Осень 1907-го
Осень 1907-го
О том, чем в свободное время занимался тогда Маяковский, Сергей Медведев написал:
«Володя охотно посещал кино и очень им интересовался. Наоборот, к театру он был довольно равнодушен. Через артистку О.В.Гзовскую, сестру нашего товарища, мы имели тогда возможность ходить по бесплатным пропускам в Малый театр, но Володя очень редко этим пользовался.
Мои приятели и я сам, все мы тогда, как это бывает в юношескую пору, увлекались писанием стихов. Наши лирико-романтические излияния были полны весьма наивного подражания символистам – Брюсову, Белому, отчасти Бальмонту. Мы постоянно читали свои стихи друг другу, обсуждали их.
Володя всегда держался в стороне и от писания стихов, и от критики. Он относился ко всему этому очень неодобрительно, и наши стихи явно вызывали у него какую-то внутреннюю оппозицию и неприязнь. К разговорам, которые велись в его присутствии, он проявлял острый интерес только тогда, когда они касались общественно-политических тем и событий».
Александра Алексеевна Маяковская:
«Со студентами и сёстрами ходил Володя на студенческие вечеринки. Там читал он Горького: „Песню о Буревестнике“, „Песню о Соколе“ и другие революционные стихи и прозу. Пели студенческие революционные песни».
Горьковскую поэму «Человек» юный Маяковский тоже наверняка декламировал.
Александра Алексеевна оставила и такие воспоминания о сыне:
«Уходя из дому, он надевал шапку и запевал:
Плохой тот мальчик должен быть,
Кто дома хочет вечно жить.
Всё дома, да дома».
Что ещё интересовало гимназиста Маяковского?
Нелегальный ученический кружок, существовавший в Пятой гимназии и издававший журнал «Борьба», был ему почему-то неинтересен. А такой же кружок Третьей гимназии, выпускавший журнал «Порыв», его внимание привлёк.
Учившийся в Третьей гимназии Сергей Медведев тот «Порыв» представил так:
«Это был журнал с политическим оттенком, издававшийся нелегально, гимназическое начальство об этом не знало… Журналом заправлял в то время один из моих близких приятелей, Володя Гзовский».
Гзовский был одноклассником Медведева, через него познакомился и подружился с Маяковским, который, по словам Медведева…
«… должен был принять участие в "Порыве "как иллюстратор и карикатурист, к рисованию у него уже в гимназические годы был большой интерес и несомненные способности».
В «Я сам» (в главке «ПЕРВОЕ ПОЛУСТИХОТВОРЕНИЕ») об участии в этом журнале говорится с явной усмешкой:
«Третья гимназия издавала нелегальный журнальчик „Порыв“. Обиделся. Другие пишут, а я не могу?! Стал скрипеть. Получилось невероятно революционно и в такой же степени безобразно… Не помню ни строки. Написал второе. Вышло лирично. Не считая таковое состояние сердца совместимым с моим „социалистическим достоинством“, бросил вовсе».
Тем же летом социал-демократ Коба Джугашвили принял участие в Тифлисской экспроприации (есть версия, что он и организовывал её). Сам грабёж осуществлял Симон Аршакович Тер-Петросян (Камо). Его молодцы 12 июня 1907 года на Эриванской площади Тифлиса бросили бомбы в две кареты казначейства, перевозившие деньги Тифлисского городского банка. Были убиты и ранены десятки случайных прохожих. А грабители-экспроприаторы, отстреливаясь из револьверов, унесли с собой 250 тысяч рублей, которые вскоре были отправлены за рубеж – на нужды большевиков.
Впрочем, номера похищенных купюр Российскому банку были известны. И когда Ленин послал своих людей обменять награбленные деньги на валюту, произошёл грандиозный скандал. Европейцы стали считать РСДРП уголовной организацией.
Тем временем разгорелся спор между знаменитым грузинским поэтом Ильёй Григорьевичем Чавчавадзе и местными социал-демократами. Князь резко выступал против смертной казни и ратовал за предоставление Грузии автономии, что почему-то очень не нравилось социал-демократам. И они вынесли поэту смертный приговор.
Когда 30 августа в открытой коляске Илья Чавчавадзе вместе с женой Ольгой направлялся из Тифлиса в своё имение, у деревни Цицамури их встретили пятеро неизвестных. Выстрелами в воздух они заставили экипаж остановиться. Князь встал и сказал:
– Я Илья, не стреляйте!
