5.1 ПОСЛЕДНЕЕ ВВЕДЕНИЕ: МЕЖДУ ДВУМЯ ЭПОХАМИ. ЕДИНСТВО И БОРЬБА ПРОТИВОПОЛОЖНОСТЕЙ
5.1 ПОСЛЕДНЕЕ ВВЕДЕНИЕ: МЕЖДУ ДВУМЯ ЭПОХАМИ. ЕДИНСТВО И БОРЬБА ПРОТИВОПОЛОЖНОСТЕЙ
По старинке, по старой привычке, приходя рано каждое утро на работу, я выполняю две операции, инициирующие длинный рабочий день: включаю радио «Ретро» и запускаю свой вполне современный компьютер. Я стал называть свой кабинет офисом с тех пор, как на заработанные «стыковочные» деньги удалось оснастить его электроникой и даже установить прямую линию с Америкой — с НАСА. До самого вечера на фоне старых, в основном советских, песен меня занимают разнообразные дела, в большинстве своем направленные в ближайшее и отдаленное будущее, теперь можно сказать — в XXI век. Делать в прошлом нельзя, только — сегодня, вспоминая прошлое и планируя будущее, а старые песни подогревают эмоции и будоражат мысли.
Чем ближе конец 90–х годов, тем сильнее ощущается разрыв эпох. С XX веком уходит то, чем жили мы долгие годы. Символично, что наш орбитальный «Мир» тоже заканчивает свой полет, а за год с небольшим до окончания века началась новая эпоха в пилотируемой космонавтике. Работа сразу в двух больших пилотируемых программах усилила нашу раздвоенность, обострила противоречия. Невозможно избавиться от прошлого, да, впрочем, и не надо — зачем забывать старое время, как и старые песни… Нам нужен старый мир не только для того, чтобы помнить, но и для того, чтобы правильно поступать и делать дело сегодня.
Рассказы этой последней главы, названной неоконченной, посвящены космическим событиям самых последних лет XX века, делам и идеям, занимавшим меня на рубеже веков и даже, можно сказать, тысячелетий. Это время примечательно прежде всего тем, что начался переходный период и в космосе стали летать две орбитальных станции: наш «Мир», апофеоз советской космонавтики, и Международная космическая станция (МКС), продукт нового обновленного мира. В этих двух проектах, в конечной и начальной их фазах, можно разглядеть характерные черты нашего времени, самого конца века и провести параллели между земными и космическими орбитами.
Российская космонавтика, как и многое другое в стране, продолжала бороться за выживание. Применительно к орбитальному «Миру» можно сказать, что станция выживала вдвойне, в космосе и на Земле. Пик трудностей, граничивших с катастрофой, пришелся на 1997 год, в середине которого произошло беспрецедентное столкновение в космосе. Ценой неимоверных усилий «Мир» был спасен, и даже упрочен, ибо его отстаивали до конца, не бросили там — наверху и здесь — на Земле. Однако российская космонавтика испытывала не только эти, в общем?то, преходящие трудности. Там, на орбите, кризис преодолели и справились с последствиями отказов и аварий. Более фундаментальными, вернее, пагубными оказались те изменения, которые родила хозяйственная антиполитика в стране в целом и в области высоких технологий в частности. Космонавтике не хватало не только денег, хотя их нехватка стала всеобщей и перманентной. Рушилась вся инфраструктура космической индустрии. Многочисленные предприятия, без которых невозможно ни изготавливать корабли, ни запускать их в космос, подошли к критической черте. Они теряли все: и людей, и технологию, и моральный дух вместе с зарплатой. Опять же, только усилием воли руководителей и многих стойких борцов за правое дело космонавтики удавалось готовить, собирать в дорогу каждый «Союз», каждый грузовик и посылать их на орбитальный «Мир». По трудностям, которые приходилось преодолевать, по каким?то другим признакам, связь орбитального «Мира» с большой Землей можно сравнить с Дорогой жизни блокадного Ленинграда в Войну.
Накануне нового века мы жили сегодняшним днем, в России выживали и доживали не только одни старики. Не стало ни пятилеток, ни столеток. Страна стала жить без планов, без стратегии. Национальная идея обернулась разрушением, грабежом и разорением. Мы не знали, что будет с нашим «Миром». Принимались какие?то странные постановления правительства, что?то вроде: «Станция будет летать еще несколько лет, если вы сами найдете на это деньги».
