У пилотов морских…
У пилотов морских…
Раннее утро 11 мая. Весь личный состав двух полков уже на аэродроме. Летчики, штурманы, воздушные стрелки помогают техническим экипажам и вооруженцам подвешивать под боевые машины бомбы различных калибров, торпеды, укладывать патронные ленты в ящики. Ясно, что день предстоит напряженный, погоду метеорологи предсказали хорошую, без дел не останется ни один экипаж.
Когда с подготовкой было закончено, на стоянке, как всегда, появился майор Шевченко. Сегодня он начал с воспоминаний. Как оборонялся Севастополь в сорок первом и сорок втором годах, какое участие в этих героических боях принимал наш полк.
Ивану Григорьевичу было что вспомнить. Войну он встретил, будучи замполитом у истребителей, долгие месяцы севастопольской обороны провел на Херсонесском маяке, летал в непосредственном подчинении у легендарного генерала Острякова. Там же располагалась и наша группа «севастопольцев» — полдюжины бомбардировщиков 5-го ГАП под командой майора Чумичева… Однако речь сейчас не о том.
— Из ста двенадцати тысяч жителей Севастополя, оказавшихся под фашистской оккупацией, освобождения дождались две тысячи человек… Двадцать концлагерей… гигантская фабрика смерти…
По рядам летчиков прокатывается негодующий гул.
— Уходя из города, эсэсовские спецкоманды взрывали уцелевшие здания, убивали укрывавшихся в развалинах женщин, детей, стариков…
— Отомстим! Смерть извергам!.. За родной Севастополь, за наших отцов и матерей…
Политинформация превратилась в стихийный митинг. Летчики, штурманы, воздушные стрелки вскакивали с мест, клялись не выпустить из Крыма ни одного гитлеровского палача, не дать дойти до чужого берега ни одному судну под презренным пиратским флагом…
Сквозь гневные выкрики, клятвы и одобрительный шум едва пробился голос связного:
— Дежурные экипажи — к командиру полка! Дежурным был, считай, весь полк.
— В пять ноль-ноль в сорока километрах от Севастополя, — спокойный деловой тон приказа как нельзя лучше заключил все предшествующее, — воздушной разведкой обнаружены два транспорта, четыре десантные и две самоходные баржи, идущие к Херсонесскому маяку. Полку приказано последовательными ударами разгромить конвой противника. Первыми наносят совместный удар пятерка бомбардировщиков и четверка торпедоносцев. Затем — с интервалом — пятерки бомбардировщиков второй и третьей эскадрилий…
В семь часов две пары торпедоносцев вырулили на старт. Киценко и Новиков, Жестков и Вальцов. Ведущий группы — Киценко.
Первой в район цели, как и было предусмотрено приказом, вышла наша пятерка бомбардировщиков (торпедоносцы заходили в район Евпатории для встречи с истребителями). Группу вел капитан Чупров со штурманом эскадрильи Аглотковым. В правом пеленге шли Петр Курушин и я, в левом — Николай Лисицын и комэск-два Федор Федоров.
На траверзе Качи обнаружили два каравана. Первый двигался на запад и состоял из транспорта в две тысячи тонн, миноносца и шести быстроходных десантных барж.
Второй, очевидно, был тем, что имелся в виду в приказе. Чупров взял курс на него. Транспорты и корабли находились у самого берега, вероятней всего, под погрузкой. Приблизившись к ним, уточнили состав: один транспорт в три тысячи тонн, два по тысяче пятьсот, один миноносец, три быстроходные десантные и одна самоходная баржи.
— Похоже, здесь уже поработали наши штурмовики, — предположил Прилуцкий.
Над большим транспортом вздымались клубы дыма и пара — видимо, команда пыталась потушить пожар. Один из меньших неподвижно стоял у берега, вокруг него сновали катера. Другой маневрировал на рейде возле стоящих на якоре барж.
Чупров с Аглотковым выбрали его. Транспорт усилил маневрирование, зенитки почему-то не стреляли.
— Неужели так здорово их подавили штурмовики? — подивился Прилуцкий, не отрываясь от прицела.
Чупрову приходилось все время доворачивать самолет на движущуюся цель, мы неотступно следовали за ним. Неожиданно из-под фюзеляжа ведущего посыпались бомбы.
