Тридцать седьмой
Тридцать седьмой
Когда я узнала от мамы, что мою первую любовь Васю Минина и его брата, неподкупного и принципиального нарсудью Ивана Минина арестовали, только вздохнула. Уже давно никто не спрашивал ? за что? Вздыхали, отводили глаза, отходили в сторону и старались поскорей забыть. Исчезновения людей стали казаться чем-то почти естественным, нормальным фоном жизни ? разве что уколет сердце мгновенная, постыдная радость, в которой и себе невозможно признаться: это случилось не со мной и не с моими близкими.
Как редактор я никогда не подменяла стиль автора своим, напротив, отбросив пристрастия, свою индивидуальность, старалась, насколько это возможно, выявить личностные авторские особенности. Автора эпохи, разумеется, никто не смел редактировать, но мы все, по мере сил и таланта, выявляли его стиль. Абсурд был его составной частью и нарастал с такой скоростью, что даже я со своим комсомольским темпераментом не всегда поспевала.
Помню, была у меня книжка, а ее выпуск задержали. Причина: автор часто употреблял выражение «еврейский рабочий», а я, как редактор, пропустила это «неправильное выражение».
? Почему неправильное? ? удивилась я. ? Говорим же мы «русский рабочий», и «немецкий», и «китайский».
? Да, говорим.
Обсуждение происходило в ЦК ВЦСПС, за большим столом сидел целый синклит ответственных работников, в их числе главный редактор и директор издательства.
? А вот «еврейский рабочий» не говорим.
Мое начальство вертело в руках карандаши и до поры помалкивало.
? А ваше мнение? ? обратился председатель к директору издательства.
Тот тяжело вздохнул:
? Книжку придется пустить по нож.
Спасти могли только авторитеты. Перелистала труды Сталина, но у него такого выражения не встретилось. Подключила Аросю. Вместе с ним за ночь перелопатили всего Ленина... и нашли! В статье «Великодержавный шовинизм» он неоднократно употреблял это определение ? «еврейский рабочий». Утром тихо и торжественно я внесла в кабинет главного редактора том Ленина с подчеркнутыми словами и положила перед ним на стол. Даже не смутился.
? Да, в самом деле Ленин говорил так? Ну что же, тогда все в порядке! ? и подписал книжку к выпуску в свет.
Прасковья меня раздражала. Она заполняла собой всю комнату, бессмысленно топталась и десятки раз переспрашивала, как и что делать. С тяжелым сердцем я оставляла на нее малыша, когда приходилось отлучаться по делам издательства. К тому же стало пропадать белье, что вывешивалось во дворе для просушки. Почти каждый день Прасковья встречала меня очередной новостью:
? Ну что за народ у вас в Москве? Опять сняли большую пеленку и простыню!
Однажды приехала домой пораньше. Вхожу и вижу: Прасковья, лихорадочно вскочив, судорожно запихивает в шкаф что-то белое, а на полу валяется широкая лента кружев, связанных для меня Настей. Не раздеваясь, подбежала к шкафу, распахнула дверцу и обнаружила большой узел, из которого торчала «пропавшая» незадолго до этого простыня. Вытряхнула на пол его содержимое ? посыпалось пропавшее постельное белье, пеленки, трусы, лифчики.
? Сейчас же отправишься туда, откуда приехала!
? Вот еще! Не хотите, чтобы я у вас работала, к другим устроюсь! ? закричала Прасковья.
? Чтобы устроиться, надо иметь рекомендацию, а я могу написать тебе лишь одно ? воровка.
Она что-то бубнила, ворчала, но подчинилась: переобулась, надела платье и робко спросила, может ли надеть пальто, недавно купленное для нее. Я разрешила; поручив ребенка соседке, отвезла ее на вокзал, купила билет и не уходила с платформы до тех пор, пока поезд на Старый Оскол не отошел.
Когда вернулась, Арося был уже дома. Он был восхищен моей скорой расправой с Прасковьей, которую, как признался теперь, очень не любил, но скрывал, чтобы меня не расстраивать. На этой истории, может быть, не следовало останавливаться, если бы она не имела печального продолжения.
Был объявлен обмен облигаций. Пять тысяч, спрятанные в одной из книг на полке, бесследно исчезли. Конечно, это было делом рук этой женщины ? перед моим возвращением с малышом из больницы она протирала книги. Через родственников я пыталась как-то уличить ее, но это оказалось безнадежным.
Пришлось навалиться на работу. Я таскала из редакции все больше рукописей, и Арося, вместо того чтобы заниматься творчеством, все свое время тратил на помощь мне, просиживая над текстами подчас до утра. Он уверял, что счастлив от этого. И говорил с удивлением, что задыхается без меня на службе ? не может отвлечься от мыслей обо мне. Я отлично его понимала, ибо чувствовала то же...
Няню мы нашли скоро, это была сестра нашей соседки, приехавшая искать работу. Тамара была молодой, но проворной и очень чистоплотной. Платить пришлось больше, но деваться было некуда.