До конца XX века оставалось полтора года, когда начался последний этап отживающей советской космонавтики. После того как в мае 1998 года закончили программу «Мир» — «Шаттл», мы остались одни с нашим орбитальным «Миром», который продолжал летать в космосе. Еще через несколько месяцев началась летная фаза программы МКС. Таким образом, мы встретили новый 1999 год на перепутье. Он стал необычным годом перед началом нового века и нового тысячелетия. Как сказали бы раньше, наступил завершающий год пятилетки. Можно добавить, что это заключительный год столетия, последний год тысячелетия. Этот необычный год соединил две эпохи.
На стыковке «Союза ТМ-27» в ЦУПе, где собралось даже больше народу чем всегда (принимали «роды» строенного интернационального экипажа), космонавт А. Серебров, который все знал, сказал мне, кивнув на американцев (а их приехало очень много, включая руководство МКС): «Им нужен наш «Мир», иначе кто подтвердит, что можно летать 15 лет». Нашему «Миру» за два года до этого исполнилось 13 лет.
На два года раньше, в конце 1996–го предпринимались энергичные попытки объединить два проекта и даже соединить две станции на орбите. Однако политикам, стратегам новой программы, это было не нужно. Основная информация с нашего «Мира» была получена, а цепляться за старый «Мир» новому международному проекту было невыгодно — с их точки зрения, идея не смотрелась.
Человеку свойственно колебаться, говорят, что не сомневается только дурак.
В общем?то, постоянная раздвоенность не случайна, она в природе человека. Как бы сказал старый марксист, это единство и борьба противоположностей. Этот закон всеохватывающей деятельности применим и к индивидууму и к человеческому обществу. Опять же, из всей этой философии можно вытянуть много полезного даже в наше переходное время, когда основная марксистская теория и практика остались под обломками Союза и всего соцлагеря.
Другой научно–популярный труд о котором я вспомнил в связи с данной темой, это книга под названием «The Naked Ape» («Голая обезьяна»), которая стала для меня настольной в период интенсивного изучения английского языка. Автор книги, американец Моррис, как зоолог блестяще, научно, доступно описал «животную» природу человека от его происхождения до тех неистребимых качеств, которые сохранились с неандертальских времен и продолжают вовсю работать, несмотря на цивилизацию, технологические и культурные достижения. В этой книге действительно много интересного, в том числе описана наша двойственная природа, объясняющая, почему мы так часто колеблемся и даже мечемся между желанием и долгом, привязанностью и творчеством.
Зоолога не интересовала религия, это уже явление из области социологии и психологии. Теперь?то мы понимаем, и большинство согласно с тем, что религия нужна людям. Свободу совести формально признавали даже большевики. Однако религия должна быть терпимой и примиряющей. Беда, если религия становится воинствующей. Религий много, однако Бог — един для всех людей на Земле. Религиозные лидеры не должны уподобляться политикам или, не дай Бог, — террористам, тем более становиться на их место. Другая крайность: всякая власть от Бога, но она ведь может быть и от сатаны.
Раздвоенность — всеобща. Даже могучий, почти монолитный В. Рюмин и тот оказался раздвоенным: космос как наркотик — когда ты там, хочется домой, на Землю, а вернулся — снова тянет туда.
Если вернуться к стыковке, то надо сказать, что она призвана объединять, соединять на орбите корабли и модули, а это объединяло людей на Земле. Мы научились делать свое дело независимо от науки, политики и религии. Это может помочь в космических и других программах.
Наша раздвоенность очень усилилась после развала Союза и событий в новой России. Мы не согласны, не можем принять новое: слишком много зла и слишком мало добра. Теперь стало ясно, что было «очень не так» в социализме и что могли изменить, начиная с оттепели Хрущева и кончая перестройкой Горбачева. Однако я дал себе слово не пускаться в глобальные рассуждения и должен вернуться в космос.
Связь и противоречие времен хорошо отражали изменения, которые происходили в Лестехе, в «нашем лесу», само собой переименованного в МГУЛ (Университет леса). Наши бывшие аспиранты кафедры технической кибернетики, перестроив учебный процесс и даже создав новые специальности на коммерческой основе, переименовали ее в кафедру менеджмента и информационных технологий. Я с моими ветеранами из филиала кафедры в РКК «Энергия» по–прежнему держались старого названия и старого курса, преподавая инженерные дисциплины. После окончания пусть небольшая часть студентов, но все же приходила работать к нам. Мы старались вовлекать их в перспективные работы, и постепенно они становились настоящими космическими инженерами.
У меня также двойственное отношение к руководству. Только благодаря единоначалию Ю. Семёнова, его воле, хватке и даже удачливости удалось сохранить советскую пилотируемую (и не только) космонавтику в течение последнего десятилетия и подвести ее к XXI веку. С другой стороны, его отношение к людям, во всем многообразии и изменчивости, мягко говоря, оставляют желать лучшего.