— Сброс! — тут же доложил и Прилуцкий.
— Так не с горизонтального… Был же крен, не заметил?
— Сейчас посмотрим, — Николай прилип к прицелу, развернутому на сто восемьдесят градусов. — Федор Николаич не подведет… Видишь? Накрыли баржу, горит! А транспорт, гад, уклонился…
На втором заходе нас встретил зенитный огонь. Аглотков хладнокровно прицеливался, доворотов почти не было. Сбросили… Несколько бомб попало в одну из барж, ее буквально разнесло на куски…
— Федор Николаич свое дело знает, — с удовлетворением подвел итог Прилуцкий.
Через две минуты после нас появились торпедоносцы. Киценко решил атаковать маневрирующий транспорт. Жесткову передал, чтобы заходил на другой, стоящий у берега в районе 35-й батареи. Пары разошлись.
На берегу кипел ожесточенный бой: фашисты прикрывали погрузку своих войск, выведенных из боевых действий. Не успевшие оправиться от удара бомбардировщиков вражеские моряки не сразу обнаружили низко летящие самолеты. Заметили, когда торпедоносцы уже ложились на боевой курс. Борта кораблей и берег заклокотали сотнями орудийных вспышек. Киценко и Новиков пробились сквозь огневой заслон, но удачного завершения атаки не получилось: торпеда штурмана Басалкевича затонула, вторая, сброшенная Тихомировым, прошла в нескольких метрах по носу сманеврировавшего транспорта.
Пара Жесткова также не добилась успеха. Одна торпеда взорвалась за десяток метров до цели, очевидно, задев за камни, вторая уткнулась в берег.
С аэродрома на удар по тем же транспортам вылетела следующая пятерка — во главе с комэском-три Дарьиным.
В полк приехал командир дивизии, приказал построить экипажи, участвовавшие в первых ударах. Тридцать шесть авиаторов, только что вернувшихся из боя, выстроились на зеленом поле, невдалеке от КП. Лица летчиков еще были мокры от пота, в глазах — напряжение и азарт. Киценко, Жестков и их штурманы стояли, опустив взгляды к носкам сапог.
Комдив коротко обрисовал обстановку. До полного уничтожения херсонесской группировки врага остались считанные часы. Но за эти часы большая ее часть может ускользнуть меж пальцев. И виноваты в этом будем мы.
— Мы, и никто другой! — жестко повторил комдив, глядя в упор на Киценко.
Иван, и без того донельзя удрученный неудачей, казалось, окаменел. Я стоял во втором ряду, как раз сзади, и видел, как наливается краской его шея, туго охваченная пружинящим целлулоидным подворотничком. Еще подивился: что он, так и летает в этой удавке? Нет, не тому, а что Канарев, Виктор Павлович, бывший наш командир полка, что он, не знает характер Ивана?
— Удар группы Киценко не получился потому, что торпеды были сброшены с больших расстояний…
Это уже был намек. Совершенно немыслимый в адрес Ивана. Я почувствовал собственным телом, как в нем дрогнуло что-то, точно сорвалась пружина, внутри. И как раз взгляд полковника задержался на его груди, на орденах, вызывающе отблескивающих на солнце.
— А еще…
Прошли секунды. Я не заметил, когда Иван поднял руку, но вдруг увидел, как мгновенно ослаб, отскочил от шеи тугой целлулоидный обруч…
— Ты что? — успел дохнуть в ухо, схватить за локоть.
Иван тяжело дышал. Я в упор смотрел на комдива, изо всех сил стискивая руку Ивана.
В чуть побледневшем лице полковника мелькнуло что-то вроде растерянности.
— Ну, ну…
— Виноват, товарищ полковник! — поспешил я покаяться за Ивана,
Виктор Павлович перевел взгляд, кивнул. Показалось, что благодарно.
— Ну-ну… Я ведь только напомнить… Вам, старым гвардейцам, однополчанам, а вы…
— Извините, товарищ полковник, — не попадая крючком в зацепку, вытянулся Иван.
— Ну-ну. Готовьтесь к повторному вылету, — обратился комдив ко всем. Понимаю, устали. Но выпустить нечисть из Крыма все равно не имеем права! За каждую вырвавшуюся сволочь придется расплачиваться жизнью нашего бойца…
Разошлись молча. А что тут скажешь? Только одно. Все на войне одинаково тяжело — и оборона, и наступление…
И еще одна сценка. Другого рода. На стоянке меня поджидает Леонид Клейман, наш мастер по электрооборудованию.
