Путешествие по Миссисипи
Путешествие по Миссисипи
Еще в Москве я затаил желание: эх, поплавать бы по Миссисипи, хотя бы от середины реки спуститься на юг к устью!.. И решил: коль скоро второй раз еду в США, непременно попрошусь. Боялся, что мои спутники отвергнут эту ребячью мысль. Не отвергли. Видимо, в Гранине сидел такой же пятилетний чертенок любопытства. А Фрида Анатольевна, может быть, подумала про себя: «Шут с ними, пусть едут, если уж такие у них фантазии».
В Госдепартаменте при утверждении программы очень подивились нашему пожеланию.
– Господа, но, по-моему, у нас не ходят пароходы по Миссисипи, – сказал маленький, юркий и складненький, как воробей, чиновник.
Я опешил и прямолинейно выпалил:
– Как не ходят! Не может этого быть.
– Я постараюсь выяснить точно.
Чиновник снял трубку, набрал номер и, когда щелкнуло, зачирикал. Выяснилось: по всей большущей реке ходит один-единственный пассажирский пароход, сейчас он в пути и где находится, неизвестно.
Все мои детские планы рухнули в одно мгновение и самым простейшим образом: по Миссисипи не ходят пароходы. Мы стояли в растерянности. Чиновник тоже молчал. В голове у меня пронеслась мысль: они боятся – залезем в штат Миссисипи, а там, говорят, особенная бедность и угнетение негров, мы увидим своими глазами…
Но в это время чиновник вновь повернулся к телефону.
– Я попытаюсь что-нибудь сделать. – И, вздохнув, добавил: – Ох уж этот мне Марк Твен!..
Вздыхай, вздыхай, но сделай, голубчик!
И щеголеватый господин стал звонить – одному, другому, третьему. Надежда опять вспыхнула маленьким веселым огоньком во тьме безнадежности. Я затаил дыхание.
– Господа, – сказал чиновник, закончив длинный тур переговоров, – мне не удалось выяснить, где в данное время находится тот заветный пароход, но коль вам пришла в голову такая экстравагантная мысль прокатиться по Миссисипи – до сих пор таких (в крохотной люфтпаузе я услышал непроизнесенное слово «дурацких») пожеланий в нашем бюро не высказывали, – то мы можем предложить следующее. Из Нью-Орлеана двадцать девятого апреля выходит грузовой дизель-электроход «Америка». Администрация фирмы, которой принадлежит корабль, не возражает, если вы прокатитесь вверх по Миссисипи до Батон-Ружа. Это займет у вас около полутора суток, и вы хотя бы частично удовлетворите свое любопытство. Особых удобств не будет, судно грузовое, но там есть две приличные каюты, они в вашем распоряжении.
Не знаю, что в этот миг чувствовали Гранин и Лурье, но я затрепетал. Как-никак я волгарь, речная душа, с рекой у меня связано многое. Уже один речной запах возбуждает меня. Но, кажется, в своей радости я одинок: Даниил Александрович и Фрида Анатольевна готовы время плавания на грузовом судне обменять на что-нибудь более привлекательное. И ведь есть на что, в наших руках вся Америка! Мы как раз сидим перед человеком, который ведает нашим путешествием, – заказывайте, как в меню. Однако и Лурье, и Гранин соглашаются. Фу, слава Богу! Есть Миссисипи, есть!
Раненько утром 29 апреля вылетаем из Вашингтона в Нью-Орлеан.
Примчались на аэродром. Небольшая заминка: билеты взяты на линию, которая откроется через неделю. Господин Краймер стремительно исчезает куда-то направо.
– Господа, одну минуту.
Через пять минут появляется:
– Господа, еще полминуты, – и снова скрывается теперь куда-то налево. Через десять минут в руках у него билеты нового цвета. – Господа, быстрее на другой аэродром!
Бежим.
Очень я люблю эти дорожные неполадки. Сколько в них волнения, движения, неожиданности! И порядочно их бывало со мной и на родной земле, и в других странах.
Самолет «Дуглас», и вскоре мы в главном городе штата Джорджия Атланте. Стоянка недолгая, но мы успеваем выйти на привокзальную площадь. Батюшки, куда глаз ни глянет, стоят машины! Горят их лаковые спинки на солнышке. Здесь уже лето, жарко, цветут розы, и дамы прогуливаются в коротких штанишках. Какое обилие автомобилей! Город большой, с пригородами, полтора миллиона жителей летают во все концы. Подъехал к аэродрому, поставил машину, улетел. Прилетел обратно, сел в нее снова – и домой. Так там заведено. И мы в наших странствиях пользовались этими стоянками неоднократно. Очень удобно: вернулся хоть через неделю, сел в свою машину и покатил.