Еще одна реальная раздвоенность застигла нас в последние годы, когда развернулись две пилотируемые программы — наш старый орбитальный «Мир» и новая международная — МКС. Противоречия обострились тогда, когда в космос запустили первые модули МКС. Все приоритеты, а главное — все средства отдали новой международной программе. Российское космическое агентство (РКА), связанное обязательствами с американским НАСА и агентствами других стран, заботилось главным образом о МКС. Остатков национальной гордости хватило лишь на то, чтобы выпустить постановление правительства, полностью безденежное в отличие от старых, ушедших вместе с советской властью традиций. Нашей РКК «Энергия», которой «Мир» был отдан в эксплуатацию, можно сказать, в аренду, дали право перейти на полное самообслуживание, найти на стороне деньги и на них продолжать летать. Наверное, не все было сделано профессионально. Космос продолжал привлекать людей богатых не только идеями, но и деньгами. Конечно, это мутное дело привлекало разных людей, в том числе желающих заработать, а также разного рода авантюристов.
Может быть, не нашлось человека, обладающего необходимыми качествами, желавшего прежде всего помочь, провозгласить идею и только на втором плане думавшего о своей выгоде.
«Зарю» вывели на орбиту со смещением на 180° от орбиты «Мира», специально так, чтобы они не пересекались. Нет, не в целях безопасности, а чтобы не возникало соблазнов соединить их в космосе. Береженого Бог бережет. Правда, наши баллистики, сохранив остатки оптимизма, обещали вернуть их в общую космическую колею за пару лет, если очень постараться, используя опять же «приплюснутость» нашей Земли. Кто бы исправил наши, порой очень приплюснутые головы!
Еще через месяц АПАСы соединили на орбите первые два модуля Международной космической станции. Таким образом, и эта первая стыковка, открывшая новую эру в освоении космоса человеком, стала событием. С инженерной точки зрения здесь тоже не обошлось без проблем, трудности возникали, как это чаще всего бывает, в пограничной сфере, в этот раз — на межгосударственной границе, даже, можно сказать, на стыке России, Канады и США. Однако общими усилиями «компромат» был ликвидирован.
Все основные работы и, соответственно, проблемы были еще впереди. Фирмы и команды специалистов получили очередную передышку. Однако настоящая работа, наиболее сложные ее разделы неотвратимо приближались — за все достижения и расплата за расплатой. Пик этого периода ожидается в 2000–2001 году.
После этого — начальная ступень, два стыковочных модуля МКС летали в беспилотном режиме в течение полугода. Только на май запланировали внеплановый полет Спейс Шаттла с целью доставить наверх дополнительное оборудование, в том числе половину нашего космического крана, а вторую половину — еще через полгода, с тем чтобы начать работать только в середине 2000–го.
Последние годы я отношусь к американской астронавтике с двойственными чувствами и мыслями, — к тому, что и как они делают, а также к нашим взаимоотношениям. Они умеют делать многое такое, чего недостает нам. В то же время у них нет той общечеловеческой и профессиональной школы, которую мы прошли на Земле и в космосе. Несмотря на известную американскую деловитость, на которую указывал нам еще Ленин, в чем?то они уступают нам, даже в организации работ, особенно когда требуется сконцентрировать усилия, сжаться в кулак — тогда мы становимся недосягаемыми и непобедимыми. Наверное, этому научила нас «борьба за хлеб» и еще за многое другое. Этому невозможно научиться по книгам, так же как нам — перенять их систематический подход.
Похоже, там стали прибегать к нашим старым социалистическим методам, правда, не самым эффективным и не всегда удачно. Когда к концу 1998 года два первых модуля МКС вывели на орбиту и состыковали в космосе, все космические агентства рапортовали о выполнении принятых на себя «капиталистических обязательств». Но нельзя сказать, что у них там все дела с выполнением плана обстояли блестяще. Одни деньги не могли решать всех проблем глобального космического проекта.
Моя раздвоенность не ограничивалась мыслями, она простиралась на дело. Наряду с основной электромеханикой для «Мира», МКС и других программ, в эти последние годы мы возобновили почти «фантомную» деятельность над солнечным парусом в рамках консорциума «Космическая регата». Эта деятельность, которая выглядела особенно необычной на фоне всеобщего упадка и алчности, привлекла внимание самых разных людей.