— Разрешите обратиться, товарищ гвардии старший лейтенант? С разрешения гвардии старшего техника-лейтенанта Белякова.
Такое вступление не могло предвещать ничего утешительного. Тем более, что отчасти я уже был подготовлен к нему дипломатичными намеками Жуковца, друга и соратника Клеймана по севастопольской обороне.
— Ну-ну, — повторил машинально, все еще находясь под впечатлением пережитого. — Да вольно же, вольно, не карантинная же команда.
— Возьмите меня в полет! — упорно не ослабляя левой ноги, выпалил бравый электрик.
— На удар ведь пойдем, дорогой мой!
— И что? Очень хочется посмотреть на Херсонесский маяк, на Севастополь…
— Сентиментальность, Клейман. Вряд ли что и увидите, кроме зенитных разрывов.
— Ну уж это… как повезет.
Вот именно. Как и кому. Если самого Клеймана еще можно было в какой-то степени счесть везучим, то никак не того, кто решится его взять в полет.
Дело в том, что электрик однажды уже подымался в воздух. В сорок втором, с того самого «пятачка» у Херсонесского маяка, на который теперь собирался взглянуть. Летчик старший лейтенант Юрин должен был облетать машину после ремонта. Клейман попросился вместо воздушного стрелка — посмотреть Севастополь. Юрин поддался: вылет не боевой. Да только немцы об этом не знали. Те, что следили с ближайших высот за каждым взлетом наших машин — по тучам пыли, вздымаемым ими. Едва «Ил» оторвался от земли, на него налетел Me-109. Товарищи беспомощно наблюдали с земли за неравным поединком: ни одного свободного ястребка в этот час на аэродроме не оказалось. Юрин отчаянно маневрировал, Клейман стрелял из пулемета. На машине их было двое. Юрина ранило в ногу, Клеймана — в ногу и в живот. «Мессер» подошел вплотную, выпустил длинную очередь. Клейман, теряя сознание, прицелился и ответил тем же. На Ил-4 вспыхнул крыльевой бензобак, Me-109 ткнулся в землю и взорвался вблизи маяка. Юрин чудом сумел посадить пылающий самолет на аэродром, друзья вытащили их из огня. У летчика было обожжено все тело, у Клеймана — лицо. Спустя три недели Николай Ильич Юрин скончался в госпитале. Леонида Моисеевича Клеймана за проявленную смелость и находчивость наградили орденом Красной Звезды…
Теперь он стоял передо мной с той же просьбой. Я с нарочитым вниманием оглядел белесоватые шрамы на его лбу и щеках.
— Значит, хотите еще раз обозреть легендарный город?
— Но ведь тогда же не удалось…
И я решил наплевать на приметы и на запреты.
— Ладно, идите достаньте себе парашют. Полетите в кабине стрелков, пятым.
А что, в самом деле, разве не заслужил человек увидеть своими глазами, как драпают гитлеровцы из Крыма?
Вскоре вернулась пятерка Дарьина. Отбомбилась не очень удачно. На корабли вышли с ходу. Большой транспорт еще горел. Довернув на него, ведущий вывел группу на боевой курс. Заколотили зенитки. Экипажи, не обращая внимания на огонь, целились со всем тщанием. Бомбы легли кучно, разрывы скрыли транспорт. Однако когда дым рассеялся, стало ясно: прямых попаданий нет.
— Надо было бомбить с двух заходов, — закончил рассказ об этом налете штурман звена Беспалов.
Задним умом, конечно, видней. А если бы с двух неудача?
В воздухе снова наша пятерка. Состав ее тот же, если не считать «усиления» нашего экипажа электриком Клейманом. Тот же и боевой порядок. Курс на Евпаторию, где к нам должны пристроиться истребители сопровождения. Видимость прекрасная: слева Крымские горы, справа западное побережье полуострова, Каркинитский залив. Стрелки вращают башни, внимательно просматривая свою полусферу. В небе много самолетов. В стороне идут курсом на Херсонес несколько групп Пе-2, внизу стремительно несутся штурмовики, навстречу то и дело попадаются группы уже отработавших бомбардировщиков. Да, жарко там, на последнем клочке крымской земли, еще удерживаемом оккупантами…
К группе присоединяется четверка ястребков. Чупров оглядывает строй, поднимает вверх большой палец: высший класс, так держать.