Нет, Атланты мы не видели, не было времени, так, чуть-чуть понюхали. А хочется увидеть все. Все, что пропускаешь, жаль.
Теперь пересели на «Боинг-727». Ишь, какое у него новое устройство! Трап к самолету не подвозят, а наоборот – лестница выползает откуда-то из чрева. Нажал кнопку, и она уползает внутрь обратно под брюхо. Тоже удобно.
Поднялись, внизу земля. Земля! Невозможно оторваться от иллюминатора. Нет, не хуже, чем в стране Диснея. Реки желтые, даже бурые, впадают в синие водоемы. Отчего бурые? Мутные? Быстрые? Или дно такое? Не знаю. Наверно, быстрые. Занятно: рыжие реки в синие заливы.
А вот полетели по кромке Атлантического океана. Мой любимый пейзаж – береговая линия. И кораблики. Собственно, их не разглядишь, но треугольники разрезанной ими воды за кормой, обведенные, как мелом, пеной по двум сторонам, видны хорошо, как будто там, в том синем небе, летит клин белых журавлей.
А вот мы и над Мексиканским заливом. Здравствуйте, очень рад вас видеть! Ей-ей, был бы иллюминатор открыт, я бы вывалился. Всю шею вытянул.
Приземлились – и сразу же на грузовую пристань. Мчимся сквозь Нью-Орлеан, мелькает его панорама. Жадно хватаю глазами улицы, дома, прохожих. Но вот мы уже за городом. Домишки, лачужки, сарайчики. Точь-в-точь как на окраине любого нашего города. Пустырь. И вот мы на берегу.
Легкое разочарование. Пристань старая, грязная, облупленная. Брошены жидкие мостки. Кругом пустынно. На всем травянистом берегу один-единственный мальчонка ловит сачком креветок, бросает их в ведерко. И серая, широкая, многоводная, но пустая река Миссисипи. Ни парохода, ни моторки, ни лодочки. Сделалось как-то неуютно, неловко, тонус упал. Только что «Дуглас», «Боинг», лимузины, самолетный сервис. А тут – дикая природа и все так непарадно. Оправдываю: а зачем чистая пристань? Для кого? И кому ходить по мосткам? Рабочее место, и очень временное. Причалил, взял груз, ушел.
Замечаю насыпь, тянущуюся вдоль берега. Она искусственная, чтобы в разлив Миссисипи не заливала город. Раньше, говорят, в половодье много причиняла бед.
Идем на пароход. Кряжистый короткотелый толкач. Как будто стесняясь своей затеи, проходим мимо рабочих. Они с любопытством смотрят на нас. Им, конечно, сказали, что поедут советские люди. Поднимаемся наверх, входим внутрь. Глаз замечает развешанные по стенкам фотографии из журналов. Больше всего обнаженных женщин. Матросы в пути скучают. Входим в обещанные каюты. О, сверх ожидания, очень комфортабельно.
Выхожу на палубу. Вот не ожидал: в нос нашему толкачу упирается целая армада барж. Они сплочены вместе и образуют прямо-таки остров. Барж двадцать, не меньше. Такого я на Волге не видывал – от силы четыре, самое большее шесть. Узнаю, в чем дело. Компании невыгодно иметь много грузовых единиц (а значит, и много служащих и рабочих), она предпочитает иметь мощные суда с комплектной командой. Наша «Америка» – десять тысяч лошадиных сил. Ой-ой-ой! Представьте себе: волжские красавцы типа «Ильи Муромца» – три тысячи лошадиных сил. Это больше, чем три «Ильи Муромца». Значит, это и «Илья Муромец», и «Добрыня Никитич», и «Алеша Попович», даже с хвостиком. Кстати, на двух из этих пароходов я ездил по Волге. Вот тебе и маленький коренастенький наш толкач! Силища-то какая! А посмотрели бы вы, как работают матросы-грузчики в пути! Иногда надо остановиться посреди реки, отцепить одни баржи и прицепить другие… Команда! И матросы, мелькая красными пробковыми нагрудниками (чтоб не опасно было бухнуться в воду), как пожарные, бросаются на работу. Гремят цепи, змеями взвиваются стальные тросы, разжимают и вновь сжимают тяжелые крепления-стяжки.