Если снова обратиться к классике, на этот раз из области художественной литературы, то можно вспомнить героя замечательного романа Э. М. Ремарка «Черный обелиск», моей другой настольной книге. Раздираемый противоречиями своего времени и того потерянного поколения, он также оказался сильно раздвоенным, в том числе в плотской и платонической любви, в реальном и психически ненормальном мире. Когда я перечитывал роман, насыщенный и философией, и едкой сатирой, у меня в голове возникли космические аналогии. Наша технология, без которой стали немыслимы полеты человека в космос, — это стыковка. Наряду с этим основным «плотским» делом меня и моих коллег влекли в другие, почти фантастические миры, в которых соединились романтика средних веков и мечты корифеев теоретической космонавтики. Мы по–прежнему пытались осуществить на практике солнечные паруса и космические зеркала, создать собственное Зазеркалье. Недаром американцы называют такие технологии фантомными. В XX веке нам не удалось выполнить все, что было задумано, удача подвела нас в самый последний момент.
Колумб, открыв Новый Свет, совершил туда еще три путешествия. В 1999 году мы предприняли еще одну попытку продолжить дело, начатое в проекте «Колумбус-500». В отличие от экспедиций великого мореплавателя и навигатора, наша вторая попытка не удалась. Мы были совсем близко у цели, за горизонтом уже показался новый берег, но прибрежные рифы пропороли брюхо нашего хрупкого суденышка.
Попытка не удалась. Что принесет нам XXI век? Колумб совершил свое плавание в неизведанное тоже на рубеже веков.
Думая о будущем, я все больше обращался к своим любимым гибридам, мысленно, на бумаге и в деле. Эту привязанность подогревало наблюдение того, что происходило в соседних сферах. Экстремизм, увлечение односторонними решениями приводили к неудовлетворительным результатам. Экстремизм в стране в целом привел всех нас на грань катастрофы. Думая о частных проблемах, я пытался продвинуть свою электромеханику. Смежные области также инициировали то, что могло дать новый эффект. Кто будет, и будет ли реализовывать все это на практике? Но верить надо, «все зиждется на вере…».
Каждый продолжал делать свое дело, современные бизнесмены предпочитали кратчайший способ приобретения капитала. Из классической формулы деньги–товар–деньги они выбросили среднее, ключевое звено, и таким образом производство стало экстремально эффективным. Кризис России разразился при самом молодом правительстве, в августе 1998 года. Экономически страна еще раз свалилась в бездну. Но недаром О. Бендер сказал, что финансовая пропасть — самая глубокая из всех пропастей: в нее можно падать всю жизнь. Однако жизнь страны не должна заканчиваться уходом одного поколения. Чтобы этого не случилось, надо оберегать и поддерживать культурные всходы, человеческую культуру в широком смысле, и выпалывать сорняки. Невероятно, но миллионы гектаров пахотных земель по всей России заросли чертополохом. Те, кто не ушел и не научился (нельзя сказать не хотел) делать деньги, продолжал поддерживать и даже развивать свою инженерию. Системы стыковки решали свою интерфейсную задачу, стыкуя остатки «Союзов» и «Прогрессов».
Все эти мысли так или иначе занимали меня в последние годы, можно сказать, на рубеже веков.
Последний год XX века докатился почти до самой середины. Во времена плановой экономики, наверное, сказали бы, что завершился последний год пятилетки. Можно было добавить: заключительный год столетки, и даже тысячелетки.
Особенно трудно расставаться со старыми товарищами, с которыми судьба нас связала общим делом и которые посвятили ему всю жизнь. Конечно, ушедших друзей не вернуть, но живые узы можно сохранить.
Я почему?то вспомнил академика Б. Раушенбаха. Как многие умные люди с богатым прошлым уходящего времени, он многое понимает, а главное, пишет об этом. Ему все?таки проще, — как удачливый спортсмен, он ушел вскоре после пика успехов и славы. По его собственным словам, ему привело работать в разных областях, всегда и везде — в начальный, самый интересный период. Про него говорили, что в отличие от нашего общего лидера С. Королёва, академик не был бойцом. Каков характер, такова и судьба. Мы же, кто продолжал начатое пионерами дело, несли свой крест до конца.
Последние строчки этой книги писались тогда, когда борьба за наш орбитальный «Мир» вступила в решающую фазу, можно сказать, развернула борьба за «Мир» во всем мире. Когда в послевоенные годы полстраны лежало в руинах, благодаря неимоверным усилиям создали сначала атомную, а вскоре водородную бомбу, Сталин провозгласил лозунг: мир будет сохранен и упрочен, если народы возьмут дело мира в свои руки и будут отстаивать его до конца.
В XX веке народные и политические лозунги преследовали нас, как и народы всего мира, от самого начала до самого конца. В самом последнем году века борьба за орбитальный «Мир» достигла апогея.