Чем ближе подходим к Херсонесу, тем больше дивимся тому, что видим. В радиусе двадцати-тридцати километров от Херсонесского маяка в море копошится множество различных кораблей и судов, доверху нагруженных недобитыми фашистами. Мелкие транспорты, баржи, тральщики, танкеры и сухогрузы, противолодочные корабли и сторожевые катера, неопределенные крохотные посудины, плоты… Многие горят, переворачиваются, тонут. Штурмовики и истребители поливают их пушечно-пулеметным огнем, сметая с палуб все живое, с неба сыплются все новые и новые бомбы…
— Панорамка! Видал, командир? — делится впечатлением Прилуцкий.
— В панораму бы и включить, — азартно откликается Должиков. Севастопольской обороны! Когда ее восстановят в городе. Неужели никого из художников нет? Будущих, в воздухе, среди экипажей?
— Как там Клейман? — вспоминаю о пассажире.
— Во-во! Может, он и зарисует. Лежит, от люка не оторвешь!
— Ладно, ему-то можно. А вы не зевайте там с Жуковцом!
Предупреждение оказалось своевременным. Впереди, в километре появилась четверка Ме-110. Должиков передал целеуказание истребителям прикрытия, предупреждение экипажам группы. Невольно вспомнилось о невезучести нашего пассажира.
Однако бой оказался коротким. Прежде чем мы увидели наших ястребков, «мессершмитты» уже сделали переворот. Догнав их на пикировании, ведущий истребителей капитан Константин Питерцев ударил по замыкающему. «Мессер» загорелся и, не выйдя из пике, врезался в воду. Повторная атака — второй фашист потянул шлейф к берегу, сел на воду, не дотянув.
— Видал, какая война пошла, командир?
— Да, у них-то пошла…
— Ничего, сейчас и у нас… Федор Николаич с пустыми руками домой не приходит.
— На Николаича надейся, да сам не плошай.
— Спасибо за совет, командир!
Аглотков уже выводил группу на прямую: решил нанести бомбоудар с ходу. Корабли хорошо видны, высота тысяча семьсот. Забили зенитки. Достают не только «эрликоны», но и крупнокалиберные пулеметы.
— Снаряды рвутся на нашей высоте, — докладывает Должиков.
— И под нами, — дополняет Жуковец. Вновь вспоминаю о пассажире.
— Сейчас… Сейчас сбросим, — пытается ободрить Прилуцкий — кажется, больше себя, чем нас.
— Очереди слева… Во, гад!
Под левой плоскостью раздается сухой треск. Поворачиваюсь посмотреть, не горим ли…
— Бомбы сбросил! Наконец-то!
— Фотографируйте результат!
Чупров круто разворачивается на север, выводит группу из-под огня. Сквозь прорезь в приборной доске вижу: Прилуцкий делает запись в своем бортжурнале.
— Ну?
— Боюсь, командир, признаться.
— Промазали?
— Вроде попали. Перекрыли весь транспорт…
— Говори толком!
— Прямое попадание в носовую часть!
— Молодец Федор Николаич! И ты молодец. И Клейман!
— А Клейман-то при чем?
— Это уж наше с ним дело. Усилить наблюдение за воздухом!
Проходим траверз Херсонесского маяка. Взрывы, пожары, дымы, карусели из самолетов…
— Жуковец!
— Слушаю, командир!
— Как себя чувствует Клейман?
— Неважно. От ответственности не оправился. Говорит, неизвестно, что снимки еще покажут.
— Пусти его к люку, пусть отвлечется.
— Есть! Если выпрыгнет, вы будете отвечать, командир.
Да, теперь весело. Гудит набатом гневное небо. Небо Тавриды! Под мощными ударами бомбардировщиков, штурмовиков рушатся на последнем клочке крымской земли вражеские укрепления, пылают танки, машины, бронетранспортеры, падают наземь бескрылые «мессеры», родной Херсонес содрогается в гневе, освобождая себя от пришлой нечисти…
На подходе к аэродрому встречаем пятерку бомбардировщиков. Повел ее сам майор Буркин. С ним опытные экипажи майора Дарьина, капитанов Трофимова и Алфимова, старшего лейтенанта Дурновцева.
