одно и тоже. Печататься Андрей Шмалько не собирался принципиально, «…тошнило от всей этой совдепии, с ее, с позволения сказать, литературой. Книг выходило много, журналов еще больше, но читать было нечего. А присоединяться к этому вою не оставалось ни сил, ни желания».
Кстати, о литературной деятельности – первое сочинение Андрей Шмалько написал еще в четвертом классе школы. Это было обличительное стихотворение, посвященное нелюбимой всеми учительнице пения. Стихотворение получилось в стиле Леси Украинки, но по-русски. Как это часто бывает, мнения относительно первой пробы пера будущего писателя-фантаста разделились: если соученики оценили памфлет с восторгом, та, чей образ вдохновил новоявленного пиита на стихотворение, восприняла его в штыки. Следующим поэтическим опытом Андрей решил «пойти на поводу у общества», создав стишок про Ленина. Это была пародия в стиле украинского поэта Малышко, «местами весьма остроумная, хотя в поэтическом отношении столь же беспомощная, что и оригинал», – признается Андрей Валентинович. Владимир Ильич, конечно же, не прочитал адресованного ему стихотворения, но за честь любимого вождя вступилась все та же училка. В результате у Андрея были крупные неприятности, грозились выгнать из школы, можно сказать, «пострадал по политическим мотивам».
В пятом классе Андрей написал целый цикл песен про пиратов и полярников, попробовав себя и в этом жанре, а заодно придумав псевдоним – Эдуард Андреев.
– Потом в 1970 году (уже в шестом классе) поехал по путевке в пионерлагерь в Хорлах. Случайно попал туда от завода «Кондиционер», мама устроила. Море, остров, вдали разрушенное большевиками имение Софьи Богдановны Фальц-Фейн – романтика. Целую тетрадь исписал стихами, к которым сам рисовал иллюстрации. Коллегам по отряду очень нравилось: «Сии строфы не знали ни рифм, ни созвучия», но да надо было с чего-то начинать.
В восьмом классе Андрей засел за первый в своей жизни фантастический роман про «попаданцев». Правда, тогда подобного термина еще не изобрели, но ведь был «Янки при дворе короля Артура»! В романе Эдуарда Андреева, наш современник оказывался в средневековой Англии. Стремительно развивался сюжет, летели стрелы, сверкало оружие. Благополучно добравшись до Робин Гуда, роман вдруг затормозил, точно увязший в раскисшей дороге фургон отчаянной маркитантки, застопорился и встал навечно. Больше не писалось.
Вторая достаточно крупная вещь начала появляться под влиянием Уильяма Голдинга «Повелитель мух». Похожий сюжет, только герои в нем наши современники – школьники старших классов, вроде тех, что окружали самого Андрея. С той лишь разницей, что вели они себя намного хуже, чем английские. Сюжет прост: где-то у берегов Эстонии, начисто забыв о заданном курсе, идет прогулочный кораблик с пьяным капитаном и ватагой подростков. Не пытаясь долго и нудно отыскивать прототипы для героев своей книги, Андрей взял, не торгуясь, чуть ли не весь свой класс. Шел кораблик по волнам, шел, никого не трогал, а потом сломался. И где его теперь искать? – островов много. А они еще и ушли туда, где их никак не ожидали увидеть. При нашем разгильдяйстве такое более чем возможно. Далее начались «ужасти». Андрей описывал их с большим удовольствием. Вещь также осталась недописанной.
В десятом классе пошли стихи с правильными рифмами, должно быть, повлияла первая влюбленность. Но эти стихи, так же, как и свои ранние опыты, Андрей Валентинов никому не дает читать, хотя и признается, что лежат где-то первые стишата, только у них теперь своя жизнь, а у него своя.
Тогда же… многим стихи студента Андрея Шмалько, или Александра Нексе, (в 1975 году он сменил псевдоним), очень даже нравились его немногочисленным читателям. Однокурсница Инна, на сегодняшний день известная в русских эмигрантских кругах Соединенных Штатов писательница Симонова Инна Анатольевна, а тогда такая же студентка истфака, услышав стихи Нексе, задалась идеей непременно издать их, желательно сразу же в каком-нибудь уважаемом журнале. Идеально – в Москве!
Сказано – сделано. Через какое-то время девушка переехала из Харькова в белокаменную, где и передала подборку в пафосный патриотический журнал «Москва». А еще через некоторое время Андрей Шмалько с удивлением и некоторым недоверием держал пришедший по почте тощий конвертик со штампом уважаемого журнала. Это была первая рецензия, которой удостоился молодой и тогда еще никому не известный автор с иностранной фамилией Нексе. Снизошел посмотреть подборку и накропать отзыв о прочитанном поэт, сотрудник журнала, в последующем – чиновник государственной службы в МиннацеРоссии, Борис Рябухин. Андрей никогда прежде не слышал о таком поэте или критике. Письмо оказалось хулительно-наставительным, в нем товарищ Рябухин, в частности, пенял автору, что тот де «…недостаточно любит оттичей и дедичей.
– Если учесть, что я вообще не русский, я их «оттичей» любить не обязан, – поясняет произошедшее Андрей Валентинович. – Кроме того, рецензия содержала некоторое количество грамматических ошибок, – так, чисто для уточнения вопроса, – дополняет он. В общем, почитал, посмеялся. И лишний раз утвердился во мнении, что увидеть свое творение напечатанным ему не светит, так что даже не стоит и пытаться.
– Кстати, а почему Андрей Шмалько, или Эдуард Андреев вдруг сделался Александром Нексе?
– Не помню точно, это я чуть ли не школьником придумал. Не обошлось без датского писателя Мартина Андерсена-Нексе[31], по-моему, я взял пример с Пабло Неруда, который сменил свое длинные чилийские имя и фамилию Нефтали Рикардо Рейсе Басуальто на короткое Неруда, даже толком не зная, кто такой этот знаменитый у чехов Ян Неруда[32]. А потом уже познакомился с его творчеством и даже возложил цветы к памятнику писателя в Праге, как он сам рассказывал в автобиографии. Должно быть, я решил пойти по пути Пабло Неруда, чьи воспоминания читал тогда. А фамилия Нексе короткая, яркая.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.