Матросов немного, человек восемь. Но это, скорее, группа силовых акробатов, исполняющих новый оригинальный аттракцион. Каждый раз я смотрел на их работу именно как на отрепетированный цирковой номер, и номер не из легких. И это сейчас, когда еще не жарко, а каково им работать в июне, июле, августе, когда от жары цепи раскаляются до ожогов на руках, если взять их без рукавиц. Особенно поражает меня вон тот старый пират. Сгорбленный, беззубый, седой, а работает совсем как эквилибрист. Куда до него молодым!
Разговорились с капитаном. Ветеран, служит в компании тридцать лет, и имя его – Кларенс Хиггенботен – известно. Он два раза выступал по телевидению, и о нем писала газета «Таймс демократ», газета его штата – Айовы. Он родом оттуда, и штат гордится своим капитаном. Там у него и жена, и дочь, и ферма. Жена преподает в школе. Кларенсу уже шестьдесят два года, и скоро он уйдет на пенсию. В Америке пенсионный возраст мужчины – шестьдесят пять лет; значит, через три года. На ферме у Кларенса дом и две квартиры, которые он сдает внаем. Он покупает дорогой автомобиль стоимостью семь тысяч восемьсот долларов и меняет его каждые два года. Таков этикет. Если он не сменит машину через два года, люди будут думать: «А не обеднял ли Кларенс?» Когда он уйдет на покой, будет получать от фирмы пенсию. Наверно, есть и сбережения.
В путешествиях не хочется спать, жаль терять время. А когда едешь на поезде или на пароходе, совсем грешно валяться в постели: вдруг проспишь что-нибудь самое интересное.
И ночь на пароходе была воробьиной. Ничего, совсем ничего не совпало с моим воображением и ожиданиями в путешествии по Миссисипи. Ничего томсойеровского, ничего волжского.
Пустынная, широкая и глубокая река. Такая глубокая, что нигде не установлено бакенов и пароход идет без фарватера. В капитанской рубке радарная установка, и ночью капитан ведет корабль, поглядывая на экран. За все время только несколько раз встречные баржи этой же или конкурирующей фирмы. Две компании обслуживают грузовые перевозки по Миссисипи, и только их суда я и видел. Ничего общего с Волгой, такой живой и веселой, полной белоснежных теплоходов, дизель-электроходов, старых, но изящных колесников, самоходок, плотов, барж и барок, моторок и парусников, лодок с подвесными моторами и весельных, нефтянок и байдарок, «ракет» и «метеоров», населяющих синий простор моей родной реки. Полна жизнь на Волге, глаз едва успевает ловить перемены. А над водой рыбаки – и с берега с удочкой и спиннингом, и с лодки на жерлицу и колодки, и на кружки, и люлькой, и бредешком, и на подпуск. И уйма купающихся.
А на Миссисипи ни души. Движемся, и кажется – плывем по Стиксу, по царству подземных теней. Ничего навстречу, ничего по берегам. Ни жилья, ни людей, только тянутся по краям ее темно-зеленые плантации сахарного тростника. Даже жутко, особенно вечером, когда темнеет.
Мне все не верится. Такое чувство, что когда-то здесь была жизнь, но произошла космическая или тектоническая катастрофа – и все погибло. Что-то от апокалипсиса. И это в бурной, бьющей кипящим кипятком Америке! Чувство гнетущее, навевающее мысли о смерти, о тлене, о гибели мира. Странно…
Вот навстречу плывет остров, больше нашего. Это конкурент толкает сразу сорок барж. Экая гигантомания! И помните, я сказал, что баржи меняют на ходу. Да, да, не надо останавливаться, терять время, а значит, и деньги.
На что похожа река вечером? На артерию подземного городского хозяйства. Это там, в огромных трубах, молча и быстро течет черный поток, течет во тьме и делает свое важное дело.
Ночью из темноты вдруг выплывает море огней на берегу – ярких, звездных, будто неожиданно проплываешь мимо дворца сказочного принца. Это завод. Чаще всего – химический. Они недалеко от реки, и огни их, возникающие в черноте неба, прекрасны. Хрустальные замки. Там жизнь.
Странно, вдоль реки нет не только городов, но и поселков. У нас всегда селились ближе к воде, этому необходимому источнику жизни. Видимо, в Америке сложилась другая традиция.
– Господа, – зовет нас господин Краймер, – идите на этот борт, сейчас будем проплывать мимо верфи, где строят атомные корабли и подводные лодки.
Это несколько неожиданно. Идем на другой борт. Никогда не видел атомных кораблей. Вот стоит один зверюга. Что это за стена на нем – отвесная, отделяющая нос от кормы, поперек корабля по самой его середине? А-а-а, это щит от радиации. А там мелькают еще какие-то зловещие штучки. Не люблю я их. Я же говорил, что с детства страдаю страхами… Ну их к лешему, эти атомные корабли и лодки! Едем мимо, и опять все тихо, плавно, торжественно и мертво.