В шестидесяти километрах от Севастополя эта группа обнаружила идущий к Херсонесу конвой в составе трех транспортов, трех быстроходных десантных барж и сторожевых катеров. Командир полка и его штурман майор Сергей Прокофьевич Дуплий решили нанести бомбоудар с двух заходов. С кораблей по бомбардировщикам открыли сильный огонь. Сброшенные с ходу тридцать ФАБ-100 разорвались рядом с кораблями. Вторая серия — еще ближе. Сильно поврежденный транспорт водоизмещением две тысячи тонн вскоре затонул. Была повреждена также одна из десантных барж.
Пока мы докладывали о своем полете, фотограмметристы успели проявить пленки. В землянку ворвался адъютант эскадрильи капитан Довгаленко.
— Смотрите! Прямое попадание в большой транспорт! Видно, что поврежден…
Майор Немировский протянул руку Аглоткову:
— Поздравляю, Федор Николаевич! Тот смущенно обвел жестом нас:
— Одно попадание на всех. Значит, и поздравление…
Мы зааплодировали.
Немировский обратился к комэску-два Федорову:
— Очередь за вами. Вылетайте пятеркой бомбардировщиков. Место конвоя узнаете у майора Конзелько.
— У меня одна молодежь…
— Чупров, дайте ему заместителя.
— Минаков, как с машиной?
Наш самолет был основательно поврежден осколками.
— Дам резервную, — опередил мой ответ Федоров. — Машина что надо!
Перед тем как отправиться на стоянку второй эскадрильи, заглянул к своим. Михаил Беляков и его техническая дружина клали заплаты на плоскости нашей многострадальной «пятерки».
— К утру будет готова?
— К полуночи управимся, командир!
Тут же трудился Клейман.
— Ну? Нагляделся на свой маяк, Леонид? Не узнал, наверно?
— Как не узнать! Спасибо, командир. А попадание подтвердилось?
— Еще как!
— Ну вот. Не такой уж, выходит, я невезучий. Знаю, знаю, командир! Что случись, виноват был бы Клейман.
— Ну, положим, не он один…
— И на том спасибо.
Похохотали. Который уж раз благодарю судьбу: отличные посылает мне экипажи! И летные, и технические — как на подбор.
До вылета оставалось около часа. Понаблюдал за работой штурманов. Их готовил к полету штурман второй эскадрильи Василий Григорьевич Галухин. Удивительный человек! Мало того что летает с Федоровым, одним из неутомимейших летчиков полка, так еще и выкраивает время сходить на удар с кем-нибудь из молодых штурманов, в роли инструктора.
Сейчас он неторопливо прорабатывал все возможные варианты предстоящего бомбоудара.
— Младший лейтенант Любовский, как будете заходить на цель? Вы сами ведущий.
— А, если так…
Парнишка соображает всего пять секунд. Строит заход толково.
— Работу с приборами довели до автоматизма? Чтобы ни на секунду не отключать голову от основной работы. Голову и глаза. И руки, насколько возможно.
Смотрю на Прилуцкого. Мой штурман, один из самых бывалых в полку, прислушивается серьезно и с видимым одобрением.
Отлично поставлено штурманское дело во второй эскадрилье. Никаких вольностей, скидок на опыт, наметанный глаз. При приемке самолетов все проверили собственными руками — правильность подвески бомб, надежность закрывания створок бомболюков, контровку взрывателей.
— По самолетам! — звучит команда.
Меня у машины встречает старший техник звена Иван Иванович Иващенко. Он же — секретарь партбюро эскадрильи.
— Машина к полету готова!
Похоже, на этот раз никаких сюрпризов от чужого самолета ждать не придется.
Надеваем парашюты, усаживаемся. Должиков и Жуковец еще раз проверяют пулеметы, Прилуцкий — кабину. Докладывают мне.
Зеленая ракета. Дублирующие сигналы техников — запускать. Механики выбивают из-под колес колодки. Тяжело нагруженные бомбардировщики тянутся к старту. Упругими струями воздуха от винтов, как гребнем, прочесывается молодая трава…
Сколько раз это было! И сколько раз будет! И все равно… Недаром же говорится: предстартовое волнение.