В ответ прозвучало:
– Именно потому, что ты Илья, мы должны стрелять!
Прогремели выстрелы, и Чавчавадзе был убит.
Вся Грузия погрузилась в траур. Всюду повторяли строки ушедшего поэта:
«Когда прослыть желаешь человеком,
То что ни день чини себе допрос:
– Какое сделал я добро сегодня?
– Кому сегодня пользу я принёс?»
Заказчиков убийства обнаружить так и не удалось. Социал-демократы обвинили в смерти князя тайную полицию. Начали даже говорить, что в Чавчавадзе стреляли не напавшие на него бандиты, а кто-то другой, находившийся сзади коляски.
Четверо из пяти нападавших на князя были арестованы. По приговору военно-полевого суда их казнили.
Грузинское землячество при Московском университете устроило вечер в память о погибшем поэте. Братья Джапаридзе, знакомые Маяковских, жили тогда на Большой Никитской, в доме напротив консерватории. Ладо Джапаридзе писал, что вместе с ними там проживали другие…
«… студенты университета и девушки из консерватории. Но о Чавчавадзе они не слышали ничего.
– А кто он такой? – спросили они.
И очень удивились, когда узнали, что это известный грузинский писатель.
– А разве у вас есть и свои писатели? – спрашивали они. – И газеты? Даже своя азбука?
На вечер пришла и Оля Маяковская. Она любила бывать вместе с Володей на собраниях, где могла встретить своих земляков…».
Гимназиста Маяковского убийство грузинского поэта вряд ли удивило – ведь выстрелы и взрывы гремели тогда по всей России. В 1907 году эсеровский «Летучий боевой отряд Северный области» совершил несколько новых террористических актов, о которых вновь заговорили все. 13 августа был убит начальник Петербургской одиночной тюрьмы «Кресты» полковник Анатолий Андреевич Иванов. Через два месяца с сотрудником тех же «Крестов» произошёл инцидент, о котором сообщила газета «Тюремный вестник»:
«13 октября с.г., в начале седьмого часа, было произведено покушение на убийство помощника начальника С.-Петербургской одиночной тюрьмы, заведывающего одним из отделений тюрьмы Сергея Алексеевича Махмут-Бекова».
Ехавший в коляске Махмут-Беков был обстрелян неизвестным. Пришлось открыть ответный огонь. Нападавший скрылся.
Это было не первое покушение, поэтому Сергей Алексеевич подал рапорт с просьбой о переводе его на гражданскую службу.
Об этом покушении в семье Маяковских тут же узнали, так как Махмут-Беков был их хорошим знакомым ещё с тех времён, когда они жили на Кавказе.
Прошло всего два дня, и в газетах замелькало имя начальника Главного тюремного управления Максимовского. Действительный статский советник (штатский генерал) Александр Михайлович Максимовский был глубоко верующим человеком, участвовал в создании первого в России Союза Евангелиевских христиан. Был очень скромным – на службу ездил, пользуясь не экипажем, а конкой. Помогал беспризорным детям. И к заключенным относился с достоинством, по-людски, не раз говоря: «Люди же!».
Софья Александровна Савинкова, мать одного из главных российских террористов, пообщавшись с Максимовским, назвала его «очень хорошим человеком». Но для тех, кто входил в зэсеровский «Летучий боевой отряд», он являлся главным тюремщиком страны, и ему был вынесен смертный приговор.
И 15 октября в приёмной Максимовского появилась 21-летняя студентка санкт-петербургской консерватории Евстолия Павловна Рогозинникова. Назвавшись родственницей одного из арестованных, она заявила, что ей необходимо поговорить с начальником управления. Когда тот вошёл в приёмную, девушка, начав что-то говорить, подошла к нему и в упор выстрелила из браунинга. Максимовский скончался через несколько минут.
Стрелявшую тут же скрутили. В кармане юбки обнаружили ещё один пистолет, а на теле – более пяти килограммов экстрадинамита с двумя детонаторами, соединёнными шнуром, который можно было дернуть зубами. Это взрывное устройство Рогозинникова намеревалась привести в действие в Охранном отделении, где, как она полагала, её будут допрашивать. Эксперты потом установили, что таким взрывом, произойди он, было бы разрушено всё здание.
17 октября состоялся военно-полевой суд, приговоривший террористку к смертной казни через повешенье. На следующий день приговор был приведён в исполнение.
А в Третьей московской гимназии тем временем произошла «смута».
Данный текст является ознакомительным фрагментом.