Обед роскошный. Едим в столовой, где питается и вся команда, только не вместе со всеми, а после или до. Жаль. С командой мы не общаемся. То ли им запретили, то ли они сами почему-то не контактуются. Хотелось бы поговорить, но вроде и неудобно, еще сочтут за что-нибудь политическое. А было бы интересно. Но, кроме взглядов издали и исподлобья, ничего не встречаем. Ну, хоть посмотрим друг на друга, и то шаг вперед.
Помню, выступали мы с Катаевым и Фридой в Хьюстоне в Райе-университете. Ребята принимали нас, как говорится, на «ура», провожали до ворот целой гурьбой. Мы потом спросили ректора: ну как?
– Господа, самое главное, они убедились, что у вас тоже два глаза и один нос.
Вот так. Пусть и эти трудяги расскажут потом своим детям и друзьям: «Видели мы их – тоже два глаза и один нос».
Повар – негр в белом колпаке, этакое взбитое безе на голове, и в черных усищах. Тоже пират. Готовит вкусно – пальчики оближешь.
Заглянул на кухню:
– Можно пройти?
– Пожалуйста.
Огромные холодильники, электрическая плита, мойки, сушилки. Чистота у усатого негра сияющая. Сверкают и никель, и медь, и стекло, и пластмасса, и вся посуда. Иди, санитарная комиссия, смотри и отваливай обратно.
Стали посреди реки. Идет длинный цирковой номер. Отшвартовывают – пришвартовывают. Бегают, прыгают, лазят. Откуда-то из темной зелени сахарного тростника взлетают самолеты. Как правило, небольшие. Интересуюсь, спрашиваю.
– Это частные аэродромы.
В США частных самолетов более ста пятидесяти тысяч. Когда я впервые в жизни (кажется, в Лондоне) увидел в витрине магазина самолет – пожалуйста, заходи, плати денежки, завернут, – очень удивился. Надо же! Американцы мечтали после войны устроить широкую продажу вертолетов. Удобно – садись в своем садике на лужайке. Однако не вышло. Наладить дешевое производство вертолетов не удалось; стоит он сейчас шестьдесят тысяч долларов, а самолет – только шесть тысяч (в 1967 году). Но зато надо иметь свой аэродром. Это уж, прямо скажем, не каждому дано.
Сплотили баржи, акробаты исчезли за кулисами, наш остров плывет дальше.
Рано утром поют птички на берегу. Светло, чисто, и пение птиц. Только это напоминало времена Марка Твена.
Ночью прибываем в Батон-Руж. К нам бежит крохотный кораблик, приклеивается к борту. Мы бросаем в него свои пожитки, прощаемся с Хиггенботеном, делаем ручкой «до свидания» команде и прыгаем вниз. Через пятнадцать минут мы на пристани Батон-Ружа – столицы Луизианы, некогда французского штата, проданного Наполеоном американцам за порядочную сумму. Говорят, Наполеон при продаже Луизианы сказал: «Жалко, конечно, но лучше вовремя хоть что-нибудь получить, все равно потом американцы отнимут даром».
Нет, не получилось из меня Тома Сойера, не видел я жизни на Миссисипи – ни лирики, ни романтики, ни даже бытового реализма. Водная артерия, по которой возят грузы, и все. Но этим путешествием я заглянул за кулисы реклам, небоскребов, варьете и прочего блеска. Как бы на мгновение с тела была снята кожа, и я увидел мускулы, нервы, сухожилия. Они, как и положено, совсем иного цвета. Немножко жутко, но это и есть плоть. Неприятно смотреть в магазине наглядных пособий на такого бескожего человека из папье-маше, а на живого еще ужаснее, но таков человек без кожи.
Миссисипи, во всяком случае часть реки, по которой я проплыл, я бы назвал «мертвой Миссисипи». Почему американцы не оседлали этого водяного коня для радостей жизни – купания, рыбалок, поездок на пароходах, моторках, лодках, парусниках, для костров и гулянок, – не знаю. Видимо, механические цивилизованные игрушки; луна-парки, кино, рестораны и особенно телевидение – все, что дала человеческая выдумка, – им больше по душе. Не знаю. Но мне горько за Миссисипи. Такая река радости пропадает. Где общение с чистой природой, без которого, по-моему, немыслимо жить, без которого можно только выть воем..
Данный текст является ознакомительным фрагментом.