В воздухе собираемся в "журавлиный клин". Справа за Федоровым иду я, за мной — Курушин. Слева — Новиков и Тарасов.
При выходе в море присоединяется четверка истребителей — наше прикрытие. До цели сто пятьдесят километров. Солнце к закату, прозрачный майский вечер. Голубизна неба уже не слепит, наши самолеты на ее фоне — как нарисованные. Незамеченными подойти к кораблям не удается. Вражеские зенитчики палят сегодня, как будто хотят израсходовать как можно больше боеприпасов. Наверно, и в самом деле так…
Вот и конвой. Тоже как на картинке. Впереди транспорт в три тысячи тонн, за ним несколько барж и сторожевых кораблей. Над ними две черные точки. Быстро растут, превращаются в силуэты «мессеров». Смелые, дьяволы, идут прямо на нас, хоть и видят прикрытие. Хотят разорвать строй. Пара ястребков вылетает навстречу. Завязывается бой. Вторая пара как ни в чем не бывало продолжает барражировать вокруг нас.
Ложимся на боевой. Высота тысяча семьсот. Рядом с машиной вспыхивает облачко, второе, третье… Пристрелялись. Сплошная дымная стена…
— Бомбы сбросил!
— А что ведущий?..
— Черта увидишь тут, командир… Вспышка огня, водяные столбы, клубы дыма. Федоров со снижением входит в разворот…
— Цель накрыта! — докладывает Должиков.
— А по-твоему, штурман?
— Что могли, сделали. Кто-нибудь придет добивать.
Вернулись уже в сумерках. Четыре машины сели благополучно, в воздухе оставалась пятая, молодого летчика Курушина — это его третий боевой вылет. Не выпустились закрылки, пилот занервничал. Посадка с убранными закрылками — не такая уж мудреная вещь, но нужны хладнокровие и опыт. Курушин допустил промах. Перелетел посадочные знаки и на пробеге зацепил правой плоскостью за угол легкой постройки, где располагался личный состав 13-го авиаполка. К счастью, экипаж отделался легкими ушибами.
Вскоре узнали: по тому же конвою после нас отработали шесть Пе-2 из дивизии полковника Корзунова. В результате обоих ударов потоплен транспорт «Данубиус» водоизмещением три тысячи тонн. С ним на дно канули сотни фашистских вояк…
Порадовались и за Киценко. Во второй половине дня он повел тройку на торпедный удар. С ним летели Жестков и Вальцев. После недолгого поиска обнаружили в ста километрах юго-западнее Севастополя груженый конвой противника, идущий к берегам Румынии. Транспорт в три тысячи тонн, две быстроходные десантные баржи, сторожевой катер, буксир, сухогрузная баржа.
Первый заход на транспорт к успеху не привел: судно сманеврировало и оказалось под невыгодным углом. Экипажи умело вышли из атаки, не сбросив торпед. Хладнокровно зашли с другого борта и, несмотря на ожесточеннейший огонь, сблизились, прижимая машины к воде. Перескочили через заслонившие транспорт баржи и катера. Первым с дистанции четырехсот метров сбросил торпеду Басалкевич, за ним — Локтюхин и Ляпин. Сфотографировали результат. Одна из торпед попала в центральную часть, вторая — в кормовую. Транспорт тут же затонул. Охраняющие корабли не успели взять на борт ни одного из сотен находившихся на нем гитлеровских солдат и офицеров…
В этот день погиб мой друг и бывший мой штурман Володя Ерастов. Вот что удалось узнать от его новых однополчан.
Эскадрилья, где обязанности командира временно исполнял капитан Владимир Мейев, получила задание уничтожить эсминец противника: его обнаружил воздушный разведчик в ста километрах юго-западнее Севастополя. Взлет был назначен на четырнадцать часов.
Подготовив и проверив машины, экипажи укрылись от солнца под крыльями самолетов. Потянулись томительные минуты ожидания.
Группу штурмовиков вел, как всегда, Николай Фиряев. Ерастов летал с ним.
За несколько минут до взлета к машине подошел незнакомый офицер.
— Корреспондент "Красного черноморца", — представился Ерастову. Лейтенант Фиряев — это не вы?