Весной правление кооператива в Кучино согласилось, чтобы Сея занялся строительством дачи сразу после майских праздников, но с условием, что вначале, во избежание кривотолков, это строение должно иметь вид сарая, а сделать окна и всю остальную отделку придется после его приема в члены кооператива.
Собрание состоялось 6 июня. Сея приехал радостный, сообщил, что, по его расчетам, через неделю можно переезжать. А 7-го утром примчался с вестью о том, что дача ночью сгорела дотла.
Пять тысяч, накопленных с таким трудом, превратились в дым. Моя первая реакция ? безумный хохот. Я смеялась и кричала:
? Ау, дачевладельцы, ха-ха! Ей богу, это не истерика, это веселый смех, я вовсе не расстроена! Не суждено нам быть дачевладельцами, вот и все!
Сея немедленно обратился в правление ДСК. К сожалению, наша стройка оказалась незастрахованной.
? Я собирался, ? сказал бухгалтер, ? оформить страховку, когда дача будет полностью готова.
? Ну, что же, ? ответил огорченный Сея, ? придется судиться с правлением!
? Постой, ? остановил его председатель, ? я уже переговорил с членами правления. Мы решили отдать вам по себестоимости бревна, что остались от нашей стройки. Тес для пола и потолков, окна и двери у вас есть, а участок дадим поближе. Труд рабочих и бревна оплатите в рассрочку. Если согласен, стройтесь!
На этот раз мы сразу обнесли участок забором и купили немецкую овчарку по кличке Байкал, списанную с пограничной службы, ? она перенесла чумку и во время сна нервно постукивала лапой.
Эдика я продолжала кормить грудью, но только утром и вечером, а днем, пока была на работе, он был на прикорме. Внезапно у него начались рвота и понос. Болезнь быстро превратила нашего сына в вялое, апатичное существо. Знаменитый детский врач Ланговой и его ассистент Виленкин поставили диагноз «токсическая диспепсия». Арося вел себя самоотверженно: вырвавшись с работы, сменял няню, садился по другую сторону стола, на котором в корзинке лежал ребенок, и мы поочередно, через каждые две-три минуты вливали в него по чайной ложечке охлажденные на льду мое грудное молоко или физиологический раствор. У меня был бюллетень «по уходу», Аросе же приходилось днем много работать. Я уговаривала его, бывало, поспать, одна, мол, справлюсь, но он никогда не соглашался.
? Вы молодцы, ребята! ? похвалил нас потом доктор Виленкин. ? Только ваш уход спас ребенка от гибели.
Построили дачу молниеносно; дом был сложен из великолепных сосновых бревен, с потолком и полом из прекрасного теса. Конечно, многое предстояло еще доделать ? не было кухни и террасы ? но жить уже было можно, тем более что Иосиф Евсеевич и Сея временно отдали нам свою половину с открытой верандой.
Когда в конце июня переехали на дачу в Кучино, тщательно продолжали выполнять советы врачей. Нам, конечно, приходилось отлучаться на работу, но Тамара, напуганная болезнью Эдика, добросовестно выполняла все предписания. Я часто брала работу на дом, а Арося пожертвовал своим отпуском: имея возможность поехать в дом отдыха, остался с нами, чтобы обеспечить наблюдение и контроль.
Замечательное это было лето! Провели на даче и часть осени, благо голландская печь была преотличной, а валежника в лесу хватало. Трудности нисколько не охлаждали наших отношений, наоборот, казалось, только раздували нашу страсть друг к другу... В результате
? перспектива третьего ребенка, хотя я еще продолжала кормить второго. Эта «неожиданность» рушила все наши планы, а в стране уже действовал закон о запрещении абортов. Я принимала горячие ванны, хинин, красный стрептоцид ? ничто не помогало. Арося был против моих ухищрений, боялся за мое здоровье, наконец, возмутился и даже пригрозил, что заявит о моих проделках в комсомольскую ячейку. Конечно, не это, а понимание, что сроки идут, а никакие средства не помогают, заставило меня смириться с неизбежным.
? Был у меня товарищ по факультету, Вася Крылов. Очень талантливый и беспокойный был человек. Холостой парень, он, однако, с негодованием выступил против закона о запрещении абортов. Он считал, что принуждать женщин рожать детей, невзирая ни на какие обстоятельства, преступно, что это приведет к массовым подпольным операциям, к гибели многих женщин. И что же? Буквально на следующий день он был арестован. Я начал искать его по тюрьмам и так надоел одному следователю, что он с угрозой сказал мне: «Молодой человек! Это наше дело заниматься вашим товарищем! Прекратите ваши бессмысленные поиски. Даю вам последний добрый совет, потому что, непонятно почему, жалею вас, — еще немного, и вы очутитесь там же, где ваш приятель!» И я смалодушничал тогда, перестал искать Васю, а через некоторое время на факультете, где он работал в лаборатории, стало известно, что политический преступник Крылов осужден на пять лет и уволен из университета. А ведь это был одаренный физик. Где-то он теперь?[46]
Иван Васильевич замолчал, и я боялась прервать его мучительное раздумье. Так мы и расстались.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.