Владимир кивком указал на своего командира. Тот лежал на спине, глядя вверх широко расставленными, в точности отразившими синеву неба глазами. Русые волосы колечками спадают на не успевший загореть лоб, воротник комбинезона расстегнут, на нежной по-девичьи шее бьется точеная жилка…
Корреспондент невольно вернул взгляд к мужественной фигуре Ерастова.
— Коля, — негромко окликнул тот.
Николай повернулся, выплюнул изо рта изжеванную травинку.
— Вряд ли удастся побеседовать… Кто вас послал к нам?
— К вам лично, — извинительно улыбнувшись Володе, уточнил гость.
— Но я ведь один не летаю. Штурман, займись, мне еще…
— С биографии начинать? — спросил Ерастов, усмешливым взглядом проводив командира.
— С чего хотите, — поспешил согласиться газетчик, доставая из сумки блокнот.
Володя задумался. Николай не очень распространялся о прошлом. Боялся расслабиться?
И как раз появился адъютант:
— Штурмовики, по самолетам!
Корреспондент отыскал взглядом Фиряева. Тот стоял у стремянки, техник услужливо держал перед ним парашют с расправленными лямками. "Тоненький, светлый паренек с не отвыкшими удивляться глазами…"
Но удивляться пришлось ему самому.
— А ну обожди, — что-то вдруг передумав, отвел руки друга Фиряев. Следующим движением он моментально расстегнул и откинул верхнюю часть комбинезона, стащил поддетую под него меховую безрукавку. — Держи! Тебе пригодится. — Пошарил в карманах, выложил на ладонь трофейную зажигалку, складной нож с приборами. — И это.
— Вы что, командир? — оторопел простоватый техник.
— Бери, говорю. На память. Ну, понял? Вернусь — отдашь.
— А, если так… Да нет же… Постой, Николай! Коля!..
Тройка штурмовиков взмыла в воздух. Следом — четверка топмачтовиков, ее повел Мейев…
Вместо эсминца они обнаружили груженый транспорт с тральщиком. Мейев решил атаковать. Вперед вышла тройка Фиряева, стремительно понеслась вниз. Тральщик ощетинился огнем, Николай нацелился на него. Сбросили половину бомб, обработали палубу из пулеметов. Развернулись, зашли на транспорт. Осколки бомб и пучки трасс начисто обмели и его…
Снаряд попал, когда Фиряев выходил из атаки. Самолет сделал «горку», перескочил транспорт и отвесно воткнулся в море…
Смертью храбрых погибли лейтенант Николай Николаевич Фиряев, младший лейтенант Владимир Михайлович Ерастов, краснофлотец Анатолий Павлович Леонтьев.
А бой продолжался.
Еще не осел столб воды от взорвавшегося штурмовика, как на транспорт на бреющем устремились четыре бомбардировщика. Маневры врага не спасли: две «прыгающие» бомбы ударили в корму. Корабль потерял ход, накренился, стал тонуть…
В тот вечер в столовой было тихо. Мы с Сашей Жуковцом сидели рядом — два старых товарища Володи по экипажу. Молча вспоминали дела его и мечты. Мечтал о победе, о возвращении в родную Вычугу, где-то в Ивановской области, о встрече с женой, спокойной и ласковой молодой женщиной с добрым русским именем Анна, с маленькой большеглазой дочуркой Иринкой…
Мечтал и летал. На штурмовку. Перед атакой топмачтовиков. Вместе с храбрейшими из храбрых, вместе с отчаянным своим командиром принимал на себя самый ожесточенный, самый организованный огонь противника, чтобы сделать возможным невозможное — дать бомбардировщикам сблизиться с вооруженными до зубов кораблями почти вплотную…
Двадцать четыре года успел прожить на земле Володя. Не многим старше был и его командир…
У пилотов морских
Не бывает могил на войне.
Словно чайки, они
Пропадают в кипящей волне.
Вдалеке от земли
Оставляют последний свой след.
Но горят корабли
От наполненных гневом торпед…
За день 11 мая 1944 года авиация Черноморского флота уничтожила и вывела из строя шестнадцать транспортов, барж, катеров и лихтеров противника. Большая часть их была до отказа забита бегущими из Крыма гитлеровцами.
Это был общий наш боевой счет под девизом — за Севастополь!